Взаимодействие системы образов и темы природы как средство реализации подтекста тоски

СОДЕРЖАНИЕ: Средство реализации подтекста тоски, одиночества и неудовлетворенности в произведениях А.П. Чехова. Взаимодействие системы образов и темы природы в системе трех произведений: Степь, Счастье и Свирель. Анализ идейной нагрузки, текста и подтекста.

Содержание

Введение

Глава 1. Степь: взаимодействие системы образов и темы природы как средство реализации подтекста тоски, одиночества и неудовлетворенности.

Глава 2. - Счастье: от тональности монотонности и бездуховности к мотиву другой жизни через тему пастух-овцы-природа; параллeли со степью

Заключение

Список использованных источников и литературы

Введение

Литературная эпоха прямо отражала и выражала эпоху историческую. В конце ХІХ века человечество, имея на острие движения Россию, вступало в завершающую стадию колоссального исторического периода и уже готовилось к новому. Объять многое и подвести итоги многому дано было скромному сыну мелкого таганрогского лавочника. И не с орлиных высот, а снизу и изнутри. Когда Чехов начинал молодым московским медиком, то, конечно, не думал, что ему предстоит стать, может быть, самым великим во всей истории нового времени диагностом-писателем. Говоря об избранности писателя, Чехов так определил свое место: Каждый из нас в отдельности не будет ни слоном среди нас и ни каким-либо другим зверем… мы можем взять усилиями целого поколения, не иначе. Всех нас будут называть ни Чехов, ни Тихонов, ни Короленко, ни Щеглов, ни Баранцевич, ни Бижецкий, а 80-е годы или конец ХІХ столетия. Некоторым образом артель (цит. по 15. С.116).

Тем не менее, только об одном из этих артельщиков - восьмидесятников, о Чехове, будет сказано Горьким, что он делает эпоху в истории литературы и в настроениях общества. Все его творчество, - отметил в своем слове о Чехове Т. Манн, - отказ от эпической монументальности, и тем не менее оно охватывает необъятную Россию во всей ее первозданности и безотрадной противоестественности дореволюционных порядков (цит. по 15. C.I54).

Самым немонументальным способом Чехов создал самую монументальную картину всеобщей человеческой жизни. Но это и потому, что в ней, в этой картине, есть свое единство. Единство личности автора. Если бы следовало назвать суть Чехова, все в его творчестве и жизни определившую одним словом, то это - свобода. Чехов не был революционным писателем, но, если можно так сказать, он был самым предреволюционным писателем. Россия, в Чехове-писателе уже как бы отринула всю старую жизнь и подобно тому, как на вызов, брошенный Петром, ответила колоссальным явлением свободного человека - Пушкина, на новый исторический вызов приготовилось ответить свободным человеком Чеховым (Цит. по 2. С.94).

Чеховская норма, неоднократно им заявленная, - абсолютная свобода человека, свобода от насилия, от предрассудков, невежества, черта, свобода от страстей и прочее (I.Т.12. С.125). Но если свобода у Пушкина как бы изначально задана, то чеховская свобода - завоевана. Душа моя просится вширь И ввысь, но поневоле приходится вести жизнь узника ушедшую в сволочные рубли и копейки. Нет ничего пошлее мещанской жизни с ее грошами, харчами, нелепыми разговорами, и никому. не нужной условной добродетелью.

Надо бы выкупаться в серной кислоте и совлечь с себя кожу и потом обрасти новой шерстью(Т.12.С.128).

Все его творчество - это и вырабатывание в себе свободного человека со свободным отношением к миру. Каждый его рассказ и каждая повесть не отражение просто, отнюдь не описание чего-то лишь вовне располагающегося, но всегда и акт внутреннего становления, и освобождения, выдавливание яда, переливание крови, неустанное самоврачевание.

Жизнь России оказалась просвеченным рентгеном чеховской мысли, чувства и слова. Все должно было пройти испытание на фальшь. Свобода должна была стать абсолютной, чтобы ничему хоть чуть-чуть ложному, хоть капельку суетному не предаться. И только такая абсолютная, безусловная свобода могла проникнуться абсолютным же сознанием безусловной человеческой ответственности, ни на что не сваливающей, ни за кого не прячущейся, ни от чего не уклонившейся. Но как это, оказывается, мало: честно ,думать и верно действовать. В рассказе Мужики женщина говорит мужу: У вас честный образ мыслей, и потому вы ненавидите весь мир. Вы ненавидите верующих, так как вера есть выражение не развития и невежества и в то же время ненавидьте и неверующих за то, что у них нет веры и идеалов; вы ненавидите стариков за отсталость и консерватизм, а молодых - за вольнодумство.: Вам дороги интересы народа и России, и потому вы ненавидите народ, так. как в каждом подозреваете вора и грабителя. Вы всех ненавидите. (I. Т.5.С.201.)

Любое слово и любое дело, и их рознь, и ИХ единство испытывались у Чехова на чистоту нравственного чувства, если воспользоваться старым , еще Чернышевским, словом.

Чехов любил людей. И не отвлеченно. Oтcюда то, что и определило ответственность, - все усиливающееся чувство вины. Неопределенное чувство вины. Это чувство русское, - заметил он однажды. Т.11. С. 25). Чехов поехал на Сахалин именно потому, что чувствовал себя виноватым в том, что был Сахалин, и в том, что было на Сахалине: ... в места, подобные Сахалину, мы должны ездить на поклонение ... мы сгноили в тюрьмах миллионы людей ... мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников и все это сваливали на тюремных красноносых смотрителей - виноваты не смотрители, а все мы, но нам до этого дела нет, это неинтересно (1.Т.11.С.250). Под словом мы А.Н. Чехов подразумевал интеллигенцию конца ХІХ столетия, вина которой заключалась и в бездействии, от которого страдал простой мужик, крестьянин.

Чехов не был сторонником теории и «малых дел» но в жизни он не ушел ни от одного, самого малого: и строя школу, и леча занедуживших мужиков, и собирая книги для таганрогской библиотеки. С самого малого начинается самое большое, и к нему он двигался с нарастающей стремительностью, которую во многом диктовал уже сам стремительный ход русской истории. Писатель, начинавший, если воспользоваться его же словом, с исторической скуки, заканчивал исторической надеждой. Молодой литературовед Русакова в своей работе Мировая душа обывателя, рассуждая в пьесе Вишневый сад пишет: А.П. Чехов - истинный герой пьесы: ощущается в каждом персонаже, во всей структуре пьесы, едва уловимых чуть-чуть. Он - И мировая душа, так он одинок среди нас. Он - и дьявол, так он скучает без человека. И ждет, и ждет его ... И когда это случится, когда долгожданный смех зазвучит на комедии Чехова человечество в своем нравственном развитии встанет на качественно новую ступень(12. С.230).

А.П. Чехов неисчерпаем. Почти век прошел со времени написания пьес Вишневый сад, Чайка, а споры между литературоведами и режиссерами театров не утихают... Каждый новый спектакль раскрывает свой взгляд, доказывает свою концепцию, перенося даже действие пьес на несколько десятилетий вперед (драмтеатр Валмиера в постановке Мацулевича), предпринимая тем самым попытку философского осмысления размещенности человека в отведенном ему пространстве и времени. Творчество Чехова бессмертно, как бессмертна его вера в людей.

В рассказе Ионыч Чехов писал: Я так понимаю, что вера есть способность духа. Она все равно что талант, с нею надо родиться. Насколько я могу судить по себе, по тем людям, которых я видел на своем веку, по всему тому, что творилось вокруг, эта способность присущая русским людям в высочайшей степени ... (1. T.6.C.I80). ... Если русский человек не верит в бога, то это значит, что он верует во что-нибудь другое ... (1.Т.б.С.180).

Чехов, подобно Тютчеву, не просил веры как подачки и уж тем более не принял бы суррогата. Но он жаждал веры, ибо осмысленная жизнь без определенного мировоззрения не жизнь, а тягота, ужас. Я хотел только честно и откровенно сказать людям: посмотрите на себя, посмотрите, как вы плохо и скучно живете. Самое главное, чтоб люди это поняли, а когда это поймут, они непременно создадут в себе другую, лучшую жизнь. Я ее не увижу, но я знаю, она будет совсем иная, не похожая на ту, что есть. А пока ее нет, я опять и опять буду говорить людям - поймите же, как вы плохо и скучно живете (1. T.11. С.240). Мимо всей этой скучной серой толпы бессильных людей прошел большой, умный, ко всему внимательный человек, посмотрел он на этих скучных жителей своей родины с грустной улыбкой, тоном мягкого, но глубокого упрека, красивым искренним голосом сказал: Скверно вы живете, господа! (Цит. по 14.С.125). Этими словами Горький как нельзя лучше выразил сущность Чехова-писателя.

