Философия неопозитивизма. Философия буддизма. Виды категорических суждений по объединенной клас

СОДЕРЖАНИЕ: Нацальный аэрокосмический уныверситет им. М.Е. Жуковского Контрольная работа По предмету: Философия, религоведение, логика На темы: Философия неопозитивизма.

Нацальный аэрокосмический уныверситет им. М.Е. Жуковского

Контрольная работа

По предмету: Философия, религоведение, логика

На темы:

Философия неопозитивизма.

Философия будизма.

Виды категорических суждений по объединенной классификации. Распределенность терминов.

Харьков 2008 г.

СОДЕРЖАНИЕ

ВСТУПЛЕНИЕ 2

ФИЛОСОФИЯ НЕОПОЗИТИВИЗМА 3

Замысел «проверяемой» философии.

Принцип верификации. 7

Понимание языка в неопозитивизме 12

Язык и мир, язык и сознание 14

ВЫВОД 20

ЛИТЕРАТУРА 21

ВСТУПЛЕНИЕ

Еще в конце XIX века спор о специфике и судьбах филосо­фии приобрел форму дискуссий о проблеме «метафизики». Име­лась в виду метафизика как «первая философия», которая обя­зательно ставит мировоззренческие проблемы бытия, человека, познания и рассматривает их широко и масштабно. Кант и Гегель, критиковавшие «старую метафизику», вместе с тем придавали большое значение новому пониманию таких проблем, как единство и целостность мира, место и роль человека в универсуме, конеч­ность и бесконечность мира и т. д. Они, таким образом, стреми­лись обновить метафизику, которая, по словам К. Маркса, пережи­ла в немецкой классической философии «победоносную рестав­рацию». А вот в конце XIX века возникло и передалось философии XX века критическое умонастроение, лозунг которого, перефрази­руя слова Ньютона— «Физика, бойся метафизики!», можно было бы выразить так: «Философия, бойся метафизики!»

ФИЛОСОФИЯ НЕОПОЗИТИВИЗМА

«Неопозитивизм» — обозначение направления, в которое включают различные логико-философские школы, подходы, по­зиции.

Это движение в XIX веке было представлено «первым пози­тивизмом» (Дж. Ст. Милль, Г. Спенсер, О. Копт), потом «вторым позитивизмом» (3. Мах, Р. Авенариус), а начиная с 20-х годов и до нынешнего времени — «третьим» позитивизмом, пли неопо­зитивизмом.

Его родоначальниками являются авст­рийский физик-теоретик М. Шлик (1882—1936), австрийский фи­лософ, логик и математик Л. Витгенштейн (1880—1951), немецкий философ и логик Р. Карнап (1891—1970), английский философ, логик и математик Б. Рассел (1872—1970) и др. Их относительное единство состоит в особом толковании предмета и задач философии: подвергается решительной критике понимание философии как метафизики и отстаивается идея «подлинной» научной философии, ориентирующейся на строгие образцы естественнонаучного, математического знания.

Философия, по мнению неопозитивистов, должна быть корен­ным образом преобразована.

Борьба неопозитивистов против метафизики имела и до сих пор имеет свои достаточно серьезные теоретические основания и социально-практические предпосылки. Реальным основанием, относящимся к самой философии, является характерное проти­воречие: философия связана с жизнью, практикой, но она явля­ется сверхопытным знанием и познанием, высокоспециализированной и трудной для понимания областью человеческой культуры. Представители точных наук упрекают философию — и подчас вполне оправданно — в неясности рассуждений, в услож­ненности языка. Подобные же упреки можно слышать и от тех людей, которые изучают философию, приобщаются к ней. Со стороны бывает нелегко разобраться, скрывается ли за труд­ностью понимания философских текстов, философского языка глубина анализа, разветвленность понятийно-категориального ап­парата или запутанность, непроясненность понятий, логики рас­суждения.

Неопозитивисты вынесли в адрес философии жесткий и аб­солютный приговор: «виновны» но только псевдофилософы — «виновны» и те философы-классики, которые загромоздили фило­софию полумистическими понятиями (такими, как абсолютный дух, чистый разум) и основанными на них концепциями, затянув философию в пучину бесконечных и бесплодных споров. Все это и было метафизикой, которую теперь, в век расцвета науки, надо решительно «выбросить за борт» философии. Таким был приговор от имени новой философии, которая мыслилась и качестве «новой логики».

Противопоставление «старой метафизики» и нового, «пози­тивного» знании основывается не только па философских сооб­ражениях. У него есть и более широкая жизненно-практическая основа — возрастание роли точных и конкретных знании, эффек­тивных действий, хорошо обоснованных рекомендаций во всех без исключения областях человеческой жизнедеятельности. Когда ремесленник в одиночку создает какой-либо предмет, то удачный или неудачный исход действия зависит от него и его подручных. Ошибку можно исправить быстро. В условиях же разветвлен­ной системы взаимозависимых действий в производство, управ­лении, науке, культуре современного мира надежность каждого звена зависит от того, сколь точны, обоснованы, надежны, «по­зитивны» знания и действия отдельных людей. Ошибки обходят­ся исключительно дорого и нередко оказываются уже неустра­нимыми. Рациональность, эффективность, функциональность — понятия, которые прочно входят в экономику и экономическую науку, социальное действие и социологию, в управленческую практику и науку об управлении. «Позитивная» обоснованность действия противостоит общим словам, не подкрепленным и не проверенным опытом рекомендациям, которые развенчиваются как нецелесообразные и даже опасные. Соответственно и филосо­фия сосредоточивает свое внимание на «позитивном» в человече­ском знании и познании. И тогда на повестку дня выносится во­прос: а выдерживает ли сама философия проверку па «позитив­ность» знания? Решительный отрицательный ответ на него и яв­ляется основой для критики неопозитивизмом традиционной и современной метафизики.

