Столкновение ценностей модернизации и традиционализма в русской истории в конце XIX начале XX
СОДЕРЖАНИЕ: Министерство образования и науки РФ МОУ «Волжский институт экономики, педагогики и права» Кафедра социологии и философии Контрольная работа по Отечественной истории.Министерство образования и науки РФ
МОУ «Волжский институт экономики, педагогики и права»
Кафедра социологии и философии
Контрольная работа
по Отечественной истории.
Тема: «Столкновение ценностей модернизации и традиционализма в русской истории в конце XIX– начале XXвека»
Выполнила:
студентка группы 1ЮП1
Сафронова Мария
Проверила:
к. ф. н. доцент
кафедры социологии и философии
Карпова Светлана Александровна
г. Волжский 2009 г.
Содержание:
1.Введение
2. Россия и мировая цивилизация
3. Рост сил консерваторов
4. Русский либерализм
а) Либеральное движение в пореформенную эпоху
б) «Новый» либерализм
5. Развитие крестьянского и рабочего движения
6. Заключение
7. Список используемой литературы
1.Введение:
Говоря о силах государственного и общественного традиционализма, надо учитывать, что под этим понятием имеется в виду в данном случае весь комплекс антимодернизационных движений. Народный традиционализм был неотделим от архаики. Собственно, медленное движение России по пути модернизации во многом связано со слабостью развития традиционализма — сословного общества и христианского просвещения народа.
Главная задача—оценить место России в модернизационном процессе конца XIX – начала XX вв. и понять, почему именно здесь социальные противоречия приобрели наиболее острый характер.
2. Россия и мировая цивилизация.
Одним из наиболее действенных способов сущностного постижения современной России и перспектив ее развития является глубинное ретроспективное рассмотрение всей более чем тысячелетней отечественной истории. Значительная часть, если не большинство, проблем и бедствий, терзающих страну и народ, лишь при поверхностном рассмотрении могут быть атрибутированы как явления только нашего времени. На самом же деле они имеют длительную предысторию, неоднократные проявления в прошлом, устойчивость и укорененность в национальном бытии.
В XVIII столетии произошло, с одной стороны, решение стратегических задач, стоявших перед Россией еще в допетровское время: выход к морям, продвижение на Запад, усиление европеизации страны. С другой стороны, форсированная вестернизация общества, особенно его элиты, привела к драматическим событиям вроде бироновщины и забвению собственных традиций.
Древнерусское наследие начинает привлекать внимание после подъема национального самосознания в войну 1812 года, и постепенно к рубежу XIX-XX веков в России сложился удачный синтез западного динамичного опыта и собственных оригинальных традиций. Но очередной катаклизм в виде крушения империи привел к новым перекосам, которые стали выправляться после тяжелейших испытаний в годы Второй мировой войны.
В современных условиях, когда эйфория от ожидаемого преуспеяния по западному образцу улетучилась и мы вновь оказались перед лицом насущных проблем, которые необходимо решать самим, многовековый опыт нашего народа поможет найти верные основания для устойчивого существования в будущем и преодоления кризиса в настоящем. В свое время немка Екатерина II правильно поняла задачи, цели и традиции государства Российского и, разумно их сочетая с европейским опытом, добилась процветания страны. Не чужда ей была и древнерусская история, на темы которой она создала ряд сочинений назидательно-просветительного толка.
Если исходить из оценки общественного развития России в целом, то ситуация в XVIII-XX веках складывалась примерно по такой схеме. В период радикальных петровских реформ и эпохи просвещенного абсолютизма XVIII века произошел раскол общества по культурно-поведенческому принципу. С одной стороны, сложилась элитарная, ориентированная на Запад, утонченная, во многом манерная и салонная культура дворянских верхов, к которой отчасти тяготели средние слои. С другой стороны, существовала культура простонародья, продолжавшая во многом сохранять допетровские традиции, особенно в старообрядческих слоях.
Обрушившиеся три революции, гражданская война, последующие события 20-30-х годов нанесли урон отечественной культуре, сравнимый лишь с татаро-монгольским нашествием, а по воцарившейся бездуховности, торжеству неопаганизма, уродливому культу вождей, превзошедшему богопочитание римских императоров, по тотальному истреблению основ были превзойдены все катастрофы, в том числе Смутное время начала XVII века.
Великая Отечественная война заставила несколько одуматься и приостановить дикий процесс разрушения собственной культуры. Постепенно, идя трудным, болезненным путем, начался процесс возрождения, восстановления, реставрации былого. Этот процесс и сейчас идет непросто, имеет негативные аспекты, не всех устраивает, но он объективно необходим. И существенным является то, что при восстановлении основ за эталон берутся часто древнерусские образцы. Возрождаемая иконопись ориентируется на лучшие творения допетровского периода. Строящиеся храмы повторяют мотивы средневекового зодчества. Древнерусская тематика стала одной из самых притягательных для всех слоев общества.
В русле отмеченных закономерностей следовала отечественная культура XVIII-XX веков. Если в верхах преобладало увлечение французской и немецкой литературой, философией, музыкой, театром, то в низах сохранялись традиции древнерусского наследия. Однако с середины XIX века наметился перелом в этом процессе. Русская средневековая культура, как это видно на примере иконописи, начинает извлекаться из небытия, но процесс обращения к истокам шел длительным и драматичным путем.
В XIX веке на русском небосклоне вновь ярко начинает светить путеводная звезда святой Софии Премудрости Божией, а софиология становится одним из ведущих духовных течений.
Процесс возрождения духовных основ, идущий трудным путем в нашей стране, перекликается, а теперь и начинает смыкаться с идейными течениями русского зарубежья, культивировавшего традиции отечественной духовности в иных специфических условиях.
В сохранение древнерусских традиций особый вклад внесли старообрядцы. Всегда гонимые, вынужденные бежать в отдаленные края Отчизны и зарубежные страны, они спасли множество древних рукописей, икон, произведений искусства, из которых составились прекрасные собрания наших ведущих музеев и книгохранилищ. Старообрядчество представляет сложное, многоликое образование. В нем соединены как допетровские традиции, так и черты, присущие сектантству Нового времени (отрицание в некоторых толках священства и ряда обрядов). Отсутствие государственной поддержки заставляло их быть сплоченными и энергичными, разрыв с официальной церковью приводил к росту независимого мышления, своей интерпретации догматических проблем, к развитой и самобытной собственной книжной культуре, хранящей до сих пор традиции древнерусского рукописного мастерства.
