Университетский роман в британской литературе
СОДЕРЖАНИЕ: Зарождение поджанра университетский роман в британской литературе - описание нравственных и социальных проблем на фоне студенческого быта. Опыт интертекстуального прочтения сочинения Лоджа Хорошая работа. Образ Диксона в Счастливчике Джиме Эмиса.Реферат
Университетский роман в британской литературе
Оглавление
Введение
1. Основная часть
1.1 Университетский роман: жизнь и законы жанра
1.2 Дэвид Лодж
1.2.1 Биография и творчество
1.2.2 Проблема стиля в произведениях Дэвида Лоджа
1.2.3 Роман Д. Лоджа Хорошая работа и викторианская литература: опыт интертекстуального прочтения
1.3 Кингсли Эмис
1.3.1 Биография и творчество
1.3.2 Образ Джима Диксона в романе К. Эмиса Счастливчик Джим
Заключение
Список используемой литературы
университетский роман британская литература
Введение
Поджанр университетский роман появился в британской литературе совсем недавно. Как особое художественное явление данный тип романа был осознан в 1950-х –1960-х годах и в наше время переживает настоящее возрождение. Все больше авторов, как британских, так и американских, обращаются к этому жанру, позволяющему им на фоне студенческого быта поставить насущные нравственные и социальные проблемы.
Университетский роман и по сей день остается актуальным жанром и привлекает внимание читателя благодаря разнообразию настроений (от трагичности до иронии) и затронутых тем, которые включают в себя как исследование взаимоотношений между студентами и преподавателями, так и социально-классовую проблематику.
Одними из самых выдающихся писателей, принадлежащих к данному литературному направлению, являются Дэвид Лодж и Кингсли Эмис. Нельзя сказать, что они придерживались лишь данного жанра. Дэвид Лодж писал и в реалистической манере, в его творчестве прослеживается также влияние постструктурализма. Кингсли Эмис принадлежал к движению рассерженных молодых людей и испробовал многие жанры, в том числе, и шпионский роман, и историческую антиутопию. Но все же, известность им принесли их сатирические романы об академической жизни.
Цель данной работы – исследовать истоки университетского романа, его особенности как жанра, основные стереотипы в тематике и изображении героев романа, а так же проследить творческий путь Д. Лоджа и К. Эмиса и остановится на наиболее ярких их произведениях.
1. Основная часть
1.1 Университетский роман: жизнь и законы жанра
Своеобразной разновидностью сатирического романа в современной английской прозе является так называемый университетский роман. Этим термином английская критика определяет произведения в первую очередь таких известных литературоведов и писателей, как Малькольм Брэдбери и Дэвид Лодж, пишущих об университетах, о системе высшего образования. Отчасти к этой жанровой форме можно отнести и два последних романа Шарпа (Выбор Уилта и Грехи предков). Уилт возглавляет кафедру гуманитарных наук в одном из английских университетов. Ему приходится постоянно лавировать между консервативным руководством колледжа и левацкими настроениями в среде преподавателей, рьяно приобщающих студенток к морали вседозволенности.
В плане литературной традиции университетский роман имеет много общего с так называемым интеллектуальным романом или романом идей, восходящим к Т.Л. Пикоку, а в 20 веке – к О. Хаксли, в котором сталкиваются разные, часто совершенно противоположные методы и системы мышления. Развенчание ложных представлений, укоренившихся штампов характерно и для университетского романа Брэдбери, Лоджа и Шарпа – в их произведениях дана резко сатирическая переоценка молодежной революции, захлестнувшей университеты, развенчаны теоретики новой левой. [Саруханян, 1987; 263]
Один из выдающихся теоретиков и практиков университетского романа британский писатель Дэвид Лодж считает, что поджанр campus novel возник в США в начале 1950-х годов с выходом в свет романа Мэри Маккарти Академиче-ские кущи (The Groves of Academe, 1952), полемическим откликом на который стал роман Реймонда Джаррела Картины университетской жизни (Pictures from an Institution, 1954).
С самого начала однако произведения об университетской и академической среде были весьма разнородны — достаточно сравнить роман корифея американского черного юмора Джона Барта Козлоюноша Джаэлс с Герзагом Сола Беллоу. В 1970–1990-е ситуация изменилась: тон в университетской прозе начинают задавать книги, написанные с реалистических позиций. Главное в них — бытописательская сторона (нравы, уклад жизни, ценности академической среды, персонажи — типичные студенты и преподаватели), постановка и обсуждение насущных нравственных и социальных проблем.
Примечательно и то, что важнейшим принципом создания художественного образа в университетской прозе, с самых первых ее образцов, становится игра со стереотипами, их переосмысление. Это объясняется, безусловно, тем, что автор имеет дело со сферой производства культурно-образовательных ценностей. Тематическое поле прозы такого рода — университетская жизнь как сегмент культурно-образовательного пространства (в противовес естественному, природному), она может быть описана только с помощью вторичных культурных кодов, — кодов, присваивающих или переосмысливающих уже готовые культурные означающие. Отсюда насыщенность университетской прозы аллюзиями, отсюда апелляция при построении образа героя к стереотипам.
Процесс производства и получения знаний имеет двойственный характер, сочетая в себе постоянный пересмотр устаревших научных истин и консервацию постулатов, еще не потерявших свою актуальность на данном этапе развития науки. Эти две составляющие могут иметь разное соотношение в разные периоды, но тенденция к преодолению старого, к обновлению, переосмыслению себя становится источником постоянной иронической саморефлексии, которой насыщена университетская проза и которая проявляется, в частности, в мощном пародийном начале.
