Знаки препинания
СОДЕРЖАНИЕ: В истории отечественного языкознания сложились три основных направления в оценке роли и принципов русской пунктуации: логическое, синтаксическое и интонационное.Знаки препинания
С. Друговейко-Должанская
Это был не юмор мыслей, и даже не юмор слов; это было нечто куда более тонкое — юмор знаков препинания: в какую-то вдохновенную минуту она постигла, сколько уморительных возможностей таит в себе точка с запятой, и пользовалась ею часто и искусно. Она умела поставить ее так, что читатель, если он был человек культурный и с чувством юмора, не то чтобы катался от хохота, но посмеивался тихо и радостно, и чем культурнее был читатель, тем радостнее он посмеивался.
Сомерсет Моэм
Побольше точек! Это правило я вписал бы в правительственный закон для писателей. Каждая фраза — одна мысль, один образ, не больше! Поэтому не бойтесь точек.
Исаак Бабель
Многоточие изображает, должно быть, следы на цыпочках ушедших слов…
Владимир Набоков
В истории отечественного языкознания сложились три основных направления в оценке роли и принципов русской пунктуации: логическое, синтаксическое и интонационное. Теоретик логического, или смыслового направления, Ф.И. Буслаев, сформулировал назначение пунктуации следующим образом: Так как посредством языка одно лицо передает свои мысли и чувствования другому, то и знаки препинания имеют двоякое назначение: 1) способствуют ясности в изложении мыслей, отделяя одно предложение от другого или одну часть его от другой, и 2) выражают ощущения лица говорящего и его отношение к слушающему. Во второй половине ХХ столетия наряду с этими традиционными направлениями наметилось и коммуникативное понимание роли пунктуации — возможность подчеркивания в письменном тексте с помощью знаков препинания коммуникативной значимости слова/группы слов 1. Решению коммуникативной задачи подчинена и основная функция пунктуации (традиционно понимаемой как система графических неалфавитных знаков — знаков препинания, — участвующих в переводе устной речи в письменную) — при помощи членения и графической организации письменного текста передать читающему смысл написанного таким, каким он воспроизводится пишущим 2 . О том же самом А.П. Чехов говорил, что знаки препинания служат нотами при чтении.
Я понимаю препинания строчные некоторыми будто перегородочками, которые пришедших к ним останавливают, — еще в 1748 году замечал один из участников записанного В.К. Тредиаковским Разговора между чужестранным человеком и российским об ортографии старинной и новой и о всем, что принадлежит к сей материи. Препинание — ведь буквально и означает задержка (от цслав. прђпинати — препятствовать, задерживать, сдерживать). В лингвистическом термине знаки препинания, таким образом, зафиксировано понимание их как сигналов паузы, заминки, остановки перед каким —либо препятствием, возникшим на пути плавного течения речи.
При анализе же роли знаков препинания в художественном произведении еще большую важность приобретает двусторонняя функциональная значимость пунктуации: пунктуация для пишущего (направленность от смысла к знакам) и пунктуация для читающего (направленность через знаки к смыслу). Ведь, в конечном счете, речь идет о кодировании и декодировании текста через знаки 3. Тем более что, по мысли Ю.М. Лотмана, в авторском тексте любые элементы, являющиеся в языке формальными, могут приобретать семантический характер, получая дополнительные значения, — поскольку все элементы языка, которые в грамматической структуре находятся в разных, лишенных черт сходства и, следовательно, несопоставимых позициях, в художественной структуре оказываются сопоставимыми и противопоставимыми, в позициях тождества и антитезы, и это раскрывает в них неожиданное, вне художественного целого невозможное, новое семантическое содержание. Поэтому важным становится уже не описание значения языковых единиц, когда выделяемое исследователем значение лишь иллюстрируется текстовыми примерами, а изучение взаимоотношений языковой единицы с языковой системой, с одной стороны, и со структурой текста, с другой стороны.
Фрагмент рассказа Татьяны Толстой Милая Шура демонстрирует исчерпывающий набор знаков препинания, возможных в позиции конца предложения: На четыре времени года раскладывается человеческая жизнь. Весна!!! Лето. Осень…Зима? Определенную, заданную контекстом последовательность восклицательный знак — точка — многоточие — вопросительный знак можно рассматривать как фигуру экспрессивного синтаксиса. Благодаря такому стилистически значимому расположению знаков на конце назывных предложений (состоящих из двусложных слов, которые представляют собой замкнутую группу с общей семантикой названия времен года) не только задается ритм художественного текста, но и создается столь же замкнутая система знаков, внутри которой градуирована эмоционально-экспрессивная функция каждого из ее членов: от восторженности, выражаемой при помощи восклицательного знака, — через удовлетворенную завершенность, отмеченную точкой, — к недосказанности многоточия — до недоумения, передаваемого знаком вопроса.