К философии, по убеждению неопозитивистов, следует строже предъявить те требования научности, которые сложились в естественных и математических науках. В связи с этим неопо­зитивисты прежде, всего взяли на себя задачу осуществить пере­оценку ценностей и приоритетов философии, пользуясь крите­риями «строгих наук», критериями формальной логики. Это было осуществлено со знанием дела, ибо неопозитивисты по большей части являлись не только философами, но и специа­листами в области математики, математической логики, физики и других точных наук. Неопозитивизм — одно из проявлений и следствий влияния на философию стандартов и культуры мышления, сложившихся в науках о природе, в математике и математической логике. И не случайно развитие неопозитивизма приходится на наше столетие с его научно-технической революцией, а «всплески» его воздействия — на периоды, особо отмеченные возрастающей ролью строгого знания в науке и практике человечества.

Результаты попыток «позитивизации» философии весьма неоднозначны. С одной стороны, стремление «подключить» фило­софию к общим процессам развития точного знания способствовало существенному обновлению тех ее разделов, которые пограничны с естествознанием, математикой, техническими науками. Наибо­лее сильное преобразующее влияние неопозитивизм оказал на ло­гику и методологию науки. В наше время логика и методоло­гии науки — одна из самых влиятельных, в том числе в науке, областей философии. С другой стороны, многие общефилософские претензии неопозитивизма обнаружили свою несостоятельность, что привело к «смягчению» самими представителями данного направления первоначально жестких требований и критериев, обращенных к философии. Так, категорические антиметафизические декларации начальных этапов развития неопозитивизма постепенно уступили место более компромиссным подходам. И дело было не только в сопротивлении современных «метафизи­ков» - философия, культура, потребности социального развития нашего столетия сопротивлялись тому, чтобы философия была сведена, как того поначалу требовали неопозитивисты, к анализу языка.

Рассмотрим подробнее обе эти стороны противоречивого раз­вития неопозитивизма.

Замысел «проверяемой» философии.

Принцип верификации.

Неопозитивизм неоднороден: как фи­лософское течение он состоит из ряда философских школ и прошел в своем развитии ряд последовательных этапов. Исторически пер­вый и основной вариант неопозитивизма—логический позитивизм. Представители логического позитивизма исходили из предпосылки, что предметом философии не может быть и теория познания, по­скольку ее решения вынуждены выходить на мировоззренческую проблематику, а это неизбежно выталкивает философское мышле­ния в сферу «метафизических» проблем. По их мнению, философия вообще не имеет предмета исследования, потому, что она не явля­ется содержательной наукой о какой-то реальности, а представляет собой род деятельности, особый способ теоретизирования.

В чем же состоит этот способ теоретизирования, с точки зре­ния неопозитивистов? Представители логического позитивизма считают, что задача философии сводится к логическому анализу научных высказываний и обобщений. При этом неопозитивисты исходят из предпосылок, что все знания выражаются с помощью языка, в виде каких-то высказываний. Центральная задача фило­софии — разработать принципы проверки этих высказываний на соответствие их опыту человека, позитивному данному. Б. Рассел выдвинул положение о том, что все высказывания делятся на три основных категории: 1) логико-математические (аналитические); 2) эмпирические (синтетические); 3) метафизические (научно-не­осмысленные). Философия, по мысли неопозитивистов, должна проанализировать высказывания, имеющие хождение в науке, на основе анализа изъять из науки все научно-неосмысленные вы­сказывания, обеспечить построение идеальных логических моде­лей осмысленного научного рассуждения.

Естественно встает вопрос: как можно определить, явля­ются те или иные высказывания научными или ненаучными? Ка­ков критерий научности? Для этого логическим позитивизмом была выдвинута «верификационная концепция знания» или принцип верификаций высказываний. Согласно этому принципу, любое высказывания в науке, практи­ке, философии подлежит опытной проверке на истинность. Только те высказывания имеют научный смысл, которые допускают, в конечном счете, сведение их к высказываниям, фиксирующим непосредственный чувственный опыт индивида, к «атомарным высказываниям».

Принцип верификации прежде всего направлен против «метафизических», то есть мировоззренческих, принципов философии. Но не только против них. Неопозитивизм требовал также и «очищения» языка науки — проверки на научность, истин­ность, то есть на опытную значимость всех делаемых в научном понимании высказываний. В науку, отмечали неопозитивисты, часто вторгаются не проверенные опытом предложения естественного языка. Отсюда — выдвинутая неопозитивизмом на первых этапах задача критики естественного языка. Введение принципа верифи­кации было связано с попыткой — в отдельных ее аспектах по-своему плодотворной — дисциплинировать научные, да и обыден­ные высказывания таким образом, чтобы они соответствовали опыту людей, реальным фактам и чтобы абсурд, бессмыслицы, беспочвенные вымыслы по возможности были «выброшены за борт» научной и всякой другой практики. Нельзя отрицать и определенную дисциплинирующую силу требования верификации для философии: поскольку философия включает в себя также и суждения об опыте, о практике, они должны опыту и практике соответствовать.

Естественные и математические науки, в чем неопозитивисты также правы, нередко могут служить образцом опирающегося на опыт строгого и доказательного рассуждения.

Немалое значение имели и аналитические замыслы. П. Рассел был прав в том, что рывок вперед математики па рубеже столе­тии в немалой степени зависел от тщательного, терпеливого анализа ее основоположений. И в этом на математику вполне могли ориентироваться другие дисциплины, включая филосо­фию. Идею проверки, строгого обоснования основоположений в науке и философии еще раньше выдвигали философы других направлений, например Э. Гуссерль в работе «Логические ис­следования» (1900 —1901), которую Б. Рассел справедливо на­звал классической философской работой XX века. Итак, сам по себе дисциплинирующий критический и аналитический замысел неопозитивистов был отнюдь не беспочвенным. Но как он реа­лизовался?