Русская мысль, выраженная в прекрасной художественной форме, обжигающая публицистическим пламенем, сильная своей болью за судьбы Отечества, вновь обращается к гражданскому самосознанию всех и совести каждого, призывая глубоко вдуматься в основы нашего бытия и осознать свое подлинное предначертание.
Культура России является таким же неотъемлемым компонентом общечеловеческого наследия, как и древнерусская культура—частью мировой цивилизации. Высоким достоинством этой культуры выступает не только ее самобытность, но и открытость, стремление усвоить, творчески переработать, внести свой смысл в ценности, воспринятые от иных народов.
3. Рост сил консерваторов.
Консерватизм ушедший в оборону заведомо обречен. В начале XX века терявшая опоры монархия, словно повисала в воздухе, и было уже невозможно ждать естественного развития событий, не предпринимая никаких действий. Один из законов политической жизни состоит в том, чтобы захватить инициативу прежде, чем объективная реальность потребует принятия мер. Консерваторы, в отличие от своих либеральных современников, первыми уловили признаки надвигающихся потрясений и смогли зафиксировать их в дневниках и письмах, не предназначенных для всеобщего обозрения.
Эсхатологические прогнозы судьбы России можно выявить еще в русской консервативной мысли XIX в. Наибольший интерес в контексте рассматриваемой проблемы представляют взгляды К.Н. Леонтьева (1831 - 1891) в которых причудливо соединилась мечта о великой миссии России и ощущение неотвратимости революционного взрыва. Именно в относительно благополучную для самодержавия эпоху Александра III Леонтьев предрек неизбежное крушение существующего строя. Имперское величие не смутило Леонтьева, заметившего, что “даже самые великие политические успехи наши и в Азии, и в Европе таят в себе нечто трагическое и жестокое… господствуя, мы расплываемся в чем-то неслыханно космополитическом… Не повторяем ли мы в новой форме историю старого Рима? Но разница в том, что под его подданством родился Христос, под нашим скоро родится - Антихрист?..” [2]. В последние годы жизни, Леонтьев разуверился в прочности самодержавной системы России. Неожиданно он сделал ставку на социализм, пытаясь наделить социалистическую доктрину теми качествами, которые ценил в самодержавной России. Ему стало казаться, что историческая роль социализма на российской почве состоит в том, что бы возродить под новой оболочкой старые имперские и антизападнические тенденции. В 1889 г. он высказал мнение о том, что в ХХ и ХХI вв. социализм будет играть ту роль, которую некогда играло христианство. “То, что теперь - крайняя революция, станет тогда охранением, орудием строгого принуждения, дисциплиной, отчасти даже и рабством... Социализм есть феодализм будущего... в сущности либерализм есть, несомненно, разрушение, а социализм может стать и созиданием” [3]. Смешение апокалиптических прогнозов Леонтьева о рождении Антихриста из недр России с рассуждениями об “охранительном социализме” парадоксально только на первый взгляд. Эсхатология и утопия всегда шли в сознании россиян рука об руку.
Первая русская революция и Русско-японская война серьезно повлияли на футурологические прогнозы консерваторов. Резко усиливается ощущение неизбежности крушения всей существующей системы. Разочарование во власти и ее возможности усовершенствовать существующую систему стало общим местом в рассуждениях практически всех серьезных консервативных мыслителей начала века.
Одна из причин политического поражения отечественного консерватизма в начале ХХ века кроется в том, что Николай II, делал ставку не на творческое начало в консерватизме, а исключительно на его охранительную составляющую. Все попытки консерваторов воплотить исповедуемую ими систему взглядов на практике потерпели поражение. Они видели недостатки существующей системы, но не могли открыто критиковать их. Как результат - разочарование во власти и нарастание в консервативной среде ощущения неизбежности “великих потрясений”, которые не замедлили явиться в феврале 1917 года.После отречения Николая II правые отнюдь не мечтали о возвращении ему престола. Постепенно идея восстановления монархии сменилась у консерваторов идеей диктатуры “сильной личности”. Многие из тех консерваторов, кому удалось эмигрировать из России, впоследствии нашли такую “сильную личность” в лице великих диктаторов ХХ в. Монархизм сменился цезаризмом. В 1917 году делали ставку на Л.Г. Корнилова, затем видели спасение в А.И. Деникине или А.В. Колчаке. Впоследствии одни стали присматриваться к И.В. Сталину, другие - пошли на службу к Гитлеру. Показательна в этой связи эволюция В.В. Шульгина (1878-1976). Убежденный националист и идеолог “белого дела” он еще в 1920 году приходит к мысли о неизбежности появления в России вождя, который “будет истинно красным по волевой силе и истинно белым по задачам, им преследуемым. Он будет большевик по энергии и националист по убеждениям…Весь этот ужас, который сейчас навис над Россией, - это только страшные, трудные, ужасно мучительные… роды самодержца” - записывает он [4].
Казалось, что после падения самодержавия консервативная идеология навсегда исчерпала себя в нашей стране. Но этого не произошло. Консерватизм самодержавной России, отождествляемый с определенной государственно-политической системой, действительно ушел в прошлое, но на смену ему пришел “советский консерватизм”. Не останавливаясь подробно на этом явлении, требующем специального изучения, хотелось бы обратиться к сегодняшнему дню и, в частности, к стоящему в заглавии нашего симпозиума вопросу: “Кто и куда стремится вести Россию?”. В последние годы в научном и политическом мире значительно возрос интерес к русскому консерватизму и его представителям. Консерватизм, понимаемый как антитеза экстремизму, очень популярен в современной политике. Сейчас уже никто не выступает открыто с позиции отрицания прошлого, наоборот, слово “традиция” стало одним из наиболее “модных” в словаре современных политиков. Идеологический вакуум, образовавшийся на месте коммунистической идеологии, требует заполнения. Если мы обратимся к конкретным политическим лидерам и партиям, то увидим, что консервативная составляющая присутствует во всем партийном спектре от неомонархистов и КПРФ до СПС и “Единства”. О своих консервативных симпатиях неоднократно заявляли Г.А. Зюганов и В.И. Алкснис.
Консерватизм, понимаемый как антитеза социализму популярен в среде современных либералов, правда его “монархическая составляющая” постепенно сошла на нет. К консерваторам относят себя Виктор Черномырдин, Борис Немцов и Ирина Хакамада (слово “консерватизм” можно встретить в программных документах “Правого дела”). Правоцентристским консервативным движением именует себя “Яблоко”. О приверженности к консерватизму неоднократно заявлял Владимир Рыжков, пытавшийся доказать, что предлагаемый им вариант российского консерватизма является наиболее оптимальным, поскольку сочетает в себе западническую рациональность с сильной государственностью.
