Жуковский
СОДЕРЖАНИЕ: Сопоставительный анализ баллад В.А. Жуковского «Людмила» и «Светлана». Данные две баллады – замечательный пример того, как различно можно представить один сюжет, оставляя, тем не менее, произведения взаимодополняющими, хотя они могут читаться и как самостоятельные. В обоих произведениях мотив мертвого жениха является основным, но несет различную смысловую нагрузку.Сопоставительный анализ баллад В.А. Жуковского
«Людмила» и «Светлана».
Данные две баллады – замечательный пример того, как различно можно представить один сюжет, оставляя, тем не менее, произведения взаимодополняющими, хотя они могут читаться и как самостоятельные. В обоих произведениях мотив мертвого жениха является основным, но несет различную смысловую нагрузку. На такой вывод наталкивает уже сама форма произведений, место этого сюжета в общей композиции: в Людмиле мертвый жених, увозящий девушку за собой в могилу – реальность, в Светлане – сон, не влияющий на действительность. Т.е. композиционно рассматриваемый сюжет в «Людмиле» - основной и единственный, в Светлане – примерно рассказ в рассказе, и рассматривать его в отрыве от всей баллады не следует. Но, тем не менее, даже если мы проследим образы только этой сюжетной линии, оставив «реальный» план «Светланы» и обратившись только ко сну героини, и сравним их с образами, появляющимися в «Людмиле» (с момента приезда жениха), то даже на уровне символов почувствуем различное настроение двух переводов одной немецкой баллады. И там, и там, казалось бы, обстановка не из приятных: «мрачный лес», ночь, престранное поведение жениха (в Людмиле он говорит загадками о своем «уединенном доме», в Светлане вообще «бледен и унылый»). Но в Светлане появляется «голубочек белый», классический символ чистоты, и читатель уже понимает, что участь Светланы не будет так печальна, как Людмилы. По роли «голубочка» в происходящем (лишает силы угрожающего девушке мертвеца) легко можно заключить о его противоположности силам тьмы, представленным в образе мертвеца, и о близости к богу, об ангельской его природе (ведь он появляется именно для спасения девушки, и он гораздо могущественнее мертвеца). Соответственно, Бог и вообще проблема божественной предопределенности играют не последнюю роль в балладах, но, если Светлана сталкивается с силами и света, и тьмы, причем сама она ближе к свету, то Людмила практически по доброй воле отдается во власть Дьяволу. К тьме (в Ад) Людмилу ведет непокорность, противопоставление себя Создателю (здесь я употребляю «Создатель» в прямом смысле – тот, кто создал мир, людей, и, естественно, распоряжается судьбами живущих, т.к. именно при таком раскладе абсолютно ясна бессмысленность требований). Бог в этой балладе (Людмила) не появляется, но его присутствие ощущается настолько, что можно даже обрисовать этот образ: во-первых, он, согласно христианской религии, «правосуден», а во-вторых, «зла не творит». Он в любом случае на стороне человека: Людмила сама выбирает себе путь: «Расступись, моя могила; гроб, откройся; полно жить», обосновывая свой выбор: «с милым вместе – всюду рай», и Бог идет ей навстречу – он милосерден и (хотя, возможно, здесь я слишком человек XX века) верит в людей. Перед нами переосмысление понятий Рая, Ада, Бога человеком в сиюминутном страстном порыве: «Что, родная, муки ада? Что небесная награда? С милым вместе – всюду рай; с милым розно – райский край безотрадная обитель. Нет, забыл меня спаситель!» - налицо разница между человеческим и божественным понятием о счастье. Если божественное счастье – категория абсолютная, то требуемое Людмилой – сиюминутное. Это осознает мать Людмилы, не ослепленная страстью: «Дочь, воспомни смертный час; кратко жизни сей страданье; Рай – смиренным воздаянье, Ад – бушующим сердцам», - и дает дочери разумный совет: «Будь послушна небесам». Людмила, уже сделав выбор (хотя, по-видимому, не