Существует ли интеллект как психическая реальность
СОДЕРЖАНИЕ: Исследование интеллекта в рамках двух основных направлений: текстологического и экспериментально-психологического. Исследования Терстоуна, Гилфорда. Стратегия исследования интеллекта. Структурные характеристики индивидуального интеллекта.?
Очевидность теоретической и практической значимости надежных знаний о природе интеллектуальных способностей человека контрастирует с реальным, весьма неудовлетворительным положением дел в психологии интеллекта, обнаруживающим себя, в частности, в нарастании критики самого понятия «интеллект». А. Дженсен, видный специалист в этой области, в одной из своих последних публикаций вынужден был заявить, что для научных целей от понятия «интеллект» вообще следует отказаться [12]. Суждение это отнюдь нельзя отнести на счет экстравагантности авторской позиции. Анализ наличного уровня теоретических и эмпирических материалов свидетельствует о сложившейся кризисной ситуации, суть которой можно обрисовать двумя словами: «Интеллект исчез». Попробуем вкратце проследить некоторые этапы становления этого понятия с тем, чтобы определить те основные противоречия, которые поставили под вопрос возможность существования термина «интеллект» в статусе психологической категории.
Интеллект традиционно исследовался в рамках двух основных направлений: тестологического и экспериментально-психологического. Впервые о существовании индивидуальных различий в умственных (интеллектуальных) способностях заговорил, как известно, Фр. Гальтон. Гальтон в качестве референтного проявления интеллекта рассматривал степень выраженности простейших сенсорных функций (различительной чувствительности в условиях восприятия цвета, размера, высоты звуков, времени реакции на свет, звук и т. д.). Впоследствии Бине и Симон включили в свою интеллектуальную шкалу, ориентированную на измерение уровня умственного развития ребенка, более сложные познавательные функции (запоминание, осведомленность, понимание и т. д.). На данном этапе развития тестологии интеллект рассматривался, таким образом, не столько как способность к познанию, сколько как достигнутый уровень психического развития, проявляющийся в показателях степени сформированности определенных познавательных функций (как вербальных, так и невербальных), а также степени усвоения определенных знаний и навыков. Предметом тестологических исследований оказались, следовательно, уровневые проявления интеллектуальной деятельности, причем именно те уровневые свойства интеллекта, которые достаточно однозначно соотносились с академической успеваемостью. Поэтому неудивительно, как справедливо отмечает А. Анастази, что «большинство тестов, названных в 20-х гг. тестами интеллекта, позднее стали называться тестами способностей к учению» [1; 26). Интеллект, как мы видим, «исчез», его заменило понятие «способность к обучению».
Исследования Терстоуна, Гилфорда и других авторов зафиксировали тот
факт, что различные интеллектуальные тесты достаточно часто весьма слабо или вообще не коррелируют друг с другом. Интеллект, таким образом, опять «исчез», распавшись на множество самостоятельных «первичных интеллектуальных способностей».
Наконец, достаточно скоро выяснилось, что традиционные интеллектуальные тесты оказались чрезмерно чувствительными к особенностям социальной компетентности людей. Попытка создать свободные от культурных влияний тесты окончилась фактической неудачей, так как оперирование картинками, геометрическими фигурами и т. д. также требовало сформированности навыков, которые в существенной степени зависели от социального опыта человека. И снова интеллект «исчез», оставив вместо себя индивидуальные различия в степени социализации.
Наличие подобного рода сложностей вынудило тестологов пойти на радикальную меру, а именно: принять операционное определение интеллекта, отказавшись от попыток определения природы того психического качества, которое измерялось с помощью тестов.
Важно подчеркнуть, что неизбежность «исчезновения» интеллекта в рамках тестологических исследований была обусловлена не только обстоятельствами эмпирического плана, связанными с противоречиями тестового метода диагностики интеллектуальных способностей, но и типичными для тестологии методологическими ориентациями. Дело в том, что изначально в тестологии сформировалось понимание интеллекта как некоторой психологической (интеллектуальной) черты, проявляющей себя в определенной «задачной» ситуации. В сущности, была принята диспозициональная трактовка интеллекта: интеллект как способ поведения в определенной ситуации, предрасположенность действовать в тех или иных условиях интеллектуально. Например, Дж. Томпсон утверждает, что интеллект — это не прямо идентифицируемая характеристика, а абстрактное понятие, которое упрощает и суммирует определенные поведенческие характеристики [18]. По С. Боману, интеллект — это «...не реальное свойство разума..., а просто характеристика личности вместе с ее собственными действиями» [8; 9].