На первых этапах развития неопозитивизма был выдвинут «сильный» принцип верификации, согласно которому каждому предложению «языка науки» эквивалентна некоторая комбина­ция непосредственно проверяемых опытом предложений — их на­зывали также базисными, или протокольными, предложениями. Предполагалась, следовательно, возможность полной опытной верификации — через сведение любых предложении к базисным. Тут сразу завязались узлы трудностей, которые неопозитивизму, скажем заранее, так и не удалось развязать. И на них но пре­минули указать те философы, которые и в XX веке защищали метафизику (и онтологию), пусть и призывая к ее существенному обновлению (А. Н. Уайтхед, 1861 — 1947, английский философ, представитель неореализма, Дж. Сантана, 1863-1952, американ­ский философ, представитель «критического реализма», Гус­серль, М. Хайдеггср и другие). Если суммировать их достаточно
обоснованные возражения неопозитивистам, то суть дела будет состоять в следующем. Конечно, в языке, в том числе в языке
науки, есть предложения, которые допускают опытную проверку. И в философии, поскольку она говорит также и о фактах опыта, имеются такие предложения. Однако многие предложения пауки, и особенно философии, но могут быть возведены к опыту, не допускают опытной проверки. И вот когда обнаружилось, что для многих высказываний науки, особенно обобщающего характера, опытных эквивалентов найти не удается, неопозитивистами был выдвинут принцип лишь косвенной, а не прямой верификации — принцип подтверждаемости. Несмотря на то что принцип верифи­кации впоследствии все более «смягчался», трудности объяснения теоретического уровня науки не были преодолены. Но они застав­ляли неопозитивистов все более основательно и тонко анализи­ровать различные типы, виды научных предложений, уточнять логико-лингвистическую проблему смысла и значения предложений и т. д. На этом пути формальная логика, лингвистика и философия обогатились многими цепными разработками, в том числе и такими, которые внесли существенный вклад в развитие пауки XX века.

Однако не случайна и неудача неопозитивистов, связанная с принципом верификации. Попытка «уложить» проблему научной истины в прокрустово ложе чисто эмпирической проверки и формального анализа научных предложении не могла не окон­читься отступлениями от принципа верификации в его «жестком» варианте. Ибо принцип верификации посягал на святая святых науки — специфику несводимого целиком к опыту теоретического научного знания и познания. Суть научной теории в том и состоит, что она смело воспаряет над опытом, вводит понятия и построения конструктивного, творческого характера, не имеющие прямого или косвенного эквивалента в событиях, фактах опыта, в чисто экспериментальных действиях.

Мало помогла позитивистам и совсем «ослабленная» версия К. Поппера — когда принцип верификации был преобразован в принцип фальсифицируемости. К. Пониер утверждал, что суть дела скорее не в подтверждении, а в возможности опровержения каких-либо общих предложений науки. Если найдены условия, при которых хотя бы некоторые базисные (протокольные) предло­жения теории, гипотезы ложны, то теория, гипотеза опровержима. Когда опытное опровержение гипотезы отсутствует, она может считаться если не истинной, то, во всяком случае, «оправдан­ной». Соединение проблемы подтверждения научной теории, да и всяких общих положений, с проблемой опровержения, конечно, имело свой смысл — и тут тоже возникли ценные логико-лингвистические разработки. Однако, вступив на этот компромиссный путь, К. Поппер не сумел спасти принцип верификации.

В процессе своего развития неопозитивизм, по существу, натолкнулся па внутренние ограниченности своего подхода, согласно которому борьба за строгость, научность философии сводится к логико-лингвистическому анализу. Исследование готового знания, его логических и языковых форм очень важно практически и теоретически. Но философия, пытающаяся «исклю­чить» из анализа реальную деятельность человека, его сознание, даже его обычный, «естественный» язык, такая философия рано или поздно должна прийти в противоречие с самой собой. Что и случилось с неопозитивизмом. Возникают следующие вопросы: почему неопозитивисты сделали преимущественный акцент на философии языка? К каким специальным и общефилософским результатам привело в этом отношении развитие неопозитивизма?

Понимание языка в неопозитивизме

В неопозитивистских концепциях центральное место зани­мает, следовательно, философия языка. Почему? И еще одна про­блема: ведь язык — сложное и многомерное образование. Какие именно стороны, аспекты языка особо интересовали неопозити­вистов?

Сведение философии к анализу языка, особенно «жесткое» на первых этапах развития неопозитивизма, как раз и было обус­ловлено культом точности, строгости знания, стремлением сделать философию наукой. В XX веке это отнюдь не случайно выразилось в том, что на первый план выдвинулась особая фи­лософия языка — некоторый синтез логического, лингвистиче­ского, математического подходов. Ибо именно в их «точке пере­сечения» были получены важнейшие новые научные результаты. Математика — а после победных реляций середины XIX века об «окончательной завершенности» она вдруг попала в состояние кризиса, затрагивавшего самые ее основы,— стала выбираться из кризиса во многом благодаря новому типу логического, логико-математического анализа. Эта «точка пересечения» обещала стать — и впоследствии действительно стала — также и пер­спективной «точкой роста» новой науки. Немалое научное чутье неопозитивистов проявилось в том, что они опирались на те достижения и анализировали те трудности, с которыми в конце XIX — начале XX века было связано развитие математики и логики, прежде всего логики математической. Отправным пунктом для неопозитивистской концепции были новые теоретические возможности, реализованные выдающимися логиками и мате­матиками (прежде всего Г. Фреге, В. Расселом, Л. Уайтхедом) на пути объединения логики и лингвистики, а также на пути применения логики для обоснования математики.

Проблемы связи языка и процессов мысли, которые в наи­большей мере занимали классическую философию, в неопози­тивизме оттеснялись на задний план. Логический анализ они связывали не с действительным мышлением, но с мышлением «в форме его рациональной реконструкции» (Р. Карнан). Лишь в языковой форме, полагали неопозитивисты, процессы мышления становятся доступными логическому исследованию. Вступив на путь непривычного для философской классики максимального сближения, а то и прямого отождествления форм языка и форм логики, философия XX века стремилась укрепить рационализм, открывая новые возможности комплексного научного — в данном случае логико-лингвистического — анализа.