совсем понимая, чего требует: судя по дальнейшим событиям, она хотела видеть живого жениха рядом с собой в мире живых, а не себя умершей рядом с мертвым), не слушает мать, и в итоге остается с любимым. Трудно сказать однозначно, раскаялась ли Людмила в своих безрассудных желаниях, увидев милого в гробу, хотя вид его был ей «страшен», но что Бог сожалеет о ней, можно заключить с уверенностью: когда Людмила, каменея, «пала мертвая на прах», в небесах раздаются «стон и вопли». Печаль о попавшей в Ад по своему безрассудству душе – так мне представляется этот «стон», а что душа Людмилы попадает в Ад, где обрекается на вечные муки, с известной долей истины можно заключить из «визга и скрежета под землею». Финальный хор «усопших из могил», исходя из сказанного, можно интерпретировать как свидетельство о том, что Бог идет навстречу человеку: «Твой услышал стон творец». Смерть Людмилы («час твой бил, настал конец») не божественное наказание за ропот на создателя, но результат исполнения желания Людмилы и, следовательно, аргумент в пользу тезиса «смертных ропот безрассуден». Итак, человек вправе решать, но его решения безрассудны и обрекают его на вечную муку, тогда как судьба, данная богом, ведет к абсолютному счастью. Баллада Светлана, являясь продолжением темы, подтверждает этот вывод, причем в свете моей интерпретации «Людмилы» вывод Жуковского: «Лучший друг нам в жизни сей вера в провиденье. Благ зиждителя закон: здесь несчастье – лживый сон; счастье– пробужденье», - обретает не только прямой смысл, вытекающий из сюжета баллады Светлана, но и широкий скрытый. Так, «вера в провиденье» не обретает мотивировки в сюжете этой баллады: «белый голубок» не проявление божественного милосердия, т.к. он появляется и спасает героиню в ее сне, а собственно сюжет (гадание – дурной сон – свадьба) не дает простора для характеристики божественного промысла. Но, зная первый перевод «Леноры» - Людмилу, мы легко связываем «веру в провиденье» с неверием и желанием решать самой свою судьбу Людмилы, и так или иначе делаем выбор в пользу судьбы, данной Богом, понимая бессмысленность человеческих решений в глобальных вопросах жизни и смерти (хотя за человеком, бесспорно, остается право выбора). Далее – в свете Людмилы строки «здесь несчастье – лживый сон; счастье - пробужденье» являются не просто кратким повторением сюжета, но приобретают символический смысл: жизнь земная с ее бедами как сон, а жизнь после смерти в раю как пробуждение. Т.е. обречение души Людмилы на муки является закономерным, т.к. она сама выбирает суетное, мгновенное, тем самым перечеркивая для себя вечное. Что до образа Светланы, то он в связи с темой судьбы представляется бледнее образа Людмилы, скорее как дополнение к последнему. Светлана как бы выражение истины о том, что что бы не случалось, в итоге все будет благополучно; эта баллада уже оптимистического характера.
Итак, исходя из всего сказанного, баллады следует скорее рассматривать как взаимодополняющие, а не самостоятельные произведения, а основным конфликтом следует считать не конфликт между человеком и Богом, но внутренний конфликт человека между разумом, верой, с одной стороны, и спонтанным чувством, с другой.. Основной проблемой произведений является проблема самостоятельного выбора личности.
Оценивая баллады с позиции наличия в них канонических элементов, мы обнаружим, что Жуковский придерживался правил. В обеих балладах есть четко выраженный сюжет, диалоги (в Людмиле между героиней и женихом, героиней и матерью; в Светлане между девушками в экспозиции), монологи героинь, рефрены: в Людмиле это строки «Светит месяц, дол сребрится, мертвый с девушкою мчится; путь их к келье гробовой. Страшно ль, девица, со мной?», «Близко ль, милый? Путь далек» и др., в Светлане – «бледен и унылый». В обеих балладах основной сюжет сопровождается картинами природы, отражающими настроение героинь.