Сегодня еще нельзя точно определить дальнейшие перспективы консерватизма в России, ясно только, что сейчас он не может быть восстановлен в том варианте, в каком существовал в начале ХХ века. За прошедшее столетие со страной и ее народом произошли колоссальные изменения. Войдя в новое тысячелетие с флагом самодержавной России и гимном на музыку советского композитора, наша страна должна двигаться дальше. Все старые символы и концепции уже были задействованы и самое время определить новые приоритеты и ценности. В противном случае мы рискуем навечно “увязнуть” в постоянном повторении своей собственной истории и бесконечном хождении по кругу.
4. Русский либерализм.
а) Либеральное движение в пореформенную эпоху.
В качестве идеологического течения либерализм заявил о себе ещё в дореформенное время. И славянофилы, и западники в той классической форме, в какой они оформились в 40-е годы XIX века, были в основном либералами. Время возникновения либерализма как общественного движения — 60-е годы.
Правительственные реформы — освобождение крестьянства и, особенно, создание земств, этих мизерных «кусочков» конституции — создали определенную основу для консолидации сторонников либерального мировоззрения. С земством была связана общественная деятельность центральной фигуры российского либерализма XIX века. Борис Николаевич Чичерин сформулировал теоретические основы российского либерализма в его «классическом виде». Как истинный либерал, он считал необходимым условием цивилизационного развития свободу личности. Но при этом речь шла об утверждении свободы «ограниченной» и её постепенном развертывании по таким основным пунктам как свобода совести, свобода от рабского состояния, свобода общественного мнения, свобода слова, преподавания, публичность правительственных действий, прежде всего бюджета, публичность и гласность судопроизводства. Изложенная им ещё в 50-х годах программа практических действий состояла в ликвидации феодальных пережитков в экономике, отмене крепостного права, невмешательстве государства в экономическую сферу, свободе частного предпринимательства, формировании частной собственности. Единственной силой, способной реализовать эту программу, Б.Н. Чичерин считал государство и правительство. Идея государства как основного двигателя и творца истории составляла ядро его политического мировоззрения, сформировавшегося под громадным влиянием Г. Гегеля. При этом весь ход российской истории только подтверждает эту всеобщую закономерность.
Специфика России — громадность государства, малочисленность населения на обширных территориях, однообразие условий, земледельческий быт и др. — обусловила особенно важную и большую роль государства в развитии нации. И модернизацию России, по мнению Чичерина, должно было осуществить самодержавие, самопревращающееся в конституционную монархию. С этой целью правительство должно было опираться не на реакционеров и не на радикалов, а на сторонников умеренных, осторожных, постепенных, но неуклонных преобразований. Это была программа «охранительного», «консервативного» либерализма для общества или «либерального консерватизма» для правительства.
Чичеринский либерализм совпадал с классическим европейским и в отношении к социалистическим идеям и социалистическому движению. Несмотря на связь с земством Б. Чичерин явился представителем академического, интеллигентского либерализма. Параллельно складывался несколько иной вид, получивший в литературе название земского либерализма. Его социальную основу составляли те слои русской демократической интеллигенции, которые непосредственно участвовали в координировавшейся земствами деятельности к организации народного просвещения, здравоохранения и т. и. Это были учителя, врачи, агрономы, статистики. Земцы значительно активизировались в конце 70 — начале 80-х годов. Импульсом для их активности стала правительственная политика урезания прав земств, даже тех ограниченных, которые первоначально были даны им. В противном случае, по справедливому мнению известного дореволюционного исследователя земств Белоконского, земские деятели вполне могли на многие годы сосредоточиться на мирной культурнической работе. Правительственное же наступление на земства, особенно в период контрреформ, подталкивало земцев к политической активности. Черниговское, Полтавское, Самарское, Харьковское земства вступили в открытую конфронтацию с петербургскими властями, потребовав созыва представителей всех сословий — Земского собора. За это выступление лидер тверского земства Иван Петрункевич был выслан из Твери под надзор полиции, заслужив тем самым славу «земского революционера». Земское движение к концу 70-х годов отработало основные требования своей политической программы: политические свободы (свободы слова, печати и гарантии личности) и созыв Учредительного собрания. Для достижения этих целей в 1880 году была создана «Лига оппозиционных элементов» или «Земский союз». Это была первая либеральная организация в России. В 1883 году в Женеве профессор Киевского университета Михаил Драгоманов издавал журнал «Вольное слово» в качестве официального органа «Земского союза». И организация, и журнал возникли явочным порядком, нелегально, вопреки принципиальным установкам земского либерализма. Последний всегда отмежевывался от радикализма. Существование и «Земского союза» и «Вольного слова» было непродолжительным. Следующий этап земского движения начался в середине 90-х годов. Его кульминацией стало образование в январе 1904 года Союза земцев-конституционалистов и проведение своего съезда осенью того же года. На съезде они потребовали введения политических свобод, уничтожения сословных, религиозных и иных ограничений, развития местного самоуправления, участия «народного представительства как особого выборного учреждения в осуществлении законодательной власти, и в установлении росписи доходов и расходов и к контроле за законностью действий администрации».
Лидерами направления были Д. Шипов, Н. Стахович, А. Гучков и др. Земский либерализм в некотором отношении был приземленнее, реалистичнее и почвеннее, чем «Академический». Сторонники же последнего в новых условиях начала XX века, отдавая дань заслугам земцев, считали их в политическом отношении недостаточно радикальными. Речь идет о новой генерации либералов, чья активная деятельность началась в середине 90-х годов XIX века. И сам российский либерализм вместе с ним вступил в новый этап своего существования. М. Туган-Барановский и П.
Новгородцев, Д. Шаховский и кн. Е. и С. Трубецкие, М. Ковалевский и П.