Когда А.П.Чехов умер, после него осталось не только 20 томов всемирно прославленной прозы, но четыре деревенские школы, да шоссейная дорога на Лопасню, да библиотека для целого города, да памятник Петру 1 в Таганроге, да посеянный на пустоши лес, да два замечательных сада. А помощь голодающим в неурожайные годы! А многолетняя лечебная практика среди подмосковных крестьян! А работа в качестве земского врача на холере, когда он один, без помощников, должен был обслужить один 25 деревень! Вот это и есть выдавливать из себя по капле раба, а при этом мечтать: если бы каждый человек на куске земли своей сделал бы все, что он может, как прекрасна была бы земля наша … (1. T.1I.C.173).

В первую послереволюционную пору Чехов многим не показался. Еще в 20-м году даже образованнейший Луначарский говорил о Чехове как о писателе для него сомнительном. Да и позже утверждал, что Чехов в нашем русском репертуаре сейчас вряд ли нужен: соответственно, в список рекомендованных к постановке пьес не были включены Иванов, Чайка, Три сестры - все эти дяди Вани, тети Мани, по постоянной тогда присказке Маяковского(Цит. по 18. C.120).

У В.И.Немировича-Данченко сказано, что Чехова надо открывать «тонким карандашом» Нельзя понять Чехова, не видя, и, не чувствуя, подтекст произведений: подтекст - это глубина текста, - писал известный литературовед Сильман (I3.C.1OO).

Формы чеховского подтекста многообразны. В сюжетном плане подтекст - это подспудная сюжетная линия, дающая о себе знать лишь косвенным образом, притом чаще всего в наиболее ответственные, психологически знаменательные и поворотные, ударные моменты сюжетного развития ... В плане композиционном – «подтекст есть не что иное, как рассредоточенный, дистанцированный повтор, все звенья которого вступают друг с другом в сложные взаимоотношения, из чего и рождается их новый более глубокий смысл» (I3.C.I20).

Вопросу мастерства А.П.Чехова посвящено множество статей и книг. Среди данных следует отметить книгу А.Б. Дермана А.П.Чехов. В книге автор указывает на своеобразие и композицию рассказов Чехова, исследует причины перехода писателя от острозанимательных ранних рассказов до внешне, бесфабульных произведений с глубоким психологическим значением, раскрывает значение Чехова, как писателя-реформатора.

Большой интерес представляет книга Г.П.Бердникова А.Н.Чехов. В ней раскрывается идейные и творческие искания писателя, подчеркивается, что Чехов никогда не удовлетворялся достигнутым. В процессе творческих исканий Чехов определяет свое отношение к современной общественной мысли и литературе. Автор говорит о сближении и расхождении творческих позиций Чехова с различными писателями: Толстым, Короленко, Салтыковым-Щедриным, Гаршиным, Тургеневым.

В работах ряда авторов изучаются вопросы писательского мастерства А.П. Чехова. В частности, вопросы освещаются в книгах В.В. Голубкова, А.П. Чудакова, Н.Н. Фортунатова.

В.Н. Голубков в первой главе говорит о своеобразии, основных Bидax рассказов Чехова, затем в последующих главах дается литературоведческий анализ отдельных рассказов по видам (юмористические, сатирические, лирико-драматические). Голубков делает попытку установить при анализе рассказов наиболее характерные для Чехова художественные средства.

А.П. Чудаков в книге А.П.Чехов рассматривает творчество писателя как целостную систему. Автор устанавливает свойства, общие всем уровням чеховской художественной системы - повествованию, сюжету, сфере идей - те черты, которые и создают мир Чехова, являющий собой новое слово в литературном мышлении 19 века. Чудаков, тщательно анализируя тексты и привлекая богатый критический материал, уточняет некоторые, ставшие традиционными, оценки и характеристики художественной манеры Чехова (субъективное повествование - ранний Чехов, объективная манера и повествование, свойственная позднему Чехову).

В спецкурсе Архитектоника чеховской новеллы Н.Н. Фортунатов вводит читателя в технику анализов композиционной структуры чеховской новеллы, рассматривает внутренний план организации произведения: ... познать подлинную жизнь поэтической идеи, ее становление в читательском восприятии - важное обстоятельство при исследовании литературы.

Учитывая актуальность творчества Чехова, в работе были использованы размышления Молодых драматургов из журналов Советская драматургия и критиков из газетных статей.

Практическая часть работы выполнена на материале рассказов Свирель, Счастье и повести Степь, помещенных в 6 и 7-м томах Полного собрания сочинений (1).

Предложенный обзор литературы свидетельствует о значительном и естественном интересе литературоведов к сложным и высокохудожественным произведениям русской классической литературы - произведениям Чехова.

Цель данной работы рассмотреть, как взаимодействуют в трех степных произведениях Чехова текст и подтекст. На наш взгляд, это взаимодействие просматриваемых произведениях настолько органично, что идею произведений никак нельзя вычитать только из текста, даже рассмотренного как сложное сюжетно-композиционное единстве. Нами предлагается ввести свое понятие подтекста, которое мы толкуем как определенное настроение, тональность рассказов: это настроение острой тоски, серости и монотонности, застывшего и неподвижного, переходящее в свою противоположность - грозовое и предгрозовое ощущение, напряжение, изнутри взрывающее эту тоску и застойность. Наша цель доказать, во-первых, наличие настроения в тексте, во-вторых, проанализировать его идейную нагрузку в максимально достоверном прочтении рассказов.

Наш анализ нам представляется, как единое целое в системе трех произведений: Степь, Счастье и Свирель.

Глава 1. Степь: взаимодействие системы образов и темы природы как средство реализации подтекста тоски, одиночества и неудовлетворенности

В повести А.П.Чехова Степь основными видами подтекстных высказываний являются повторяющиеся реплика персонажей и деталь-намек в речи повествователя: как наиболее характерную повести разновидность подтекста необходимо рассматривать вкрапленные в текст краткие сообщения о потенциальных силах природы и человека, которые проходят почти незамеченными для читателя, но, ритмически повторяясь, выступают как импульсы красоты, эстетической активности.

Повесть Степь впервые была напечатана в журнале Северный вестник в марте 1888 г. Работая над повестью, Чехов испытывал большой творческий подъем. Работа над большим произведением давалась нелегко. Вы прочтете и увидите, - писал Чехов Плещееву, 19 января, - какую уйму трудностей пришлось пережить моему неопытному мозгу (1.6.445). Чехов жаловался Короленко и Григоровичу, что писание мелочей внушило ему чувство привычного страха не написать лишнее и, что поэтому он пишет слишком компактно (Т.12.С.450). Но в то же время работа над Степью приносила автору большое удовлетворение пишется весело,- ока писал, я чувствовал, что пахло около меня летом и степью (Т.12.С.454).

12 января 1888 года он писал Григоровичу: Для дебюта в толстом журнале я взял Степь, которую давно уже не описывали. Я изображаю равнину, лиловую даль, овцеводов, попов, ночные грозы, постоялые дворы, обозы, степных птиц и пр.… Каждая отдельная глава составляет особый рассказ, и все главы связаны, как пять фигур в кадрили, близким родством. Я стараюсь, чтобы у них был общий запах и общий тон, что мне может удастся, тем легче, что через все главы у меня проходит одно лицо. Я чувствую, что многое поборол, то есть места, кoтopыe пахнут ceном, но в общем выходит у меня нечто странное и не в меру оригинальное.… В общем, получается не картина, а сухой подробный перечень впечатлений; вместо художественного цельного изображения степи, я преподношу читателю «степную энциклопедию». Первый блин комом. Но я не робею, и энциклопедия, авось, сгодится. Быть может, она раскроет глаза моим сверстникам и покажет им, какое богатство, какие заметки красоты остаются еще не тронутыми, и как еще не тесно русскому художнику. Если моя повестушка напомнит моим коллегам о степи, которую забыли, если хоть один из слегка и сухо намеченных мною мотивов дает какому-либо поэтику случай призадуматься, то и на этом спасибо.

Повесть, как того и ожидал Чехов, вызвала в печати многочисленные отзывы. Критики отмечали мастерство чеховского пейзажа. Человеческих фигур, но вместе с тем они оценивали Степь как ряд не связанных между собою эпизодических картинок, лишенных ясной идей, и называли повесть этнографической, не видя за описанием природы идеи повести, заключающейся в подтексте произведения. Чехов говорил, что нарочно писал Степь так, чтобы она казалась читателю первой частью большой повести. Он собирался продолжить работу над Степью, если она будет иметь хоть маленький успех. Чехов писал, что его Егорушка, попав в будущем в Питер или в Москву, кончит непременно плохим (Т. 12. С. 454).

