Проблемы взаимоотношения земской интеллигенции и власти в современной российской историографии
СОДЕРЖАНИЕ: Анализируется комплекс новейшей отечественной исторической литературы, посвященной проблеме взаимоотношений между структурами государственной власти, с одной стороны, и земскими учреждениями и их служащими — с другой.Проблемы взаимоотношения земской интеллигенции и власти в современной российской историографии
Е. В. Чернышева
Радикальные изменения в политической системе России в 1990-е гг. обусловили новый взгляд и стремление критически пересмотреть устоявшиеся в отечественной исторической науке представления по важнейшим аспектам деятельности земств. Исследователями единодушно была признана важность местного самоуправления для становления гражданского общества и формирования культуры политического участия населения в жизни государства. Вследствие этого история Земской реформы 1864 г. и созданных ею институтов самоуправления получила в новейшей российской историографии широкое освещение. В контексте этой темы изучаются вопросы формирования кадров земских служащих («третьего элемента»), их профессиональная деятельность и общественное самоопределение, участие в политической жизни, взаимоотношения с властью. Активное обращение исследователей к истории земских служащих обусловлено также всплеском интеллигентоведческих изысканий как в центре, так и регионах страны.
Анализ большого и вместе с тем разноуровневого пласта научных наработок позволяет сделать ряд важных наблюдений. Восприятие земского опыта в постсоветской историографии во многом ограничивается констатацией хозяйственно-культурных достижений земства. Немалое число авторов считает земство самым успешным общественным проектом дореволюционной России. Ярко эту точку зрения выразил В. Ф. Абрамов. По его словам, «земства с их этикой компромисса на основе конкретных дел являлись одним из важнейших факторов развития страны, сохранения ее как единого целого», они сыграли огромную роль в развитии духовной, материальной, правовой и политической культуры российской провинции [см.: Абрамов, 152 ].
Современные исследователи отказались от противопоставления целей и результатов политической и культурной деятельности земских гласных и земских служащих, на котором строились многие изыскания в советское время, и вернулись к дореволюционной либеральной трактовке характера их взаимоотношений как успешного сотрудничества. Изменился тематический спектр изысканий. История революционного движения земской интеллигенции и роль социал-демократов в этом процессе утратила свой привилегированный статус. Политическая история земской интеллигенции современными авторами рассматривается в русле общего земско-либерального движения, способствовавшего формированию в России основ гражданского общества. В этой связи активно изучаются формы внутригруппового общения и культурной коммуникации различных категорий земских служащих (съезды, курсы, общества). Впервые исследователями была рассмотрена общественно-политическая и экономическая деятельность земской интеллигенции в период думской монархии, положено начало изучению судьбы земских служащих после Февральской революции 1917 г. в связи с реформами Временного правительства и Октябрьским большевистским переворотом. Вместе с тем в Новейшее время в исследовании темы появилось ряд негативных, на наш взгляд, тенденций.
Во-первых, историографию земской интеллигенции отличают большая дифференцированность и разрозненность. Исследователи предпочитают рассматривать каждый из профессиональных отрядов земской интеллигенции отдельно, в какой-то определенный отрезок времени и пространства. Полученные в ходе исследований результаты слабо коррелируют друг с другом и не всегда складываются в общую картину, что, естественно, затрудняет целостное восприятие ролевых функций земской интеллигенции, раскрытие ее реального вклада в общественно-политическую и культурную жизнь конкретного региона и страны в целом.
Во-вторых, мало изменилась понятийная структура изысканий. От предшествующего советского времени осталась оценка революционной деятельности земской интеллигенции как прогрессивной; земские служащие, разделявшие народнические и социал-демократические воззрения, рассматриваются как «передовая общественность»; нарушение служащими действующего в царской России законодательства, увлечение политикой в ущерб своим профессиональным обязанностям многими авторами оценивается положительно.
