В. Хлебников
СОДЕРЖАНИЕ: В. Хлебникову чужды были эстетская замкнутость и книжность символистов и акмеистов. Его больше интересует народное искусство, фольклор, эпос, тесно связанные с национальной историей и историей родного языка.Кошелева А.Л.
Виктор (псевдоним - Велимир) Владимирович Хлебников (1885-1922) родился в Астраханской губернии, в местечке, где Волга встречается с Каспием (Сигай). Отец будущего поэта - Владимир Алексеевич Хлебников-ученый-естественник, орнитолог. Влиянию отца можно приписать и ранний интерес Хлебникова к естественным наукам, сохранившийся в течение всей его жизни. Мать Хлебникова - Екатерина Николаевна - историк по образованию. В молодости она была близка к кругу народовольцев. Именно она воспитала у сына глубокий интерес к отечественной истории, которую писатель Хлебников скрупулезно изучал на протяжении всей своей творческой жизни. Помимо Виктора Владимировича в семье было еще четверо детей: Борис, Екатерина, Александр и Вера.
Когда Виктору было 13 лег, Хлебниковы всей семьей перебрались в Казань, и он стал учеником четвертого класса 3-ей казанской гимназии. По воспоминаниям сестры Веры Владимировны, гимназист Хлебников хорошо успевал по математике и русской словесности, увлекался изучением языков и рисованием. Владение техникой живописи и художественную одаренность Хлебникова отмечают все знавшие его в более поздние годы. В богатой домашней библиотеке, В. Хлебников познакомился с произведениями Дидро, Канта, Спенсера, Конта, Тейлора, Берви-Флеровского
Осенью 1903 года В. Хлебников поступил в Казанский университет на математическое отделение физико-математического факультета. За участие в студенческих демонстрациях В. Хлебников был арестовав и месяц провел в тюрьме. В феврале 1904 года был уволен из университета, а 28 июля того же года его вновь зачислили в университет, но уже на естественное отделение физико-математического факультета. Будучи студентом Казанского университет, начал писать. Советовался с Горьким, любил Сологуба, а весной 1908 года познакомился в Крыму о Вячеславом Ивановым.
В сентябре 1908 года В. Хлебников переехал в Петербург и был зачислен на естественное отделение, физико-математического факультета Петербургского университета. Но в 1911 году Хлебников оставляет университет и посвящает себя полностью литературному творчеству.
Налаживается его прочная связь с символистами. Он регулярно посещает литературные среды в Башне Вяч. Иванова, где собирались тогда известные поэты того времени: Блок, Сологуб, Кузмин, Ремизов, Городецкий, Здесь читались и обсуждались новые стихи, дебютировали начинающие поэты, произносил строгие приговоры хозяин дома. Чарующие стихи К. Бальмонта, влюбленность в древнюю Русь и ее чертовщину А. Ремизова, лирическая проза и драматургия Сологуба - вот та литературная атмосфера, которая особенно заметно сказалась в ранних опытах В. Хлебникова. И все-таки начинающий, но самобытный писатель не ужился в этой рафинированной символистской среде. Символисты ничего не сделали, чтобы опубликовать эти первые откровения слова, в которых молодой В. Хлебников пробовал разные стилевые принципы своих старших наставников из недосягаемой для простых смертных Башни. Однако причины разрыва с символистами, конечно, заложены глубже.
В. Хлебникову чужды были эстетская замкнутость и книжность символистов и акмеистов. Его больше интересует народное искусство, фольклор, эпос, тесно связанные с национальной историей и историей родного языка. В сатире Петербургский Аполлон, являвшейся своеобразным свидетельством разрыва с символистами, В. Хлебников высмеивает деятелей символизма за то, что они подают французского Верлена вместо русского Бяяна, обвиняет участников журнала Аполлон (Гумилева, Сологуба, Потемкина, Маковского) в отрыве от русской национальной культуры. Дебют В. Хлебникова состоялся на страницах журнала без направления - Весна, редактировавшегося Н. Шебуевым. В Весне начинали Д. Бедный, И. Северянин, Л. Рейснер и многие другие. В сборнике Студия импрессионистов было напечатано знаменитое программное стихотворение В. Хлебникова Заклятие смелом, которое и проложило дорогу начинающему поэту к футуризму.
В апреле 1910 года вышел сборник Садок судей (название предложил Хлебников), авторами которого были В Хлебников, Елена Гуро, Д. Бурлюк, Н. Бурлюк, В. Каменский и др. Выход Садка судей знаменовал рождение русского футуризма, с которым и будет связана дальнейшая судьба В. Хлебникова.
Сборник печатался на обоях. Эта эпатирующая внешность была своеобразным вызовом всех эстетствующим современным поэтам. В декабре 1912 года в этом же сборнике выходит программа футуристов - Пощечина общественному вкусу, вынесшая лозунги футуристов на улицу. Почти одновременно с этой программой издается брошюра. В. Хлебникова с числовыми и языковыми материалами - Учитель и ученик. Он становится главным теоретиком нового литературного течения.
Почему же футуристы не только признавали Хлебникова своим, но и основывали на его поэзии своп теории? Прежде всего потому, что Хлебников показал пример самовитого слова. Словотворчество Хлебникова, ломка привычных поэтических форм, взрывная сила его поэзии - привлекали к себе футуристов, видевших в ней многообещающие открытия. В. Каменский в 1914 году так определил соотношение раннего футуризма и Хлебникова: Гений Хлебникова настолько безбрежен в своем разливе словоокеана, что нам, стоящим у берега его творчества, вполне достаточно и тех прибойных волн, которые заставляют нас преклониться перед раскинутым величием словопостижения34.