Стратегия исследования интеллекта при таком его понимании казалась очевидной: изучать интеллект следует через перечень конкретных поведенческих «примеров» интеллектуального поведения (частным случаем которых является ситуация решения тестовых задач). Однако скоро и здесь исследователи столкнулись с рядом серьезных противоречий, некоторые из которых в свое время сформулировал Т. Майлс [13]. Во-первых, факты вынуждали признать, что интеллект — это в принципе открытое понятие, поскольку под него может быть подведен до бесконечности широкий круг различных типов поведения. Во-вторых, выяснилось, что примеры поведения, которые трактуется как интеллектуальное, являются таковыми скорее в силу требований доминирующей культуры. Еще одно логическое усилие, и можно было бы встать на позицию, согласно которой интеллект — не более чем культурный артефакт. Стернберг с соавторами предприняли попытку на уровне эмпирического исследования определить такого рода интеллектуальные поведенческие прототипы. На основе факторизации ответов экспертов удалось выявить три наиболее типичные формы интеллектуального поведения: 1) вербальный интеллект (знание большого числа слов, чтение с высоким уровнем понимания и т. п.); 2) решение проблем (способность строить планы, применять знания и т. п.); 3) практический интеллект (умение добиваться поставленных целей и т. п.) [15]. Не вызывает сомнений, что выделенные прототипы настолько абстрактны, что термин «интеллект» фактически остается пустым.
Более современные варианты тестологических теорий интеллекта, такие, например, как радиально-уровневая теория Л. Гуттмана (1954), попытка Дж. Керрола исследовать тесты как когнитивные задачи (1976), берлинская модель структуры интеллекта А. Ягера (1967) и т. д., не привносят каких-либо принципиальных изменений в тесто-логическую парадигму.
Итак, хотя в рамках тестологического подхода сформировались, казалось бы, прямо противоположные ориентации: с одной стороны, жесткое сведение интеллекта к особенностям тестового исполнения (переход на операциональное определение) и, с другой — стороны, чрезмерное размывание границ этого понятия за счет подбора примеров интеллектуального поведения (переход на диспозициональное определение), тем не менее за ними стоит нечто общее: деонтологизация интеллекта, фактическое отрицание его существования в качестве психической реальности.
Своеобразной реакцией на неконструктивность тестологических теорий явились теории интеллекта, разрабатываемые в рамках экспериментально-психологического направления и ориентированные на выявление механизмов интеллектуальной активности. Остановимся лишь на некоторых из них.
В первую очередь следует выделить теории, отстаивающие идею генетического объяснения интеллекта на основе учета как закономерностей его онтогенетического развития, связанных с освоением систем логических операций (Ж. Пиаже), так и влияния социально-культурных факторов (Л. С. Выготский, М. Коул и С. Скрибнер и др.).
Широкое распространение в последние годы получили неотестологические теории интеллекта X. Айзенка, Э. Ханта и Р. Стернберга. Для теорий этого типа характерно признание IQ-концепции интеллекта, однако экспериментально-психологическому анализу подвергаются внутренние когнитивные процессы, которые стоят за IQ и позволяют объяснить индивидуальные различия в тестовом исполнении. Так, Айзенк настаивает на том, что базой и источником развития интеллекта являются проявления «ментальной скорости», которые, в свою очередь, обусловлены биологическими особенностями нервной системы, отвечающими за точность передачи нервных импульсов. Только при таком типе объяснения, по его мнению, проблема интеллекта будет выведена из «болота ментализма», и сам интеллект получит доказательства реальности своего существования [9]. Хант является сторонником когнитивного корреляционного подхода, суть которого заключается в исследовании того, как отдельные элементарные познавательные функции (например, скорость переработки лексической информации) соотносятся с успешностью исполнения определенного теста [11]. Стернберг свои экспериментальные разработки проводит в рамках когнитивного компонентного подхода, ориентированного на тщательный анализ основных компонентов процесса выполнения какого-либо традиционного интеллектуального теста (например, теста аналогий) для решения вопроса о том, как различия в степени выраженности каждого компонента сказываются на итоговых индивидуальных оценках по этому же тесту [14].
В советской психологии в рамках теории деятельности О. К. Тихомировым и его сотрудниками был предложен свой вариант объяснения механизмов интеллектуальной активности, в качестве которых рассматривались личностные факторы, в частности изучалось влияние на развертывание интеллектуального процесса мотивов, эмоции, целеполагания и т. д.