В чем же состояли эти новые возможности? Проблемы тут весьма трудные, требующие специальной подготовки. Попытаемся, однако, вникнуть в них. Возьмем для примера несколько пред­ложений: «Роза (есть) цветок»; «Наполеон (есть) победитель при Иене»; «Наполеон (есть) побежденный при Ватерлоо»; «(Сила есть произведение массы на скорость». При всех различиях и них есть общее — это языковая и логическая форма. С точки зрения логики все эти предложения суть утвердительные суждения, где его субъектам, то есть тому, о нем в суждении идет речь (роза, Наполеон, сила), приписываются некие относящиеся к ним харак­теристики, свойства — предикаты и где отнесенность предиката к субъекту утверждается с помощью явной пли подразумеваемой связки «есть». Высказывания имеют общую логическую форму «S есть Р». Приведение данных высказываний к логической форме позволяет объединить их, да еще и присоединить к целому классу подобных высказываний. Далее, к ним же можно отнести имеющие ту же логическую форму формулы математики или естествознания, например знаково-символическую, а не словесную запись физи­ческого определения силы. Тогда возникает (и может быть записа­на в каких-либо исходно принятых знаках) более общая, чем в обыденном языке и в математике, логическая форма. Иными словами, движение от языковой формы к формально-логической, а также от математико-логической формы — к более общему логическому формообразованию открывает возможность, с одной стороны, возрастающего «восходящего» обобщения, все более широкой формализации, а с другой — возможность «нисхождения» от более общих логических форм к более конкретным языковым высказываниям. На пути «восхождении» возможно построение множества относительно обособленных или взаимосвязанных языковых, формально-логических, математико-логических систем: достаточно взять в качестве отправной точки какие-либо языковые образования (имена, предложения, их комплексы), договориться (заключить «конвенцию») относительно обозначающих их общих значений.

Язык и мир, язык и сознание

Неопозитивизм также и потому причисляется к философским направлениям, что он стремится не только практиковать, но и обосновывать защищаемые им подходы к языку, к установлению его связи с мыслью, с человеческим действием, с миром. Подходы эти — при их единстве — относительно различны. К тому же неопозитивисты проходили разные стадии и философской трак­товке связи языка и мира. На первых этапах появились подходы и концепции, создатели которых абсолютизировали «свободу выбора» естествоиспытателя, математика, а особенно логика и линг­виста,— возможность выбрать, построить многообразные искус­ственные языки и логико-лингвистические системы. Эту свободу философы-неопозитивисты выдавали за самое существо связи языка и мысли, логики и действительности. Р. Карнан сфор­мулировал «принцип терпимости» (1934), согласно которому всяким логик может построить «собственную логику», то есть выбрать такую форму языка, такую систему «аксиом» и правил построения, какую только пожелает. Ибо вся деятельность — не более чем языковая «игра» с произвольно выбираемыми правилами. Можно даже отвлекаться от значения и смысла соответствующих выражений, ограничиваясь выявлением отно­шений между языками,— такой подход был назван «логическим синтаксисом». Философским оправданием данного подхода, в его одностороннем и крайнем выражении, был конвенциализм: все знаки, принципы их соединения объявлялись продуктом чистой «конвенции», соглашения. Предполагалось, что к миру, к мышлению, действию человека знаковые «игры» не имеют ника­кого отношения. Они по существу становились играми «в себе» и «для себя».

В 30-х годах различные варианты конвенционалистской доктри­ны имели особенно широкое хождение. Но чем дальше, тем больше она утрачивала доверие, в том числе и со стороны самих неопо­зитивистов. Это было связано с изменением направленности логико-лингвистического анализа: неопозитивисты стали все больше склоняться к необходимости содержательно-смыслового истолко­вания языковых форм (такой подход был назван «логической семантикой»). Правда, сдвиг был относительным: и логическую семантику неопозитивисты не выводили за пределы модифици­рованного логического анализа языка. И все же обращение не толь­ко к знакам и значениям, не только к чисто формальным аспектам, но и к смыслу языковых форм требовало хотя бы в общем виде установить связь между объектами мысли, выраженными в языке, самим языковым выражением и его логической формой.

Так выстраивались три увязываемых друг с другом уровня анализа: 1) предметы действительности, 2) языковые формы и 3) их смысл — логический метаязык. Для неопозитивизма в целом характерно предположение «параллелизма» между этими тремя уровнями. Позитивисты также едины в том, что в философ­ском анализе надо двигаться от смыслового исследования языка к общей картине языка, а от не — к построению своеобразной картины мира.

Проследим, как это делается. Язык в неопозитивизме — «точка отсчета» и в методологическом, и в мировоззренческом смысле. «Границы моего языка означают границы моего мира»,— писал Л. Витгенштейн. Другое теоретическое допущение: язык берется как расчлененный или расчленимый на элементы, а отсюда и мир, воспринимаемый через призму языка, предстает дискретным, распавшимся на элементы, причем такие, которые строго соответствуют логико-лингвистическим «атомам». Таков неопозитивистский принцип «логического атомизма», или «абсо­лютного плюрализма». И это — своеобразная «метафизика», все же принимаемая неопозитивизмом.

Не надо путать выделяемые позитивистами «атомы» языка, логики и мира с атомами физики: речь идет, с одной стороны, о «предельных» элементах, полученных при расчленении комп­лексных языковых и логических образований, а с другой — о связях, отношениях, «состояниях вещей», которые в мире, в действительности этим элементам должны соответствовать. Неопо­зитивисты требуют отталкиваться в анализе от таких «атомов» языка и логики, как элементарные — протокольные, базисные — предложения или от их элементов — имен, значений и смыслов имен. Иногда у неопозитивистов встречаются формулировки, граничащие с философским солипсизмом «лингвистического» оттенка: «Предложение,— читаем у Л. Витгенштейна,— конструи­рует мир с помощью логических строительных лесов»; или у Н. Карнана: «...вопрос о реальности самого мира вещей... - вопрос практического решения относительно структуры нашего языка... Если кто-либо решает принять вещный язык, то... он при­нял мир вещей».