Одним из путей словопостижения для футуристов была живопись. Не случайно, что большинство поэтов раннего футуризма пришло к литературе от живописи. Д. Бурлюк, В. Маяковский, А. Крученых были профессиональными художниками, а другие, как В. Хлебников, В Каменский, хотя и дилетански, но так же пробовали свои силы в области живописи. Именно из живописи возникло отношение к стиху и к слову как к самоцельной и автономной организации материалов. В одной из статей 1912 года В Хлебников писал, Мы хотим, чтобы слово смело шло за живописью (НХ, 334)2. Хлебников видел в самих приемах живописи возможности обновления стиха. Вот поэтому нередко образы его первых стихов идут непосредственно от живописи:
Малявина красавицы, в венке цветов Коровина Поймали небо-птицу... (2, 245)35. |
Или:
Уста напишет Хоккусай А брови девушки - Мурильо. (2, 251). |
Здесь не просто отсылка к живописи, а включение в стих, в его образную систему зрительных ассоциаций. Эти ассоциации могут заменить описание пейзажа:
|
И сумрак облака будь - Гойя! Ты ночью облако - Роопс! (2, 217). |
С помощью звука и цвета Хлебников стремился выразить ощущение предмета не только в его конкретно вещественном восприятии, но и эмоциональном. Классическим примером является стихотворение Бобэоби..., в котором поэт звуковыми аналогиями с живописными средствами создает портрет:
Бобэоби пелись губы Вээоми пелись взоры Пиээзо пелись брови Лиэээй - пелся облик Гзи-гзи-гзео пелась цель. Так на холсте каких-то соответствий Вне протяжения жило Лицо (2, 36). |
Как видно, отдельные элементы лица на портрете по аналогии с краской обозначаются звуковыми соответствиями. Самый принцип эмоционального соответствия цвета, зрительного впечатления со звуком и словом сохранятся на протяжении почти всего творчества Хлебникова.
Неприятие В. Хлебниковым буржуазно-мещанского мира, быта особенно усиливается к 1914 году. В. Маяковский любил тогда цитировать такие строки стихов В. Хлебникова:
Сегодня снова я пойду Туда, на жизнь, на торг, на рынок, И войско песен поведу С прибоем рынка в поединок! (НХ, 160). |
Это неприятие старого мира, ощущение надвигающейся катастрофы сближало Хлебникова с Маяковским. В начале первой мировой войны Хлебников окончательно пересматривает свои взгляды, позиции. Его мысль все чаще обращается к образам Пугачева и Разина, ореолам народного мятежа (Хаджи-Тархан, Дети Выдры). Он жил будущим, рассматривал себя как человека, провидящего ход истории (за два года до ее начала предсказал первую мировую войну), мечтал о времени, когда исчезнут войны, частная собственность, отчуждение человека от природы, вызванное механической стандартизацией культуры. Уже в стихотворении Конь Пржевальского (1912) В. Хлебников мечтал:
Взлететь в страну из серебра, Стать звонким вестником добра (2, 112). |
Литературная и общественная позиция Хлебникова этого периода была достаточно сложной и противоречивой. С одной стороны, он выступает как футурист-будетлянин, отстаивает позиции новой школы и поэзии. С другой, - он защитник национальной самобытности, идеи всеславянского единства, пропагандист союза славянства и азиатской культуры. Отрицание буржуазно-капиталистического мира приводило Хлебникова к идеализации прошлого, язычества, славянства, к отказу от механической, бездушной цивилизации современного общества. Его мечта о гармоническом развитии человечества порождала утопию, наукообразную теорию законов времени, единства закономерностей вселенной.
Своеобразие творчества В. Хлебникова - это слияние его поэтического сознания с отдаленным прошлым, с той стадией мышления, когда господствовали мифологические представления о мире. Образы его ранних произведений чаще всего связаны о периодом Киевской Руси, язычеством, первобытным состоянием человечества. Пользуясь моделью мифа. Хлебников создает новые (Внучка Малуши, Журавль, Маркиза Дэзес). Но чаще всего у него история сливается с мифологией, современность - с прошлым. Мифы предстают то как трагедийно-историческое событие (Девий бог, Гибель Атлантиды, Ка, Дети Выдры), то как ироническое травестирование (Внучка Малуши, Вила и леший, Игра в аду). Воскрешение языческих времен имело у Хлебникова современное и актуальное значение, как знаменье мощи и единства славянства. Перед лицом японской и германской угрозы он призывает к возвращению к временам язычества, к Перуну, во имя воскрешения былой воинской мощи и единства, в стихотворении Перун:
Ты знаешь: путь изменит пря, И станет верны, о Перуне, Когда желтой и белой силы пря Перед тобой вновь объеденит нас в уне (2, 198). |
Откликом на события русско-японской войны являются стихи Выли вещи слишком сини. Самую тему столкновения русских войск с японцами поэт мифологизирует, изображая гибель броненосца Ослябя в виде мифа о борьбе японского бога с Перуном:
Над пучиной емля угол, Толп безумных полон бок, И по волнам кос и смугол Шел японской роты бог (2, 31). |
Этим же воинственным тоном отличается и стихотворение Мы желаем звездам тыкать!:
С толпою прадедов за нами Ермак и Ослябя, Вейся, вейся, русское знамя, Веди через сушу и через хляби!.. (2, 15). |
В своем обращении к язычеству, к древней Руси Хлебников примыкал к широкому движению Б русском искусстве начала XX века, представленному в литературе А. Ремизовым (Посолонь), С. Городецким (Ярь, Перун), А. Н. Толстым (За синими реками) и др. В живописи можно назвать Н. Рериха, И. Вилибина; в скульптуре С. Коненкова; в музыке - Игоря Стравинского (Жар-птица), С. Прокофьева (Скифская сюита). Это воскрешение языческих древнерусских начал в искусстве, обращение к мифологическому сознанию знаменовало протест против фетишизации современной культуры и буржуазной цивилизации.