Перечисленные выше экспериментально-психологические подходы являются мощными теоретическими направлениями с чрезвычайно богатой и филигранно разработанной эмпирической базой. Однако нельзя не заметить, что для этих теорий характерной оказывается тенденция искать объяснения природы интеллекта «вне» интеллекта за счет обращения к тем или иным неинтеллектуальным факторам. Так, генетическое объяснение Пиаже обернулось логическим редукционизмом. Айзенк пришел к заключению, что интеллект следует объяснять некогнитивными процессами. Хант и Стернберг тяготеют к представлению об аналогичности элементарных информационных процессов, лежащих в основе интеллектуальных способностей и характеризующих работу компьютера. Что касается роли личностных факторов, то тезис о пристрастности познавательного отражения человека, безусловно, верен.
Тем не менее существуют, видимо, границы этой пристрастности, и задаются дни в первую очередь уровнем интеллектуальной зрелости личности. В этом как раз и заключается один из парадоксов психологии интеллекта: на познавательную деятельность на любом ее уровне (восприятия. памяти, мышления и т. д.) действительно оказывают влияние разнообразные личностные факторы. Специфическая же роль интеллекта заключается в том, что интеллект «производит» такие субъективные состояния, которые не зависят от характеристик познающего субъекта и являются условием объективации всех аспектов его познавательной активности. В этой связи весьма актуальным представляется высказанное в свое время Л. М. Веккером замечание о том, что задача психологии сейчас — показать не только то, в какой мере познавательный образ зависит от субъекта, но и то, в какой мере он от него не зависит. Субъективные состояния, не зависящие от характеристик познающего субъекта, — звучит действительно парадоксально, но суть проблемы интеллекта, по его мнению, именно в этом.
Казалось бы, один из наиболее очевидных вариантов разрешения сложившейся в психологии интеллекта кризисной ситуации — это объединение тестологического и экспериментально-психологического подходов на основе обобщения накопленного в их рамках эмпирического материала (к попыткам подобного рода можно, например, отнести триархическую теорию интеллекта Р. Стернберга [17]). Действительно, если снять все демаркационные теоретические границы, то возможно, с нашей точки зрения, выделение некоторого минимума базовых свойств интеллекта:
1) уровневые свойства, характеризующие достигнутый уровень развития отдельных познавательных функций (как вербальных, так и невербальных) и лежащие в основе процессов, презентации действительности (сенсорное различение, оперативная и долговременная память, объем и распределение внимания, осведомленность в определенной содержательной сфере и т. д.);
2) комбинаторные свойства, характеризующие способность к выявлению и формированию разного рода связей и отношений, в широком смысле слова — способность комбинировать в различных сочетаниях (пространственно-временных, причинно-следственных, категориально-содержательных) компоненты опыта: 3) процессуальные свойства. характеризующие операциональный состав, приемы и стратегии интеллектуальной деятельности вплоть до уровня элементарных информационных процессов; 4) регуляторные свойства, характеризующие обеспечиваемые интеллектом эффекты координация, управления и контроля психической активности. Свойства этого типа обнаруживают себя в организации поведения, в регуляции эффективных состояний, а также в эффектах саморегуляции интеллектуальной активности.
Такого рода или подобная ей классификация, безусловно, имеет определенный смысл, поскольку при этом подчеркивается тот момент, что интеллектуальные возможности человека в принципе не могут быть описаны каким-либо одним показателем. Тем не менее очевидна уязвимость позиции, с которой утверждается, что интеллект — это и то, и другое, и третье, и т. д.
Сложности в уяснении онтологического статуса понятия «интеллект» в значительной мере, как нам представляется, связаны с тем обстоятельством, что предметом исследования традиционно выступают свойства интеллекта (внешние проявления интеллектуальной активности в определенной «задачной» системе отношений). Однако попытки составить себе представление о природе психического объекта на основе описания его свойств оказываются, как правило, несостоятельными, о чем свидетельствуют противоречия и кризисы в системе психологического знания. [2]. Вопрос о природе интеллекта требует принципиальной переформулировки. Отвечать нужно не на вопрос: «Что такое интеллект?» (с последующим перечислением его свойств), а на вопрос: «Что представляет собой интеллект как носитель своих свойств?» В итоге закономерным
представляется обращение к анализу структурной организации интеллекта, которая, в свою очередь, определяется особенностями состава и строения когнитивных психических структур, обеспечивающих специфический тип репрезентации происходящего в индивидуальном сознании и в конечном счете предопределяющих эмпирически констатируемые интеллектуальные свойства.