Уже с середины 50-х годов прошлого века университетский роман заявил о себе как сложившийся жанр с устойчивой и постоянно воспроизводимой структурой, что обернулось, с одной стороны, иронической саморефлексией жанра, а с другой — его тиражированием. Само появление и окончательное оформление университетской прозы во второй половине ХХ века было вполне закономерным продуктом социокультурной ситуации. Как известно, одной из важнейших черт романа в XIX–XX веках стало пристальное внимание авторов к окружающей героев микросреде, влияние которой они испытывают и на которую так или иначе воздействуют. Эта сфокусированность на микросреде обусловила формирование таких жанровых разновидностей романа, иначе говоря, поджанров, как производственный роман, университетский роман, филологический роман, искусствоведческий роман и т. п. Очевидно, что специфика этих романных разновидностей и принципы их выделения основаны на типе той микросреды (преимущественно профессиональной), во взаимодействии с которой реализует себя романный герой XX–XXI веков — времени нарастающей профессионализации как в сфере собственно литературного творчества, так и читательской аудитории; профессионализации, требующей освоения новых образовательных и информационных технологий во всех сферах человеческой деятельности. Социологи отмечают, что в современном постиндустриальном обществе появился новый класс профессиональных менеджеров — с присущими им культурными интересами и жизненными ценностями. В такой ситуации особенно востребована беллетристика, где проблемы существования человека в социуме исследуются с точки зрения его профессиональной принадлежности, которая в подобных произведениях оказывается не просто центральной темой, но и предметом всестороннего анализа. Обращенность к профессиональному статусу героя становится главным источником сюжетной динамики и моделирует проблемно-тематический ландшафт. Даже такие, казалось бы, чисто эстетические составляющие художественной структуры, как хронотоп, система образов, конфликт, композиция и т. д., попадают в зависимость от рода профессиональной деятельности персонажей. В целом, это свидетельствует о том, что профессиональный подход к литературе и искусству, вообще запечатление в них образа профессионала коммодифицируются, то есть переходят в разряд потребительских товаров и оказываются востребованными на читательском рынке. Новому читателю — профессионалу в своей области — импонирует, когда ему раскрывают секреты других профессий, рассказывают о том, как это сделано.
Само явление университетской прозы не случайно связывается прежде всего с англо-американским культурным пространством. Это объясняется особой ролью высшей школы в общественной жизни этих стран, где университет, по формулировке, приводимой Т. Георгиевой, играет одну из центральных ролей не только в экономике, но и в стратификационной системе современного общества, отождествляется с цитаделью культурных и нравственных ценностей, с фундаментом гражданского воспитания.
Пионеров университетской прозы 1950-х объединял, по словам Д. Лоджа, во-первых, замкнутый пасторальный мирок университетского кампуса — Тесный мир (Small World), как он озаглавит в 1984 году одно из собственных произведений, — отключенный от суеты и шума современной городской жизни, и, во-вторых, то, что общественное поведение и политические установки героев раскрываются здесь через взаимодействие персонажей, чьи высокие интеллектуальные амбиции порой приходят в комическое противоречие с их человеческими слабостями. Это объясняет преимущественно комическую природу данного жанра, которую впоследствии развили Элисон Лури, Малкольм Брэдбери, да и сам Дэвид Лодж, полагающий, что университетская среда придает особую ироническую остроту, особую язвительность вышеозначенному конфликту по сравнению с иными профессиональными сообществами.
Следует отметить, что комическая природа университетского романа получила мощную подпитку в эпоху широкого наступления постструктуралистских теорий в последней трети ХХ века. Радикальный пересмотр традиционной теории литературы и литературного канона породил неизбежные перегибы в преподавании, без пародийного высмеивания которых не обходится ни один университетско-филологический роман эпохи постмодернизма. Этому отдает дань практически каждый автор романа о профессоре словесности, где порой создаются целые сатирические галереи преподавателей-литературоведов постструктуралистского толка.
Рассуждая о традициях, питающих современную университетскую прозу, Лодж обнаруживает их не только в национальном комическом романе, но и в пасторали типа шекспировской комедии Как вам это понравится: в обоих случаях действуют эксцентричные персонажи, собранные в одном идиллическом месте, поступающие так, как они никогда не смогли бы себя вести, будь они частью более сложного социального механизма. В университетском романе, как и в пасторали, всегда присутствует некий элемент занимательной условности, бегства от обыденной жизни.
Еще одной важной и исторически обусловленной особенностью британской университетской прозы стала ее чувствительность к социально-классовой проблематике. Если вас интересует явление меритократии, которое значительно трансформировало британское послевоенное общество, то университет является (или являлся) прекрасным полигоном для его изучения, — пишет Д. Лодж, который, как и многие его коллеги по университетскому цеху, стал первым в своей семье, кто получил высшее образование. Рост числа университетов в Великобритании в 60—70-е годы обусловил большую социальную мобильность и большую проницаемость кастовых перегородок, отделявших жрецов высокой университетской науки от простых смертных. К этому добавились последствия сексуальной революции и борьбы женщин за равноправие, что также способствовало радикальному обновлению университетской жизни.
Сама массовость и значительность этого литературного явления позволяет выделить ряд важнейших закономерностей, тенденций и стереотипов, которые обнаруживает любое зрелое жанровое образование. Литературный обозреватель Вашингтон пост Майкл Дирда в рецензии на роман британской писательницы Зэйди Смит О красоте (On Beauty, 2005) среди главных достижений жанра за последние сорок лет называет романы британцев Малькольма Брэдбери Историк (The History Man, 1975) и Дэвида Лоджа Мир тесен. Литературный критик справедливо замечает, что такой весьма ограниченный поджанр, как университетский роман, неизбежно сводится к полудюжине ставших уже хорошо известными тем, среди которых — избыточность критического жаргона, интимная связь между преподавателем и студенткой, кафедральные или факультетские интриги (особенно в гонках за штатную должность), академическая свобода vs. политкорректность, тяжелая рука обюрократившейся администрации, борьба традиционной системы обучения с необоримым обаянием более модных предметов, предательство идеалов.
Вероятно, все, кто преподавал в университете, согласятся: университетская жизнь сопряжена с постоянными стрессами, со всеми типами зависимости (от начальства, научного руководителя, рецензентов, отсутствия денег и т. д. и т. п.), что порой сгущает над преподавателем атмосферу страхов и не-добрых предчувствий, ибо в случае профессиональной неудачи на кону оказывается все — любимая работа, стабильность существования, плоды многолетней и многотрудной деятельности. Именно это служит психологическими основами использования в жанре университетской прозы фантастики, гротеска и элементов литературы ужасов, которые одновременно и отражают и отстраняют особый драматизм существования героя современного университетского романа.
Еще одним влиятельным стереотипом современного университетского романа становится обязательное присутствие в нем эротики, а сюжетным клише — постоянное обращение к теме сексуальных связей преподавателей со студентками. В этом, на наш взгляд, находит выражение девиантный (то есть регистрирующий явное отклонение от общепринятой нормы) характер героя современной университетской прозы, который в громадном количестве случаев оказывается в невольном противостоянии если не нравам университетского сообщества (чья позиция по отношению к герою может быть описана с разной степенью определенности), то нормам морали общества в целом.