Хлебников написал много таких стихов, которые перекликаются с лесовиками Коненкова и сказочными лешими и прочей нечистью Ремизова:
Зеленый леший - бух лесиный Точил свирель, Качались дикие осины, Стекала благостная ель (2, 92). |
В этих стихах картины русской природы, леса, реки - пейзаж вневременной, возникающий, как во сне:
Там, где жили свиристели, Где качались тихо ели, Пролетели, улетали Стая легких времирей; Где качались тихо ели, Где шумели звонко ели, Пролетели, улетели Стая легких Времирей (2, 2, 76). |
Все ощущения зыбки, импрессионистичны, возникают подобно музыкальным ассоциациям. Это музыкальное начало подчеркнуто основной темой: сочетанием двух звуковых регистров - р и л, проходящими через все стихотворение.
На сочетании двух планов: современности и древней Руси основана и поэма Внучка Малуши. Перенесшись из времен Владимира, когда люди жили одной жизнью с природой, внучка Малуши попадает в всеучбище - женский институт. Ее поражает скучная и бессмысленная зубрежка, полный разрыв с природой, и она уговаривает училиц вернуться к природной жизни. И училицы, увлеченные ею девушки, с радостными возгласами покидают всеучбище, складывают костер из учебников и восклицают:
Мы оденем, оденемся в зелень, Побежим в голубые луга, Где пролиться на землю грозе лень, Нас покинет училищ туга... (2, 74). |
В этой поэме чувствуется явная ориентация на Слово о полку Игореве, поэму Пушкина Руслан и Людмила.
Увлечение славянством, язычеством находит свое выражение и в пьесе Девий бог (1911). Это своего рода языческая мистерия, написанная под влиянием символизма. Она примыкает к пьесам Сологуба, и Ремизова. В ней еще много красивости, эффектной декламационной патетики, от которой в дальнейшем Хлебников отходит. Так. Девий бог обращается к своей девичьей свите: Я поведу вас на вершины гор, и на хребет моря, и в ущелья подземного царства. Я буду будить вас на утренней заре и, баюкая, усыплять на вечерней. Морская волна не сумеет более точно отразить, звезды, чем я ваши желающие души (4, 190).
Одним из известнейших произведений Хлебникова является его поэма Зверинец в прозе, опубликованная в первом Садке судей. Она привлекает не только своим поэтическим мастерством, но и тем, что в ней сплелись основные мотивы творчества В. Хлебникова. В поэме - и отрицание современной цивилизации, и тоска по прошлому человечества, и стремление найти в изначальной природе зверей - истоки разных вер, культур, наций. Поэма глубоко философична. По мысли Хлебникова, Зверинец раскрывает первобытное начало в человеке, древние типы человеческого сознания, которые как бы предвещаются видами животных. Из письма В. Хлебникова Вяч. Иванову просматривается интересный замысел Зверинца: Я был в Зоологическом саду, и мне странно, бросилась в глава какая-то связь верблюда с буддизмом, а тигра с Исламом. После короткого размышления я пришел к формуле, что виды - дети вер и что веры - младенческие виды... Виды потому виды, что их звери умели по-разному видеть божество (лик) (НХ, 356). Этот своеобразный антропоморфизм проходит через все творчество Хлебникова: общность животного и растительного мира с человеком, единство всею живого - одна из основных тем его поэзии. Ключ к пониманию Зверинца - в последнем абзаце-строфе: Где в зверях погибают какие-то прекрасные возможности, как вписанные в Часослов Слово о полку Игорови (4, 30). В Зверинце высказана мысль о едином разуме природы. Цепь, зорко увиденных аналоги между зверем и человеком не только раскрывает облик и характер зверя, но и очеловечивает его, заставляя в то же время видеть и в человеке черты зверя (в носороге - Ивана Грозного, в морже - Ницше, в тигре - фанатическую жестокость магометанина и т. д.).
Поэма Зверинец возникла из ранних опытов ритмической прозы. Но в ней Хлебников отказался от утомительных словообразований и архаической стилизации: поэма написана ритмизованной прозой:
О Сад, Сад! Где железо подобно отцу, напоминающему братьям, что они братья, и останавливающему кровопролитную схватку. Где немцы ходят пить пиво. А красотки продавать тело. Где орлы сидят подобно вечности, оконченной сегодняшним, еще лишенным вечера днем. Где верблюд знает разгадку Буддизма и затаил ужимку Китая (4, 27). |
К. Чуковский справедливо отмечает сходство поэмы В. Хлебникова и поэзии Уитмена, в частности, с его Песней о себе. Этих поэтов сближает прежде всего мысль об единстве всего находящегося в природе, о равенстве всех ее проявлений.
Ранний В. Хлебников - это романтик, и история в эти годы интересует его прежде всего в ее романтических ярких ситуациях, эффектных эпизодах. Одна из первых поэм - Царская невеста - написана на сюжет, использованный в поэме А. Навроцкого Царица Марин Долгорукова (1899). В. Хлебников обращается к трагической судьбе невесты Ивана Грозного, княгини Марии Долгоруковой, убитой царем в день свадьбы. Но уже необычен, нов был самый стих, с интонационными (сдвигами), синтаксически затрудненным построением фразы, с непривычно яркой, метафорической образностью:
Не вырвался крик сквозь сомкнутости уст, Но глаз блестел сквозь золотой кос куст (1, 73). |
Поэма Марина Мнишек написана в 1908-1910 годах повествует об истории в ее традиционном понимании. Романтически здесь изображен образ Дмитрия Самозванца: его побуждения, реальные политические связи не показаны в поэме, они подменяются смутными поэтическими мечтаниями:
От тополей упали тени, Как черно-синие ступени. Лунным светом серебрим, Ходит юноша по ним. Темной скорбию томим... |
В стихотворении Кубок печенежский (1916), напечатанном в сб. Четыре птицы, говорится о гибели Святослава, убитого печенегами при возвращении из похода на Византию. Великолепен здесь портрет Святослава:
Святослав, суров, окинул Белым сумраком главы, Длинный меч из ножен вынул И сказал: Иду на вы! (2, 222). |
В программной статье Учитель и ученик (1912) Хлебников противопоставляет современной ему литературе народное слово, народную песню, выступающую в защиту жизни: Писатели проповедуют смерть, и лишь народное слово утверждает жизнь;... я не хочу, чтобы русское искусство шло впереди толп самоубийц! (5, 180, 182).