В письме А.Плещееву Чехов намечал дальнейшую судьбу других героев: «Глупенький отец Христофор уже помер. Графиня Драницая живет прескверно. Варламов продолжает кружиться. Вы пишите, что Вам понравился Дымов, как материал.… Такие натуры как озорник Дымов создаются жизнью не для раскола, не для бродяжничества, не для оседлого житья, а прямохонько для революции… Но Дымов кончит тем, что сопьется или попадет в острог. Это лишний человек» (Т.1. С.320).

Именно в задумке продолжения повести заключается опровержение теории этнографического замысла Степи.

Содержание повести просто. А.П.Чехов утверждал: Все - сюжет, везде сюжет. Сюжет для понимания Чехова как явление «предискусства», как извлеченное из наблюдений над жизнью - основа его правдивого воссоздания, художественного осмысления, как предощущение будущей, художественно материализированной системы событий (Т.9. С.92). Профессор К.Головин так пересказывал повесть: Вся фабула сводится к тому, что священник с мальчиком целый день едут по степи из губернского города (T.3.C.11O). Само собой разумеется, - пишет Цилевич, - что, если у критика нет правильного представления о составе персонажей, мотивов и характера их поведения, объеме их времени, действия и характере пространства, в котором оно происходит, - возможность исследования сюжета произведения исключается.(7. C.11O).

Образ Степи в повести - это не только ландшафтный фон действия: это пространственно-временное выражение идеи произведения, реальный символ, воплощающий ее нравственно-философское содержание.

Б.Мелах подчеркивал: ни у кого …до Чехова не стоял так остро вопрос о способах, благодаря которым можно было бы включить мысли и воображения читателя в самую суть проблемной ситуации настолько, чтобы заставить ее решать ... Благодаря Чехову неизмеримо усилилась функция художественного восприятия, домысливания, угадывания, сотворчества; активизировалась роль читателя в решении поставленных вопросов (6, С.120).

Для Чехова характерно контрастное противопоставление природы - жилищу как выражение коллизии простор-замкнутость, свобода-рабство. Сама необъятность степи, количественная ее характеристика выступает в одном качественно-оценочном аспекте как нечто богатырское, в другом - как нечто чудовищное.

Степь в повести как бы отражает настроение главного героя повести Егорушки. С самого начала повести создается определенная атмосфера посредством описания природы: Как душно и уныло! Бричка бежит, а Егорушка видит все одно и то же - небо, равнину, холмы ... Музыка в траве приутихла. Старички улетели, куропаток не видно. Над поблекшей травой, от нечего делать, носятся грачи: все они похожи друг на друга и делают степь еще более однообразной. Летит коршун над самой землей, плавно взмахивая крыльями, и вдруг останавливается в воздухе, точно задумавшись о скуке жизни, потом встряхивает крыльями и стрелой несется над степью, и не понятно, зачем он летает, и что ему нужно (Т.б. С.40).

Описание степи дается автором через видение ее мальчиком Егорушки, который еще не понимает, куда и зачем он едет. И тут же, Чехов, описывая природу озадачивает ее вопросом зачем?: коршун задумывается, зачем он летает и что ему нужно, чуть дальше, описывая тополь, возникает тот же вопрос: а вот на холме показывается одинокий тополь: кто его посадил, зачем он здесь - бог его знает ... И как продолжение вопроса возникает философская проблема счастливее ли этот красавец? Зачем вся эта красота природы; пенье птиц, журчанье ручейка, эта бесконечная равнина, если нет счастья?

Постепенно нагнетается атмосфера безысходности: но прошло немного времени, роса испарилась, воздух застыл, и обманутая степь приняла свой унылый июльский вид. Трава поникла, жизнь замерла (Т.6. С.60).

Все вокруг спит, и ничто не может разбудить ее: Мягко картавя, журчал ручеек, но все эти звуки не. нарушали тишины, не будили застывшего воздуха, а напротив, вгоняли природу в дремоту. Даже время тянулось бесконечно, точно и оно застыло и остановилось ... Не хотел ли бог, чтобы Егорушка, бричка и лошади замерли в этом воздухе и, как холмы, окаменели бы и остались навеки на одном месте? (Т.6. С.95).

Не от того ли, что остановилось время все в природе спит и нагоняет тоску на все и всех: природа цепенела в молчании, встревоженные чибисы, где-то плакали и жаловались на судьбу… и в торжестве красоты, в излишке счастья чувствуешь напряжение и тоску, как- будто степь сознает, что она одинока, что богатства и вдохновение ее гибнут даром для мира, никем не воспетые и никому не нужные, и сквозь радостный гул слышишь ее тоскливый безнадежный призыв: певца! певца! (Т.6.С.96).

Какие бы картины не проходили бы перед глазами Егорушки, любая из них навевает тоску на юного героя, состояние природы передается и ему. А ведь это первая большая дорога в его жизни. Ему должно быть все интересно. Но стоит его мыслям, взгляду, соприкоснуться С природой, как и его начинает одолевать то же состояние. ... Однообразная трескотня убаюкивает, как колыбельная песня: едешь и чувствуешь, что засыпаешь, но вот откуда-то доносится отрывистый, тревожный крик не уснувшей птицы или раздается неопределенный звук, похожий на чей-то голос, вроде удивленного а-а, и дремота опускает веки. А то, бывало, едешь мимо балочки , где есть кусты и слышишь, как птица, которую степняки зовут сплюком кому-то кричит: Сплю! Сплю! Сплю!, а другая хохочет или заливается истерическим плачем - это сова. Для кого они кричат и кто их слушает на этой равнине - бог их знает, но в крике их много грусти и жалобы … (T.6.C.I20).

Помимо включения в текст слов «тоска», «грусть», «скука», Чехов для создания соответствующей картины использует повторы, придавая тем самым окраску бесконечности степи и всему, что ее окружает Опять тянется выжженная равнина, загорелые холмы, знойное небо, опять носится над землею коршун. Вдали, по-прежнему, машет крыльями мельница и все еще она похожа на маленького человечка, размахивающего руками. Надоело глядеть на нее, и кажется, что до нее никогда не доедешь, что она бежит от брички. (T.6.C.I20).

Б.Мейлах писал о новых необычайно динамичных средствах воссоздания в Степи модели мира: Эти средства во многом эквиваленты музыке с ее способностью сопряженности контрастных мотивов, к ритмическому разнообразию и быстрой смене эмоциональных состояний, а с другой стороны, эквивалентны живописи, позволявшей путем воспроизведения пространственных представлений сложной световой гаммы углублять понимание связи внутреннего мира человеческой души и мира внешнего (T.6.C.II8).

В повести Степь фабула выполняет минимальную функцию. Она начинается словом выехали и завершается словом приехали, четко обозначаются границы сюжета передвижения через способ художественной реализации мотива дороги. Дорога как художественное время - пространство содержательно заполнено внешним образом: наблюдением путника, его впечатлениями от встреченного в пути. Дорога в повести является символом жизненной дороги-горушки, И в начале своего пути он не знает еще - куда она его приведет. Между тем, перед глазами ехавших расстилалась уже широкая бесконечная равнина, перехваченная цепью холмов. И снясь и выглядывая друг из-за друга, эти холмы сливаются в возвышенность, которая тянется вправо от дороги до самого горизонта и исчезает в лиловой дали; едешь-едешь и никак не разберешь, где она начинается, где кончается ...(Т.6. C.I26).

В спокойной и вроде бы неподвижной застывшей музыке природы постепенно все более динамично слышатся тревожные, неспокойные нотки. Нарастает ощущение какого-то внутреннего волнения в ней. ... Но вот, наконец, когда солнце стало спускаться к западу, степь, холмы и воздух не выдержали гнета и, истощивши терпение, измучившись попытались сбросить с себя иго. Из-за холмов неожиданно показалось пепельно-серое кудрявое облако. Оно переглянулось со степью - я, мол, готово – и нахмурилось.