По мнению многих литературных критиков, в Великобритании последних десятилетий жанр университетской прозы скудеет. Меняется его тональность: так, интонация романа Майкла Фрейна В том-то и дело (The Trick of It, 1989) отмечена гневом и сарказмом. Писатели младшего поколения (Джулиан Барнс, Айэн Макьюэн, Мартин Эмис) вообще не выказывают интереса к университетской тематике. Хоуэрд Джекобсон, начавший свою писательскую карьеру с университетского романа Пришедший из прошлого (Coming from Behind, 1983), характерным образом называет британские университетские романы 70—80-х годов своего рода элегией, тоскующей по исчезающему миру, по самой идее кампуса, а свой вклад в этот жанр — пародией на то, что уже стало пародией, ибо мой кампус вовсе и не кампус в привычном смысле этого слова. Джекобсон считает, что страх перед элитарностью в британском обществе положил конец университетской прозе. По мере того как английская проза все более проникается демократизмом и мы все более боимся в своих произведениях оскорбить чьи-то чувства или внушить кому-то чувство неловкости, приходит конец университетскому роману. К нему присоединяется А. С. Байетт, которая констатирует, что современные университеты находятся в глубоком упадке, переживая период сокращений, недофинансирования, страдая от постоянных проверок и чрезмерной бюрократизации.
Но нельзя не отметить, что при несомненной жанровой формальности, университетская проза долгое время продолжает привлекать и удерживать интерес широкого читателя благодаря разнообразию тональности (от шутовства до высокого трагизма), иронической рефлексии над собственными жанровыми стереотипами и актуальности проблематики, сочетающей острую злободневность с вечными размышлениями об отношениях человека и социума. [О. Анцыферова]
1.2 Дэвид Лодж
1.2.1 Биография и творчество
Дэвид Лодж пользуется репутацией серьезного писателя и маститого литературного критика на протяжении вот уже 40 лет. Его книги переведены на 20 языков, неоднократно получали литературные премии, дважды были финалистами Букеровской премии. [Ченцова Н.Н., 2004]
Дэвид Лодж родился 28 января 1935 года в Лондоне. Его судьбу как католика определила реформа образования 1944, сделавшая обязательным среднее образование для всех британских подданных, в том числе и католиков, что открыло им дорогу в университеты. Лодж одним из первых учеников католической школы (лондонской Академии святого Георгия, 1945-1952) поступил в Университетский колледж Лондонского университета.
С 1955 по 1957 он служил в Королевских британских войсках. В дальнейшем жизнь Лоджа целиком связана с университетами, главным образом Бирмингемским, где с 1960 по 1987 он прошел все этапы университетской карьеры – от лектора до почетного профессора современной английской литературы.
Главные темы художественного творчества Лоджа – университетская жизнь и жизнь английских католиков – существуют, по его мнению, каждая сама по себе. Он начинал как католический писатель (первый, неопубликованный, роман написал в 18 лет, впоследствии эпизоды из него вошли в роман Кинозрители - Picturegoers, 1960) Присущее Лоджу ощущение аутсайдерства (католик в протестантской стране) объясняет его чувство родства с Дж. Джойсом, Гр. Грином, И. Во и другими писателями-католиками. В магистерской диссертации О католических авторах (AboutCatholicAuthors 1958) он исследовал эволюцию английского католического романа со времен Оксфордского движения.
Международную известность принесли Лоджу его комедийно-сатирические романы об университетской жизни, в первую очередь Академический обмен (ChangingPlaces, 1974, принесший Лоджу премию Хоторндена в 1976 году и переведенный на русский язык в 2000). Сюжет (английский литературовед едет в Калифорнийский университет, а его американский коллега – на его место в Бирмингем) предоставляет автору богатые возможности для изощренной интриги. Лодж сатирически показывает консерватизм, провинциальность английских литературоведов и доходящий до абсурда авангардизм американцев. Тема конфликта этических и культурных кодов двух цивилизаций - европейской и американской – заявлена и в более раннем романе Выйдя из укрытия (OutoftheShelter, 1970), воссоздающем гедонистическую атмосферу жизни американской общины в послевоенной Германии. В романе Мир тесен (SmallWorld, 1984) персонажи те же, что и в Академическом обмене, но местные, национальные общины сменил глобальный, американизированный космополитический кампус, царство постмодернистской теории. В постмодернистском ключе обыграны куртуазная любовная традиция и легенда о Св. Граале как разновидности поисков персонажей: от любви до места на кафедре ЮНЕСКО. Именно здесь Лодж поставил под сомнение ценность деконструктивного теоретизирования и прелестей храброго американского мира.
В фокусе романа Славная профессия (NiceWork, 1988), где Лодж делает крутой поворот в сторону Англии, - традиционный разрыв между различными социальными слоями британского общества. Здесь очевиден протест Лоджа-писателя против американизации английской культуры и литературоведа против нападок теоретиков на литературную традицию персонажа и автора. Теоретики, прежде всего американские, воспринимаются Лоджем как опасно созвучные дегуманизирующему развитию монетаристской экономики. В дальнейшем его произведения (Райские новости - ParadiseNews, 1991; Терапия - Therapy, 1995) основываются почти исключительно на реалистических приемах. Одиннадцатый роман Лоджа – Думает… (Thinks…, 2001) – еще одна остроумная университетская комедия, герои которой представляют разные точки зрения на искусство: героиня считает, что изучение сознания человека – сфера искусства (и эта точка зрения ближе автору), тогда как для героя знание, порождаемое искусством, - всего лишь вымысел.
Эволюция Лоджа-романиста и критика, в сущности, единый процесс. Его увлечение постмодернизмом было продиктовано, в частности, поиском теории, подходящей для прозы. В работе Язык литературы (LanguageofFiction, 1996) Лодж, развивая традиции новой критики, разрабатывал метод текстуального анализа романов, будучи убежден в том, что прозу, как и поэзию, нужно исследовать в связи с внутренней эстетической логикой произведения. В книге Романист на перекрестке и другие эссе о литературе и критике (TheNovelistattheCrossroadandOtherEssaysonFictionandCriticism, 1971) он рассуждает о емких словесных формах, а также о взаимоотношениях вымысла и реальности. Со структуралистических позиций написана литературно-критическая книга Лоджа Виды современного письма: метафора, метонимия и типология современной литературы (TheModesofModernWriting: Metaphor, MetonymyandtheTypologyofModernLiterature, 1977), а также сборник эссе о литературе 19-20 вв. Работая со структурализмом (WorkingwithStructuralism, 1981). В первой Лодж интерпретировал теорию Р. Якобсона о различии между метафорой и метонимией, создавая свою типологию литературы 20 в по принципу оппозиций романтизм – реализм, модернизм – реализм. Использовав якобсоновскую модель языка, Лодж разработал классификацию этапов и произведений английской литературы, основанную на колебании литературного маятника между полярными методами: метафорическим-модернистским и метонимическим-реалистическим. Столкнувшись с преобладанием одного из методов, писатель старается оживить ставшие привычными средства выражения обращением к другому методу, что создает циклический ритм литературной истории. Постмодернисты, как считает Лодж, разделяют свойственные русским формалистам понимание того, что литературные перемены – это постоянные перегруппировки одних и тех же элементов. Стремясь преодолеть это ограничение и тиранию языка, они отказываются от выбора метафорического или метонимического письма и используют абсурдные или пародийные его способы. Архетипный постмодернистский писатель для Лоджа – С. Беккет.