Хлебников начинал с фольклора, и в дальнейшем творчестве эта связь не порывается. Фольклорные образы, песенные ритмы и мелодии, фольклорные эпитеты и параллелизмы - входят в поэтическую систему Хлебникова. Песенные мелодии, повторы, обращения, образная система, просторечия переполняют одно из ранних стихотворений Конь Пржевальского:
В коромысле есть цветочек, А на речке синий челн. На, возьми другой платочек, Кошелек мой туго полн...(2, 112). |
Фольклорно-песенное начало сказалось и в стихотворении Из песен Гайдамаков: А пани, над собой увидев нож, На землю падает, целует ноги... (2, 91).
В фольклоре, в древнерусских преданиях, сказках, заклинаниях Хлебников нашел источник для своего творчества. В Изборнике (СПб, 1914) Хлебников помещает цикл стихотворений, в которых главное место принадлежит языческой мифологии (раздел книги Деревянные идолы). В стихотворении Ночь в Галиции использованы ведьмовские песни и заклинания, приведенные в книге русского фольклориста XIX века И. Сахарова - Сказания русского народа:
Между вишен и черешен Наш мелькает образ грешен, Иногда глаза проколет Нам рыбачья острога, А ручей несет и холит И несет сквозь берега... (2, 200-201). |
От народной песни идет и стихотворение В холопий город парус тянет (1916). Это стихи о Разине:
...На носу темнеет пушка, На затылке хлопцев смушки. Что задумались, други? Иль челна слабы упруги? Видишь, сам взошел на мост, Чтоб читать приказы звезд (2, 220). |
Если для символистов и акмеистов фольклор являлся лишь образцом для стилизации, то для Хлебникова он стал своего рода структурной основой его поэзии, ее конструктивным принципом.
Хлебников не ограничивается обращением к первобытным мифам. Страх и тревогу, ощущение беспомощности перед чуждыми и враждебными человеку силами, перед могуществом техники и властью вещей над человеком Хлебников воплотил в современном мифе-поэме Журавль (1909). Образ подъемного крана, железного Журавля превращается в поэме в миф о гибели человечества. Против человека восстают им созданные вещи: мосты, вагоны, трубы, срывающиеся со своего места и образующие остов гигантского Журавля, своего рода новое жестокое божество, уничтожающее человечество. Толпы мертвецов в союз спешащие вступить с вещами:
Свершился переворот. Жизнь уступила власть Союзу трупа и вещи. О человек! Какой коварные дух Тебе шептал, убийца и советчик сразу: Дух жизни в вещи влей! Ты расплескал безумно разум, И вот ты снова данник журавлей (1, 81). |
Мифологический образ гигантского Журавля вбирает у Хлебникова реальные черты Петербурга. Об этом же свидетельствует урбанистический пейзаж поэмы: Петропавловская крепость, Троицкий мост, остров Тучков. Миф-поэма Журавль - это романтический бунт против буржуазной цивилизации. С этой поэмой Хлебникова перекликается по содержанию трагедия молодого В. Маяковского Владимир Маяковский (1914).
В этом же году выходит пьеса Маркиза Дэзес, главная идея которой тоже осуждение современного общества за уход от подлинности и цельности естественной жизни. Место действия - выставка художников, главные герои пьесы - Распорядитель, Поэт, маркиза Дэзес - в сущности, условные персонажи, которые раскрываются автором в гротескно-пародийной манере. В итоге, звери, птицы, нарисованные на картинах, приобретают подлинную жизнь, тогда как утомленная маркиза Дэзес и ее Спутник онемевают от восстания вещей и превращаются в мраморные изваяния.
С самого начала творческого пути Хлебников особое внимание уделял культуре и поэзии Востока. Так, поэма Медлум и Лейли (1911) восходит к мотивам известной поэмы Низами, своего рода история Ромео и Джульетты. Одна из лучших дореволюционных поэм Хлебникова - Хаджи-Тархан (1912) - историко-философская поэма, посвященная излюбленной мысли Хлебникова о связи России и Азии, об азийском пласте культуры:
Запрятав в брови взоры синие, Исполнен спеси и уныния, Верблюд угрюм, неразговорчив, Стоит, насмешкой губы скорчив И, как пустые рукавицы, Хохлы горба его свисают, С деньгой серебряной девица Его за повод потрясает... (1, 121). |
Точные, материальные образы. История, пласты столетий, судьбы народов переводятся поэтом в интимный, лирический план. Эта же тема продолжается в поэме Дети Выдры, повести Есир. В творчестве Хлебникова Азия, Египет, Африка, Индия - не географическая экзотика, а попытка найти во всемирной истории корни единства, закономерность в развитии человечества.
Особое место в дореволюционном творчестве В. Хлебникова занимает образ Степана Разина. Разил для Хлебникова - символ мятежа, крестьянского восстания и вместе с тем выражение исконной сути русского национального характера, с его буйной непокорностью, безбрежной ширью и удалью. В неопубликованной при жизни поэме Песнь мне (1911) Хлебников резко формулирует свою позицию, противопоставляя европеизированной российской знати - бунтарскую стихию русского народа:
О, вы, что русские именем, Но видом заморские щеголи, Заветом свое на не русское выменим... И вот ужасная образина, Пустынь могучего посла, Я прихожу к вам тенью Разина На зов (широкого) весла. От ресниц упала тень, А в руке висит кистень (НХ, 208). |
Дореволюционное творчество В. Хлебникова в основном обращено к прошлому, но это не значит, что поэт жил вне современности. Современности, в частности, посвящен ряд поэм 1909-1915 годов, которые не были напечатаны при его жизни и сохранились в рукописи (Песнь мне, Передо мной варился вар, Сердца прозрачней, чем сосуд, Суд над старым годом, Жуть лесная, Олег Трупов).