В-третьих, в новейших работах по-прежнему сохраняется тенденция подчеркивать репрессивные черты самодержавия в отношении местного самоуправления и земских служащих, но подается это уже с либеральных позиций, хотя нередко можно встретить и неосоветские интерпретации проблемы власти и земства. Сохраняются в силе такие привычные для описания политической истории концепты, как «утеснение земства и земских служащих царизмом», «реакционность самодержавия», «бюрократическая косность», «приниженность земства». В созданном на сегодняшний день историографическом пространстве накопился расхожий набор штампов, объясняющих успех деятельности земских учреждений и их служащих с негативной подачи: несмотря на …., вопреки …., в борьбе с …
Наконец, далеко не редки случаи переноса современных представлений, оценок, суждений на прошлое земства и земских служащих, что ведет к модернизации истории. Так, изучая земскую интеллигенцию, авторы часто игнорируют тот факт, что в царской России термин «интеллигенция» был наполнен преимущественно идейным содержанием. Дореволюционные публицисты в своем анализе земской интеллигенции исходили главным образом из мировоззренческих установок и не отождествляли ее со всей массой земских служащих, утверждая, что земскую интеллигенцию отличают особая идеология и общественная практика. В советское время координаты семантического поля понятия «интеллигенция» изменились. Материалистический критерий профессиональной занятости стал основным, произошла смысловая идентификация понятий «земский служащий», «земская интеллигенция», «третий элемент». Вновейшей историографии термин «интеллигенция» трактуется очень широко. Объектом изучения стала деятельность земской медицинской интеллигенции, земской педагогической интеллигенции и т. д. Многие историки причисляют кземской интеллигенции учащихся специальных педагогических и медицинских училищ, открытых за счет земства.
Коллизии взаимоотношений властных структур и зем-ской интеллигенции являются одним из самых неоднозначных сюжетов истории местного самоуправления дореволюционной России. В той или иной мере этой проблемы касаются все авторы, изучающие хозяйственную или общественную деятельность земства и его служащих. Очевидно, что без ее решения невозможно приблизиться к постижению феномена земского самоуправления, которое успешно, как признает большинство современных исследователей, функционировало врамках самодержавного государства. Комплексное раскрытие этой темы предполагает рассмотрение отношений между властью и земской интеллигенцией вдвух плоскостях: 1) как факт общественно-политической жизни пореформенной России и 2) как факт общественного сознания.
В отечественной историографии в течение очень длительного времени господствовало устойчивое представление о том, что главными составляющими политической культуры императорской России были атрофия общества в сочетании с гипертрофией государства. Считалось, что российское самодержавие в стремлении усилить свою власть не оставляло места для неправительственной общественной деятельности и всячески третировало земство и его служащих. Источником искаженных представлений о взаимодействии земства с правительственными органами являются сочинения представителей дореволюционной либеральной и демократической историографии, опубликованные на заре ХХ в., в разгар политической борьбы, сопровождавшейся активным мифотворчеством. Именно из работ дореволюционных авторов многие оценки, воспринимаемые некритично, перекочевали в советскую, а затем и в постсоветскую историографию.
Целый ряд современных российских изысканий, в которых затрагиваются проблемы земской интеллигенции, построен на противопоставлении общества и государства [см., например: Жукова, 1998; 2005а, б; Мельников; Абрамов; Салов; Лаптева; Королева, 1995; 2007]. Созданная авторами концепция земства и состоящей на их службе интеллигенции лежит в русле представлений о политической модернизации в России. В соответствии с либеральной точкой зрения исследователи рассматривают земства как важнейший шаг на пути кобщественному участию в управлении государством. При этом подчеркивается, что выборные органы земского самоуправления, в которых зрела оппозиция, находились в глубоком конфликте с самодержавием.
Л. А. Жукова выделяет «три основных типа конфликтов в сфере земского самоуправления: между самодержавным государством и формирующимся гражданским обществом; между административными структурами и земскими учреждениями; между бюрократией и земской интеллигенцией»; по мнению историка, для взаимоотношений правительственной администрации и земства было характерно сосуществование, а не согласие [см.: Жукова, 2005а, 291 ]. В.П.Мельников еще категоричней в своих оценках. Он считает, что земское самоуправление и самодержавный политический строй были принципиально несовместимы, и поэтому для их взаимоотношений характерны «борьба и непримиримость» [см.: Мельников, 32 ]. По выражению Г. А. Герасименко, земство в течение всей его истории оставалось «чужеродным, буржуазным вкраплением в старую государственную систему» [Герасименко, 39 ].