Но в целом суть неопозитивизма — не в буквальном отрица­нии реального существования внешнего мира. Более того, неопо­зитивистам даже была нужна концепция, устанавливающая, во-первых, независимое существование мира, а во-вторых, прин­ципиальное родство мира и языка, единство их формы (изомор­физм). Л. Витгенштейн, например, не только не подвергает сомнению тезис о том, что мир есть, имеет место, что он дан чело­веку, но и делает его исходным для своей философии. Но вот как именно мир дан — это, по Витгенштейну, трудный и спорный вопрос. Философы нередко заявляют, что нам непосредственно даны вещи и процессы мира, сам мир. Так ли это? — вопрошают неопозитивисты. И отвечают: мир всегда дается не иначе, чем «преломленным» через язык. Неопозитивисты отстаивают идею о неустранимости, то есть постоянной дополнительности языка по отношению к результатам познания мира. А данность через язык, продолжают они, имеет свои законы. Например, мы видим дом и говорим о нем, но нам «дается» не дом как таковой, не вещь в целостности и полноте, а какие-либо ее (выражаемые соответ­ствующими языковыми элементами) формы или элементы — цвет, высота, конфигурация дома, а также многие другие свойства, отношения, которые нам важны в каждый данный момент. В ре­зультате из-за неустранимости языка, его неотделимости от мысли и действия каждое высказывание (и даже сколь угодно большая их сумма), во-первых, «прерывает» целостность мира, а во-вторых, ставит себе в соответствие не отдельные физические вещи и явления в собственном смысле, а определенное «положение ве­щей», их связи, отношения. И это в определенной степени верно. Язык как важнейшее средство мысли и действия людей, родив­шееся в процессе длительной социально-исторической практики, обладает теми же свойствами, что и человеческая мысль: фиксируя отдельные предметы, называя их, мысль и язык сразу же «вводят» их в контекст более общих связей, отношений мира и человеческого познания. Однако это не означает, вопреки утверждениям неопо­зитивистов, что отдельные целостные вещи утрачивают свою реаль­ность для человека. Сознание, мысль, язык нацелены одновремен­но на познание и целостных вещей и их отношений, на освоение мира как дискретного и как целостного. Неопозитивисты (по крайней мере на ранних этапах) недиалектически абсолютизи­ровали один момент — «атомизм», плюральность, дискретность языка и мира.

Концепция неопозитивистов, таким образом, постулировала (хотя не раскрывала, не разъясняла ее сути и происхождения) связь языка и мира, отправляясь от языка, от его «первичности» и для специально лингвистического, и для логического, и для философского понимания мира. И если для специальных исследо­ваний такой подход может быть относительно правомерным, то для философии видение мира исключительно сквозь призму языка представляется весьма сомнительным. Надо к тому же напомнить, что неопозитивисты долгое время строили свой анализ на почве искусственно сконструированных, формализованных языков. Это была призма, которая существенно искажала мир природы, мир жизни и реального действия человека.

Кризисные процессы в развитии неопозитивизма были в нема­лой степени связаны с осознанием тупиков, к которым вела абсолютизация роли языка и логики в человеческом познании. Накопились трудности и противоречия. Наряду с осмыслением упомянутых выше трудностей, касавшихся понимания проблем истины, значения, смысла, функций философии, неопозитивисты не могли но признать, что значительная доля неуспеха их филосо­фии вытекает из первоначальной сконцентрированности на гото­вом знании, логико-лингвистической форме, искусственных знаковых системах, взятых в отрыве от сознания и познания, от процессов мысли. Эволюция неопозитивизма — это исполненная внутреннего драматизма история критики и пересмотра многими видными его теоретиками первоначально принятых постулатов и концепций. Так, Л. Витгенштейн, обратившись в более поздних работах к анализу естественного языка, включил в «Философ­ские исследования» (работал он над ними в 40-х годах) такие про­блемы, как реальная лингвистическая деятельность людей, связь языка и социальной жизни, единство лингвистических форм и «внелингвистического контекста», то есть практики. Магистраль­ная линия неопозитивистской философии — движение от языка к миру — и тут сохраняется, но все больший интерес привлекает, хотя бы в качестве побочного, путь «от мира к языку».

Неопозитивисты второго и третьего поколений стали пони­мать, что упущены такие важные для понимания языка, логики звенья, как деятельность людей, сознание и познание. И они пытались ликвидировать эти пробелы. Так называемая «общая семантика» (А. Кожибский, С. Хайякова, А. Раппопорт и другие) ввела в неопозитивистский анализ такую компоненту, как чело­веческое поведение. Ими была принята следующая схема последо­вательности анализа и объяснения: факт — нервная система — язык — нервная система — действие. Несмотря на вполне реальное значение исследования аспектов человеческого поведения, снизан­ных с языком, тут снова завязались узлы трудностей и противоре­чии. Ибо ведь создатели «общей семантики» как философского направления претендовали не менее чем на разрешение социаль­ных проблем и конфликтов.

Неопозитивисты и представители других направлений, обра­щавшихся преимущественно к анализу языка, логики, структур знания, текстов (структурализм, герменевтика), вместе с тем оказывали и оказывают большое влияние на социальную филосо­фию, социологию, этику, эстетику, философию человека.

ВЫВОД.

Усилия неопозитивистов не были бесплодны для науки и философии. Они дали определенные поло­жительные результаты. Следует согласиться с неопозитивизмом в том, что процесс мышления, процесс познания становится доступ­ным логическому исследованию лишь в языковой форме. Отожде­ствление форм языка и форм логики открывало новые возможности для комплексного анализа знания, в частности, для логико-лингви­стического анализа. Движение от языковой формы к формально-­логической, а также от математико-логической формы к более об­щему логическому формообразованию открывает возможность, с одной стороны, движение «восхождение», ко все более широкой формализации, с другой стороны, нисхождение от более общих логических форм к более конкретным языковым высказываниям. На пути «восхождения» возможно построение множества относи­тельно обособленных или взаимосвязанных языковых, формально­логических, математико-логических систем: достаточно взять в ка­честве отправной точки какие-либо языковые образования (имена, предложения, их комплексы), договориться (заключить конвенцию) и родятся новые системы исчисления высказываний.

Таким образом, неопозитивисты создали новые легко фор­мализующиеся типы анализа языка. На этой основе были созданы предпосылки формализации огромной области гуманитарного зна­ния, проникновение в это знание математических методов и аппа­рата. Эти предпосылки были реализованы в структурализме. Структурализм — это течение на стыке современной науки и фи­лософии, выражающее стремление придать гуманитарным наукам статус точных наук.

ЛИТЕРАТУРА.

1. А. А. Радугин. Философия. Курс лекций. М., 2001.-Из-во «Центр»

2. Є.М. Причепій, А.М. Черній, В.Д. Гвоздецький, Л.А. Чекаль. Філософія. – Посібник.-К. 2001.