Опубликованы были поэмы по черновым рукописям в сборнике неизданных произведений Хлебникова лишь в 1940 году36. Поэмы Хлебникова о современности - это смелый поиск в этом жанре. Так, поэма Песнь мне - глубокие размышления поэта о России, ее величии, се исторической роли. Протестом обреченности человека, смерти звучат строки поэмы Сердца прозрачней, чем сосуд..., прославляющие любовь, радость, жизнь. Поэма Жуть лесная - автобиографична. Это своего рода дневник, воспоминания недавнего прошлого:
О, погреб памяти! Я в нем Давно уж не был Я многому сегодня разучился и разучен... (НХ, 231). |
Поэма Олег Трупов - повествование о современном герое Олег Трупов - человек того же поколения, что и гам Хлебников. Именно поэтому в поэме все время совмещается образ ее героя с образом автора.
В поэзию революционного и пореволюционного периода В. Хлебников вошел как признанный мастер слова. В. Маяковский называл его Лобачевским слова, а О Мандельштам справедливо заметил: Хлебников возится со словами, как крот, между тем он прорыл в земле ходы для будущего на целое столетие...37. В 1913 году Хлебников совместно с А. Крученых выступил с декларацией Слово, как таковое, которая может считаться предтечей позднейших теории Опояза и формализма Главная мысль декларации - произведение искусства - искусство слова. Хлебников решительно разграничивал язык поэзии и язык быта. Через слово, через смысловой знак Хлебников пытался построить мифологическое сознание, найти в самовитом слове корней мифологических представлений. Так, слово зиры значит и звезды, и глаз; слово зень - и глаз и землю (5, 229). Поиски новых форм словесного выражения - часть его общей концепции, стремление найти новые закономерности в процессе речи, обнаружить сокровенный смысл слова У Хлебникова в его подходе к слову был ряд различных аспектов: 1) обращение к корню слова и при помощи различных префиксов и суффиксов образование новых слов, напоминающих древнеславянскую речь, 2) Звукопись, в которой слова подбирались по своей эмоциональна-звуковой выразительности. Это приводило к зауми, т. е. к отказу от предметного смысла речи, превращение ее в чисто звуковой ряд, 3) звездный или мировой язык (азбука ума) - попытка создания иероглифического языка понятий. И это удавалось В Хлебникову, когда просто языковой эксперимент превращался в факт эстетический Так было с известнейшим стихотворением Заклятие смехом, когда из одного корня смех Хлебников создал целое стихотворение, использовав щедрое богатство суффиксов и префиксов русского языка.
О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смехачи! Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно, О, засмейтесь усмеяльно! О, рассмешниц надсмеяльных - смех усмейных смехачей!.. (2, 35). |
Создавая свои неологизмы, Хлебников идет принципиально иным путем, чем, например, И. Северянин. Его неологизмы восходят к русским и славянским корням, образуются при помощи русских же суффиксов:
Помирал морень, моримый морицей, Верен в веримое верицы... (2, 44) |
Подлинный новатор современного стиха, В Хлебников смело использует поэтику сдвига, когда стих затруднен многочисленными ритмическими и метрическими перебоями ч сдвигами, а это противостоит как гладкости стиха классической поэзии XIX века, так и безупречной форме поэтов символизма и акмеизма. Вот некоторые примеры: синтаксический сдвиг в поэме, Вила и леший:
Он покраснел, чуть-чуть рассержен, И покраснел заметно он. (1, 127); |
инверсионная расстановка слов:
И на плечо ее прилег Искавший отдых мотылек (1, 128); |
смешение архаизмов, традиционно-поэтических выражений с бытовыми выражениями, что создает гротескный план, комически осмысляемый:
Он телом стар, но духом пылок, Как самовар блестит затылок (1, 128) |
В статье Песни 13 весен В. Хлебников защищает погрешности детских стихов, видя в них проявления подлинной свободы стиха. В послеоктябрьском творчестве свободный стих поэта-новатора занял еще большее место (Труба Гуль-муллы, Настоящее, Прачка).
В. Хлебников не был равнодушным созерцателем событий первой мировой войны. В стихотворении Жены смерти (1915) нарисован зловещий образ смерти, страшной тенью вставшей над миром. Фантастически-гротескное выражение приобретают события войны в стихотворении Мава Галицийская: мава ведьма в перчатке из червей протягивает свою ладонь веселым господам, а сама мава становится символом войны:
А ты дышала пулями в прохожих. И равнодушно и во сне Они узор мороза на окне! Да эти люди иней только Из пулеметов твоя полька, И из чугунного окурка Твои Чайковский и мазурка... (2, 204). |
Наиболее полное выражение антивоенные настроения получили в поэме В. Хлебникова Война в мышеловке (1919), составленной из отдельных стихотворений, написанных в 1915-1917 годах. Первые строки поэмы В. Хлебникова напоминают своей масштабностью ораторские ображения В. Маяковского в его пацифистической поэме Война и мир:
Был шар земной Прекрасно схвачен лапой сумасшедшего... (2, 244). |
Война это богиня смерти, человечество в военном угаре возвращается к первобытной дикости и жестокости, война безжалостно истребляет целые поколения, несет гибель и разрушения:
Правда, что юноши стали дешевле? Дешевле земли, бочки воды и телеги углей? Ты, женщина в белом, косящая стебли, Мышцами смуглая, в работе наглей!.. (2, 247). |
Однако финал поэмы оптимистичен: В. Хлебников верит в возрождение человечества:
И когда земной шар, выгорев, Станет строже и спросит: кто же я? Мы создадим Слово Полку Игореву, Или же что-нибудь на него похожее... (2, 244). |
В годы первой империалистической войны В. Хлебников объявил решительный вызов старому миру приобретателей. Со своими друзьями и единомышленниками (Н. Асеев, Г. Петников и др.) в декларации, названной Трубой марсиан, он в 1916 году заявил: Пусть млечный путь расколется на млечный путь изобретателей и млечный путь приобретателей (5, 151) Хлебников не признавал самой собственнической системы и особенно был непримирим к посягательству на свободу человека.