Вдруг в стоячем воздухе что-то порвалось, сильно рванул ветер и с шумом, со свистом закружился по степи. Тотчас же трава и прошлогодний бурьян подняли ропот, на дороге спирально закружилась пыль, побежала по степи, и увлекая за собой солому, стрекоз и перья, черным, вертящимся столбом поднялась к нему и затуманил солнце. По степи, вдоль и поперек, спотыкаясь и прыгая, побежали перекати-поле, а одно из них попало в вихрь, завертелось, как птица, полетело к небу и, обратившись там в черную точку, исчезло из виду. 3а ним понеслось другое, потом третье, и Егорушка видел, как два перекати-поля столкнулись в голубой вышине, вцепившись друг в друга, как на поединке ... (Т.б. С.125). Как-будто все в природе обещает перемены. Еще бы, кажется, небольшое, усилие, одна потуга, и степь взяла бы верх. Но невидимая гнетущая сила мало-помалу сковала ветер и воздух, уложила пыль, и опять, как-будто ничего не было, наступила тишина. Облако спряталось, загорелые холмы нахмурились, воздух покорно застыл (Т.б. С. 12б).

Все затаилось в ожидании Природа настороже и боится шевельнуться. И если одни птицы кричат Сплю! Сплю!, то в гуле других слышится тоскливый, безнадежный призыв: Певца! Певца! . Именно в волнении степи, безнадежном призыве чувствуется время эпохи и состояние общества, которое ограничивалось лишь риторическими вопросами: 3ачем?, В чем счастье?, Есть ли оно? И в этих двух словах тоскливый и безнадежный Чехов - мастер слова четко определил атмосферу, царившую в определенных кругах конца XIX века. Но не исчерпывающее в контексте эпохи значение безысходности, а несущее осознание этой тоски, безнадежность - доведенная до своей противоположности предгрозового состояния.

И, конечно, в целом - это ощущение, настроение кризисности России, России, которая готова, но еще не может сбросить иго гнета. Невольно, говоря о чеховском призыве: Певца! Певца! сравниваешь его с Горьковским призывом Песня о Буревестнике Буря! Пусть сильнее грянет буря! Призыв в Песне о Буревестнике - это уже отклик на другой исторический ход событий Чехов рисует картину, предшествующую бурному времени перемен в обществе.

Интеллигенция «спит», еще не способная повести за собой народ, изнемогающий от скуки - тоски, бездуховной покорности, серости и монотонности. Но уже новый, еще молодой слой передовой молодежи, в котором вполне возможно окажется и наш Егорушка, видит весь ужас мужицкого бытия. Егорушка поглядел на них и подумал: Как скучно и неудобно быть мужиком! Характерно, что эта мысль сделана мальчиком самостоятельно из наблюдений и рассказов мужиков. Пока ели, шел общий разговор. Из этого разговора Егорушка понял, что у всех его новых знакомых, несмотря на разницу лет и характеров, было одно общее, делавшее их похожими друг на друга: все они были люди с прекрасным прошлым и с очень настоящим; о своем прошлом они, все до одного, говорили с восторгом, к настоящему же относились почти с презрением: русский человек любит вспоминать, но не любит жить. (Т.6.С.I20).

Постепенно напряжение, летающее в воздухе, достигает кульминации: ... Страшная туча надвигалась не спеша, сплошной массой; на ее краю висели большие, черные лохмотья ... Этот оборванный, разлохмаченный вид тучи придавал ей какое-то пьяное, озорническое выражение. Явственно и неглухо проворчал гром. (Т.б.C.I20). И опять мир внешний у А.П.Чехова перекликается с миром внутренним. - Скучно мне! - донесся с передних возов крик Дымова, и по голосу его уже можно было судить, что он уже начинал злиться, - Скучно! (Т .6.С.80). Крик отчаяния, связанный с безысходностью, с бездействием стал ответом на изменение в природе. Стоило немного сменить окружающие картины, достигнуть апогея волнения в природе, как жажда перемен послышалась в крике русского мужика : Скучно!. Все истомилось в ожидании воздух, и степь, и человек!

Вроде бы все просило дождя и все его ждали, но почему же он так испугал молодого пана? Не в этом ли смысл подтекста, заключенный в повести. Не боязнь ли изменений пугает людей, усыпляет все, приводит их самих в безысходности и заставляет народ изнемогать от тоски. Не зря еще долго Егорушку преследует образ Дымова: Чувствуя тошноту и тяжесть во всем теле, он напрягал силы, чтобы отогнать от себя эти образы.

Но едва они исчезали, как на Егорушку снова набрасывался озорник Дымов с красными глазами и с поднятыми кулаками, или слышалось, как он тосковал: Скучно мне! В таких, как Дымов, заключается реальная сила и мощь русского народа, несущая с собой ветер перемен: Что-то необыкновенно широкое, размашистое и богатырское тянулось по степи вместо дороги; то была серая полоса, хорошо выезженная и покрытая пылью, как все дороги ... Своим простором она возбудила в Егорушке недоумение и навела его на сказочные мысли. Кто по ней ездил? Кому нужен такой простор? Непонятно и странно.

Можно в самом деле подумать, что на Руси еще не перевелись громадные, широко шагающие люди вроде Ильи Муромца и Соловья Разбойника и что еще не вымерли богатырские кони. Егорушка, взглянув на дорогу, вообразил штук шесть высоких, рядом скачущих колесниц, вроде тех, которые он видывал на рисунках священной истории; заложены эти колесницы в шестерки диких, бешеных лошадей и своими высокими колесами поднимают до неба облака пыли, а лошадьми правят люди, какие могут сниться или вырастать в сказочных мыслях.

И как бы эти фигуры были к лицу в степи и дороге если бы они существовали (Т.б. С.90).

После желания Егорушки видеть таких людей на дорогах жизни происходит первое знакомство с Дымовым, и с первой встречи он не понимает, и не может понять, что это и есть Илья Муромец и Соловей Разбойник, в которых он мечтал встретить на своем пути, на своей жизненной дороге. Это непонимание интеллигенцией мужика, невидение в нем своего друга и помощника заставляют страдать его и не находить своего места в жизни.

Жажда действий в Дымове заставляет делать его глупые, необузданные поступки, с помощью которых он хочет развеяться, забыться в этом скучном мире.

Через образ Дымова открывается Чехов - с его тоской, с его подлинным драматизмом, с его глубинным ощущением переломной эпохи. Невольно в описании Дымова находишь общее с Никитушкой Ломовым, с этим символом силы народной.

Трудно понять Егорушке Дымова …русый, с кудрявой головой без шапки и с расстегнутой на груди рубахой, Дымов казался красивым и необыкновенно сильным; в каждом его движении виден был озорник и силач, знающий себе цену.

Он поводил плечами, подбоченивался, говорил и смеялся громче всех и имел такой вид, как-будто собирался поднять одной рукой что-то очень тяжелое и удивить весь мир.

Его шальной, насмешливый взгляд скользил по обозу, по дороге и по небу, ни на чем не останавливался и, казалось, искал, кого бы убить от нечего делать и над чем бы посмеяться. По-видимому, он никого не боялся, ничем не стеснял себя, и, вероятно, совсем не интересовался мнением Егорушки ...

А Егорушка уж всей душой ненавидел его русую голову, чистое лицо и силу, с отвращением и страхом слушал его смех и придумывал, какое бы бранное слово сказать в отместку (Т. б. С. 72) .

Сначала в душе мальчика появилась ненависть к этому человеку, затем в его груди тяжело заворочалась злоба против озорника, а после сцены с Емельяном Егорушка, давно уже ненавидевший Дымова, почувствовал, как в воздухе вдруг стало невыносимо душно, как огонь от костра горячо жег лицо; ему захотелось скорее бежать к обозу в потемки, но злые, скучающие глаза озорника тянули к себе. Страстно желая сказать что-нибудь в высшей степени обидное, он шагнул к Дымову и проговорил задыхаясь: Ты хуже всех! Я тебя терпеть не могу! ... Егорушка почувствовал, что дышать уже нечем: он - никогда с ним этого не было раньше, вдруг затрясся всем телом, затопал ногами и закричал пронзительным голосом: Бейте его! Бейте его!. (Т.б. С.7З).

После вызова мальчика Чехов раскрывает полностью характер Дымова. Лицо было бледным, утомлено и серьезно, но уже не выражало злобу. Ера! - сказал он тихо. - На, бей!. Егорушка с удивлением посмотрел на него. В это время сверкнула молния: Ничего, бей! - повторил Дымов. И не дожидаясь, когда Егорушка будет бить его или говорить о нем; он спрыгнул вниз и сказал: Скучно мне! Потом, переваливаясь с ноги на ногу, двигая лопатками, он лениво поплелся вдоль обоза, и не то плачущим, не то досадующим голосом повторил: Скучно мне! Господи! А ты не обижайся, Емеля, - сказал он, проходя мимо Емельяна. Жизнь наша, пропащая, лютая. (Т.б. C.8I).