Примечательно, что современными юристами и историками государственное регулирование допускается в демократической стране, но многие отрицают это же право за самодержавием, чьи действия по регулированию деятельности земских учреждений и контролю над составом их служащих расцениваются как произвол и вмешательство в дела местного самоуправления. Этот парадокс пытается разрешить Н. Г. Королева, которая пишет, что неправомерно «ставить знак равенства между государственным регулированием и бюрократическим ужесточением карательных по отношению к общественным явлениям или запретительных по отношению к органам самоуправления мер» [Королева, 2007, 145 ].
В опубликованных на современном этапе работах авторы вменяют в вину самодержавию ограниченность и непоследовательность Земской реформы 1864г. и последующее приятие законов, сужавших самостоятельность земских учреждений, ограничивавших их права в подборе персонала; стремление подчинить государственным структурам деятельность земств и их служащих; игнорирование идей и предложений, исходящих от местных самоуправлений. Губернской администрации инкриминируют увольнения и отказ в утверждении в должности земских служащих; мелочную опеку и вмешательство в дела земств. Втаком контексте очень предсказуемо звучит вывод, сделанный историками Д.И.Будаевым и М. С. Низамовой, согласно которому земство могло бы сделать больше и даже «коренным образом улучшить существующее экономическое положение уездов», но этому противодействовал самодержавный строй [см.: Будаев, 11 ; Низамова, 32 ]. В духе советской историографии исследователи Г.А.Герасименко [1990], В. С. Меметов, Л. Е. Рябинкин [1996], Е. Н.Морозова [1991], А. Д. Афанасьев [2004] видят причины, по которым власть «терпела» земства и «ненавистных третьих лиц, интеллигентов», в необратимом развитии капиталистического производства и повсеместном расширении области применения умственного труда.
На наш взгляд, существующая в отечественной историографии привычка объяснять исторические факты исходя из «злого умысла» бюрократии и самодержавия ничего положительного для исследователя дать не может. Нельзя забывать, что органы земского самоуправления действовали, полагаясь на государство и считая его гарантом тех правовых и моральных норм, на основе которых существовала вся публичная сфера. Современные западные исторические исследования показывают, что монархи поощряли, а часто и целенаправленно создавали гражданское общество для того, чтобы опекать и покровительствовать научной, благотворительной и культурной деятельности, которая способствовала национальному прогрессу и демонстрировала «просвещенность» правителей [см.: Frame; Уортман]. Отмеченная выше привычка нередко приводит отдельных российских авторов к ошибочным или противоречивым заключениям.
В. А. Горнов в своей монографии утверждает, что «оформление основных групп земской интеллигенции и рост ее активности» явились одной из предпосылок земской контрреформы [см.: Горнов, 40 ]. С этим вряд ли можно согласиться. Земское Положение 1890 г. в соответствии с консервативным политическим курсом, нацеленным на укрепление государственности в России и приведение ее внутреннего устройства в стройную и связную систему, корректировало порядок избрания земских гласных и расширяло контрольные возможности администрации. Но оно не затрагивало вопросов найма, оплаты труда и практической деятельности земских служащих, которые продолжали оставаться в компетенции земских собраний и управ. Как комментирует ситуацию историк Б. Н. Миронов, земства продолжали пользоваться достаточной свободой, поскольку «административный контроль не имел ожидаемого эффекта, а взаимное недоверие органов самоуправления и коронной администрации постоянно сменялось сотрудничеством» [Миронов, II, 154 ]. Кроме того, отметим, что увеличение численности земских служащих и возрастание их политической активности, как показывают и дореволюционные исследования, и современные изыскания, происходят в конце 1890-х — начале 1900-х гг., т. е. уже после проведения земской «контрреформы».