3. Спиркин А.С. Философия. М., 1998.

4. Струк Й. Філософія: Курс Лекцій. К., 1995.

5. Сілаєва Т.О. Філософія; Курс лекцій. Тернопіль, 2000.

6. Философия /Под ред. Н.И. Жукова. Минск, 1995.

7. Философия. /Под ред. Ю.А. Харина. Минск, 1998.

СОДЕРЖАНИЕ

ВСТУПЛЕНИЕ 2

БУДДИЗМ 2

ВЫВОД 16

ВСТУПЛЕНИЕ

Развитие теоретического мышления и становления и строения философии представляют длительный процесс, предпосылки которого можно найти уже на ранних ступенях человеческого общества. Древнейшие философские системы, пытавшиеся найти ответ на вопрос о происхождении, сути мира и места человека в нем, имели длительную предисторию, появились же они на сравнительно развитой стадии классовых отношений.

В середине 1-го тысячелетия до нашей эры в староиндийском обществе начинают происходить большие изменения. Значительно развивается аграрное и ремесленное производство, торговля, углубляются имущественные различия между членами отдельных варн и каст, меняется положение непосредственных производителей. Постепенно усиливается власть монархии, приходит в упадок и теряет свое влияние институт племенной власти. Возникают первые большие государственные образования. Ш веке до н.э. под властью Ашоки в рамках единого монархического государства объединяется практически вся Индия. Важным компонентом социальной и экономической системы остается община, в которой происходят, однако, некоторые изменения. Углубляется имущественная дифференциация между членами общин, и все заметнее выделяется верхний слой, который сосредоточивает в своих руках экономическую и политическую силу; возрастает число зависимых граждан и наемных работников.

Это также и время поисков в религиозно-филосовской сфере. Традиционный ведический ритуализм и старая, часто примитивная мифология не соответствует новым условиям. Возникает ряд новых доктрин, принципиально независимых от идеологии ведического брахманизма, отбрасывающих привилегированное положение брахманов в культе и по-новому подходящих к вопросу в месте человека в обществе. Вокруг глашатаев новых учений постепенно образуется отдельные направления и школы, естественно с различным теоретическим подходом к насущным вопросам. Из множества новых школ всеиндийское значение приобретает прежде всего учение буддизма.

БУДДИЗМ

Буддизм – самая древня мировая религия. Он возник в VI в. до н.э. в Индии. Пережив в этой стране эпоху формирования и расцвета, буддизм превратился в мировую религию благодаря распространению в страны Южной, юго-восточной, Центральной Азии и Дальнего Востока. В настоящее время буддизм насчитывает около 700 миллионов человек своих последователей.

Основателем буддизма была реальная историческая личность – Сиддхартха Гаутама. Он родился около 563 г. до Р.Х. близ Гималаев, на границе Непала. По-своему социальному происхождению принадлежал к царствующему дому небольшого княжества Шакья, расположенного на севере Индии. Отец Сиддхартхи Мудсхадана был раджой этого полунезависимого княжества. Мать – майя – умерла через несколько дней после его рождения. Раджа, безумно любивший ее, перенес все свое чувство на сына. Он окружил его заботой и вниманием, не жалел средств для развлечения ребенка, а затем и юноши. Его рано стал тревожить характер ребенка. Еще мальчиком Сиддхартха любил предаваться смутным грезам и мечтам; отдыхая в тени деревьев, он погружался в глубокие созерцания, переживая моменты необыкновенных просветлений. Эти сладостные мгновения врезались в его память на всю жизнь.

Отец решил любым способом отвлечь сына от его мыслей и настроений. Для этого он не жалел средств. «Для меня, - вспоминал впоследствии Будда, -во дворце родителя моего были устроены пруды, где цвели в изобилии водяные лилии, водяные розы и белые лотосы; благовонные одежды из тонкой ткани носил я; из тонкой ткани был тюрбан мой и верхнее и нижнее платье; днем и ночью осеняли меня белым зонтом из опасения, как бы прохлада или зной, или пылинка, или капля росы не коснулись меня. И было у меня три дворца: один для зимнего житья, другой для летнего и третий для дождливой погоды года.

В тех редких случаях, когда царевич покидал свои сады и дворцы, по приказанию Шуддходаны с его пути прогоняли всех нищих и больных. Люди должны были одеваться в лучшие одежды и с радостными лицами приветствовать Сиддхартху.

Но возможно ли спрятать жизнь от юноши, который с ранних лет задумывается над ее тайнами, можно ли скрыть от него ту печальную истину, что все вокруг полно страдания? Своими усилиями Шуддходана сделал только еще нежнее и уязвимее душу сына. Однажды царевич, гуляя со своим возницей Чангой, неожиданно увидел дряхлого старика и, пораженный его видом, стал расспрашивать слугу о старости. Он был потрясен, когда узнал, что это общий удел всех людей.

Царевича охватило отвращение ко всему, ничто не могло возвратить безмятежного детства. Мир, жизнь оказались неприемлемыми. Это было восстание против самых основ мироздания. Перед ним со всей остротой встали смысложизненные вопросы.

Индийская культура того времени уже выработала определенные формы ответа на эти вопросы. Существовали развитые философские системы, развивалась практическая йога. И Сиддхартха обратился к изучению философского наследия ведизма и брахманизма.

«И вот, - рассказывал Будда, - еще в расцвете сил, еще блестяще-темноволосым, еще среди наслаждений счастливой юности, еще в первую пору мужественного возраста, вопреки желанию моих плачущих и стенающих родителей, обривши голову и бороду, покинул я родной дом свой ради бесприютности и стал странником, взыскующим блага истинного на несравненном пути высшего мира».

В то время ему шел тридцатый год.

Изучив философские системы и поняв, что они не могут помочь разрешить мучившие его проблемы, Гаутама захотел обратиться к йогам-практикам.

Целый год он жил среди них, наблюдая их сверхчеловеческие подвиги, ведя с ними беседы, размышляя об их удивительном пути. Кое-что очень понравилось ему.

Одного не мог он понять: почему многие отшельники, изнуряя свою плоть, стремятся не к высшей свободе от страданий, а к лучшему возрождению в будущем или к временному блаженству среди светлых небожителей. Эти цели казались ему недостойными.