Не от злости своей обижает Дымов товарищей, убивает ужа - это уже следствие, - а от скуки, от жизни пропащей. Если рассматривать Егорушку как зародыш нового слоя русского общества, отличный от таких как Варламов и Драницкая, ведь не зря Чехов писал Гpигоровичу, что его Егорушка, попав в будущем в Питер или Москву, кончит непременно плохим, имея в виду революционный путь героя, то следует глубже рассматривать отношения между Егорушкой и Дымовым как столкновение и понимание двух социальных классов общества.

И опять природа взаимодействует с людьми. Чехов не зря рисует резкое изменение в погоде после разрешения конфликта между Егорушкой и Дымовым.

Явственно и неглухо проворчал гром. Егорушка перекрестился и стал быстро надевать пальто. Скучно мне! - донесся с передних возов крик Дымова, - и по голосу его можно было судить, что он уже опять начинал злиться. - Скучно мне! Вдруг рванул ветер ... , встрепенувшись рогожа рванула во все стороны и затюкала по лицу Егорушки во все стороны. Ветер со свистом понесся по степи, беспорядочно закружился и поднял с травою такой шум, что из-за него не было слышно ни грома, ни скрипа колес.

Лунный свет затуманился, стал как - будто грязнее, звезды еще больше нахмурились, и видно было, как по краю дороги спешили куда-то назад облако пыли и их тени. Теперь, по всей вероятности, вихри кружась и увлекая с земли пыль, сухую траву и перья, поднимались под самое небо; вероятно, около самой черной тучи летали перекати-поле и как, должно быть, им было страшно! Но сквозь пыль, залеплявшую глаза, не было видно ничего, кроме блеска молний; (Т.6. С.101).

Мотив ожидания в повести постепенно перерастает в жажду перемен, через которые каждый человек найдет свое счастье. Драматична судьба людей, которых рисует Чехов. Труд возчиков тяжел и однообразен. И в личном плане все эти люди - обездоленные, неудовлетворенные, тоскующие: Вася когда-то служил на спичечной фабрике, где был нездоровый воздух, что оставило свой след на его здоровье: Отчего это у тебя подбородок распух?- Болит! Я, паничек, на спичечной фабрике работал ... Доктор сказывал, что от этого самого у меня и челюсть пухнет ... А кроме меня, еще у троих ребят челюсть раздуло, а у одного так совсем сгнила; Емельян говорил, что прежде он служил в луганском заводе певчим, имел замечательный голос и отлично читал ноты. Теперь же он обратился в мужика и кормится милостями брата, который посылает ее со своими лошадями и берет себе за это половину заработка ... ; у Пантелея сгорели жена и дети. (Т.6. С. 102) .

Сквозь биографию мужиков вырисовывается картина жизни России. Везде мужику плохо. В любом уголке страны есть обездоленные и несчастные люди, одинокие в своей боли. Тема одиночества раскрывает философскую проблему бытия человека. В повести Степь,перекликаясь с судьбами героев, она принимает социальную окраску несмотря на поэтизированность рассуждений Егорушки.

Когда долго, не отрывая глаз смотришь на глубокое небо то почему-то мысли и душа сливаются в сознание одиночества. Начинаешь чувствовать себя непоправимо одиноким. И все то, что считал раньше близким и родным, становится бесконечно далеким и не имеющим цены. Звезды, глядящие с неба уже тысячи лет, само непонятное небо, мгла равнодушные к короткой жизни человека когда остаешься с ними с глазу на глаз, стараешься постигнуть смысл их жизни гнетут душу своим молчанием, приходит на мысль то одиночество, которое ждет каждого из нас в могиле, и сущность представляется отчаянной ужасной ... (Т.6.С.103).

Страшно то, что мужики привыкли к этой ужасной жизни, примирившись со своей судьбой: теперь Егорушка все принимал за чистую монету, верил каждому слову, впоследствии же ему казалось странным, что человек, изъездивший на своем веку всю Россию, видевший и знавший многое, человек, у которого сгорели жена и дети, обесценивал свою богатую жизнь до того, что всякий раз, сидя у костра или молчал или же говорил о том, чего не было. (Т. 6. С. 103).

Но и Пантелей, и другие мужики - все хотят счастья, ведь это естественное желание каждого человека. Когда во время привала на их ночной костер набрел ошалевший от счастья человек, это стало очевидным.

При виде счастливого человека, - пишет Чехов, - всем стало скучно и захотелось тоже счастья. (Т.6. C.I03).

Глава 2. - Счастье: от тональности монотонности и бездуховности к мотиву другой жизни через тему пастух-овцы-природа; параллeли со степью

О счастье думают и рассуждают мужики в рассказах Счастье и Свирель. Рассказ Счастье был воспринят современниками как и повесть «Степь» - лишь как красивое, лирическое произведение. Алексей Павлович Чехов писал брату: Ну, друже, наделал ты шуму своим последним степным субботником. Вещица - прелесть. Хвалят тебя за то, что в рассказе нет темы. А тем не менее производит сильное впечатление ... (T.12.С.102). Антон Павлович отвечал брату в шутливом тоне: Степной субботник мне самому симпатичен именно своею темою, которую вы, болваны, не находите. (Т.12.С.102). Некоторые исследователи идут к теме проблем от названия рассказа, пытаясь определить пути поиска счастья.

Наша цель - выявить причины безысходности русского мужика в естественном желании найти счастье.

Есть ли счастье на земле? - рассуждает старик. Счастье есть на свете, но оно зарыто глубоко в земле, подобно таинственным кладам в степи, никто не знает, как подступиться к счастью (Т.5.С.110). Настроение задумчивой светлой печали окрашивают рассказ. Есть счастье, а что с него толку, если оно в земле зарыто? Так и пропадет добро задаром, без всякой пользы. А ведь счастья много, так много, парень, что его на всю бы округу хватило, да не видит его ни одна душа. Дождутся люди, что его паны выроют или казна отберет. Берут их завидки на мужицкое счастье. Казна тоже себе на уме. В законе так писано, что ежели который тот мужик, который найдет клад, то чтоб к начальству его представить. Ну, это, погоди - не дождешься! Есть квас да не про вас. (Т.5. C.112).

Незаметно для себя старик разделяет человеческое счастье на мужицкое и господское и почти приходит к выявлению причины отсутствия мужицкого счастья: Паны мешают. (Т.5. C.112).

Но тут же уходит в простоватую мечтательность. Вековая мужицкая вера в то, что счастья хватило бы на всех, если бы не господа, что счастье должно быть на земле для всех - находит глубокое лирическое выражение в рассказе, равно как и упорство и безнадежность крестьянских поисков счастья.

На своем веку я, признаться, раз десять искал счастье. На настоящих местах искал, да, знать, попадал все на заговоренные клады. И отец мой искал, и брат искал - ни шута не находили, так и умерли без счастья (Т.5. C.112). Откуда такая несокрушимая вера мужика в счастье, которого ни он, ни его родные не видели, да и не увидят, наверное, никогда. Объездчик очнулся от мысли и встряхнул головой ... - Да, - сказал он, - близок локоть, - да не укусишь.… Есть счастье, да нет ума его искать. Да, так и умрешь, не повидавши счастья, какое оно такое есть ... - сказал он с расстановкой ... - кто помоложе может, и дождется, а нам уж и думать пора бросить. (Т.5. C.113).

Сама природа равнодушна к надеждам мужика. Она как бы замерла и в ней не найти спасения человеку. В синеватой дали, где последний видимый холм сливался с туманом, ничто не шевелилось; сторожевые и могильные курганы, которые там и сям высились над горизонтом и безграничной степью, глядели сурово и мертво. В их неподвижности и беззвучии чувствовались вина и полное равнодушие к человеку: пройдет еще тысяча лет, умрут миллиарды людей, а они все еще будут стоять, как стояли, ни мало не сожалея об умерших, не интересуясь живыми, и ни одна душа не будет знать, зачем они стоят и какую степную тайну прячут под собой (Т . 5. C.113).

Природа спит и никак не реагирует на счастье одного человека. Так и в повести Степь при виде счастливого человека сначала все слушают с интересом, а затем всем становится еще более тоскливо.

…Все задумались. Дымов поднялся, тихо прошелся около костра и, по походке, по движению его лопаток, было видно, что он томился и скучал. Он постоял, поглядел на Константина и сел. (Т.6. С. 113).

Чувство беспокойства овладело Дымовым. По всей видимости, ему захотелось тоже быть счастливым, что-то делать для этого, но он не знал что, и, видно, задумавшись о своей жизни, О своем возможном действенном счастье, весельчак Дымов подпер щеку рукой и тихо запел какую-то жалобную песню. Всем захотелось быть счастливыми, вернуть хоть на мгновенье былое счастье. Емельян, некогда певший в церковном хоре, встрепенулся, задвигал локтями и зашевелил пальцами. - Братцы! - сказал он умоляюще. - Давайте споем чтонибудь божественное! Слезы выступили у него на глазах. Братцы! - повторял он, прижимая руку к сердцу. Давайте споем что-нибудь божественное!