И еще один пример. В. Ф. Абрамов, описывая формы культурной коммуникации земской интеллигенции, замечает, что власть всячески препятствовала и запрещала проведение съездов с ее участием. Однако в своей работе он приводит данные, согласно которым с 1867 по 1914 г. состоялось более 4, 5 тысяч губернских и уездных съездов земских учителей, до 20 областных, 2 общеземских съезда [см.: Абрамов, 126 ]. По сведениям Л. А. Жуковой, с 1871 по 1905 г. прошло около 300 земских врачебных съездов [см.: Жукова, 2005б, 417 ]. Помимо того, в стране действовало несколько сотен научных обществ и обществ взаимопомощи, в которых участвовали земские служащие. Возможно, что таких форумов могло состояться и больше, но, как показывает В. Ю. Кузьмин на примере деятельности земской медицинской интеллигенции, их созыву мешали не действия администрации, а периодически возникавшие конфликты между земскими врачами и земскими гласными [см.: Кузьмин, 83, 86 ]. К этому приводило стремление земских медиков обеспечить невмешательство земских управ в свою работу, попытки навязать земским собраниям свои решения, а также критика культурных мероприятий земств. В целом, имеющиеся данные о многочисленных съездах земской интеллигенции, работе профессиональных и научных объединений с ее участием, на наш взгляд, противоречат существующим в отечественной историографии представлениям об исключительно самодержавном характере политической культуры России, не оставлявшем места для неправительственной общественной деятельности.
По мере количественного развития новейшей историографии стали происходить и качественные изменения. Обращение авторов к новым сюжетам и взвешенная интерпретация источников заметно расширили исследовательское поле. Изучение широкого комплекса правительственных программ второй половины XIX — начала ХХ в., направленных на модернизацию всех сторон жизни русского общества, позволило историкам сделать новые, достаточно неожиданные наблюдения и заключения.
Авторы очерка истории московского земства А. Г. Важенин и П. В. Галкин обратили внимание на то, что условия для деятельности земских педагогов изначально были очень неблагоприятными, поскольку крестьянство, в силу неясности практической ценности образования, относилось негативно к обучению детей. По мнению авторов, ситуация стала меняться после принятия в1874г. Закона о воинской повинности, понижавшего срок службы для выпускников начальных училищ с 6 до 4 лет. С этого времени, пишут историки, у крестьян формируется «устойчивый интерес» к обучению и наблюдается положительная динамика численности земских школ и работающих в них учителей [см.: Важенин, Галкин, 67 ]. Г. А. Герасименко признает, что закон 1893 г., обязавший земства провести переоценку недвижимости, и выделяемые государством на эти цели ежегодные субсидии в размере 1 млн рублей способствовали расширению масштабов статистических работ и быстрому увеличению контингента земских статистиков [см.: Герасименко, 24 ]. В. Ю. Кузьмин акцентирует внимание на участии МВД в юридическом разрешении вопросов, связанных спредоставлением права женщинам-врачам заниматься медицинской практикой и поступать на службу в земские учреждения [см.: Кузьмин, 50 ]. Е.М.Петровичева, П. И. Шлемин, А. В. Ефременко указывают на значительный рост численности земских служащих различных специальностей в период думской монархии, и прежде всего агрономического персонала, что было связано с реформами П. А. Столыпина [см.: Петровичева; Ефременко; Шлемин]. М.Ф.Соловьева исследует технологию совместной деятельности государства и земского самоуправления по введению всеобщего начального образования. По ее словам, «во время создания крепких крестьянских хозяйств возникла потребность в повышенной начальной школе (вместо трехлетнего вводился пятилетний курс обучения)» [Соловьева, 4 ]; для подготовки учителя новой школы создавались учительские институты на совместные средства государства и земств вместо традиционных учительских семинарий [см.: Там же].
Можно констатировать, что большинство современных исследователей признают, что успехи земств в социальной сфере в предвоенные годы были связаны с увеличением участия государства в финансировании программ в области здравоохранения и образования. Однако оценивается это обстоятельство неоднозначно. А. Г. Важенин и П. В. Галкин, например, считают, что органы самоуправления превращались в механизм перераспределения государственных средств, а земский учитель попадал в разряд служащих правительственных учреждений [см.: Важенин, Галкин, 78 ].
В современной исследовательской практике сформировался новый подход к истории земств и их вольнонаемных специалистов, стремящийся отойти от штампов и мифов, сложившихся в отечественной историографии еще в конце XIX в. Посмотреть на проблему шире и глубже, избежать односторонности стремятся Б. Н. Миронов, П. И. Шлемин, В. В. Куликов, Е. М. Петровичева, В.Ю. Кузьмин, М. Ф. Соловьева, О. Н. Богатырева и другие исследователи. Вих работах заметно желание пересмотреть, «проверить на прочность» либеральные концепции дореволюционной историографии, которые ранее некритически заимствовались историками. Важнейший вывод, к которому приходят врезультате своих исследований авторы, заключается в том, что созданная дореволюционной публицистикой политическая по своей сути концепция, противопоставляющая «власть» и «общественность», во многом искажает реальную картину. Внимание к политическому дискурсу позволило исследователям отказаться от характеристики взаимоотношений между самодержавием и местным самоуправлением — как «борьбы», а политики правительства в отношении земств и их служащих — как «репрессивной». Соответственно изменилась система координат научных изысканий. Авторам удалось представить более богатую картину социального и политического поведения и причинно-следственных связей.