Виноградов, П. Милюков и Н. Бердяев. Цвет отечественной интеллигенции тяготел к либеральному движению. Но особенно большую роль в развитии либерализма на этом этапе сыграл Петр Бернгардович Струве (1870—1944). За полвека своей активной деятельности П. Струве пережил значительную идейную эволюцию. Одна из наиболее заметных подвижек произошла как раз на рубеже XIX—XX веков. Это был окончательный разрыв с марксизмом, который в социалистической прессе, а затем и в советской историографии неизменно квалифицировался как «ренегатство». Между тем, как мы уже отчасти показывали выше, в сюжете о становлении социал-демократических организаций, это далеко не так. Стремясь понять изменяющуюся действительность, П. Струве, не будучи догматиком, действительно эволюционировал в вопросах мировоззрения, программы и политической тактики, но по сути он никогда не изменял себе. Он никогда не изменял тем ключевым идеям, которые составляли основу его мировоззрения, сложившегося в юности, еще до его «марксистского» и «социалистического» периода. Это были либерализм, государственность,
«национализм» и западничество. Либерализм означал признание свободы личности как главной человеческой ценности, которая позволяет человеку самореализоваться. Струве видел смысл жизни человека в самоусовершенствовании, необходимым условием для чего является духовная и политическая свобода.
Государство является одним из главных культурных достижений мирового развития. Оно — организатор и примиритель. С этим связано бережное, трепетное отношение Струве к российской государственности. В соответствии с чичеринской традицией Струве видел в государстве гаранта свободы личности. Поэтому идеи государственности и человеческой свободы нисколько не противоречили друг другу, а наоборот, органично дополняли друг друга.
«Национализм» Струве тождественен понятию «патриотизм» в современном русском лексиконе. Струве любил русский народ и Россию, свою Родину и был убежден в огромных способностях и возможностях русской нации. Историческую задачу он как раз и видел в том, чтобы снять препятствие для их полного развития. Национальный патриотизм Струве соединялся с западничеством, столь типичным практически для подавляющего большинства отечественных либералов.
Их западничество заключалось отнюдь не в стремлении к слепому копированию государственного устройства или образа жизни «передовых» европейских стран и Америки, «...самому ценному, что было в содержании европейской культуры, вообще нельзя «научиться» так просто, а надо это нажить самим, воспитать в себе...». «Единственная область, где народы действительно сплошь подражают друг другу, — это область науки и техники; во всем остальном они, худо ли, хорошо, только приспособляют свои собственные учреждения к новым требованиям, которые по временам, если не постоянно возникают в их собственной среде. Они приспособляют их, видоизменяя. Эти изменения часто вызываются иностранными образцами, но они только в том случае пускают в стране корни, когда не противоречат прямо всему тому наследию прошлого, которое слагается из верований, нравов, обычаев и учреждений известного народа» 1841. Но в то же время они полагали, что именно западные страны демонстрируют магистральный путь развития человеческой цивилизации, путь прогресса. Россия может раскрыть свои необозримые потенциальные возможности, только вступив на эту общечеловеческую дорогу.
Таким образом, в идейной эволюции П. Струве либерализм был первичен, а марксизм и социализм — вторичен; либерализм был константой, а марксизм и социализм — переменными. Политическая свобода в России была главной жизненной целью; рабочее же движение, идеологией которого стал марксизм и социализм — главной общественной силой, способной добиться ее в России. В 90-е годы XIX века Струве, как и многие будущие либералы, был искренне в этом убежден. Российская социал-демократия была для них, прежде всего, демократией. Отход сторонников либерального мировоззрения от российского рабочего движения рано или поздно, но был неизбежен. Персональная эволюция Струве в этом смысле была сигналом окончания «марксистского» периода и вступления в новый, более адекватный сути либерализм. В философии это был отказ от позитивизма и переход к неокантианству, что нашло отражение в известном сборнике «Проблемы идеализма». В области программы и тактики — «новый» либерализм.
б) «Новый» либерализм.
Возникновение «нового» либерализма на рубеже XIX—XX вв. было напрямую связано со значительной активизацией всего либерального движения в это время. Отказ нового царя Николая II пойти навстречу их требованиям побудил либералов к изданию собственного нелегального печатного органа. Им стал выходивший с 1902 по октябрь 1905 гг. журнал «Освобождение». Его бессменным редактором, автором многих принципиальных статей был Струве. К осени 1903 года в Петербурге, Москве, Киеве, Одессе и других городах действовали местные кружки сторонников «Освобождения», которые стали зародышами первой политической либеральной организации в России. Официально начало «Союзу освобождения» было положено летом 1903 года, когда в Швейцарии сторонники журнала решили приступить к формированию общероссийской организации. В этом совещании принимали участие кн. Долгоруков, кн. Шаховской, И. Петрункевич, С. Булгаков, Н. Бердяев, С. Прокопович, Е. Кускова. В январе 1904 года в Петербурге состоялся 1 съезд представителей местных организаций. На нем были приняты программа и устав «Союза освобождения», избран совет организации во главе с патриархом земского либерализма И. Пстрункевичем. II съезд «Союза», проведенный в октябре 1904 года в Петербурге, обсужден вопрос о проведении банкетной кампании в ноябре 1904 года в связи с 40- летием судебной реформы. «Союз освобождения» был наиболее радикальной либеральной организацией из возникших в пореформенное время. Радикализм «новых» либералов был далеко не случайным, а глубоко осознанным.Пониманию сути «нового» либерализма способствует классификация видов либерализма, которую накануне революции дал другой его видный деятель Павел Николаевич Милюков (1859—1943 г.). В бесцензурной, изданной для западного читателя книге, последнюю строчку которой П. Милюков дописывал в день убийства великого князя Сергея Александровича, т. е. 4 февраля 1905 года, он сделал вывод о том, что роль либерального движения в становлении политических демократий разных западных стран не была одинаковой. В зрелых, вполне развитых англосаксонских демократиях ( США, Англия ) главным двигателем прогресса был либерализм. В Германии же, которую Милюков относил к странам с новой и гораздо менее развитой политической жизнью, либерализм был политически немощным. К этой же группе стран Милюков относил и Россию, но полагал, что особенности расстановки общественных и политических сил здесь выражены еще рельефнее, чем в Германии. Если для этой страны понятие «либерализм» устарело, то в России умеренное течение политической жизни (в терминологии Милюкова — одно из двух в России; второе — радикальное — Л.С.) только очень условно можно назвать этим западным термином. «Сейчас в России, — писал Милюков, значение термина «либерализм» одновременно и расширено и превзойдено. Он включает в себя гораздо более радикальные группировки, по той простой причине, что любая более или менее передовая мысль в прессе может вызвать гонение. Термин «либерализм» в России устарел не потому, что его программа реализована. Программа классического либерализма представляет собой только первый шаг, который должен быть совершен. Но политическая и индивидуальная свобода не могут быть абсолютными ценностями, как это считайтесь в начале эры свободы во Франции... Люди, называющие себя либералами в России, придерживаются гораздо более передовых взглядов. А первым глотком политической свободы им будет дан какой-то другой термин, в то время как это будет использоваться для обозначения позиций консервативных групп».Таким образом, важнейший урок, извлеченный из европейского и, прежде всего, немецкого политического опыта, заключался в том, что для сохранения своих позиций в политической жизни России либерализм здесь должен быть более радикальным, чем классическая теория свободы. И это вовсе не был призыв к измене старому, доброму либерализму нового времени. Мы видим в концепции Милюкова попытку сохранить сущность либерализма, расширив его содержание и изменив форму. При этом краеугольный камень классического либерализма — индивидуальная и политическая свобода— ни в коем случае не исключался из программы отечественных свободомыслящих. Он признавался первым, необходимым, но недостаточным для существования либерализма в качестве значительного политического течения в сложных исторических реалиях начала XX века. Немецкий либерализм не сумел модифицироваться таким образом, а потому не сумел сыграть в политической жизни своей страны достаточно заметной роли. В период активной выработки своей политической физиономии российские либералы видели одну из главных задач в том, чтобы не повторить печальной участи своих германских идеологических собратьев. Выход ведущие идеологи дореволюционного периода П.Б. Струве и П.Н. Милюков видели в радикализации программы и тактики. Продискутированная на страницах «Освобождения» и нашедшая воплощение в так называемой Парижской конституции, т. е. проекте «Основных государственных законов Российской империи», принятой группой членов «Союза освобождения» в марте 1905 года, программа включала ряд основополагающих позиций классического либерализма — требование прав человека и народного представительства. Перечисление прав человека выполняло, в представлении идеологов российского либерализма, функцию, аналогичную французской «Декларации прав человека и гражданина».