... Все отказались, тогда Емельян запел сам. Он замахал обеими руками, закивал головой, открыл рот, но из горла его вырвалось одно только сиплое, беззвучное дыхание. Он пел руками, головой, глазами и даже шишкой, пел страстно и с болью, и чем сильнее напрягал грудь, чтобы вырвать из нее хоть одну ноту, тем беззвучнее становилось ее дыхание …»(Т.5. C.114.)

Каждый по-своему хочет быть счастлив, а жизнь диктует свое. Костер уже потухал. Свет уже не мелькал, а красное пятно сузилось, потускнело ... Чем скорее догорал огонь, тем виднее становилась лунная ночь. Теперь уже видно было дорогу во всю ее ширь, тюки, оглобли, жевавших лошадей; на той стороне неясно вырисовывался другой крест ... (Т.5. С.114).

Ничего не остается мужикам, как только слушать о чужом счастье. ... И он скоро исчез во мгле, и долго было слышно, как шагал он туда, где светился огонек, чтобы поведать чужим людям о своем счастье, И рассказ о кладах: Пантелей рассказал еще кое-что, и во всех его рассказах одинаково играли роль длинные ножики и одинаково чувствовался вымысел.

Слышал ли он эти рассказы от кого-нибудь другого или сам сочинил их в далеком прошлом и потом, когда память ослабела, перемешал пережитое с вымыслом и перестал уметь отличать одно от другого? Все может быть, но страшно одно, что теперь и во всю дорогу он, когда приходилось рассказывать, отдавал явное предпочтение вымыслам и никогда не говорил о том, что было пережито. (Т.6. C.113).

В рассказе Счастье старик и объездчик тоже мечтают о счастье, а в разговоре сквозит печаль и безысходность. Их мечты наивны и бессмысленны. О счастье тоскуют не только герои рассказа, но и природа. Как тосклива и однообразна природа, окружающая их, как безотрадно внутреннее настроение paccказа - что, мы именуем подтекстом.

Кажется, что все потеряло смысл: Проснувшиеся грачи, молча в одиночку летали над землей. Ни в ленивом полете этих долговечных птиц, ни в утре, которое повторяется аккуратно каждые сутки, ни в безграничности степи - ни в чем не видно было смысла. Объездчик усмехнулся и сказал: Экая ширь, господи помилуй! Пойди-ка найди счастье! (Т.5. С. 114).

Даже мальчик Егорушка (Степь), глядя на ширь, задумывается о смысле и сути жизни. « … Когда долго, не отрывая глаз, смотришь на глубокое небо, то почему-то мысли и душа сливаются в сознание одиночества. Начинаешь чувствовать себя непоправимо одиноким, и все то, что считал близким и родным, становится бесконечно далеким и не имеющим цены. Звезды, глядящие с неба уже тысячи лет, само непонятное небо и мгла, равнодушные к короткой жизни человека, когда остаешься с ними с глазу на глаз и стараешься постигнуть их смысл, гнетут душу своим молчанием; приходит на мысль то одиночество, которое ждет каждого из нас в могиле, и сущность жизни представляется отчаянной, ужасной.»

Много художественных мыслей пронизывают тексты, нечетко обозначенные, но явно намеченные мысли, нередко ощущаемые, как состояние, настроение, догадки.

Интересно отношение Чехова к героям. В нем проявился чеховский скептицизм - и ирония, боль, и беспощадность трезвого реализма, сочувствие, холодность со стороны и дрожь изнутри. Очень сложно переплетается и тема овец и человеко-пастухов. В начале появляется вроде бы очеловечивание овец, а далее прямо в тексте проводится параллель между ними. Сотня овец вздрогнула и в каком-то непонятном, животном ужасе бросилась в сторону ... (Т.5. C.114). Здесь проводится параллель между мыслями Саньки и овец, они одинаково длительные и тягучие.

А чуть выше Чехов вроде бы продолжает лирическую тему счастья, но при этом как мастер короткого рассказа, в каждой строчке которого заключается смысл, повествует: … Оба стояли как столбы, не шевелясь, глядя в землю и думая. (т. 5. С. 110) .

Введение сравнения оба, думали дает вариант столбы думали ... и далее: ... Старик и Санька со своими ярлыгами стояли у противоположных краев отары, стояли не шевелясь, как факиры на молитве, и сосредоточенно думали. Они уже не замечали друг друга. И каждый из них жил своей собственной жизнью. Овцы тоже думали ... (Т.5. C.115).

В этом горькая ирония автора. С одной стороны - поэтичность, красота степи, ночи, счастье и их описание, а с другой - забитость, покорность, пассивность того же мужика.

С горькой симпатией описывает в повести Степь Чехов Дениску, Емельяна, Васю: ... Дениске было уже около 20 лет, служил он в кучерах и собирался жениться, но не перестал еще быть маленьким. Он очень любил пускать змей, гонять голубей, играть в бабки, бегать вдогонку, и всегда вмешивался в детские игры и ссоры... Всякому взрослому при виде искреннего увлечения, с каким он резвился в обществе малолетков, трудно было удержаться, чтобы не проговорить: Этакая дубина!; не лучше портрет Кирюхи: Кирюха хохотал и наслаждался, но выражение лица у него было как и на суше: глупое, ошеломленное, как - будто кто незаметно подкрался к нему сзади и хватил его обухом по голове не уступает ему Васька: Пухлый подбородок Васи, его тусклые глаза, необыкновенно острое зрение, рыбий хвостик во рту и ласковость, с которой он жевал пескаря, делали похожим его на животное. (Т.6. C.115).

Не жалеет редких красок Чехов и в описании отца Христофора и Кузьмичева, но если простой мужик всегда откровенен в своих мыслях и действиях, то Кузьмичев и отец Христофор, относящиеся уже к другому социальному классу, жаждущие быть похожими на всесильного Варламова, кажутся не менее глупыми в своих потугах быть умнее на вид: ... И, думая, что оба они сказали нечто убедительное и веское, Кузьмичев и отец Христофор сделали серьезные лица и одновременно кашлянули … Или … Отец Христофор и Кузьмичев молчали. С лица дяди мало-помалу сошло благодушие и осталась только одна деловая сухость, а бритому, тощему лицу в особенности, когда оно в очках, когда нос и виски покрыты пылью, эта сухость придает неумолимое инквизиторское выражение. Отец же Христофор не переставал удивленно глядеть на мир божий и улыбаться.

Молча он,думал о чем-то хорошем, веселом, и добрая, благодушная улыбка застыла на его лице. Казалось, что и хорошев, веселая мысль застыла в его мозгу от жары (Т.5. C.115).

Чехов с помощью художественных средств описывает лицо отдельно, как бы подчеркивая отдельное его существование, независимое от мысли и ума: Лицо дяди по-прежнему выражало деловую сухость, ... и теперь, судя по его лицу, ему снились, должно быть, преосвященный Христофор, латинский диспут, его попадья, пышки со сметаной и все такое, что не могло сниться Кузьмичеву (Т.б. C.115).

Каждая личность - это продукт общества. Общество воспитывает человека. Владимир Соловьев дал глубокую оценку состоянию общества конца девятнадцатого века. В настоящее время, при искусственном возбуждении в русском обществе глубоко эгоистических инстинктов и стремлений, а также вследствие некоторых особых исторических условий, духовное развитие России задержано и глубоко извращено, национальная жизнь находится в подавленном болезненном состоянии и требует коренного исцеления. В желании найти свое счастье, народ ищет исцеления.

Читая рассказ Счастье, приходишь к выводу, что чем больше мужик рассуждает о счастье, тем несчастнее он кажется. Отчего же так? Что виной этому?

Чехов очень осторожно подходит к ответу на поставленные вопросы. Краски рассказов вначале тусклые: Серая заря, сонный, застывший воздух. Но в конце Счастья, говоря о восходе солнца, автор не зря указывает на существование другой жизни: «Солнце еще не взошло, но уже были видны все курганы и далекая, похожая на облако Саур-Мышка с острoконечной верхушкой. Если взобраться на эту Могилу, то с нее видна равнина, такая ровная и безграничная как небо, видны барские усадьбы, хутора немцев, молокан, деревни, а дальнозоркий калмык увидит даже город и поезда железных дорог.