О процессах исторических преобразований в пунктуационной системе свидетельствует и неуклонно растущая экспансия знака тире. Об употреблении тире как пунктуационного знака экспрессивного синтаксиса в последние десятилетия было написано немало. Знаком неожиданности — смысловой, интонационной, композиционной — удачно окрестила тире Н.С. Валгина 4. Так, в прозе Бориса Пильняка эффект неожиданности усиливается употреблением последовательности из двух и более тире в позиции одного пунктуационного знака: в голове окончательно спутаны мозги, бред, ерунда, а желудок, кишечник, — желудок лезет в горло, в рот — — — — и тогда все все —равно, безразлично, нету качки, — единственная реальность — море, бред, ерунда — — (Борис Пильняк. Заволочье).
Широкая употребительность этого знака в текстах современной художественной литературы определяется его семантической неоднозначностью: он может выступать и как семантически соединяющий, и как семантически разъединяющий, то есть как актуализатор определенных тема —рематических отношений. Тире как актуализатор определенных семантических отношений — амбивалентный знак: он разъединяет для того, чтобы снова соединить на новом смысловом уровне. … Такой двойной направленности — разъединению и соединению — соответствует и графический облик тире — горизонтальная черта 5.
В начальной строке стихотворения Виктора Сосноры, которое представляет собой парафраз знаменитого пушкинского Я вас любил. Любовь еще, быть может…, горизонтальная черта знака тире располагается на месте, обозначенном у Пушкина запятой: Я вас любил. Любовь еще — быть может. / Но ей не быть. Тире вместо запятой актуализирует одно из двух возможных прочтений сочетания быть может, заданных Пушкиным. Двоякая интерпретация этого сочетания в пушкинском тексте (и как вводного слово, и как сказуемого) оказывается возможной вследствие использования поэтом приема enjambementа, переноса, несовпадения синтаксической и ритмической паузы, конца фразы и конца стиха. (Заметим, что в восьмистрочном стихотворении Пушкина enjambement не случайно возникает именно в начальных и конечных строках — то есть именно в тех фрагментах текстах, которые отмечены наибольшей эмоциональной напряженностью.) Тире у Сосноры выступает как своеобразный отграничитель, проявляющий тема —рематическую структуру высказывания и сигнализирующий об однозначности прочтения быть может — только как сказуемого. В конечных строках того же стихотворения этот прием повторяется: Я — вас любил. Любовь — еще быть может… / Не вас, не к вам. Благодаря варьированию местоположения тире меняется не только общий смысл строки, но и частеречный статус слова еще: если во втором случае оно выступает в обычной для него роли наречия со значением указания на наличие возможности, достаточных оснований для совершения какого —л. действия, то в первом входит в словосочетание любовь еще в качестве определения и может пониматься лишь как окказиональное прилагательное со значением возможный в будущем.
Наша обычная пунктуация с точками, с запятыми, с вопросительными и восклицательными знаками чересчур бедна и маловыразительна по сравнению с оттенками эмоций, которые сейчас усложненный человек вкладывает в поэтическое произведение, — сетовал почти столетие назад В. Маяковский.
В современной поэзии принципиальной становится как ситуация отсутствия знаков препинания в тексте (благодаря чему устраняются границы между синтагмами и каждая словоформа оказывается включенной во множество сочетаний) 6, так и ситуация появления знаков препинания внутри слова 7.
Однако такую возможность употребления знаков препинания демонстрирует и прозаический текст: выпадало одно звено — одно, но самое важное: почему Филипп Кодрин отказался от наслед…ства? — Свой вопрос я закончила уже в бассейне: вероломная Монти за ноги стянула меня в воду (Виктория Платова. Ритуал последней брачной ночи. — М.: Изд-во Эксмо, 2003. С. 285). Пример постановки многоточия внутри слова свидетельствует о расширении эмоционально-экспрессивных функций этого знака, который становится показателем не только паузы, прерывистости в речи, но и психологического напряжения.