Такие декларации на рубеже XIX—XX веков уже не было принято включать в программы политических партий. Но специфика России — политический произвол — требовала зафиксировать на этом внимание. Необходимость политического представительства была сформулирована уже в первой программной статье «От русских конституционалистов»: «Бессословное народное представительство, постоянно действующее и ежегодно созываемое верховное учреждение с правами высшего контроля, законодательства и утверждения бюджета». По вопросу о форме государственного устройства, структуре народного представительства не было ни единодушия, ни определенных официальных формулировок, хотя большинство либералов, конечно же, склонялось к признанию конституционной монархии как наиболее отвечающей историческим условиям развития российского народа. Разные точки зрения высказывались и по поводу внутреннего устройства законодательного органа.
По мнению Милюкова, Россия могла бы перенять опыт Болгарии, с ее однопалатным народным собранием. Авторы парижской конституции детально разработали механизм функционирования двухпалатного парламента, позаимствовав многое из американской конституции. Радикализм программных требований проявлялся, прежде всего, в идее бессословного народного представительства, во всеобщем избирательном праве и в признании «государственного социализма», т. е. активной социальной политики государства в интересах широких масс трудящихся. В то время всеобщее избирательное право не стало нормой жизни
«передовых» политических наций. По мнению либералов, в России альтернативы «четырехчленке» (всеобщее, равное, прямое избирательное право и тайное голосование) не было. Его необходимость они обосновали как раз специфическими условиями политического развития своей страны. В объяснительной записке к парижской конституции Струве писал: «При наличии крепкой революционной традиции в русской интеллигенции, при существовании крепко организованных социалистических партий, при давнем и глубоком культурном отчуждении народных масс от образованного общества, — всякое разрешение вопроса о народном представительстве, кроме всеобщего голосования, будет роковой политической ошибкой, за которой последует тяжелая расплата». Разработав серьезную программу решения двух острейших социальных вопросов России — аграрного и рабочего, российские свободомыслящие тем самым извлекли урок из опыта своих немецких собратьев. Последних они резко критиковали за то, что они выступили против всякого вмешательства государства в отношения между рабочими и предпринимателями: «Быть может, жесткий урок научит Рихтера и его единомышленников, что разумное регулирование этих отношений со стороны парламента и правительства вовсе не нарушает основных требований либерализма; — наоборот, требуется ими, так как иначе индивидуальная свобода может явиться пустым словом».
Содержание аграрной и рабочей программы не приняли в данный период определенных очертаний, но сам факт убежденности в необходимости таких требований в программе либеральной партии очень показателен. Особенно отчетливо радикализм либералов начала XX века, именно предреволюционного периода проявился в политическом поведении, в отношении к революции, к русско-японской войне и к российскому социалистическому движению. Нет сомнений в том, что отечественные либералы были эволюционистами, справедливо полагая, что любая революция проката колоссальными историческими издержками. В этом их убеждал, прежде всего, опыт Великой французской революции, но они были слишком умны и наблюдательны, чтобы абсолютизировать эволюцию как способ решения общественных проблем. Даже Б. Чичерин допускают при определенных исторических условиях неизбежность революции. В обстановке же революционного кризиса в России начала XX века, крайне недальновидной политики царской бюрократии не признавать необходимости радикальных изменений могли только очень недалекие «человеки в футлярах». В новейшей историографии справедливо утверждается, что российские либералы признавали политическую, но не социальную революцию, хотя до последнего старались использовать и надеялись на любой шанс предотвратить се. «Гражданский мир и самодержавие несовместимы в современной России»... «Активную, революционную тактику в современной стадии русской смуты я считаю единственно разумной для русских конституционалистов», — писал Струве. При этом он всегда оговаривал, что революцию нельзя понимать узко, т. е. сводить ее к использованию физического насилия: «С революцией умные, истинно государственные люди вообще не борются. Или иначе: единственный способ борьбы с революцией заключается в том, чтобы стать на ее почву и, признав се цели, стремиться изменить только ее методы». С такой достаточно радикальной позицией связана и тактика, которую предложила часть либералов во время русско-японской войны. Далеко не все из них заняли патриотические позиции. П. Милюков считал крайне опасной поддержку военной авантюры самодержавия и выдвинул лозунг «Долой самодержавие?». Полемика между Милюковым и Струве на страницах
«Освобождения» закончилась открытым признанием Струве несостоятельности своей первоначальной патриотической позиции. Наконец, важнейшей отличительной особенностью утробного периода либеральных партий в России было в высшей степени лояльное отношение к рабочему движению и социалистическим организациям. Социализм в России рассматриваются как самое крутое и значительное политическое движение.