Важнейшим поворотом в эволюции Лоджа стало знакомство в 80-е гг. с трудами М.М. Бахтина, в которых он на постструктуралистском этапе нашел удовлетворяющую его теорию прозы. В книге После Бахтина (AfterBakhtin, 1990) Лодж излагает и развивает заразительные бахтинские понятия монологизм, полифония, карнавальность, на его взгляд более емкие и гибкие, чем якобсоновская пара метафора-метонимия. Он разрабатывает бахтинскую типологию литературного дискурса, позволяющую провести различия между классическим реализмом, модернистской прозой и постмодернистской эклектикой. В статье Лоуренс, Достоевский и Бахтин он объясняет особенности романа Д.Г. Лоуренса Влюбленные женщины на основе идеи диалогизма и полифонии. Ему созвучно утверждение Бахтиным писательской творческой и коммуникативной силы, в отличие от структурализма и постструктурализма, умалявших роль индивидуального автора.
Лодж – не только теоретик, но и популяризатор теории, составитель широко известных в англоязычном мире антологий. Критика двадцатого века: Антология (TwentiethCenturyCriticism: AReader, 1972) представляет новую критику, историю идей, мифологическую, психоаналитическую, марксистскую, социокультурную критику, литературные программы и манифесты. В антологию Современная критика и теория (ModernCriticismandTheory: AReader, 1988) вошли в основном европейские тексты по структурализму, постструктурализму, нарратологии, декнструктивизму, культурологи, рецептивной эстетике, феминизму. Книга Искусство литературы (TheArtofFiction, 1992), возникшая на основе публикаций в газетах Индепендент и Вашингтон пост, содержит своеобразную инструкцию практики письма - от создания словарей до художественных произведений (например, анализ приемов: Точка зрения, Ирония, Отстранение, Интертекстуальность). В Практике письма (ThePracticeofWriting, 1996) Лодж в постмодернистском духе демистифицирует, демифологизирует творческий процесс, находя в читателях романов потенциальных авторов.
Постмодернист в обличии реалиста, вызывающего доверие (Дж.К. Оутс), Дэвид Лодж вместе с тем социальный романист, создавший панораму общественной жизни Великобритании 2-й половины 20 в. И органично вписывающийся в традицию английского романа, уходящего корнями в 18 в. [Саруханян, 2005; 242-244]
1.2.2 Проблема стиля в произведениях Дэвида Лоджа
Многие критики считают Дэвида Лоджа писателем-постмодернистом, что несколько преувеличено. Несомненно, его творчество соотносится с основными вехами развития постмодернизма в англосаксонской литературе потому, что он творит в период расцвета постмодернистской литературы. Однако в его произведениях детерминирующее положение занимает реалистический художественный метод, представленный в сочетании с модернистскими и постмодернистскими приемами письма.
Современному писателю предоставляется возможность выйти за рамки художественного произведения в культурологический и социальный дискурсы, что Д. Лодж постоянно проделывает. Это явление вполне закономерно, поскольку роман как жанр, склонный к синтетичности (как никакой другой), способен отразить в литературе жизнь в ее многоплановости и сложности, противоречивости и богатстве, ибо романная свобода освоения мира не имеет границ, и этой свободой каждый писатель пользуется самым разным образом.
Первые произведения Д. Лоджа, по его собственной оценке, были созданы в реалистической манере, в которой автор пытается найти некую новую форму и общественное признание для своих экспериментов и наблюдений. Причем объектами экспериментов и наблюдений стали жизненный уклад среднего класса внутренних районов юго-восточной части Лондона; военное детство и послевоенная суровая юность; католицизм, образование, общество и все те изменения, которые они приносят; военная служба, брак, путешествие и многое другое.
В 70-е годы Д. Лодж теряет доверие к жизнеспособности классического реалистического романа XIX века, подобное чувство он испытывает и по отношению к повествованию, создающему иллюзию явного окна, распахнутого в реальность34 , хотя в литературно-эстетической среде Запада в это время происходит обратный процесс: исчезает интерес к формалистическому экспериментированию и, наоборот, особой популярностью пользуется реалистическое письмо. Такие перемены не повлекли за собой отказ Д. Лоджа от традиционной функции романа - организации и интерпретации социально-исторического опыта.
Категория игры, заимствованная у постструктуралистов, стала основополагающим принципом организации постмодернистского текста, а не только комическим, сатирическим, пародийным эффектом. Д. Лодж воспользовался опытом постструктуралистов и весьма своеобразно трактует эту категорию в своих произведениях. Игра в романах Д. Лоджа присутствует в явной форме, например, игра в уничижение (Changing Places), но чаще всего она существует в скрытом виде, коим является языковая игра и каламбур , с помощью которых изображена картина мира, опосредованная культурным языком, в данном случае, Англии, где вся человеческая жизнь предстает в произведениях Д. Лоджа как совокупность языковых игр.
Будучи писателем периода постмодернизма, Д. Лодж вводит своего читателя в сферу культурного контекста времени, что, в свою очередь, становится предметом изучения литературоведов. Так, например, интертекстуальность романов Д. Лоджа исследует в ряде статей О.Г. Сидорова . По мнению автора, интертекстуальность является слагаемым успеха книг писателя, нацеленного на общение с современным читателем, для которого в культурном пространстве практически не существует границ.
Собственная художественная практика Д. Лоджа позволяет ему впоследствии определить роль интертекстуальности в современной прозе, и ответить на вопрос Что делает текст литературным?. Литературная традиция продолжает существовать, как считает писатель, благодаря культурным образам, оказавшимся в художественном дискурсе романов и наполняющим их новыми текстами-интерпретациями.