Могут появляться внутри слова и другие знаки препинания — например, скобки. Так, книга одного из ведущих представителей Люблянской школы теоретического психоанализа, философа и социолога Ренаты Салецл носит название (Из)вращения любви и ненависти (М.: Художественный журнал, 1999). Парные скобки употребляются здесь в своей обычной функции — знака препинания, выделяющего такой текстовый элемент, который осознается как вставной и содержит добавочные замечания, пояснения к основной части текста. Подчеркнутая выделительными скобками самостоятельность, отчужденность, остраненность элемента из, который и в языковой системе имеет двойной статус — предлога и приставки — и расположен перед полнозначным словом вращения провоцирует читателя на двоякое (как минимум) прочтение названия книги Салецл: ее труд может быть посвящен описанию как самих извращений любви и ненависти, так и того результата, который возник из этих вращений. В заглавии романа недавних лауреатов премии Национальный бестселлер Гарроса и Евдокимова — [голово]ломка (СПб. — М., ООО Издательство Лимбус Пресс, 2003) — представлены скобки иной конфигурации, так называемые квадратные. Квадратные и фигурные скобки обычно употребляются в некоторых научных текстах (например, в математических, где они указывают порядок совершения действий) 8, — утверждает пунктуационный регламент. Очевидно, что квадратные скобки, в отличие от обычных круглых, осуществляют, помимо выделительной, еще какую-то специальную функцию: Чаще употребляются круглые скобки — ( ), все другие — когда не хватает круглых или в специальных целях 9. Можно предположить, что авторам (или же редактору) книги не хватило круглых скобок именно потому, что слово головоломка не делится надвое без остатка: хотя каждая из его частей и имеет самостоятельное лексическое значение, но элемент голово не может восприниматься читающим как отдельное грамматическое целое.
Приведенные примеры показывают, что традиционное определение функции скобок в современном русском языке: какая-то часть текста, не менее слова (выделено нами — С. Д.-Д.), находится как бы внутри таких знаков и разводит их на части 10 — сегодня требует некоторого уточнения.
Помимо традиционных пунктуационных знаков, составляющих ядро пунктуационной системы, на ее периферии существует еще и немалое количество иных графических неалфавитных средств выделения того или иного фрагмента текста — метаграфем, или параграфем 11. Так, средством распределения информации в тексте по значимости могут служить курсив, р а з р я д к а, шрифт, подчеркивание.
В романе Дмитрия Быкова Орфография. (Опера в трех действиях) (М.: Вагриус, 2003) шрифтовые и курсивные выделения приобретают статус текстообразующих элементов, о чем автор в Предисловии и предупреждает читателя: Принадлежность Орфографии к жанру оперы предполагает ряд особенностей: вставные номера, дивертисменты, длинные арии, театральные совпадения, условности и пр. Классические оперы давно изданы на компакт -дисках в облегченном виде — увертюра, пять -шесть лучших арий, кульминация, финал. К сожалению, у автора нет возможности издать свою прозаическую оперу в двух вариантах, — к тому же ему видится в этом априорное неуважение к читателю. Поэтому, стараясь сделать сочинение удобным для широкой аудитории, он выделили курсивом места, которые можно пропускать без особого ущерба для фабулы, а полужирным шрифтом — те, которые сам он относит к хитовым.
Подобный прием позволяет читателю самостоятельно моделировать текст, создавать новую текстовую реальность, пользуясь популярным ныне приемом заппинга. Термином заппинг (zapping, от английского глагола to zap, среди множества слэнговых значений которого есть и такие как трах-бах, раз-раз, положить конец чему-л., укокошить, устроить демонстрацию против чего-л.…) психотерапевты называют пролистывание, быстрое переключение телевизора с канала на канал, иногда в попытке избежать просмотра рекламы, а чаще с целью успеть посмотреть все — и в результате не посмотреть ничего. Виктор Пелевин в романе Generation П определил современного человека как Хомо Запиенс. Чтение тоже становится заппингом, бесконечным увлекательным перебором вариантов. Посредством заппинга сам читающий способен превратить любое произведение в гипертекст — текст определенной структуры, предполагающей возможность выбора последовательности выведения и чтения информации, т. е. текст так называемой нелинейной структуры 12.
К еще более существенным изменениям как в организации текста, так и в его восприятии привела замена печатного листа экраном дисплея. Компьютер подарил нашей пунктуации несколько дополнительных знаков препинания. Важнейший из них — слэш (slash) — косая черта (/).