С Октябрьской революции открывается новый этап творчества В. Хлебникова. В Октябрьской революции Хлебников надеялся увидеть прежде всего перестройку всего мирового порядка, торжество народных чаяний, возмездие старому миру и открывающиеся безбрежные возможности для осуществления нового справедливого и гармонического строя Он не испугался ни беспощадности самой борьбы, ни выстраданных суровых будней с разрухой, голодом, кровавыми событиями гражданской войны. И он, человек вне быта, оказался под стать времени. Он голодал, ездил в вагонах с сыпнотифозными, бродил по персидскому берегу Каспийского моря, служил сторожем в ТерРОСТА, дружил с матросами и красноармейцами. Для Хлебникова, как и для Маяковского, Каменского, Асеева, не возникал вопрос о том принимать или не принимать революцию.
В стихотворении Воля всем (1918) содержится всеобъемлющий, вселенский призыв к свободе:
Вихрем бессмертным, вихрем единым Все за свободой - туда! Люди с крылом лебединым Знамя проносят труда. ...Если же боги закованы, Волю дадим и богам... (3, 150). |
В 1919-1920 годах, в так называемый Харьковский период, В. Хлебников написал такие произведения, как Ночь в окопе, Ладомир, Три сестры, Лесная тоска, Поэт (Карнавал), Царапина по небу, Азы из узы. Это произведения и о революции, и идилии (Три сестры, Лесная тоска, Поэт (Карнавал), проникнутые приятием мира, радостным чувством природы.
В Ночь в окопе Хлебников размышляет над современностью, над судьбами страны, над лозунгами революции, провозглашенными Лениным. Поэма бессюжетна: это размышления автора и возникающие вперемежку с ними картины: ночь перед боем, безмерная степь, голоса солдат в окопе - все это сливается в одном сложном единстве. Поэма полифонична. В авторскую монологическую речь врьгваются разговоры л обрывки песен солдат, резко контрастирующие с торжественно-эпическим стилем повествования:
Семейство каменных пустынниц Просторы поля сторожило В окопе бывший пехотинец Ругался сам с собой: Могила! Объявилась эта тетя, Завтра мертвых не сочтете, Всех задушит понемножку, Ну, сверну собачью ножку! (1, 174). |
Вершиной творчества В. Хлебникова тех лет является поэма Ладомир (1920). Это поэма о путях человечества, о преобразовании свободным человеком не только социального строя, но и самой природы Поэт обращается к историческим истокам революции. Сама революция воспринимается им как очистительная стихия, гроза, неизбежное историческое возмездие всем силам зла и угнетения. Подобное восприятие революции было характерно и для А. Блока, и для Артема Веселого и для Вс. Иванова.
Образы зарева, грозы, пламени, пожара проходят через всю поэму:
И если в зареве пламен Уж потонул клуб дыма сизого, С рукой в крови взамен знамен Бросай судьбе перчатку вызова. И если меток был костер И взвился парус дыма синего, Шагай в пылающий шатер, Огонь за пазухою - вынь его (1, 183) |
Пафос поэмы в утверждении справедливости и разумности нового мира. Поэт славит союз рабочих и крестьян:
...Славься, дружба пшеничного злака В рабочей руке с молотком... (1, 195). |
Поэма Ладомир бессюжетна и безгеройна. Ее сюжет - революция, ее герой - народ. Это прославление революции и своеобразная утопическая интерпретация судеб освобожденного человечества, построившего свое будущее на основе науки, постижения математических законов мироздания:
Пусть Лобачевского кривые Украсят города Дугою над рабочей выей Всемирного труда... (1, 184). |
Поэма космична. Этот космический масштаб, выражение вселенского размаха революции был и у поэтов Кузницы, и у многих поэтов Пролеткульта (Садофьев, Гастев и др.). В. Маяковский в Нашем марше писал:
Видите, скушно звезд небу! Без него наши песни вьем. Эй, Большая Медведица! Требуй, Чтоб на небо нас взяли живьем... |
Космизм поэмы В. Хлебникова на грани с земным:
...И жито сеяла рука, На облаках качался пахарь... (1, 197). |
Поэма обращена в будущее. Оно представляется поэту как научно-построенное человечество, космического масштаба дерзания человеческого разума, преобразующие весь земной шар. Здесь и вера в научный прогресс, в развитие и эволюцию мировой материи. И все это сочетается с древними легендами и учениями об одушевлении природы:
Я вижу конские свободы И равноправие коров, Былиной снов сольются годы, С глаз человека спал засов... (1, 193-194). |
В образе мифологического Ладомира утверждается заветная идея поэта о великой гармонии человека, природы и космоса. Но Лад мира не может быть достигнут путем ненависти и насилия. Недостаточны для него и математические законы времени - для этого нужна душевная сила:
Черти не мелом, а любовью Того, что будет чертежи. И рок, слетевший к изголовью, Наклонит умный колос ржи... (1, 201). |
Программным произведением этого периода является поэма Поэт. Она начинается с описания весеннего карнавала как символа возрождения жизни, ее радостной, буйной плоти, торжества бессмертия рода человечества:
Иди, весна! Зима, долой! Греми весеннее трубой! И человек иной чем прежде В своей изменчивой одежде, Одетый облаком и наг, Цветами отмечая шаг... (1, 146). |
Поэма Хлебникова исполнена той же земной, языческой стихии, что и музыка Весны священной Стравинского. Поэма В. Хлебникова - это еще одна попытка воссоздать давно ушедший языческий мир, с его стихийной радостью бытия. Это - итог размышлений поэта над судьбами поэзии, над разными путями видения мира.