В последней книге университетской трилогии Милое дело (Nice Work) Д. Лодж вновь возвращается к реалистическому стилю, это объясняется прежде всего тем материалом, с которым он работал; хотя здесь писатель еще нацелен на то, чтобы развлекать, все-таки в большей степени он экспериментирует с приемами повествования, что, в принципе, прослеживается и в трех последних его романах - Райские новости (ParadiseNews, 1991), Терапия (Therapy, 1995), Думают... (Thinks..., 2000). Переходы от реализма к эксперименту и обратно — это творческий поиск писателя способов аутентичного отражения мира и одновременно подтверждение его неоднозначного отношения как к реалистическому, так и к постмодернистскому письму. Подобные эксперименты проводили и другие писатели (П. Ак-ройд, Дж. Барнс), причем все они носили созидательный характер: они были направлены на поиск содержательной формы (Г.Д. Гачев, В.В. Кожинов), которая соответствовала бы времени .
В эпоху транскультуры (Ж. Бодрийяр) вполне естественными выглядят новые, прежде кажущиеся чуждыми, компоненты и приемы, используемые Д. Лоджем в жанре романа: пермутация, коллажность, короткое замыкание. Лоджевские эксперименты представляют собой сочетание изучения поэтики и методов критики романной формы с непосредственной работой в жанре романа, как наиболее возможностного (М. Эпштейн) жанра литературы XX века. Таким образом, Д. Лодж пытается создать образцы металитературы, в которой органически сочетались бы различные дискурсы, что, в свою очередь, позволяет тексту перерасти форму традиционного реалистического романа XIX века.
Поздние романы Д. Лоджа - это попытка создать современный реалистический роман. Совершенно очевидно стремление романиста к синтезу жанров, дискурсов, что позволяет ему воссоздать аутентичную картину мира. [Ченцова Н.Н., 2004]
Двойственность – специфика Лоджа: он живо реагирует на любые постмодернистские эксперименты в литературе и критике, примеряя их на себя. Его романы интертекстуальны, насыщены аллюзиями и пародиями на Г. Джеймса, Дж. Конрада, Ф. Кафку, Дж. Джойса, В. Вулф, Э. Хемингуэя, Гр. Грина и других. [Саруханян, 2005; 244]
1.2.3 Роман Д. Лоджа Хорошая работа и викторианская литература: опыт интертекстуального прочтения
В конце XX века английская литература, подобно жене Лота, оглядывалась назад в отличие от обращения к современности/ modern в его начале [Саруханян 2005:8], замечает А.П.Саруханян во введении к Энциклопедическому словарю английской литературы XX века. Конец века для английской литературы оказался временем возвращения к прошлому, среди которого настойчиво напоминала о себе эпоха викторианства – одна из самых мощных скреп английской культуры. Викторианство для англичан – не просто годы правления королевы Виктории (1837–1901), оно вызывает сумму определенных эмоций, чувств, эстетических и этических ассоциаций и настроений, т.е. то, что в своей совокупности больше, чем просто история или некоторое прошлое, это огромный прецедентный текст. Вся викторианская литература в произведениях современных английских писателей (А.Байетт, П.Акройда, Д.Лоджа) предстает единым целым. Поэтому зачастую невозможно выявить все случаи интекстовых включений из произведений викторианских писателей, целесообразнее говорить о неком викторианском интертексте в целом – упоминании в произведении реалий времени, исторических личностей, знаковых романов эпохи викторианства.
Роман Дэвида Лоджа Хорошая работа (Nice Work, 1988) (варианты перевода – Прекрасная работа, Приятная работа, Славная профессия), последний в университетско-филологической трилогии, на первый взгляд, не вписывается в ряд неовикторианских романов конца XX века, ставящих целью переписывание событий прошлого в свете получения нового знания и его множественной интерпретации. По единодушному признанию критиков, Прекрасная работа является современной, отчасти пародийной, версией викторианского индустриального романа 1840-х г.г. в духе Бронте, Диккенса и Гаскелл (a present day condition of England novel). Индустриальный роман (industrial novel) XIX века – это, прежде всего, произведения Э. Гаскелл (Мэри Бартон и Север и юг), Ш.Бронте (Ширли), Ч. Диккенса (Тяжелые времена), Дж. Элиот (Феликс Холт, радикал) и другие (сам термин был предложен Реймондом Уильямсом в книге Культура и общество, 1780–1950 (1983) как нечто, объединяющее целую литературную традицию). Индустриальный роман является современной интерпретацией известного в XIX веке condition of England novel, где кульминационным моментом оказывается забастовка или восстание (a turning point in the plots…in which the principal characters are involved) [Lodge 1990: 102]. Роман Д. Лоджа Хорошая работа напрямую связан с индустриальным романом XIX века не только благодаря главной героине – преподавателю филологического факультета, специалисту по викторианскому индустриальному роману XIX века Робин Пенроуз, лекции которой органично вкрапляются в повествование. Сам роман представляет собой тонкую интертекстуальную авторскую игру с индустриальными романами XIX века, где главная роль отводится роману Э. Гаскелл Север и юг (Н.А. Соловьева вообще утверждает, что Д. Лодж переписал роман Э. Гаскелл ...сохранив основную проблематику, главных героев). По мнению О.Г. Сидоровой, викторианский индустриальный роман, входя в текст романа Д. Лоджа двумя путями – через прямые отсылки к прототипическим текстам и собственно университетский роман (в лице Робин Пенроуз, оригинально трактующей викторианский индустриальный роман в духе феминистской критики), присутствует в романе Хорошая работа в дважды отраженном виде, что, с одной стороны, усиливает интертекстуальную нагрузку самого текста, а, с другой стороны, способствует созданию пародийного модуса повествования. В Хорошей работе, как и в Севере и юге Гаскелл, параллельно развиваются две повествовательные линии – в данном случае линии Вика Уилкокса и Робин Пенроуз. Подобно Э. Гаскелл, внимание Д. Лоджа сосредоточено на том, как меняются взгляды человека под влиянием убеждений со стороны других людей. Разделение Британии на два лагеря – северную (промышленную) и южную (аграрную) у Гаскелл – перерастает в романе Хорошая работа в спор университета и промышленного производства в целом, two nations; between whom there is no intercourse and no sympathy, как заключает один из эпиграфов к роману. Роман Хорошая работа Д. Лоджа, таким образом, представляет собой своеобразный взгляд на современную автору разделенную на два лагеря Британию, полярность точек зрения и стиля, современный condition of England novel, роман-пастиш и социально-бытовой роман в сочетании с романом нравов. На протяжении всего повествования в романе Лоджа доминирующим типом является интертекстуальность на уровне имен-интертекстов (как присутствие в тексте имен собственных и названий произведений для введения интертекстуальной отсылки). Так, например, упоминание в тексте названий классических романов XIX века: Крошка Доррит и Тяжелые времена Ч.