Покинув своих наставников-йогов, Гаутама уединился в джунглях, чтобы самому бесстрашно ринуться по пути самоистязания.

Для изнеженного аристократического юноши это было подлинным героизмом. Но он решил, что не остановится ни перед какими испытаниями ради того, чтобы достигнуть просветления и познать истинный путь спасения. Шесть долгих лет он бродил в чаще, почти ничего не ел, лицо его стало страшно, оно почернело и невероятно исхудало, кожа сморщилась, волосы выпали, он стал похож на живой скелет.

И вот в один прекрасный день, когда после многочасовой неподвижности Гаутама пытался подняться, ноги, к ужасу наблюдавших эту сцену друзей, отказались его держать, и он замертво свалился на землю. Все решили, что это конец, но подвижник был просто в глубоком обмороке от истощения.

Отныне Гаутама решил отказаться от бесплодного самоистязания.

Счастливый случай помог ему. Дочь одного пастуха, сжалившись над аскетом, принесла ему рисовой похлебки. Гаутама принял ее подаяние и впервые за долгое время утолил свой голод. С этого момента он навсегда отказаться от крайностей аскетизма и признавал полезными лишь умеренные формы.

Весь день он отдыхал в тени цветущих деревьев на берегу реки, а когда солнце склонилось к западу, устроил себе ложе среди корней огромного баньяна и остался на ночь.

И тут произошло самое значительное событие в жизни Гаутамы. Раздумья и муки, искания и самоотречения, весь его внутренний опыт, чрезвычайно изощривший и утончивший душу, - все это как бы собралось воедино и дало плод. Явилось долгожданное «просветление». Внезапно Гаутама с необыкновенной ясностью увидел всю свою жизнь и почувствовал всеобщую связь между человечеством и незримым миром. Вся Вселенная как бы предстала перед его взором. И всюду он видел быстротечность, текучесть, нигде не было покоя, все уносилось в неведомую даль, все в мире было сцеплено, одно происходило от другого. Таинственный сверхчеловеческий порыв уничтожал и вновь возрождал существа. Вот он, мучитель мира! Вот он, «строитель дома»! Это Тришна – жажда жизни, жажда бытия. Это она возмущает покой. Сиддхартхе казалось, что он как бы присутствует при том, как Тришна вновь и вновь ведет к бытию ушедшее от него. Теперь он знает, с кем нужно бороться, чтобы обрести избавление от этого страшного мира, полного плача, боли, скорби. Отныне он стал Буддой – Просветленным.

С этого момента и до последних дней Гаутама стал сам просвещать людей, проповедовать свое учение. Буддизм как религиозная система и философско-нравственное учение начинается с того момента, когда Сиддхартха Гаутама захотел сделать свое просветление всеобщим достоянием и начал свою проповедь.

Самые невероятные притязания, самые горделивые эпитеты по отношению к себе, провозглашение своей святости и совершенства - все это не только не вызывало возмущения у большинства его слушателей, а, напротив, обладало для них особым очарованием и притягательностью.

Будда, произносящий проповедь.

Буддийская доктрина долго существовала лишь в устной традиции, а канонические тексты были записаны через несколько столетий после возникновения учения. Со временем буддийская традиция окружила жизнь Будды множеством легенд, ему приписывалось творение чудес, а его фигура постепенно приобретала божественный характер.

Формируя свое учение, Будда опирался на знакомую всем индийцам брахманитскую традицию. Он использует в совеем учении принцип перерождения (сансары), идеи воздаяния (кармы), праведного пути (дхармы).

По буддизму, жизнь во всех ее проявлениях есть выражение различных комбинаций или «потомков» нематериальных частиц дхарм. Сочетание дхарм определяет бытие всего существующего в этом мире: людей, животных, растений, неорганической природы. После распада соответствующего сочетания наступает смерть, но дхармы не исчезают бесследно, а образуют новую комбинацию. Эта комбинация осуществляется в соответствии с законом кармы воздаяние в зависимости от поведения в предыдущей жизни. Бесконечная цепь перерождений (сансара), или колесо жизни может быть прервано. Именно к этому и должен стремиться каждый человек. Прекращение перерождений, вызывающих страдание, достижение состояния покоя, блаженства, слияние с Буддой – такова главная цель человеческих усилий. Таким образом в буддизме главный упор делается на то, что уже здесь, при жизни человек может обрести состояние бесстрастия, покоя, просветления. Как видно из всего выше изложенного, буддизм не только заимствует ряд важных положений из брахманизма, но и противопоставляет свое учение брахманизму. Он отказывается признавать необходимым деяние всех людей по кастовому признаку. По его учению все люди располагают равными возможностями встать на путь просветления. Сословное, этнические и вообще социальные различия признавались вторичными, производными от уровня, степени нравственной близости человека к пути, указанному Буддой, и, соответственно, могли быть изменены в процессе нравственного самоусовершенствования. Таким образом, именно в буддизме закладывается один из первых принципов, характерных для всех мировых религий – обращение с проповедью ко всем людям, независимо от их этнического и социального происхождения. Реализация этого принципа и способствовала усвоению данных религиозных систем разнообразными народами земного шара.

Второй важной особенностью буддизма, также сближающей его со всеми другими мировыми религиями, является перемещение акцента с коллективной на индивидуальную религиозную жизнь. Согласно буддизму, человек мог вырваться из сансары индивидуальным усилием, осознав и сформулировав свой, личный «праведный путь», и повлияв на судьбу, изменить воздание. Таким образом, одним из важнейших принципов вероучения буддизма является ориентация на индивидуальную духовную жизнь.

В учении Будды говорится: «Как мастер, изготовляющий лук и стрелы, строгает стрелу и делает ее прямой, так и умный человек исправляет свою душу». Душу трудно сдерживать, Она легко возбуждается, успокоив душу, человек обретает покой. Это душа причиняет человеку зла больше, чем может причинить обиженный человек или враг. Человек, который может сохранить свою душу от жажды, от гнева и от всех зол, может обрести истинный покой.