Структурные представления в различных областях научного знания, в том числе и психологического, используются в качестве надежного средства построения объяснительных моделей изучаемых объектов, нуждающегося, безусловно, в своей спецификации, когда речь идет об изучении психических явлений [7]. Применительно к исследованию интеллекта следует говорить о методологии структурно-интегративного подхода, поскольку, как мы далее увидим, именно феномен когнитивной интегрированности наиболее полно характеризует специфику интеллектуального отражения.
В контексте предлагаемого нами подхода, в частности, встает ряд вопросов. Первый из них: какова природа когнитивных психических структур, лежащих в основе работы человеческого интеллекта? По нашему мнению, в качестве когнитивных структур, тип строения которых в наибольшей мере может подвести нас к особенностям структурной организации интеллекта, являются понятийные (концептуальные) психические структуры. Почему именно понятийные структуры? В сущности, ответ на этот вопрос дал в свое время Л. С. Выготский. Вскрыв основной механизм психического (в том числе интеллектуального) развития, заключающийся в формировании подвижных систем межфункциональных связей («психологических систем»), он отмечал, что ведущую роль в перестановке познавательных функций играет понятийное мышление, ибо понятийные системы являются «ключом ко всем процессам развития и процессам распада» [4; 120]. Таким образом, именно понятийное мышление можно рассматривать как исходный пункт для понимания тех когнитивных механизмов, которые лежат в основе организации человеческого интеллекта. Проведенное нами исследование особенностей строения и функционирования понятийных структур подтверждает, что понятийное мышление выступает в качестве формы интегральной работы интеллекта [6]. Во-первых, понятийные структуры отвечают за специфический тип организации знаний, которые оказываются представленными в дифференцированном и иерархизированном виде. Во-вторых, будучи интегральными по своей природе когнитивными образованиями, понятийные структуры в силу сложности своего когнитивного состава обеспечивают возможность переработки информации одновременно в системе различных взаимосвязанных когнитивных «регистров» (словесно-речевом, визуально-пространственном и чувственно-сенсорном). В-третьих, понятийные структуры способствуют развертыванию некоторого психологического пространства отражения, которое имеет определенные закономерности своей организации и в рамках которого строится умственный образ актуального воздействия. Б. М. Величковский, изучая пространственные представления, сделал вывод о том, что единица представливания пространства сразу же может развернуться в полноценный пространственный контекст в зависимости от поставленной задачи [3]. Аналогичная способность к развертыванию и свертыванию когнитивного пространства отражения характеризует и понятийные психические структуры, которые выступают в качестве своего рода «точки», из которой может быть развернуто в условиях столкновения человека с каким-либо объектом, событием, ситуацией, содержанием какой-либо идеи и т. д. определенным образом организованное пространство отражения. Это субъективное пространство по сути своей является формой оперативной активизации когнитивных ресурсов субъекта (а не просто разверткой некоторого пространственного или семантического контекста), в рамках которого и строится репрезентация соответствующего события.. То обстоятельство, что
понятийные структуры — один из возможных путей исследования природы интеллекта, подтверждает и резко возросший в последнее время интерес к проблеме организации «знаниевых» структур субъекта (в том числе и понятийных) в связи с анализом индивидуальных различий в успешности интеллектуальной деятельности (М. Чи, 1978; Р. Глезер, 1984, и др.).
Исследование понятийных психических структур как «единиц» интеллекта подводит нас к второму вопросу, связанному с особенностями структурной организации когнитивного пространства индивидуального интеллекта, под которым мы понимаем доступный для данного индивидуума объем возможных форм познавательного отражения действительности. Особенности его организации характеризуются, во-первых, степенью структурированности и, во-вторых, степенью интегрированности.
Эффекты структурированности когнитивного пространства индивидуального интеллекта обнаруживают себя в характеристиках его субъективного объема. развернутости и гибкости границ познавательного отражения, их проницаемости по отношению к необычному опыту, а также в характеристиках его артикулированности (дифференцированности, связности и иерархизированности отдельных элементов опыта).