Диккенса, Мэри Бартон и Север и юг Э. Гаскелл, Сибилла, или Две нации Б. Дизраэли, Джейн Эйр и Ширли Ш. Бронте, Грозовой перевал Э. Бронте, Феликс Холт, радикал Дж. Элиот, Элтон Локк Ч. Кингсли, позволяет автору, наряду с имплицитной иронией, создать определенную атмосферу, в которой живет, работает и занимается исследовательской деятельностью главная героиня романа Робин Пенроуз. Место действия романа Прекрасная работа, город Раммидж, прототипом которого явился дорогой автору Бирмингем, во многом напоминает Милтон из романа Север и юг Э. Гаскелл (прототипом которого, в свою очередь, явился Манчестер), а также Коктаун из Тяжелых времен Диккенса. В главных героях Вике Уилкоксе и Робин Пенроуз без труда угадываются Джон Торнтон и Маргарет Хейл, отчасти Роберт Мур и Каролина Хелстоун (Ш. Бронте Ширли), а также Генри Уилкокс и Маргарет Шлегель (Э.М. Форстер Говардс Энд). Сцена забастовки, неотъемлемый элемент индустриальной прозы XIX века, также играет решающую роль в отношениях главных героев романа Д.Лоджа, способствуя их сближению. Повторение сюжетных схем романов эпохи викторианства, основная проблематика романа – противопоставление двух миров, двух типов мышления, технократического и поэтического (town and gown), техника параллелизма в представлении главных персонажей – все это приближает Хорошую работу к классическим образцам викторианского индустриального романа. Часто используемый Лоджем прием – техника бинарных оппозиций, например, Англия – Америка, дилетантство – профессионализм, находит свое отражение в романе не только в образах главных героев, а намного шире – в контрасте мира университетов и промышленного производства, технократического и гуманитарного мышления. Автор не переносит повествование в прошлое, не использует ретроспективные вставки-экскурсы (за исключением одного эпизода, повествующего об истории города Раммиджа с упоминанием Томаса Карлейля, Чарльза Диккенса и королевы Виктории), однако XIX век присутствует на страницах романа, и дух викторианства весьма ощутим. При этом паратекстуальный уровень повествования в романе Хорошая работа (под которым здесь понимается отношение текста к эпиграфам) представляет большой интерес. Сильнейшая интертекстуальная нагрузка лежит на диалогической модальности текста, представленной эпиграфами, предваряющими каждую из частей романа. По мнению Н. А. Кузьминой, заглавие, посвящение и эпиграф, будучи предтекстовыми компонентами, тесно связаны между собой и образуют единый семантический, стилистический, ассоциативный комплекс. Лодж намеренно выстраивает эпиграфы в определенной последовательности: двойной эпиграф из Драйтена и Дизраэли ко всему роману, перекликающийся с основной идеей – о двух нациях, между коими нет ни общности, ни симпатии, и по одному эпиграфу к каждой из его шести частей, при этом роман окаймляется эпиграфами из романа Ширли Ш.Бронте, вторая и четвертая части предваряются эпиграфами из романа Север и юг Э. Гаскелл, а третья и пятая – эпиграфами из романа Тяжелые времена Ч. Диккенса. С одной стороны, наличие эпиграфов к главам – непременный атрибут английских романов XIX века. Таким образом, частично Д. Лодж прибегает к стилизации под викторианский роман, выстраивая свое произведение по викторианским канонам. С другой стороны, эпиграф позволяет автору ввести второй план повествования, имплицитно сопровождающий основную линию развития событий и с ней переплетающийся. Таким образом, эпиграф у Дэвида Лоджа, выполняя одновременно свои основные функции – информативную и формоопределяющую, тяготеет к раскрытию не столько содержательно-фактуальной и содержательно-концептуальной, сколько к содержательно-подтекстовой информации (термины Н.А.Кузьминой). Автор делит свое произведение на шесть частей-блоков, с помощью эпиграфа определяет основную тональность повествования, узнаваемые мотивы, образы, сюжетные линии. Современность постоянно вступает в некий диалог со сконцентрированным в эпиграфах викторианством. Именно этот прогнозирующий эпиграф предопределяет последующее развитие событий и выступает в качестве связующего звена двух эпох, а шире – культуры современной и викторианской. Дэвид Лодж не стремится к полному копированию приемов писателей-викторианцев, не драматизирует повествование введением неожиданных персонажей, совпадений, открытий, хотя в романе присутствует непременный для писателей-викторианцев мотив неожиданного наследства, оставленного Робин дальним родственником из Австралии, при этом заявление Робин о том, что писатели викторианской эпохи способны предложить лишь следующие пути решения проблем индустриального капитализма: a legacy, a marriage, emigration or death, звучит весьма современно по отношению к действительности. Исходя из признания самого Дэвида Лоджа, proper names in fiction are of course never neutral: they always signify, if it is only ordinariness, можно предположить, что секретаря Уилкокса неслучайно зовут Ширли (Shirley); имя главного героя романа Victor одновременно сочетается с его старомодными взглядами на брак, а значение имени победитель иронично по отношению к событиям финала (где именно Робин остается своего рода победительницей); фамилия Wilcox аллюзивно отсылает к Уилкоксам из романа Э.М.Форстера Говардс-Энд (Howards End), деловым людям, относящимся с подозрением к любому проявлению эмоций. Мужское имя Робин Пенроуз (Robyn Penrose) полностью подходит феминистски настроенной героине, иронично при этом перекликаясь с образом Робина Гуда – известного бунтаря, борца за справедливость. Не раз отмечалось исследователями, что роман Хорошая работа – это отчасти пародия на индустриальные романы XIX века, сочетание комической, внешне занимательной и одновременно интеллектуальной прозы (a mixture of comic irony and concerned seriousness), а также впервые предпринятая попытка свести воедино жанры университетского и индустриального романа, существовавшие раздельно в истории английской литературы. Романы Гаскелл, Диккенса, Бронте служат неким приглушенным ироничным фоном, на котором разворачиваются основные события в романе Хорошая работа. При этом не последняя роль отводится метатекстовым играм, разнообразным аллюзивным слоям, тесно переплетающимся между собой и способствующим созданию пародийного модуса повествования.
Таким образом, для современных британских писателей викторианский интертекст становится неотъемлемой частью повествования, привнося новые возможности для расширения культурного пространства текста и усложняя его декодирование.