Выход в 1999 г. двухтомной монографии Б. Н. Миронова стал событием вотечественной науке. Для нас интерес представляет один из выводов автора: в России уже к началу 1880-х гг. управление повседневной жизнью являлось в большей степени прерогативой самого общества, чем государства. Показателем этого он считает снижение численности коронной бюрократии на фоне значительного увеличения численности служащих в органах общественного самоуправления. По данным ученого, «в 1880 году в земствах 34 губерний и городских думах 50 губерний Европейской России было занято около 140тыс. человек, т. е. больше, чем в коронной администрации всей империи без Польши и Финляндии». Позднейшие попытки Александра III и Николая II изменить ситуацию и укрепить роль государства в управлении, по заключению исследователя, успеха не имели, поскольку «в эти же годы увеличилось число земств, а численность служащих во всех органах общественного управления возрастала быстрее, чем численность бюрократии» [Миронов, 202 ].
Правовед В. В. Куликов, проведя анализ законодательства, регулирующего надзорные функции властных структур по отношению к земствам, пришел квыводу, что правительство принимало меры по введению земских организаций в систему государственного управления в ответ на рост их политической активности и расширение масштабов деятельности. Изучая конкретные случаи противостояния земств и местной администрации, он показывает, что земства не всегда были так «невинны», а бюрократы так «реакционны», как принято считать. Вполне типичным для деятельности земств, по заключению исследователя, было «нарушение круга ведомства, определенного в законе» [см.: Куликов].
Е. М. Петровичева не разделяет бытующее в литературе мнение о том, что «узость и односторонность классовой базы земского самоуправления» привели к началу ХХ в. «к явному кризису земства». По ее наблюдениям, узкие рамки земского Положения 1890 г. расширялись на практике: по представлению губернаторов и назначению верховной власти в состав земств и управ вводились дворяне, не имевшие полного ценза, купцы и крестьяне [см.: Петровичева, 31 ]. О том же пишут уральские историки О. Н. Богатырева и Е. В. Помелова. Одной из особенностей работы земств Вятской, Олонецкой, Вологодской и Пермской губерний они считают включение в их состав по доверенности землевладельцев лиц, не имевших личного ценза, — управляющих, служащих, врачей, агрономов [см.: Богатырева; Помелова]. В результате представители «третьего элемента», по словам Е. В. Помеловой, «не обладая землей или достаточным имущественным цензом», попадали в земства не только в качестве наемных служащих, но и в качестве гласных.
В. Ю. Кузьмин исследует «трехсторонний диалог», осуществлявшийся между земской медицинской интеллигенцией, земством и государственной властью. Один из его выводов состоит в том, что государственные субсидии, покровительство императорской фамилии, участие правительственных чиновников вработе советов общественных организаций способствовали взаимопроникновению официальной и неофициальной сфер. Главным способом воздействия земских медиков на власть он считает съезды с их участием. Автор показывает, что, кроме профессиональных и гуманитарных функций, съезды земской медицинской интеллигенции имели социальные и политические цели: они стали трибуной, с которой земские врачи заявляли о себе как об организованной общественной силе, коллективно отстаивали свои интересы, выражали профессиональные, а иногда и политические требования. Историк полагает, что при предоставлении разрешений на проведение врачебных форумов «правительство было вправе рассчитывать на понимание его политики и правильное отношение к нему со стороны их участников». Однако это происходило далеко не всегда. Как пишет автор, съезды отклонялись от заявленного регламента, а в их резолюциях имели место антиправительственные призывы [см.: Кузьмин, 114—115 ].