В качестве компьютерного термина слэш (также: wildcards, апостроф, слеш, чар, косая прямая, косая вертикальная черта, дробная черта) используется для обозначения вложенности папок (например, строка C/Documents/Personal/poetry.doc указывает, что файл с названием poetry.doc лежит в папке Personal, которая, в свою очередь, лежит в папке Documents, и все это находится на диске С). Ранее применяемый лишь как математический знак или компьютерный символ, в современном употреблении слэш сделался весьма своеобразным знаком препинания в этимологически точном значении этого слова. Первоначально используемый лишь в технических характеристиках (на упаковке: Масса/Net Weight: 200 г/g — то есть, иначе говоря) в качестве знака, демонстрирующего множественность выбора, вариантность форм выражения для одного и того же содержания, слэш проник затем в тексты научного характера, где, соединяя однородные компоненты, находящиеся в синтаксическом противопоставлении, приобрел смысл знака оппозиции. Причем и в научной речи функции этого знака, участвующего, как и тире, в смысловом членении информации, достаточно разнообразны:
— как…, так и… (при вводе/выводе данных)
— либо…, либо… (в режиме замены/вставки)
— с одной стороны…, с другой стороны… (наблюдаются различия в пунктуации однородных/неоднородных определений) 13. В художественном тексте функции слэша еще больше усложняются.
Так, на титульном листе и в выходных данных книги Чайка: комедия и ее продолжение знаком слэша разделены два автора текста (А. Чехов / Б. Акунин) и два издательства, взявшие на себя ответственность за его публикацию (Иерусалим: Гешарим / М.: Мосты культуры, 2000). И если во втором случае слэш выступает в уже традиционной для него роли двойного союза как…, так и…, то в первом он, по сути дела, осуществляет функцию компьютерного символа, обозначая вложенность одного текста в другой. Ведь в данном случае под одной обложкой скрывается как канонический вариант чеховской комедии в четырех действиях, так и дополнительные (приложенные, вложенные) два действия пьесы, написанные Б. Акуниным, причем второе из них существует в восьми дублях. Неужто у вас никогда не возникало ощущения, что главное произведение русской драматургии обрывается на самом интересном месте? … Сочинитель детективных романов Б. Акунин, взяв на вооружение метод дедукции, дописал еще два акта пьесы, и теперь Чайка, слава Богу, обрела законченный вид, — говорится в аннотации к изданию. В первом действии акунинского приложения герои договариваются о поисках убийцы Константина Треплева, а последующие восемь дублей второго действия последовательно примеривают эту роль на Нину Заречную, Медведенко, Машу, Полину Андреевну, Сорина, Аркадину, Тригорина и доктора Дорна, наглядно демонстрируя читателю возможность множественной интерпретации текста и превращая вполне традиционное по форме художественное произведение в гипертекст.
В последнее время знак косой вертикальной черты все чаще появляется в художественном тексте как несистематический знак препинания: герой, всю жизнь обожавший актрису/певицу (Татьяна Москвина. Похвала плохому шоколаду. СПб.—М.: ООО Издательство Лимбус Пресс, 2002), герой/автор думает о Шарлотте (Татьяна Толстая. Изюм. М.: Подкова, ЭКСМО, 2002). Однако в романе Павла Крусанова Бом-бом (СПб., Амфора, 2002) слэш используется уже в 37 случаях и служит одним из текстообразующих элементов произведения.
Стержневой идеей романа Крусанова является проблема выбора: в финале герою предстоит решить, способен ли он совершить поступок, гибельный для него самого, но спасительный для России. При этом автор, прекрасно осознавая, что для русского общественного сознания нравственным и идеологическим фундаментом, точкой отсчета, незыблемым символом веры традиционно служит именно литературный текст, не считает себя вправе предложить читателю единственный вариант финала — делай с нами, делай как мы, делай лучше нас… Судьба дает человеку право выбора, включая право на отказ от права быть ею выбранным, — замечает Крусанов. Герой Бом-бома бросает монетку, которая решит его судьбу и тем самым определит линию сюжета. У половины тиража книги, в том варианте романа, где финалом становится гибель героя, на задней стороне обложки помещено изображение монеты, развернутой орлом, а у другой половины — изображение решки. Таким образом, заложником идеи выбора становится не только автор книги, не только ее герой, но и читатель, который, покупая книгу в магазине, и не предполагает, что он тоже тянул жребий и силою случайных обстоятельств выбрал одну из альтернатив. Повествование в романе идет в двух временных планах: в четных главах рассказывается о предках главного героя, Андрея Норушкина, в нечетных — о Норушкине-2002, то есть нашем современнике. Знаменательно, что слэш появляется только в главах, посвященных современной эпохе в истории рода Норушкиных, и только в том варианте финальной главы, который символически обозначен решкой. Слэшем, превратившимся из знака пунктуационного в знак судьбоносный, разделены два пути — и возможность выбора одного из них существует только для современного человека. Оказывается, что за размышлениями как о развитии традиции возможного сюжета 14 в русской литературе, так и об утверждении нового знака препинания в системе русской пунктуации неизбежно следует вывод о том, что сегодня, в ХХІ веке, буквально на наших глазах происходит трансформация парадигмы мышления — в результате освоения современным сознанием сферы, которую ныне принято называть виртуальной реальностью.