1.3 Кингсли Эмис
1.3.1 Биография и творчество
Кингсли Эмис родился 16 апреля 1922 в Лондоне в семье клерка. В своих мемуарах Эмис пишет: Кого я действительно любил, так это своего деда по материнской линии. Он собирал книги, настоящие книги, поэзию; книги эти стояли по стенам в одной из комнат его маленького домика в Камберуэлле. Жаль, что дед рано умер и не успел рассказать, что он о поэзии думает, - мне бы его познания очень пригодились. После смерти деда я рассчитывал, что мне достанется существенная часть его библиотеки, однако Бабка разрешила взять всего пять томов, да и то при условии, что я напишу на форзаце: Из коллекции моего деда. Я взял Колриджа, Байрона, Шелли, Китса и Вордсворта, и Колридж с Китсом хранятся у меня по сей день. К своему стыду, я исписал весь том Байрона пометками, когда двадцать лет спустя читал о нем лекции, и с полки эту книжку убрал. [см: Кингсли Эмис, 1991]
Каким бы смехотворным мне это ни казалось в те годы, родители твердо считали себя вероотступниками, а потому не дали мне никакого религиозного воспитания, хотя с азами школьной теологии никогда не спорили. Отец вообще был глубоко убежден, что мне не следует забивать голову всей этой церковной чепухой, а заодно и игрой на пианино, о чем я до сих пор, спустя полвека, очень жалею. [см: Кингсли Эмис, 1991]
Он получил образование в Лондонской школе и колледже Св. Иоанна в Оксфорде. Там он вступил в Коммунистическую партию. [http://www.literatorr.ru/emis.html]
Годы учебы в колледже были прерваны службой в армии во время Второй мировой войны (1942-1945). Четырнадцати лет меня, как и всех школьников, призвали в войска, которые сегодня я бы определил как КПОС. (Презренное пацифистское меньшинство и прочие ничтожества получили разрешение идти в бойскауты.) Форму на нас надевали дважды в неделю; нас муштровали; учили обращаться с огнестрельным оружием; летом вывозили на день на учения и на пару недель в лагеря; нас возили в городской тир и даже соорудили собственный тир, где мы стреляли из 303-хвинтовок. Стрелял я неплохо и даже получил значок Отличный стрелок. Однажды мы прошли строем на празднике лорда-мэра. Одно время мне казалось, что, если из меня не получится писатель, я пойду в армию. (Много позже, во всяком случае до 1980 года, когда вышел мой роман Русские прятки, военная жизнь продолжала чем-то меня манить.) [см: Кингсли Эмис, 1991]
Только в 1949 Эмис смог завершить свое образование. В 1949-1963 он преподавал английскую литературу в университетах Суонси, Принстона и Кембриджа.
Творческий путь Эмис начинал как поэт. Его перу принадлежат несколько сборников: Солнечный ноябрь (Bright November, 1947), Склад ума (A Frame of Mind, 1953), Пробы (A Case of Samples, 1956), Взгляд вокруг (1967). В 1978 Эмис составил Оксфордскую антологию легкой поэзии (The Oxford Book of Light Verse), а также несколько антологий современных поэтов.
Известность писателя, однако, связана прежде всего с его романами, особенно с первым из них — Счастливчик Джим (Lucky Jim, 1954; премия Сомерсета Моэма; экранизация 1957; переведен на русский язык в 1958), книгой, воспринятой в контексте движения рассерженных молодых людей (Дж. Уэйн, Дж. Брейн, Дж. Осбор н, А. Силлитоу в ранний период их творчества). Герой книги Джим Диксон, ассистент кафедры истории провинциального университета, стал во многом репрезентативной фигурой для своего времени, а его имя — нарицательном в Англии 1950-1960-х гг. Не слишком отважный радикал втайне лелеет мечту о том, чтобы его подхватила великая очистительная волна гнева и презрения, в повседневном обиходе оставаясь конформистом, пленником тривиальных понятий о жизненном успехе и престиже. Приспособленчество и протест на протяжении всего романа попеременно становятся доминантами его поведения; эта раздвоенность и делает героя Эмиса олицетворением социальной психологии своей эпохи. Бунтарство не идет у него дальше жестов поверхностного протеста; издеваясь над окружающим тупоумием, в комических, почти клоунских формах, Джим испытывает леденящий душу ужас перед разоблачением; бунт против педанта, от которого зависит вся университетская карьера героя, выражаются лишь в гримасах и нелепых поступках. Раздвоенность побуждений, вечная неуверенность в себе приводят героя к тупиковым ситуациям, а благополучный финал воспринимается как травестийное обыгрывание банальной беллетристики, требующей успокоительных развязок. Вместе с тем несомненна и симпатия Эмиса к своему персонажу: Диксон сохраняет черты живой, незаурядной личности, томящейся среди окружающих его пошлости и самодовольства. Историю своего типичного героя Эмис продолжил в романе Это неопределенное чувство (That Uncertain Feeling, 1955), действие которого происходит также в провинциальной публичной библиотеке, и завершил в романе Пунктик Джейка (Jakes Thing, 1978). Здесь главным героем становится профессор Оксфордского университета, постаревший, страдающий от одиночества человек, попадающий в руки врачей-шарлатанов. [http://www.litra.ru/biography] Радикализм самого Эмиса оказался ещё более поверхностным, чем бунтарские помыслы его героя. Уже к концу 50-х гг., когда сердитые молодые люди начали высказываться об окружающем мире всё более резко, он заявил о своем неприятии левых идей, а в годы молодёжного движения занял по отношению к нему непримиримо враждебную позицию. Сатирические выпады Эмиса в романах Мне нравится здесь (1958), действие которого происходит в Португалии, Выбирай девочку себе по вкусу (1960; экран. 1971), Толстый англичанин (1963), Я хочу сейчас (1968) - их действие переносится в США - всё чаще направлены против тех, для кого аффектированное отвращение к будничности и страсть к эпатажу становились суррогатом жизненной позиции. Налёт левизны стал не только модным знаком приобщённости к современным настроениям и взглядам, но и способом осуществления своекорыстных интересов. Эмис разрабатывает эту тему и в романе Девушка в 20 лет (1971), где с нескрываемой язвительностью описана молодёжная революция 60-х гг., особенно попытки вчерашних интеллектуалов угнаться за временем, повторяя клишированные лозунги протеста, выродившегося в шутовство. Они оказываются лёгкой добычей тех, кто использует эти лозунги для осуществления собственных карьерных амбиций. [А. Зверев] Спустя двадцать лет в начале 1990-х гг. Эмис с не меньшим скепсисом описал ажиотаж вокруг коллапса советской системы, когда на поверхность вынесло проходимцев, спекулирующих якобы испытанными ими гонениями