В конце 1921 года Хлебников создает цикл поэм о революции - Ночь перед Советами, Горячее поле (Прачка), Настоящее и Ночной обыск. В них - итог размышлений поэта о путях и судьбах революции. Не будучи сюжетно связаны, эти поэмы в своей совокупности воссоздают широкую картину первых лег революции.
В основу поэмы Ночь перед Советами положен случай, который рассказан В. Короленко в очерке В облачный день, показывающем жестокость крепостного права. Старуха-кухарка рассказывает историю крепостного права своей барыне, как приговор прошлому, как неизбежность возмездия за - преступления господ:
Мы от господ не знали житья! Правду скажу: Когда были господские - Были мы ровно не люди, а скотские. Бают, неволю снова Вернуть хотят господа? Барыня, да? Будет беда. Что говорить - Больше не будем с барскими свиньями есть из корыт! (1, 231). |
Хлебников создает и выразительный портрет старой барыни. Воспитанная в Смольном, она во время русско-турецкой войны пошла сестрой милосердия, помогала ссыльным, была даже на нелегальном собрании Воли народной. Затем ушла корнями в семью, дети пошли странные, дикие, безвольные... Художники, писатели, изобретатели. Но в глазах старой крестьянки она прежде всего барыня.
В поэмах Настоящее и Горячее поле нет ни отдельных героев, ни сюжета. Это полифонические, многоголосые произведения, где действует масса, слышатся голоса и песни улицы. Но можно выделить отдельные персонажи - Великий князь, Прачка, - приобретающие обобщенно-символическое значение. Эти поэмы основаны на резком контрастном противопоставлении роскошной, изнеженной жизни богатых - и голодной нищеты, безобразного убожества обитателей городской свалки Горячего поля, ютившихся в дымящихся навозных кучах:
Два города, два выстрела, два глаза - Они друг друга стерегли... (3, 244). |
Прием контраста помогает увидеть суть этого противостояния: на одной стороне гордый и изнеженный облик императорского Петербурга:
Дворцы замерзли в инее, В лебяжьих покрывалах снега, И вся столица светлая огнями, Как светская красавица была Высокомерна и красива... (3, 239). |
На другой - Горячее поле с нищетой, нечеловеческими условиями жизни:
Свой городок вы построили В кучах дымящихся калов. Не по-барски вас нежили стены Темных сквозных провалов... (3, 242-243). |
В поэме Настоящее звучат голоса и песни улицы - музыка революции, как и у А. Блока в поэме Двенадцать. В поэме Ночной обыск автор мучительно переживает трагедию матери расстрелянного и его сестры, но как историческую неизбежность представляет экспроприацию уютной барской квартиры, когда грубоватые матросы выбрасывают из нее рояль и мебель Однако матросы, убийцы святые, как их называет поэт, тоже наказаны материнским судом - мать расстрелянного сына поджигает дом, и отряд моряков погибает. Икона с изображением Христа воплощает в поэме символ жалости и всепрощения, что заслуживают герои этого противостояния.
Незадолго до смерти Хлебников создает ряд стихотворений, свидетельствующих о трагическом предчувствии скорого конца и болезненном переживании своего одиночества. Такие стихотворения, как Я видел юношу пророка..., Я вышел юношей один..., Одинокий лицедей, Всем, во многом отличны от всего творчества Хлебникова. В них он пишет о себе. Это обнаженные искренность и отчаяние.
В стихотворении Одинокий лицедей Хлебников говорит о своей поэтической и личной судьбе, о трагическом одиночестве:
И пока над царским селом Лилось пенье и слезы Ахматовой, Я, моток волшебницы разматывая, Как сонный труп влачился по пустыне, Где умирала невозможность: Усталый лицедей, Шагая на пролом... (3, 307). |
Проповедь поэта оказалась непонятной. Стихотворение завершается страдальческим признанием неудачи, крушения всего дела жизни:
И с ужасом Я понял, что я никем невидим: Что нужно сеять очи, Что должен сеятель очей идти... (3, 307). |
Судьба В. Хлебникова была трагической. Дело не только в его личной беспомощности и неприспособленности к суровым условиям жизни. Трагичным было столкновение его утопических мечтаний с действительностью, его самоощущение себя как непризнанного пророку.
28 июня 1922 года В. Хлебникова не стало. Он умер, находясь в гостях у друга, почитателя его творчества, Митурича П. В., в селе Санталово Новгородской губернии от рецидива малярии, пареза ног и водянки. Похоронен был на погосте в деревне Ручьи Новгородской области. В 1950 году прах Хлебникова был перевезен в Москву и захоронен на Новодевичьем кладбище.
Своего рода завещанием В. Хлебникова является его сверхповесть, Зангези. В целом - это повествование о путях человечества, проповедь учения о законах времени, Гаммы Будетлянина. Это - понимание реального мира самим автором. Повесть состоит из нескольких плоскостей, каждая из которых - самостоятельное произведение со своим сюжетом, со своими частными сферами авторского сознания. Объединенные вместе, они порождают новый смысл, своего рода глобальное восприятие мира, его космическое осознание, которое так характерно для Хлебникова. В Зангези объединено все сделанное Хлебниковым на разных этапах его творчества: здесь и заумь, и звездный язык, язык птиц, и передача голосов улицы.