«Социализм в России, — писал П. Милюков, — более чем где-либо еще, представляет интересы демократии в целом. Это делает его роль более важной, чем в странах с более и ранее развитой демократией». Российское рабочее движение, по мнению Струве, с 90-х годов прошлого века стало главной демократической силой и подготовило то широкое и всестороннее общественное движение, которым обозначилось в России начало XX века. Отсюда следовал чрезвычайно важный тактический вывод: конфронтация с такой крупной политической силой опасна и чревата политической смертью, что произошло с немецкими либералами. «Русскому либерализму не поздно еще занять правильную политическую позицию — не против социальной демократии, а рядом и в союзе с ней. Таковы уроки, даваемые нам всей новейшей историей великой соседней страны». И это стремление к политическому союзу прежде всего с социал- демократией («Самая влиятельная русская революционная группа» (социал- демократия) и ее орган («Искра»), во главе которого стоят люди серьезно образованные, с солидными знаниями и недюжинными дарованиями»), не было благим пожеланием или теоретическим рассуждением. Попытки создать коалицию с социал-демократами предпринимались неоднократно. Большие надежды внушают позитивный с этой точки зрения опыт сотрудничества различных общественных сил в середине 90-х годов, получивший название «легального марксизма». И кое-что накануне событий 1905 года удалось сделать. В 1904 году в Париже либералам удалось созвать беспрецедентную в отечественной истории конференцию оппозиционных сил, в которой принимали участие представители различных либеральных организаций, эсеры, национальные социал-демократии (большевики и меньшевики отказались). Это был шаг к созданию своеобразного народного (фронта. Идея объединения всех оппозиционных сил в борьбе против самодержавия была заветной целью «Освобождения» и самого Струве. Не переоценивая значение Пражской конференции, все-таки следует признать, что нечто существенное в этом направлении удалось сделать. Политический же союз в полном объеме не удалюсь осуществить из-за непримиримой позиции социалистов. Либералы явно переоценили способность революционных партий к политическим компромиссам, к конструктивной демократической деятельности. Таким образом, российские либералы вели интенсивный поиск формулы либеральной партии в не совсем типичной европейской стране начала XX века. В процессе этого поиска либерализм стал менее академическим, более почвенным, чем это было во второй половине XIX века. Они своевременно поняли, что как в западных странах, так и в России время классического либерализма миновало. Принципиальными элементами созданной либералами модели политической демократии в России были радикальный либерализм, ориентированный на активную социальную политику государства и лояльный 110 отношению к организациям трудящихся. Стержнем российской демократии должен был стать союз «нового» либерализма и социалистических сил. Однако, отойдя от ортодоксального вида, либерализм в России стал «новым» на более европейский, а не на русский манер. Его идеи были в большей мере теоретическим синтезом достижений мировой либеральной мысли, чем почвенным вариантом. В его поиске в этот, предшествующий событиям 1905—1907 гг., период либералы остановились посредине. С одной стороны, они оказались чересчур радикальными новыми в сравнении с классическим либерализмом — в оппозиционности самодержавию, в иллюзорных надеждах на конструктивный потенциал социалистического движения. И, видимо, проскочили первую почвенную отметку, к которой часть либералов вернулась после и под влиянием революционных событий 1905—1907 гг. С другой, их либерализм оказался недостаточно радикальным в части социальных программ. Причем дело здесь не столько в недостаточной решительности к осуществлению: в стремлении соединить элементы либерализма и социализма они, пожалуй, уловили всемирную прогрессивную, антитоталитарную тенденцию. Но они не пошли по этому пути до конца, не поняли неотложности и, особенно, приоритетности социальных проблем в России.
5. Развитие крестьянского и рабочего движения.
Социальный взрыв. В начале XX в. Россия стояла на пороге мощного социального взрыва. Экономический кризис 1900 г. вызвал небывалый подъем рабочего движения, обострил противоречия между трудом и капиталом. Неурожай и голод 1901 г. усугубили и без того отчаянное положение деревни. Крестьянские волнения охватывали уезды и целые губернии. Возросла активность революционного подполья, чья террористическая деятельность встречала поддержку либеральной общественности. Правительство Николая II теряло контроль над положением в стране.
Привычными формами рабочего движения в начале века стали политические демонстрации, митинги и маевки. Для их подавления власти нередко использовали полицию и казачьи части. Празднование 1 мая повсеместно происходило под лозунгами политической свободы и 8-часового рабочего дня. В 1901 г. за участие в праздновании Первомая была уволена группа рабочих Обуховского сталелитейного завода в Петербурге. В ответ все рабочие объявили забастовку и вышли на Шлиссельбургский проспект, где несколько часов держали т.н. Обуховскую оборону, отбивая атаки конной полиции. Власти арестовали свыше 800 рабочих, что свидетельствовало об их бессилии решать вопросы путем переговоров. В 1902 г. бастовали рабочие Ростова-на-Дону. В митингах, которые проходили под лозунгами «Долой самодержавие!», участвовало до 30 тыс. чел. В 1903 г. более половины стачек были политическими.
Всеобщая стачка на Юге России в 1903 г. охватила огромный регион: от Баку и Тифлиса до Киева и Николаева. Она началась на Бакинских нефтяных промыслах, где стихийное выступление рабочих полностью парализовало жизнь города и вынудило правительство использовать для его подавления войска. В целом во всеобщей стачке приняло участие около 200 тыс. чел. Размах стачечного движения дал основание Ленину заявить: «Мы накануне баррикад». Для социал-демократов сила и зрелость рабочего движения служили подтверждением правильности теории марксизма. Они не руководили рабочими выступлениями, но использовали их для выдвижения своих социально-политических лозунгов.
Волнения в деревне шли повсеместно и свидетельствовали о крайней ожесточенности крестьян, которые запахивали помещичью землю, уничтожали межевые знаки, оказывали сопротивление администрации. Подлинное крестьянское восстание началось весной 1902 г. в Полтавской и Харьковской губерниях. Восставшие разгромили более 60 помещичьих экономии, против них действовали войска. В общей сложности в восстании участвовало до 150 тыс. крестьян. Более тысячи из них было привлечено к суду. В крестьянских выступлениях были элементы организованности: разгром помещичьего имения происходил по решению сельского схода.
«Кровавое воскресенье». Первая русская революция началась в Петербурге событиями «Кровавого воскресенья».