Вопрос о характере взаимоотношений государственной власти и земской интеллигенции тесно связан с особенностями ее мировоззрения. Из работ современных исследователей следует, что земская интеллигенция представляла собой социальную группу, самоидентификация которой была тесно связана свластью и стремлением дистанцироваться от нее. Среди важнейших причин, способствовавших стойкому интересу интеллигенции к работе в земстве, авторы указывают на принципы функционирования земских органов: отделение от администрации, самоуправление, небюрократический характер деятельности, возможность служить непосредственно народу. Можно сделать вывод, что дистанция между земской интеллигенцией и властью начала образовываться вместе с формированием земской интеллигенции как особой социально-профессиональной группы. Общественный характер ее профессиональной деятельности большинство авторов считает противовесом бюрократическому началу и наиболее успешным и эффективным способом распространить в самых глухих уголках России блага культуры, помочь крестьянским массам улучшить свой быт и экономическое производство, форсировать становление гражданского общества.
В целом, в теоретическом арсенале современных разработчиков темы субъективно-идеалистические интерпретации земской интеллигенции доминируют. Служба «третьего элемента» оценивается как акт нравственный, подвижнический, во многом жертвенный [см.: Ярцев; Кривонос; Лаптева; Баданов; Королева, 1995; 2007]. В утвердившемся в новейшей историографии проекте земской интеллигенции среди традиционного набора качеств — образованности, бескорыстности, совестливости, духовности, культуртрегерства — начисто отсутствуют составляющие успешной жизни: карьера, удачливость, достижение материального благополучия. Очевидно, что земская интеллигенция в массе своей являлась носительницей традиционного типа сознания.
От предшественников нынешние историки унаследовали также стойкую уверенность в том, что демократический «третий элемент» был самым оппозиционным компонентом земской системы. Принято считать, что в среде земских служащих особой популярностью пользовались идеи народников, в том числе революционных, а в конце 1890-х — начале 1900-х гг. распространение получили воззрения социал-демократов. Радикальные убеждения земской интеллигенции находили выражение в разнообразных формах политической активности — агитации и распространении нелегальной литературы среди коллег и крестьян, пропаганде революционных идей на профессиональных съездах, участии в народнических, а позднее эсеровских и социал-демократических кружках и всероссийских организациях. Таким образом, именно оппозиционная деятельность представителей земской интеллигенции вызывала обеспокоенность царских властей всех уровней, а «политическая неблагонадежность» служила основным мотивом для вмешательства в дела земств с требованием уволить служащего. Отметим, что авторы, осуждая в этом случае действия властей как выходящие за пределы правового поля, с невниманием относятся к правосознанию самой земской интеллигенции, к пониманию ее представителями принципов самоуправления и осознанию в нем своей роли.
Современными исследователями было установлено, что действия местных властей по обеспечению лояльности земств и их служащих были не безграничны. В. В. Куликов, А. Г. Важенин, П. В. Галкин указывают на то, что земские собрания и управы очень болезненно воспринимали всякое административное вмешательство в свои дела и стремились защищать своих служащих. Кроме того, Е. М. Петровичева отмечает, что обращение губернаторов к мерам административного порядка вызывало большой общественный резонанс и активно подхватывалось либеральной печатью. Автор подчеркивает антиконструктивизм позиций радикальной части земской интеллигенции, ее нежелание идти на сотрудничество с властью даже в изменившихся условиях думской монархии, когда правительство стало оказывать поддержку земствам в реализации важнейших социальных программ. Заслуживает внимания вывод автора: «интеллигенция не умела и не желала ждать итогов постепенного и плавного реформирования и требовала “шоковой терапии”» [Петровичева, 78—79 ].
Итак, проблема взаимоотношений земской интеллигенции и власти является одной из спорных и неоднозначных в современной российской историографии. Одним из тормозящих факторов в ее осмыслении все еще является изучение ее через призму отдельных идеологических и политических постулатов. Рассмотрение земской интеллигенции в дореволюционной литературе на основе ценностных моделей переустройства России (консервативной, либеральной, социалистической) во многом близко к оценкам земской интеллигенции различными научно-исследовательским направлениями и школами современного периода. Это создает впечатление, что идейно-тематическая борьба вокруг земства и земских служащих, происходившая в начале ХХ в., прямо или косвенно продолжилась в XXI столетии. Тем не менее имеются все основания утверждать, что современная историография отличается от работ предшествующих этапов как полученными результатами исследований, так и постановкой новых вопросов, которые еще ждут своего решения.