Но в движении человечества сквозь века беспомощно-бесприютным остается сам Зангези, который сравнивается с бабочкой, залетевшей в комнату человеческой жизни. Его мечта благородна - дать свободу людям, богам, животным, даже неживой природе. Его мысль устремлена в космические дали к в то же время глубоко гуманна и человечна. Человек для него - венец вселенной, носитель разума. В Плоскости XVIII - речи Зангези - автор пытается обосновать историческую закономерность Октябрьской революции. Перечисляется цепь революционных событий, исторических фактов, предшествовавших Октябрю. Хлебников перечисляет декабристов, польское восстание, избрание Гарфильда президентом Америки, битву при Куликовом поле, Ермака и покорение Сибири, Тимура и Баязета, падение Царьграда и наконец падение самодержавия в 1917 году. События, связанные степенью трех, выстраиваются в определенные ряды соответствий, образуя своего рода мифологическое чучело мира. Этот числовой подход к историческим фактам совмещается с образными, сжатыми характеристиками эпох и событий:
17-й год. Цари отреклись. Кобылица свободы! Дикий скач напролом Площадь с сломанным орлом. Отблеск ножа в ее Темных глазах, Не самодержавию ее удержать (3, 352-353). |
Зангези - это сам В. Хлебников. То же стремление прорваться в глубины истории и космос, та же страстная мечта быть пророком, утверждавшим реальность великой гармонии - человек, природа, космос, то же горькое признание своего одиночества и крушения надежд Зангези - человек, бог, разум, соединяющий невозможное с возможным. Понять этот образ значит понять В. Хлебникова, всемирно известного и одновременно непонятного, жившего на изломе эпох и отчаянно соединявшего распадающийся треугольник Человек-Природа-Бог.
Поэма Зангези - это и прорыв в будущее, и философские размышления, и историческая проверка законов времени, и мич о числовом чучеле мира. В этой слитности и универсальность ее поэтического своеобразия. Сознание необходимости корённой перестройки мира особенно ощутимо в замысле всей поэмы:
Если в пальцах запрятался нож, А зрачки открывали настежью месть, - Это время завыло: даешь, А судьба отвечала послушная: есть (3, 354). |
В Зангези Хлебников включил поэму Горе и Смех, написанную в июне 1920 года. Созданные в ней карнавальные маски напоминают аллегорические персонажи средневековых мистерий. Горе и Смех олицетворяют два начала человеческого бытия, внешне противоположные, но внутренне взаимосвязанные. В монологе Смеха говорится:
Я смех, я громоотвод От мирового гнева. Ты водоем для звездных вод, Ты мировой печали дева (3, 362). |
Это противопоставление сказывается в строе поэмы, то трагически-гротескной, когда речь идет о Горе, то шутовской, когда выступает Смех:
...Колени мирового горя Руками обнимая, плачешь, А я с ним подерусь, поспорю И ловко одурачу (3, 363). |
На всем протяжении поэмы возникает образ пророка Зангези - житейски беспомощного, не понятого своими современниками, тщетно взывающего к будущему. Его проповедь все время прерывается назойливо-ироническими выкриками обывательской толпы учеников: Зангези! Что-нибудь земное! Довольно неба! Грянь камаринскую! Мыслитель, скажи что-нибудь веселенькое! Толпа хохочет весело. Что поделаешь - время послеобеденное (3, 342). Однако Зангези уверен в своем признании в будущем:
Глупоствоварь, я пою и безумствую! Я скачу и пляшу на утесе. Когда пою, мне звезды хлопают в ладоши (3, 343). |
Сложность и трагическая противоречивость образа Зангези в его внутренней двойственности. То это пророк-провидец, принесший человечеству новое зрение, путь к овладению законами космоса и истории, то это непонятный, беспомощный, по-детски наивный и глубоко ранимый человек:
Мне, бабочке, залетевшей В комнату человеческой жизни, Оставить почерк моей пыли По суровым окнам, подписью узника. На строгих стеклах рока... (3, 324) |
Сложен и финал поэмы. Поэт-пророк разуверивается в возможности осуществить свое призвание. Размолвка поэта с толпой, его не понимающей и не приемлющей, приобретает все более трагический характер и завершается горьким финалом - самоубийством, поводом для которого было уничтожение рукописей его произведений.
Однако заключительная реплика поэмы проникнута оптимизмом:
Зангези жив, Это была неумная шутка... (3, 368). |
Так горестный быт, смерть Зангези-человека - побеждены торжеством Зангези-поэта.
Осень... 1992 год... Несколько дней подряд сцена московского театра Современник была отдана мало известному Чет-нечет-театру, выступающему под прикрытием Дягилевъ-центра. Играли Хлебникова - Зангези.
Стабильность и ляд сменяются хаосом событий (в мире, душе) Но человеку (миру) свойственно обретать покой. Хлебников - идеалист, чудак, сумасшедший? Он вводит свое ощущение бытия - Ладомир (гармония).
Поэма Зангези появилась на свет в начале загадочного 1922 года. Из страны боги улетели, испуганные мощью наших голосов. К худу или добру? Через несколько месяцев Хлебникова не стало. К годовщине смерти появилась первая постановка Зангези, в петроградском Музее художественной культуры. Вторая известная постановка осуществляется в Лос-Анджелесе, в 1986 году. Третья постановка - Москва, 1992 год. Хлебников писал: Мы начинаем понимать земной шар как большую площадь для зрителей, длинные ряды стульев, где под разрезанной трепещущей занавесью неба происходит вечная игра числа для себя38.
Перед полупустыми рядами зрительного зала - игра, в которой актеры дотягиваются до Хлебникова. Зангези умирает и возвращается: Я умер и засмеялся. В ряду Гете- Ницше-Флобер Хлебникова называют последним. Он замкнул круг людей, мысливших мир, как самих себя, себя- как целый мир...