Эффекты интегрированности когнитивного пространства индивидуального интеллекта проявляются в соотнесенности (взаимопереводимости) и одновременной представленности в акте познавательного отражения различных форм когнитивного опыта. В исследованиях Б. Г. Ананьева и его сотрудников был сделан вывод о том, что по мере роста интеллектуальных возможностей все в большей мере дает себя знать влияние высших уровней познавательного отражения на низшие и низших — на высшие, т. е. складывается та система когнитивных синтезов «сверху» и «снизу», которая и образует целостную структуру человеческого интеллекта. Важно подчеркнуть, что говорить следует не просто о межфункциональных связях отдельных познавательных функций, а именно о приобретении каждой отдельной познавательной функцией качества интегральности. Как на этот счет писал Л. С. Выготский, в условиях интеллектуальной зрелости каждая познавательная функция перестает быть данной познавательной функцией в «чистом виде»: восприятие выступает уже как часть наглядного мышления, процесс запоминания превращается в сплав памяти и мышления и т. д. [4], т. е. оказывается, по известному выражению, проявлением «интеллекта в действии».
Вышеназванные структурные характеристики индивидуального интеллекта (степень структурированности и интегрированности, его когнитивного пространства) предопределяют, как мы уже говорили, тип репрезентирования отображаемой ситуации (то, как человек видит, понимает и интерпретирует про-исходящее). Таким образом, третий вопрос, интересующий нас в контексте данной статьи, касается специфики интеллектуальной репрезентации. Указания на критическую роль типа репрезентирования в понимании природы интеллекта можно сейчас встретить у разных авторов. К. Отли, например, считает, что именно «богатство возможных репрезентаций у животных и человека, вероятно, вплотную подводит нас к тому, что мы называем интеллектом» [14; 138]. Ф. Кликс утверждает, что адекватное репрезентирование является фундаментом всех последующих трансформаций, объединений и сокращений информации [5; 286]. Характерны в этом плане результаты экспериментальных исследований Р. Стернберга, свидетельствующие о том, что в ряду пяти основных компонентов процесса переработки информации этап репрезентирования исходной ситуации явно занимает особое место. Так, своеобразно само распределение этих компонентов по объему затраченного времени: 54% приходится на кодирование (т. е. построение ментальной репрезентации внешнего воздействия), 12% — умозаключение, 10% — сравнение, 7% — проверка и 17% — сообщение ответа [17]. Весьма любопытно, что испытуемые,
имеющие более высокие уровневые показатели интеллекта, хотя и были более быстрыми на четырех последних этапах интеллектуального процесса, оказались более медленными на этапе кодирования информации [там же].
Следует подчеркнуть, что форма интеллектуальной репрезентации может быть предельно индивидуализирована в силу своеобразия когнитивного состава и строения индивидуального интеллектуального пространства отражения (это может быть «картинка», пространственная схема, комбинация чувственно-эмоциональных образов, иерархическое категориальное описание, смысловая конструкция, построенная по принципу абсурда, и т. д.), однако в любом случае такая репрезентация отвечает двум основным требованиям. Во-первых, это всегда порождение некоторой «ментальной модели» на основе внешнего контекста (типа презентации) и внутреннего контекста (наличной у субъекта информации, фиксированной в долговременной памяти) за счет включения механизмов конструирования опыта: реструктурирования, категоризации, комбинирования, перевода информации с одного «языка» репрезентирования на другой, селекции и т. п. Во-вторых, это всегда в той или иной мере инвариантное воспроизведение объективных закономерностей отображаемо-то фрагмента реального мира, т. е. речь идет о построении именно объективированных репрезентаций, отличающихся своей объектной направленностью. Объективированная репрезентация. таким образом, строится в соответствии с логикой самих вещей, тогда как в субъективированной репрезентации на первый план выходит логика субъекта, задаваемая характером его потребностей, переживаний, психологических защит, социальных ориентации и т. д. Следовательно, изучение структурной организации интеллекта подводит нас к еще одной парадоксальной закономерности: интеллектуальная деятельность оказывается тем в меньшей мере субъективированной, чем в большей мере представлено в ней субъектное начало в виде развернутого, структурированного и интегрированного когнитивного пространства индивидуального интеллекта, которое и отвечает за полноту и глубину порождаемых субъектом умственных образов.
Итак, категориальная схема предлагаемого нами подхода в изучении интеллекта выглядит следующим образом: понятийные психические структуры особенности структурной организации развернутого ими когнитивного пространства индивидуального интеллекта специфический тип репрезентации свойства интеллектуальной деятельности, проявляющиеся в той или иной конкретной ситуации. Индивидуальные различия в интеллектуальной одаренности в конечном счете, по нашему мнению, оказываются связанными со своеобразием «видения» действительности.