В середине декабря 1904 г. администрация уволила четырех рабочих Путиловского завода, которые были членами гапоновского Собрания. В ответ на совещании рабочих было принято решение «заявить через градоначальника нашему правительству, что отношение труда и капитала в России ненормально». 3 января на заводе началась стачка. Забастовщики требовали восстановления уволенных, введения 8-часового рабочего дня и отмены сверхурочных работ. Путиловцев поддержали рабочие Обуховского, Невского судостроительного, Патронного и других казенных заводов.
7 января стачка стала всеобщей, в ней участвовало более 110 тыс. чел. Г. А. Гапон предложил рабочим подать царю петицию о своих нуждах, для чего они должны были устроить шествие к Зимнему дворцу. Предложение было принято рабочими, которые верили в Николая II.
В петиции, которую редактировал Гапон, рабочие описывали свою нищету и невыносимое положение и говорили о необходимости принять меры против невежества и бесправия русского народа, против «гнета капитала над трудом». В числе этих мер было требование 8-часового рабочего дня, свободы слова, печати, совести и собраний, созыва Учредительного собрания при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов. Изложив свои главные нужды, они обращались к государю: «Повели и поклянись исполнить их, и ты сделаешь Россию счастливой и славной, а имя твое запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена, а не повелишь, не отзовешься на нашу мольбу, — мы умрем здесь, на этой площади, перед твоим дворцом».
Рабочие не верили социал-демократам, которые говорили о бессмысленности и опасности шествия к Зимнему дворцу. Не сумев переубедить рабочих, петербургские социал-демократы приняли решение примкнуть к шествию, чтобы превратить его в антиправительственную демонстрацию. Власти были обеспокоены слухами о грядущих беспорядках. В обстановке, когда армия и флот терпели поражения на далекой и бесполезной войне, когда страну потрясло полученное известие о падении Порт-Артура, они решили «дать рабочим урок». В город были стянуты войска, был разработан план действий солдат, казаков и полиции. Больницам было предписано готовиться к массовому приему раненых.
Провокация, задуманная и осуществленная Гапоном, удалась. Попытки представителей демократической интеллигенции обращением к властям предотвратить расправу над рабочими, успеха не имели. Министр внутренних дел П. Д. Святополк-Мирский не принял делегацию во главе с Максимом Горьким. Решение о расстреле мирного шествия рабочих было политическим преступлением и свидетельствовало о глубочайшем кризисе верхов. Позднее никто из высших должностных лиц не взял на себя ответственность за это решение. Гапон, разоблаченный как агент полиции и уличенный в получении денег от японского посланника в Париже, в начале 1906 г. был убит эсерами.
В воскресенье 9 января 1905 г. рабочие с женами и детьми, неся хоругви, иконы и портреты императора, с пением национального гимна начали шествие от окраин к центру, города. В разных местах их встречали цепи солдат и в ответ на отказ разойтись открывали ружейный огонь. С особой жестокостью против охваченных паникой беззащитных людей действовали казаки. Среди дня войска стреляли в толпу на Дворцовой площади. Общее число убитых и раненых достигало 5 тыс. Власти заявили о 96 убитых. Вечером в Петербурге появились баррикады. Надежды рабочих на Николая II рухнули, их вера в «доброго царя» была расстреляна.
«Кровавое воскресенье» дало сигнал революционной борьбе рабочих. В январе бастовало 440 тыс. промышленных рабочих — больше, чем за предшествующее десятилетие. Ведущая роль в движении принадлежала рабочим технически сложных отраслей промышленности — машиностроения и металлообработки. В феврале размах рабочего и студенческого движения был столь велик, а бессилие правительства столь очевидно, что один из великих князей записал в дневнике: «Власть как будто отсутствует».
После «Кровавого воскресенья» придворные и правительственные круги настойчиво советовали Николаю II пойти на уступки. Назначенный 11 января петербургским генерал-губернатором Д. Ф. Трепов получил почти диктаторские полномочия, при этом он предлагал царю: «Систематическою строгостью восстановить порядок в России, но одновременно с этим вводить постепенно и последовательно либеральные мероприятия, клонящиеся к установлению конституционного порядка».
Пытаясь успокоить рабочих, правительство создало комиссию для расследования причин трагедии под председательством Н. В. Шидловского. Деятельность комиссии была безрезультатна. Запоздало и согласие Николая II привлекать «достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей» к законосовещательной деятельности, для чего предполагалось создание Государственной думы. Об этом он объявил 18 февраля в рескрипте на имя нового министра внутренних дел А. Г. Булыгина. Законопроект о Булыгинской думе разрабатывался до августа, ее бойкотировали социал-демократы, представители Крестьянского и профессиональных союзов, и в конце концов она так и не была созвана.
РСДРП. Революционное движение рабочих выявило важную роль российской социал-демократической рабочей партии, создание которой было провозглашено еще в 1898 г. Как политическая организация революционеров-марксистов эта партия оформилась в 1903 г., когда в Лондоне прошел ее II съезд. Большую роль в подготовке съезда сыграла газета «Искра», на страницах которой разрабатывались программные и тактические установки российской социал-демократии. Нелегально распространяя газету по стране, агенты «Искры» устанавливали связи между отдельными марксистскими кружками и способствовали их объединению.
На II съезде была принята программа партии, над которой работали Г. В. Плеханов, В. И. Ленин, В. И. Засулич, Ю. О. Мартов, П. Б. Аксельрод. Конечная цель партии, ее программа-максимум — социальная революция пролетариата которая обеспечит благосостояние и всестороннее развитие всех членов общества и осуществит социалистическое переустройство общества, «положив конец всем видам эксплуатации». Необходимым условием этой социальной революции была «диктатура пролетариата, то есть завоевание пролетариатом такой политической власти, которая позволит ему подавить всякое сопротивление эксплуататоров».
Своей ближайшей задачей, программой-минимум, партия считала борьбу с пережитками и остатками варварства, которые препятствуют экономическому прогрессу, не допускают всестороннего развития классовой борьбы пролетариата, содействуют «эксплуатации многомиллионного крестьянства государством и имущими классами и держат в темноте и бесправии весь народ», что означало «низвержение царского самодержавия и замену его демократической республикой». Это был курс на буржуазно-демократическую революцию. Предусматривалось предоставление права на самоопределение всем народам Российской империи, введение 8-часового рабочего дня и возвращение крестьянам отрезков. Социал-демократы объявляли себя партией рабочего класса и звали в свои ряды «все слои трудящегося и эксплуатируемого населения, поскольку они переходят на точку зрения пролетариата».