в коммунистические времена (Эта русская , A Russian Girl, 1992; русский перевод — 1999). Устами одного из персонажей этого романа, профессора-слависта, ставшего жертвой мнимой поэтессы-диссидентки из Москвы, выражены эстетические принципы писателя, которых он придерживался всю свою писательскую жизнь. Эмис не приемлет модернизма, считая, что критерий созвучия произведения реальной жизни, по-новому увиденной и запечатленной художником, модернисты подменяют требованиями формальной изощренности, необычности, усложненности, становящейся самоценной.. Писатель, на его взгляд, несет ответственность прежде всего перед своей аудиторией, а не перед языком, как полагают большинство современников. Эти взгляды должны были вызвать и вызвали резкую критику: стремление Эмиса к отражению реальной жизни, установка на читательское узнавание часто служат поводами для обвинения его в творческом консерватизме. Не встречала понимания и стойкая приверженность этого писателя роману нравов, описывающему определенную социальную среду традиционными средствами, в духе викторианской прозы. Эмиса постепенно, но все увереннее с каждым годом отождествляли с массовой и коммерческой литературой — часто слишком прямолинейно и бездоказательно. Однако он дал повод для таких оценок, главным образом, тем, что после смерти И. Флеминга продолжил сериал о Джеймсе Бонде (Полковник Солнце — Colonel Sun, 1968, издан под псевдонимом Р. Маркем — R. Markham), а также опубликовал несколько легко и изящно написанных комических романов, лишенных сколько-нибудь значительного содержания (наибольшей популярностью среди них пользовались: Старые шуты (The Old Devils,1986, Букеровская премия), Нельзя быть тем и другим одновременно (You Cant Do Both, 1994), Усатый биограф (The Biographers Moustache, 1995) Вместе с тем достоинства прозы Эмиса — присущее ей многообразие ярко очерченных характеров, наблюдательность, выразительность картин будничной жизни — сохранялись в ней с начала карьеры писателя и до самого конца. Эмис занимает прочно высокое место и в истории английской комической прозы 20 в. от Дж. К. Джерома до И. Во. [http://www.litra.ru/biography]
Эмис писал в разных жанрах, в том числе в жанре шпионского романа (Лига против смерти, 1966), готической прозы (Зелёный человек, 1969), исторической антиутопии (Изменение, 1976). Кроме художественных произведений он писал филологические исследования: о Киплинге (1975), о научной фантастике (Новые карты ада, 1960; Золотой век научной фантастики, 1981). [А. Зверев]
Умер Эмис в Лондоне 22 октября 1995.
1.3.2 Образ Джима Диксона в романе Кингсли Эмиса Счастливчик Джим
Уж эта мне вечная игривость паршивого Моцарта, — восклицает Джим Диксон—герой романа Кингсли Эмиса Счастливчик Джим (1953). Этот счастливчик — преподаватель краснокирпичного университета, человек демократического происхождения, не желающий подчиняться фальшивому этикету и правилам игры и берущий сомнительный реванш в виде эпатирования буржуазной публики, гримас за спиной ненавистных университетских профессоров и шутовских выходок. Роман воскрешает лучшие традиции английского юмора; смешные эмисовские ситуации, в которых оказывается герой, как и своеобразная логика (или алогичность) его поступков, забавляют читателя.
Но Джим Диксон не просто забавен. Его фрондерство при всей бесперспективности, непоследовательности, при всем приспособленчестве героя, нашедшего тихую пристань в объятиях богатой невесты, — все же выражает социальный протест и убедительный разрыв с установками истэблишмента: им можно подчиниться, но их нельзя принять, в них нельзя верить.
Созданием образа Джима Диксона К. Эмис положил начало целой галерее образов английской реалистической литературы.
Молодой интеллигент из низов, которому дали образование, но не приняли в среду высоколобых, мечущийся и презирающий респектабельность старших, бунтарь, ненавидящий истэблишмент, но не способный на целеустремленную борьбу с ним,— таков излюбленный герой литературы, театра, кино, созданный талантливыми молодыми деятелями литературы и искусства, которых современники назвали сердитыми или рассерженными, или разгневанными молодыми людьми.
Джим Диксон ополчился на все принципы и ценности буржуазного общества, а заодно и на принципы и ценности вообще, каковы бы они не были. [http://breedscat.ru]
Заключение
Университетский роман - один из тех уникальных жанров, которые позволяют сочетать в себе легкую веселую оболочку и серьезный глубокий смысл. Несмотря на то, что это разновидность сатирического романа, вопросы, которые ставит писатель, чрезвычайно серьезны. На страницах университетских романов мы читаем о взаимоотношениях студентов и их преподавателей и видим, что в пределах учебных стен писатель показывает нам проблемы современного социума, разоблачает нравственные пороки общественности, неуважение к культуре и высмеивает ложные ценности как молодежи, так и более старшего поколения.
Авторы неслучайно выбирают именно академические стены, делая их местом действия своих романов. Университет, высшее учебное заведение, всегда отождествляется с культурой и нравственностью. Это место, где молодежь не только получает знания, но и воспитывается. И в этом месте мы видим преподавателей, одержимых лишь жаждой получить более высокий пост и растлевающих молодые умы, прививающих им вседозволенность. Но в то же время мы видим молодых образованных преподавателей, презирающих буржуазные порядки и ценности и отказывающиеся их принимать. Все это – картина всего мира в миниатюре.
Д. Лодж и К. Эмис не остановились на написании университетских романов, принесших им первый успех, но они, став одними из самых ярких представителей этого жанра, дали толчок для развития этого течения и его процветания. Работы Д. Лоджа и К. Эмиса оставили яркий след в истории английской литературы и в истории университетского романа, в частности.
Список используемой литературы
1. Энциклопедический словарь английской литературы 20 века под ред. А.П. Саруханян – Москва, Наука, 2005; с 8; 242-244
2. Английская литература под ред. А.П. Саруханян – Москва, Наука, 1987; с 263-265
3. Н.П. Михальская История английской литературы - Москва, Академия, 2006; с 418-419
4. О. Анцыферова Университетский роман: жизнь и законы жанра, 2008
5. Дэвид Лодж Хорошая работа - Москва, Независимая Газета, 2004
6. Кингсли Эмис Счастливчик Джим - http://www.litru.ru
7. Кингсли Эмис Мемуары - http://magazines.russ.ru
8. http://magazines.russ.ru
9. http://englishschool12.ru