Только отсюда и видно, что на этом свете, кроме молчаливой степи и вековых курганов есть другая жизнь, которой нет дела до закрытого счастья и овечих мыслей (Т.б C.114).

Замечательно то, что с восходом солнца, становится видна другая жизнь. И только в той, другой жизни мужик обретет счастье, и солнце будущего будет светить радостно и вечно.

Очень сложно, на наш взгляд, в этом рассказе представлена позиция авторaч и тема - мужики в системе гуманистических взглядов писателя.

С одной стороны, тема счастья в характере самого мужика предстает как тема мечты абстрактной, наджизненной, на уровне, можно сказать, мифологического сознания.

В поисках счастья ранее, в теме счастья мужик-господин, нити классового противопоставления, несомненно, имеются (вспомним Кому на Руси жить хорошо? Некрасова).

Мужик здесь сближается с природой-сонной, безжизненной, застывшей, и даже скорее сближается не с миром растений, а животных, и приближается, снижаясь до него. Но это второй слой прочтения. Природа у Чехова оживает, соки в ней, идущие от земли, движутся к стеблям, солнцу. Природа живет. Вводится образ объездчика, который не все говорит вслух, что знает, его недоговоренность, отдельные реплики многозначительны.

И последняя символическая картина солнца и слово о счастье, принадлежащие автору, скорее говорят о его незнании, как прийти в эту другую жизнь всем.

Может быть, безвыходность, горечь рассказа надо связывать нe только первобытно дремлющим состоянием народа, а именно с осознанием беспомощности другого социального слоя населения России - интеллигенции, той, что не обрела глубокой связи с народной жизнью.

Вот как отзывается о господах в рассказе Свирель (написанном в том же 1887 году), пастух: Нечего греха таить, плошаем из года в год. Ежели теперича в рассуждении господ, то те пуще мужика ослабли. Нынешний барин все превзошел, такое знает, чего бы и знать не надо, а что толку? Поглядеть на него так жалость будет ... Худенький, мозглявенький, словно венгерец или француз, ни важности в ,нем, ни вида - одно только название, что барин. Нет у него, сердечного, ни места, ни дела, и не разберешь, что ему надо. Али оно с удочкой сидит и рыбку ловит … , али против мужиков топчется и разные слова говорит: так и живет пустяком, и нет того в уме, чтобы к настоящему делу ... (Т. 5. С. 115) .

Не в беспомощности ли интеллигенции кроется несчастье народа и самой матушки-природы, о которых так сокрушаются пастух Миллитон (Свирель) «и народ вроде лучше стал - умнее, да силы в нем нет, - сожалеет старый пастух. Нигде порядка нет, ни в небе, ни на земле, ни в обществе. И жить стало хуже, дед. Совсем невмоготу жить. Неурожаи, бедность … падежи то и дело, болезни ... Одолела нужда

Старик отнял от губ свирель …сказал: « Жалко, братушка! И, боже, как жалко!Земля, лес, небо … тварь всякая - все ведь сотворено, приспособлено, во всем умственность есть. Пропадает все ни за грош. А пуще всего людей жалко». (Т.5. С. 116).

Если в повести Степь и в рассказе Счастье природа отражает состояние человека, то рассказ Свирель - как бы сложен из звуковых гамм.

Он начинается и заканчивается мелодией свирели, отвечающей состоянию природы и человека.

Самые высокие тоскливые ноты, которые держали и обрывались, казалось, неутешно плакали, точно свирель, почему-то напоминали туман, унылые деревья, серое небо. Такая музыка казалась к лицу и погоде, и старику, и его речам (Т.5. C.116).

Также можно провести параллель между звуками свирели и разговорами между Миллитоном и пастухом. Они одинаково бессвязны и тоскливы.

Миллитон плелся к реке и слушал, как позади него мало-помалу замирали звуки свирели, а когда самая высокая нотка свирели пронеслась протяжно в воздухе и задрожала, как голос плачущего человека, ему стало чрезвычайно горько и обидно за непорядок, который замечался в природе (Т.5.C.116).

Нет счастья и у Миллитона с пастухом. Но они только сокрушаются, им горько и обидно, дальше этого они не идут, то есть нисколько не пытаются, да и не могут выявить причину всех горестей.

Куда им, темным и забитым, если господа, по словам пастуха, пуще мужика ослабли. Нет ли в этом вины общества перед счастьем мужика, народа, деревни?

В Свирели уже громче и сильнее слышен призыв - определить активную роль интеллигенции. Если в рассказах Свирель и Счастье чувствуется через рассуждения мужиков беспомощность господ, то в повести Степь раскрывается другая сторона этого социального слоя - равнодушие сильного к слабому, в этом заключена вся жестокость и несправедливость общественных отношений между господином и простым мужиком

Вот каким предстал перед Егорушкой легендарный Варламов которого все ищут, который всегда кружится и имеет денег гораздо больше, чем графиня Драницкая: Варламов был уже стар. Лицо его с небольшой серой бородкой, простое, русское, загорелое лицо было красно, мокра от росы и покрыто синими жилочками; оно выражало такую же деловую сухость, как лицо Ивана Ивановича, тот же деловой фанатизм.

Но все-таки какая разница чувствовалась между ним и Иваном Ивановичем! У дяди Кузьмичева рядом с деловой сухостью всегда были на лице забота и страх, что он не найдет Варламова, опоздает, пропустит хорошую сцену; ничего подобного, свойственного людям маленьким и зависимым, не было заметно ни на лице, ни в фигуре Варламава. Этот человек ни сам создавал цены, никого не искал и ни от кого не зависел; как ни заурядна была его наружность, но во всем, даже в манере держать нагайку, чувствовалось сознание силы и привычная власть над -степью. (Т 6. С. 120).

Варламов - хозяин земли, хозяин в этой жизни, а народ в смирении встречает его, он привык (народ) быть покорным: Беседа Варламова с верховым и взмах нагайкой, по-видимому, произвели на весь обоз удручающее впечатление. У всех были серьезные лица. Верховой, обескураженный гневом сильного человека без шапки, опустив поводья, стоял у переднего воза, молчал и как-будто не верил, что для него так худо начался день.

- Крутой старик ... - бормотал Пантелей. - Беда, какой крутой; А ничего, хороший человек ... не обидит задаром ... Ничего ... (Т.6. С. 112).

Мужик примирился с властью над ним. Некому его освободить от постоянного чувства кабалы. Он не понимает, что Варламов такой же человек, как и он. Не зря Чехов, описывая его внешность, подчеркивает заурядность лица Варламова.

Как бы оберегая Егорушку от бед, отец Христофор, всегда восхищавшийся Варламовым, дает мальчику совет, невольно указывая на главную черту ненависти дымовых к господам: Ежели ты выйдешь в ученье и, не дай бог, станешь тяготиться и пренебрегать людьми по той причине, что они глупее тебя, то горе, горе тебе! ...

Какая судьба ждет Егорушку, он еще не знает. Но не прошли для него бесследно встречи в начале жизненного пути. Они разные и пока во многом непонятные для его детской души, стали для него первыми учителями: Егорушка почувствовал, что с этими людьми для него исчезла навсегда как дым, все то, что до сих пор было пережито; он опустился в изнеможении на лавочку и горькими слезами приветствовал новую, неведомую жизнь, которая теперь начиналась для него ... Какова-то будет эта жизнь? (Т.6. C.122).

Возможно, что он окажется ближе по, духу таким, как Дымов, нежели Варламов, так как истинный хозяином земли является мужик, которому не хватает для обретения счастья на земле помощи более грамотного и должно быть идейно зрелого социального класса - интеллигенции.

Господа бездействуют- мужик сам найти не может счастья, довольствуясь односторонностью этого понятия в его небольших проявлениях, и поэтому народу ничего не остается, как примириться со своей участью, а наиболее ярким и сильным личностям из него в минуты непреодолимой тоски и жажды действий кричать: Скучно! Этот крик будоражит душу Егорушке, находя в ней своеобразный отклик, потрясая мальчика, заставляя его относиться к Дымову по-другому, пытаться понять этого человека. Он звучит как крик о помощи.

Но равнодушие людей делает его еще более страшным и несчастным. Не случайно в начале повести, описывая комнату, Чехов помещает в ней гравюру: На одной стене в серой деревянной раме висели какие-то правила с двуглавым орлом, а на другой, в такой же раме, какая-то гравюра с надписью: Равнодушие человеков. К чему человеки были равнодушны - понять было невозможно, так как гравюру сильно потускнела от времени и была щедро засижена мухами. (Т.6. С.20).