На съезде выявились два течения внутри российской социал-демократии: одно, шедшее за Лениным, большевистское, и другое, возглавляемое Мартовым, меньшевистское. Возникшие тогда разногласия касались вопроса о членстве в партии, которую большевики видели организацией профессиональных революционеров, с чем не соглашались меньшевики.
Весной 1905 г. в Лондоне был проведен III съезд партии, который утвердил ленинское понимание тактики социал-демократии в революции. Непременным условием победы демократической революции Ленин считал союз рабочего класса и крестьянства при руководящей роли пролетариата и изоляции либеральной буржуазии. Главной задачей партии съезд признал подготовку вооруженного восстания против самодержавия. Руководимые Лениным большевики с энергией проводили эти решения в жизнь. Программные установки социал-демократов находили поддержку в рабочей среде, где не придавалось значения расхождениям между большевиками и меньшевиками.
Иваново-Вознесенский Совет рабочих депутатов. В мае началась стачка рабочих Иваново-Вознесенского текстильного района, подготовленная при участии социал-демократов. Выступлением рабочих руководили большевики Ф. А. Афанасьев, М. В. Фрунзе, Ф. Н. Самойлов. Бастовало около 70 тыс. рабочих. Рабочие Петербурга, Москвы, Ярославля, других городов оказывали им материальную помощь. В ходе стачки возник первый в России общегородской Совет рабочих депутатов. По составу чисто рабочий, Совет действовал как орган реальной власти. Он следил за порядком в Иваново-Вознесенске, вел переговоры с фабрикантами и властями, запретил повышать цены на продукты и выселять рабочих из фабричных казарм. Были закрыты винные лавки и запрещены азартные игры. Иваново-Вознесенская стачка продолжалась 72 дня и завершилась в конце июня. Рабочим удалось добиться незначительных экономических уступок, но они показали свою политическую зрелость и организованность. Найденная ими форма — Совет рабочих депутатов — быстро стала достоянием рабочих всей России.
6. Заключение.
Состояние полупериферийности России было застойным, имело тенденцию воспроизводиться. «Догоняющий» характер развития страны к началу XX в. приобрел вид национальной традиции. Отсюда многочисленные противоречия модернизации. Полуфеодальное государство играло в ее рамках роль «диктатуры развития» — авторитарной политической системы, насильственным путем принуждавшей страну к экономической модернизации. Подчас интересы прогресса и «диктатуры развития» расходились (при Николае I). Но иногда они оказывались связаны (при Александре III). Демократизация в таких условиях могла подрывать «диктатуру развития» как основу модернизации и тормозить последнюю. Существование монополий, стремившихся к сверхприбылям, было препятствием для развития социальной политики, учитывавшей интересы рабочих и гарантировавшей им достойный уровень жизни. А ведь социальные реформы стали в XX в. одним из непременных условий стабильности общества.
Теперь что касается противопоставления старого, земского и нового, «освобожденческого» либерализма. Последний тесно связан с реформистской традицией в социал-демократии, а многие его представители вышли из «легальных марксистов». Освобожденцы принесли с собой в либеральное движение политический радикализм. Готовность к активной борьбе против самодержавия (не ограничивающейся «банкетной кампанией», которой прославились земцы). Но основы их взглядов были общими. Либералы считали, что права личности — высшая ценность, они должны защищаться только правовым путем и в рамках права, так что главной задачей политической борьбы является конституционная реформа. Монарх должен гарантировать стабильность новой политической системы, а демократический элемент власти — народное представительство — ее соответствие интересам населения. В современной исторической науке противопоставляются буржуазная экономика и «моральная экономика» крестьянства, ориентированная не на прибыль, а на пропитание. В рамках последней интенсивные пути развития хозяйства осуждались как нечестные. Требование «черного передела» означало надежду крестьян на экстенсивные пути развития. Крестьяне противостояли либеральным реформам, поскольку условиями жизни в общине были приучены к конформизму, единогласию, ориентации на общего лидера, идеалом которого выступал царь или даже Бог.
Одним из лозунгов эсеров стал аграрный террор, а большевики акцентировали роль единомыслия, сплоченности в работе партии. Эти общинные принципы были хорошо понятны бывшим крестьянам. Поэтому революционное движение в России выступает не столько как попытка разрешить противоречия между феодальным прошлым и модернизацией, сколько как проявление противоречий, рожденных одним из преходящих этапов модернизации — усиленной урбанизацией.
Для понимания причин ленинской ориентации на пролетариат как единственную силу, способную освободить Россию, надо обратить внимание на то, что материалы российской статистики, на которые опирался В. И. Ленин, были искаженными : масса мелких фабричных заведений статистикой не учитывалась, и потому получалось, что по концентрации труда и капитала мы превосходим более развитые западные страны. К тому же Ленин считал всех крестьян, продававших свой труд и сдававших землю в аренду (а среди них были и богатые), пролетариями и полупролетариями, поэтому, по его подсчетам, количество пролетариев в России достигало 22 млн человек. Это в 2,5—3 раза больше, чем по современным данным. В итоге Ленин считал капитализм в России господствующим способом производства, в то время как это был лишь один из укладов хозяйства, наряду с другими определявший жизнь страны.
7. Список используемой литературы:
1) Св. Дмитрий Ростовский. Руно орошенное. Чернигов, 1696
2) Аверинцев С. С. Красота изначальная // Наше наследие, М, 1988
3) Грачева А.М. Древнерусские повести в пересказах А.М Ремизова // Русская литература, Л, 1988
4) Лосев А.Ф. Гибель буржуазной культуры и ее философия // В кн.: Россия и Европа: опыт соборного анализа. М., 1992. С.297-298.[1]
5)Леонтьев К.Н. Восток, Россия и Славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872-1891). М., 1996. С.505. [2]
6) Леонтьев, Избранные письма. СПб., 1993. С.437. [3]
7) Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920 год. М., 1990. С.797. [4]
8) Журавлев В.В. Политическая история России. - М: Юристъ, 1998 г.
9) Леонтович В.В. История либерализма в России (1762-1914) - М: 1995 г.
10) Платонов С.Р. Лекции по русской истории. С-Пб, 1996 г.
11) Сахоров А.Н. (Ред.) История России с начала XVIII до конца XIX века, - М, 1998 г.
12)Шелохаев В. Идеология и политическая организация Российского либерализма, Москва 1991 г.