Понятие виртуальной реальности обсуждается в последние годы в целом ряде наук. Это сравнительно новое поле вмещает в себя не только своих пра-родителей — компьютерные миры, но и довольно большой набор иных реальностей, издревле человеку знакомых: сны, мифы, шаманство, игры, многие (если не все) виды искусства и, наконец, особые состояния сознания, вызываемые различными причинами — от естественных и находящихся в пределах общепринятой данной цивилизацией нормы до патологических, вызываемых болезнью или направленными психическими или химическими воздействиями 15. По мнению психолингвистов, поставщиком как минимум двух возможных реальностей — право- и левополушарной, со своими принципами организации, приоритетами и языком , — является уже сама структура мозга. Разные миры даны человеку изначально, и возможно именно эти альтернативно настроенные субстраты и провоцируют порождение иных виртуальных пространств. … Идея мозгового диалога подчеркивалась в разное время и в разных планах многими авторами: Л.С. Выготским, утверждавшим: то, что было некогда диалогом между разными людьми, становится диалогом внутри одного мозга (ср. повествование формирует мозг); Вяч. Вс. Ивановым, подчеркивавшим, что человеческий мозг, рассматриваемый обычно как явление биологическое, оказывается как бы обществом в миниатюре; В.С. Библером, описывавшим процесс внутреннего диалогизма как столкновение радикально различных логик мышления, Я рассудочного и Я интуитивного; наконец, М.М. Бахтиным, отмечавшим, что событие жизни текста (понимаемого в широком смысле) всегда развивается на рубеже двух сознаний. … Мыслительный процесс — игра этих систем, постоянные попытки перевода с языка на язык, попытки как бы осмотреть объект с разных сторон, в разных проекциях и с разной степенью разрешения 16.
Одно из словарных значений прилагательного виртуальный — возможный; такой, который может проявиться при определенных условиях 17. Именно такого рода виртуальные варианты выражения смысла, возможность которых проявляется в условиях контекста романа в целом, и обозначены в тексте Крусанова знаком слэша: хилиазм/миллениум, объяла/облапила, среда/обстановка, лапшу/дрэды, рокотало/пучилось/зрело, машинке/технике/аппаратуре, переливами/модуляциями, сделал/замесил, повинуются/поддаются, подоплеки/основания, источник/мотив, гнездовым/роевым, сердцем/давлением/сахаром в крови, рассмотрел/почувствовал, в столовой/кабинете/мастерской/гостиной, удачные/яркие, студента/школьника, комфортную/безмятежную, легкую/быструю, через месяц/год/три года, устройство/механизм, в своем Ораниенбауме/Рамбове, пятаками/рылами, иссякнул/изошел, Нержан/Несмеян, оседлав/обступив/обметав, выкаблучивались/фиглярили, правдиво/искренне/начистоту, уныло/обреченно, приблизительно/на глазок, сенцы/переднюю, братству/ордену, пря/тяжба, своей/неявной/внутренней, клубника/земляника, поверенного/стряпчего.
Иначе говоря, здесь слэш как знак препинания употребляется не в ставших для него уже традиционными значениях (как/так и, либо/либо, с одной стороны/с другой стороны, и/или), не в роли знака оппозиции, а как символ реализации некоей возможности, потенциально заложенной в тексте, имманентно присущей тексту 21 — в значении а может быть и, то есть в роли знака пресуппозиции.
Если понимать пресуппозицию как компонент общих знаний говорящего и слушающего и использовать теорию пресуппозиций для объяснения того, каким образом фонд внеязыковых знаний используется участниками коммуникации при формировании содержательной связности текста 18, то можно утверждать, что выразителем семантической пресуппозиции и становится новый знак препинания - слэш.