Список литературы
Абрамов В . Ф . Российское земство: экономика, финансы и культура. М., 1996.
Афанасьев А . Д . Земская реформа 1864 года и ее влияние на развитие общественно-политической деятельности курского учительства // Интеллигенция в потоке времени: размышления и судьбы. Курск. 2004. С. 95—99
Баданов В . Г . Земство на Европейском Севере России (1867—1920) : автореф. дис. … канд. ист. наук. Петрозаводск, 1996.
Богатырева О . Н . Региональные особенности органов земского самоуправления в Вятской и Пермской губерниях // Земское самоуправление: организация, деятельность, опыт : материалы науч. конф., посвящ. 135-летию организации Вятского земства. Киров, 2002. С.24—34.
Будаев Д . И . Одна из великих реформ XIX века // Смоленское земство : (очерки истории и практической деятельности). Смоленск, 1998. С. 4—11.
Важенин А . Г ., Галкин П . В . Московское земство в начале XX века: из опыта регионального самоуправления. М., 2004.
Герасименко Г . А . Земское самоуправление в России. М., 1990.
Горнов В . А . Историография истории земства России : отеч. исслед. второй половины 1940-х — начала 1990-х гг. Рязань, 1997.
Ефременко А . В . Земство и реформы П.А. Столыпина // Земское самоуправление вРоссии, 1864 — 1918 : в 2 кн. Кн. 2. М., 2005. С. 47—116.
Жукова Л . А . Земское самоуправление и бюрократия в России: конфликты и сотрудничество, 1864 — 1917 гг. М., 1998.
Жукова Л . А . Земское самоуправление и самодержавие в конце XIX — начале ХХвека// Земское самоуправление в России, 1864 — 1918. Кн. 1. М., 2005а. С. 234—293.
Жукова Л . А . Земская медицина в России в конце 60-х — 80-е гг. XIX в. // Там же. М., 2005б. С. 399—420.
Кривонос М . А . Мятежное земство. Тверь, 2001.
Королева Н . Г . Земство на переломе (1905 — 1907). М., 1995.
Королева Н . Г . Некоторые проблемы истории земского самоуправления в России всовременной отечественной историографии // Отеч. история. 2007. № 4. С. 141—149.
Кузьмин В . Ю . Власть, общество и земская медицина (1864—1917). Самара, 2003.
Куликов В . В . Местное самоуправление и административный надзор: исторический опыт земства // Журн. рос. права. 2000. № 9. С. 142—153.
Лаптева Л . Е . Земские учреждения в России. М., 1993.
Мельников В . П . Земское управление как проявление либеральной тенденции в политическом развитии России: опыт, исторические судьбы и уроки. М., 1993.
Меметов В . С ., Рябинкин Л . Е . К вопросу об участии интеллигенции в деятельности органов местного самоуправления: опыт, традиции, преемственность // Земский вестник. 1996. № 3/4. С. 26—27.
Миронов Б . Н . Социальная история России периода империи (XVIII — начало ХХвека). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства : в 2 т. 2-е изд. СПб., 2000.
Морозова Е . Н . Саратовское земство, 1866—1890 гг. Саратов, 1991.
Низамова М . С . Казанское земство в конце XIX — начале XX в. : местное самоуправление и земское общественное движение. Казань, 2003.
Петровичева Е . М . Земства Центральной России в период думской монархии (1906 — первая половина 1914 г.). М., 2001.
Помелова Е . В . Вопросы образования в деятельности вятского земства // Земское самоуправление: организация, деятельность, опыт : материалы науч. конф., посвящ. 135-летию организации вятского земства. Киров, 2002. С. 78—80.
Салов О . А . Земство: первый реальный институт местного самоуправления в России. М., 2004.
Соловьева М . Ф . Учитель земской школы. Киров, 2004.
Уортман Р . Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии : в 2 т. М., 2001, 2004.
Шлемин П . И . Столыпин и местное самоуправление : обзор. М., 1992.
Ярцев А . А . Земские служащие Северо-Запада России // Северо-Запад в аграрной истории России : межвуз сб. тр. Калининград, 2000. С. 27—34.
Frame M. School for citizen : Theatre and civil society in imperial Russia. N. Haven, 2006.