Таким образом, структурная ориентация в изучении интеллекта возвращает, как нам представляется, интеллекту статус психической реальности и означает, что исследование интеллектуальных возможностей человека разворачивается «внутри» индивидуального интеллекта. Действительной феноменологией интеллекта, с нашей точки зрения, являются не его свойства, с высокой степенью разнообразия и вариативности обнаруживающие себя в ситуациях решения задач, а особенности структурной организации той иерархии психических носителей, которые «изнутри» определяют эмпирически констатируемые проявления интеллектуальной активности. По своему онтологическому статусу зрелый интеллект, следовательно,— это форма организации когнитивного опыта, представленного в виде «накопленных» в ходе онтогенеза понятийных психических структур, степень сформированности которых определяет структурные характеристики субъективного пространства интеллектуального отражения. Основное назначение интеллекта — построение особого рода репрезентаций происходящего, связанных с воспроизводством объективного знания о мире. Вышеизложенноепонимание интеллекта, как можно думать, в полной мере соответствует естественной стихии человеческого познания, для которого отнюдь не типичны «задачные» формы
активности, предлагаемые психологами-профессионалами в условиях лабораторного исследования интеллектуальных возможностей человека.
Совершенно очевидно, что уникальная возможность прорыва индивидуального сознания в сферу объективного, обеспечиваемая работой интеллекта, играет существенную роль в процессе становления индивидуальности. Снижение или блокирование интеллектуальной активности за счет внешних социальных средств или же в связи с включением механизмов психологической защиты может иметь для человека крайне негативные последствия. Не случайно О. Харвей с соавторами в этой связи отмечают, что «разрыв всех понятийных связей между субъектом и объектами, с которыми он связан, способствует деструкции Я, уничтожению той пространственной и временной опоры, от которой зависят все определения его существования» [10; 7]. Интеллектуальная зрелость, таким образом, выступает в качестве одной из предпосылок личностной адекватности и рациональности индивидуальной деятельности. Значение интеллектуально одаренных людей в обществе следует видеть не только в том, что они хорошо решают задачи и порождают новое значение, но главным образом в том, что они обладают способностью создавать разумную (объективированную) картину мира, т. е. видеть мир таким, каков он был, есть и будет в своей действительности.
Литература
1. Анастази А. Психологическое тестирование. Кн. 1. М., 1982. 318 с.
2. Веккер Л. М. Психические процессы. Т. 3. Л.. 1981. 326 с.
3. Величковский Б. М., Блинникова И. В., Лапин Е. А. Представление реального и воображаемого пространства // Вопр. психол. 1986. № 3. С. 103—112.
4. Выготский Л. С. О психологических системах//Собр. соч. М., 1982. С. 109—131.
5. Кликс Ф. Пробуждающееся мышление. Киев: Выща школа 1985, 295 с.
6. Холодная М. А. Интегральные структуры понятийного мышления. Томск, 1983. 189 с.
7. Холодная М. А. Структурный подход в психологическом исследовании мышления // Проблемы философии: Основные принципы построения научных теорий. Киев: Выща школа. 1988. С. 94-102.
8. Bohmen S. What is intelligence? Stockholm: Almqvist Wiksell Intern.. 1980.
9. Eysenck H. /. (ed.). A model for intelligence. N. Y.» Berlin. Heidelberg: Springer-Verlag, 1982.
10. Harvy O.J., Hunt D. E., Schroder H. M. Conceptual system and personality organization N. Y.. London: John Wiley Sons. 1961.
11. Hunt E. Intelligence as an information processing concept // Brit. J. of Psychol. 1980. 71. p. 449—474.
12. Jensen A. R. Psychometric g as a focus of concerted research effort // Intelligence. 1987. 11. P. 193—198.
13. Miles T. R. On defining intelligence // The Brit. J. of Educat. Psychol. 1957. 27. P. 153—167.
14. Oatley K. Perceptions and representations. Cambridge: Cambridge Univ. Press., 1978.
15. Sternberg R. J. et al. Peoples conceptions of intelligence // J. of Pers. and Soc. Psychol. 1981. 41. P. 37—55.
16. Sternberg R. J. Human intelligence: The model is the message // Science. 1985. 230. N 4730. Р. 1111—1118.
17. Sternberg R. J. Inside intelligence // Amer. Scientist. 1986. 74. N 2. Р. 137—143.
18. Thompson J. Intelligence // P. McGuffin, M. F. Shanks, R. G. Hodgson (eds.) The scientific principles of psychopathology. N. Y.: Grune Stratton, 1984.