По словам В.В. Колесова, в процессе формирования литературного языка изменяются и семиотические основы литературного языка, в частности на уровне точек зрения, отношения к прагматическим установкам дискурса и текста; все больше внимания уделяется конкретной личности, которая сама выбирает удобную для нее и ценимую ей форму выражения 19. Процесс подобных изменений затрагивает все уровни языка - в том числе и пунктуацию. Смена парадигм выражается, в частности, и в постепенном перерастании пунктуационной системы из системы утилитарной в систему семиологических кодов.
Список литературы
…Я - запятая, а вы угадайте, в каком тексте... 20
1 Лингвистический энциклопедический словарь. — М., 1990. С. 407.
2 Валгина Н.С. Русская пунктуация: принципы и назначение. Пособие для учителей. — М., 1979. С. 5.
3 См. об этом: Пеньковский А.Б., Шварцкопф Б.С. Опыт описания русской пунктуации как функциональной системы / Современная русская пунктуация. — М., 1979. С.5 —7; Валгина Н.С. Трудные вопросы пунктуации. — М., 1983. с.7.
4 Валгина Н.С. Трудные вопросы пунктуации . — М., 1983. С. 49.
5 Ковтунова И.И. Поэтика пунктуации (Функции тире) / Язык как творчество: К 70 —летию В.П. Григорьева. —М., 1996. С. 336.
6 См. об этом: Друговейко С.В. Синкретизм языкового знака в поэзии постмодернизма. // Вестник СПбГУ. Сер. 2. 2000. Вып. 2. (№9). С. 58 —61. Заметим, впрочем, что подобный прием вовсе не нов — книга Артема Веселого Реки огненные, где отсутствовали знаки препинания, вышла еще в 1924 г.
7 См. примеры также в: Зубова Л.В. Современная русская поэзия в контексте истории языка. — М, 2000. С. 315.
8 Русский язык. Энциклопедия. — М., 1979. С. 297.
9 Моисеев А.И. Звуки и буквы, буквы и цифры… — М., 1987. С. 163.
10 Моисеев А.И. Звуки и буквы, буквы и цифры… — М., 1987. С. 162.
11 Hamp E.P. Graphemica and paragraphemica // Studies in linguistica. — Buffalo, 1959 — Vol..14 — № 2(3).
12 Дедова О.В. Лингвистическая концепция гипертекста: основные понятия и терминологическая парадигма // Вестник МГУ. Сер. 9. № 4. 2001. С. 23 —24.
13 Акимова Г.Н. Новые явления в синтаксическом строе современного русского языка. — Л., 1982. С. 126. См. также: Моисеев А.И. Система знаков препинания в русском языке // Русский язык в школе. 1981. № 6. С. 65 —66 (Дробная черта употребляется в значении (точнее, на месте) альтернативного союза и/или, а также в самом союзе).
14 Виролайнен М.Н. Пушкинский возможный сюжет и виртуальная реальность // М.Н. Виролайнен. Речь и молчание: Сюжеты и мифы русской словесности. — СПб., 2003. С. 469 —478.
15 Черниговская Т.В. В своём ли мы имени? // Альманах Канун. — СПб, 2001. Вып. 2.
16 Там же.
17 Крысин Л.П. Толковый словарь иноязычных слов. — М., 1998. С.150.
18 Филиппов К.А. Лингвистика текста. — СПб., 2003. С. 255.
19 Колесов В.В. Жизнь происходит от слова… — СПб., 1999. С. 15 —16.
20 Боске Ален. Русская мать. — М., 1998.
21 В связи с этим любопытно отметить, что слэш (Slash Fiction) - это еще и один из весьма специфических жанров современной сетевой литературы. Согласно законам этого жанра, главными героями слэшерских текстов непременно должны становиться уже завоевавшие популярность персонажи ранее созданных произведений (скажем, легендарные Робин Гуд и Шериф Ноттингемский, или Тимур, Мишка Квакин и Коля Колокольчиков из гайдаровской повести Тимур и его команда, или Дункан Маклауд и герои фильма Горец). При этом отправной точкой для такого слэш-текста становятся, как правило, нереализованные в тексте-источнике, но уже заложенные в нем сюжетные возможности: развиваются либо недостающие эпизоды, либо иное направление развития сюжета. Перед рассказами такого рода обычно стоит значок AU (Alternative Universe) - Альтернативная Вселенная. В Альтернативной Вселенной можно, например, сделать Робин Гуда современным пятнадцатилетним правонарушителем, Колю Колокольчикова пришельцем из космоса, а Маугли - Бароном фон Штирлицем на первом задании компартии. Кроме того, законы жанра позволяют смешивать героев и сюжеты нескольких произведений.