Несмотря на спокойное, вроде бы безрадостное повествование, А.П.Чехов, как в повести Степь, так и в рассказах Свирель и Счастье выступает как оптимист. И. Бунин вспоминал, что Чехов много раз старательно, твердо говорил, что бессмертие, жизнь после смерти, в какой бы то ни было форме, сущий вздор. Но потом несколько раз еще тверже говорил противоположное: Ни в коем случае не можем мы исчезнуть после смерти. Бессмертие - факт. (Цит. по I9).

Это своеобразная микромодель подхода Чехова к таким явлениям как смерть, - жизнь, бессмертие. Он как бы допускает возможность двух противоположных решений.

По свойствам своей личности, натуры, Чехов склонялся к вере в мировую гармонию, определяемую высшей волей, хотел в нее поверить. Но честность и трезвость его как мыслителя и художника была такова, что он не мог закрыть глаза на дисгармонию окружающей действительности.

Мир представал в его восприятии и изображении как после движения и столкновения противостоящих сил, и именно в этом прежде всего он видел его сложность, непостигаемую до конца человеческим разумом. Он жаждет единства, гармонии - и трезво осознает ее непостижимость, во всяком случае, в современных ему условиях. Мечта и мысль Чехова были обращены к человеку подвижнического труда.

Художественное видение Чехова было направлено, прежде всего, на индивидуальность со всем ее багажом, - не только типическим, но и второстепенным, случайным: и то и другое для него достойно воплощения. Чехову недостаточно показать человека в кругу его мыслей, идей, верований, изобразить героя в индивидуальных чертах физического облика. Такой индивидуальности ему мало. Ему надобно запечатлеть особого всякого человека в приходящих, мимолетных внешних и внутренних состояниях, присущих только этому человеку сейчас и в таком виде неповторимых ни в ком, нигде, никогда.

Индивидуальное сращено со всеми мелочами этой минуты, этого человека, и внимательность чеховской индивидуализации, иногда кажется, дошла до предела в своем интересе к самым пустячным, ничтожным привычкам, жестам, движениям .... Все это утверждает ценность каждого человека не только как духовного феномена, но и как личности, со всем частным, что есть в ней - ту ценность, которая была осознана обществом только значительно позже. Как бытие в целом у Чехова - царство индивидуальных форм, так и часть - герой - прежде всего индивидуальность, со всем единственным в своем роде сочетанием черт, в этом качестве включенная в поток бытия.

Чехов был полон жизни и любви к ней. Леонид Андреев писал о Чехове: Но сам бог, раздающий праведникам жизни, не так понимает всю тонкость и красоту жизни, как этот скромный, пыльный, забытый грешник. (Цит. по 18).

Повесть Степь, которую некоторые исследователи провозглашают едва ли не детской повестью (впрочем, столетний читательский опыт не включил ее в детское чтение).

Традиция извлечения из произведений русской классической литературы детскихотрывков не коснулась чеховской повести: такие отрывки из нее извлечь просто невозможно - голос маленького героя постоянно сменяется, смешивается, замещается голосом авторавобрала в себя размышления Чехова над неразрешенными вопросами жизни, смерти, над глубоко для него личной проблемой одиночества.

К.Чуковский писал: По-моему, он был полон желания жизни, а не самой жизни. Оттого он остался до конца таким нежным, благородным и умным - настоящие обладатели жизни, как все законные мужья, плоски и грубы… Ему надлежало жениться на Дузе, а он повенчался с Книппер, его дача стояла ровно в двух кварталах от того места, где ему хотелось, чтобы она стояла.… На том свете он, вероятно, в аду - по какому-нибудь недоразумению; и притом не в страшном с огнями, а в каком-нибудь очень неприятном и сухом месте. (Цит. по 18.)

Заключение

1.А.П.Чехов - писатель; несомненно, отразивший значительные, существенные черты своего времени. Так он, совершенно определенно, частично увидел и осознал, частично ощутил и уловил в воздухе действительное предгрозовое состояние России в конце 19 века - невозможность дальше так жить - и воплотил эту вызревшую русскую проблему с каких-то видных ему высот и низин, но главное - изнутри, с характерными ощущениями, предощущениями, провалами и сверхвидением.

2.Произведения Чехова, на наш взгляд, - это литература поисковая и в этом смысле не только классически реалистическая, но и состоявшая в родстве с художественным сознанием эпохи.

3.А.П.Чехов - человек и писатель, тонко чувствующий сложное время, устремленный к иной, прежде всего свободной - освобождающей человека - жизни, видел кризисность состояния России и показал это состояние в особой манере, которую некоторые исследователи правомерно, на наш взгляд, называют импрессионистическим стилем (см. Литературный энциклопедический словарь. М.,1987).

4. Это связано с тем, что главная идея многих произведений Чехова вычитывается не только из собственно текста, его сюжетно-композиционной организации (тоже, кстати, непростой), но и связана с заложенной в произведении иной системой художественных соответствий, притяжений, связей, обозначенных далеко не четко, но явно системно и дающей эффект определенного настроения, определенной тональности, которая и является часто главной для раскрытия мысли автора во всей ее полноте. Мы называем это настроение подтекстом.

5. На наш взгляд, основное настроение рассматриваемых произведений Степь Счастье и Свирель - это тоска, монотонность, серость, бездуховность и одновременно неудовлетворенность и несогласие, заключенные в них. Это не тоска - безнадежность, а тоска-неудовлетворенность, состояние жизни России на грани предела, за которым один шаг и все рушится и Россия ощущается в бурной, новой, другой, жизни.

6. Во всех рассматриваемых текстах основная тональность одна и та же. Но достигается она по-разному. В Степи можно говорить о словесных совпадениях тоскливый, монотонный, серый, застывший - о природе и людях; с другой стороны, тема Степи, дороги, - грозы переходит в более общий философский социальный план - все хочет сбросить «иго гнета» - что совместно с системой образов реализует основную идею повести.

Это же единство - текст - подтекст органично и в Счастье. Настроение тоски и ее крайней разлитости в природе и людях реализуется через тему пастухи - овцы - природа.

ВСвирели добавляется тема «господ», а печаль, тоска, ее высокие пронзительные ноты значительно озвучиваются.

7. Анализ подтекста и взаимосвязи текст - подтекст оказывается, на наш взгляд, особенно плодотворным при исследовании всех трех текстов, как единого широкого поля: появляется возможность выявить общность лексических тем, эмоциональных мотивов, увидеть развитие и продолжение некоторых образных мыслей и тем в рассказах.

Так появилось основное настроение - тоска, монотонность, серость, застывшее, сонное (Степь, Счастье, Свирель); гроза - общее в природе и человеке и другая жизнь (Степь, Счастье); пронзительное одиночество и высокие, тоскливые звуки (Степь, Свирель)- все это теперь невозможно.

Список использованных источников и литературы

1. Берников Г. Заметки о поэтике прозы Чехова и его художественном методе // Звезда, 1986, №7

2. Головин В.В. Чехов. М., 1987.

3. Голубков В.В. Мастерство Чехова. М.,1971.

4. Дерман А.Б. О мастерстве Чехова. - М.,1959.

5. Добин Е. искусство детали.- Л., 1975.

6. Добин Е.С. Искусство детали. С-П., 1980.

7. Линков В.Я. Художественный мир прозы А.П.Чехова. М., 1982.

8. Мальгин А.А.Чехова. Повесть - хроника. М., 1977.

9. Меймех Б. Талант писателя и процессы творчества. М., 1970.

10. Михельсон В.А. А.П. Чехов-Краснодар, 1960.

11. Паперный З.С. А.П. Чехов. Очерк творчества. М., 1969.

12. Полоцкая Э.А А.П. Чехов. Движение художественной мысли. М., 1980

13. Пруцков Н. Чехов А.П. Л.,1968

14. Русакова Е. Мировая дума обывателя, №3, 1987.

15. Саланова Н.Л. Чехов – художник. М., 1976.

16. Сильман Т. Подтекст – это глубина текста. Вопросы литературы, №1, 1961

17. Соболевская Н.Н. Поэтика А.П. Чехова. – Новосибирск, 1983.

18. Фортунатов Н.М. Архитектоника чеховской новизны г., 1975.

19. Цилевич Л.М. Сюжет чеховского рассказа. Рига, 1976.

20. Чехов А.П. – великий художник: Сборник статей – Ростов, Гоапитиздат. 1960

21. Чехов А.П. Собрание сочинений в 12-ти томах. М.,1986.

22. Чудавок А.П. Мир Чехова. Возникновение и утверждение. – М., 1986.

23. Чудаков А.П. Чехов. М., 1987

24. Чуковский К. Современник. ЖЗЛ, М., 1962

Скачать архив с текстом документа