Эти установки Будды были сформулированы в виде четырех основных положений его вероучения:

Рождение, болезнь, старость, смерть, встреча с неприятным и расставание с приятным, невозможность достичь желаемого – это все ведет к страданию (1). Причиной страдания является жажда (тршна), ведущая через радости и страсти к перерождению, рождению вновь (2). Устранению причин страдания заключается в устранении этой жажды (3). Отвергается как жизнь, посвященная чувственным удовольствиям, так и путь аскезы и самоистязания (4).

Нирвана – наряду с просветлением является ключевым понятием буддизма. Слово «нирвана» в переводе с санскрита означает «затухание» «угасание». По учению буддизма, нирвана – это внутреннее состояние человека, при котором угасают все чувства и привязанности, а вместе с ним и весь окружающий человека мир, «Мудрецы – учил Будда, угасают как лампады». Это внутреннее угасание освобождает человека от его страдающего я, и от самой жажды жизни, влекущей все живые существа к новым и новым перерождениям. Тем самым разрывается власть кармы и просветленный человек – мудрец – до конца растворяется в блаженной пустоте абсолютного покоя.

Смысл нирваны состоит в том, что она ставит человека по ту сторону необходимости. И в этом значении нирвана равна свободе. Однако впервые человеку открывается лишь негативная сторона свободы. Это свобода, понимаемая лишь как отрицание полной зависимости, «свобода от …». Подлинная свобода не только отрицает, но и утверждает бытие человека как личности, его самоценное достоинство и неисчерпаемые творческие силы. Но личность в VI веке до нашей эры еще не сформировалась в Древней Индии. И поэтому полная свобода истолковывается Буддой как полнота отрицания: нирвана лежит не только по сторону необходимости, но и по ту сторону всякого бытия. Нирвана освобождает человека не только от необходимости, но и от собственного «Я», от всякого положительного содержания и потому не может быть вполне адекватно выражена ни в слове, ни в образе.

По буддийскому учению люди не одиноки на пути к просветлению, в этом им помогает Будда, а также бодхисаттвы - существа которым осталось сделать последний шаг для достижения нирваны, но которые его не делают сознательно чтобы помочь людям обрести покой. Однако, главное на этом пути должен сделать сам человек. Просветление и нирвана достигается ценой собственных усилий. Для этого человек должен проделать путь по «восьмеричной дороге». Что же заключено в «восьмеричной дороге», которую предлагает Будда? Это:

Правильное суждение отождествляется с правильным пониманием жизни как юдоли скорби и страданий, правильное решение понимается, как решимость проявлять сочувствие ко всем живым существам. Правильная речь характеризуется как бесхитростная, правдивая, дружественная и точная. Правильная жизнь заключается в соблюдении предписаний нравственности – знаменитых буддийских пяти заповедей (панчашила), которых должны придерживаться как монахи, так и светские (миряне) буддисты.

Подвергаются анализу и остальные ступени восьмеричного пути, в частности последняя ступень – вершина этого пути, к которой ведут все остальные ступени, рассматриваемые лишь как подготовка к ней. Правильное сосредоточение, характеризуемое четырьмя степенями погружения (ждхана), относится к медитации и медитационной практике. В текстах ей уделяется весьма много места, рассматриваются отдельные аспекты всех психических состояний, которые сопровождает медитация и медитационную практику. Путь к освобождении от сансары открыт только монахам, однако, согласно учению Будды, соблюдение этических принципов и поддержка общины (сангха) могут подготовить предпосылки ко вступлению на стезю спасения в каком-то из будущий существований и многочисленным группам светским буддистам. Монах, прошедший все стадии восьмеричного пути и с помощью медитаций пришедший к освобождающему познанию, становится архатом, святым, который стоит на пороге конечной цели – нирваны (буквально: угасание). Здесь подразумевается не гибель, но выход из круговорота перерождений. Человек этот уже не переродится вновь, но войдет в состояние нирваны и – как говорится в текстах – исчезнет, «как пламя лампы, в которую не подливается масло».

Нирвана манит к себе как «внутренний остров», достигнув которого мудрец – просветленный обретает независимость от людей и богов и даже от самой природы. «Тот несравненный остров, где ничем не владеют и ничего не жаждут, я называю Нирваной, разрушением смерти и гибели» - говорил Будда. Немногие достигают этого острова, но тем, кому удалось это сделать, даже боги завидуют.

В течение жизни у него было много последователей. Вскоре возникает многочисленная община монахов и монахинь; его учение приняли и большое количество людей, ведущих светский образ жизни, которые стали придерживаться отдельных принципов Будды.

Вероятно, любовь к опрятности была привита Гаутаме с детства, поэтому он восстал против обыкновения аскетов своего времени ходить вечно грязными. В буддийском ордене строго следили за личной гигиеной монахов, и помещения, в которых они жили, постоянно содержались в образцовом порядке и чистоте, как правило они образовывали монастырскую общину – санги. Культовая сторона первоначального буддизма отличается крайней простотой. В основном она сводилась к медитациям и гигиеническим ритуалам.

Статуя Будды. Пещера Юньган. Китай. V в.

Кроме усилий по личному просветлению монахи были обязаны заниматься миссионерской деятельностью, пропагандировать учение своего учителя. Это учение встречало большой интерес, но не каждый был способен встать на путь отрешения от всего мирского. Эта проблема была разрешена на основе разработки учения о двух путях спасения: хинаяне и махаяне.

Хинаяна – это узкий путь спасения. Она предполагала относительно жесткий аскетизм. Это путь индивидуального просветления и обретения нирваны, которым шли архаты – члены сангхи.

Пещерный храм Юньган. Китай.

Махаяна – широкий путь спасения. Здесь допускалась возможность обретения нирваны и миряном, соблюдающим обеты духовного совершенствования под руководством сострадательного Бодхисаттвы.

Будда решил эту проблему довольно просто. Истинными его последователями оставались монахи, а «упасаки» - миряне, принявшие его учение, - оказывались, на положении «оглашенных», готовящихся к посвящению. В отличие от монахов мирянам давался простой этический кодекс Панча Шила (Пять заповедей), сводившийся к следующему:

- Воздержание от убийства.

- Воздержание от воровства.

- Воздержание от блуда.

- Воздержание от возбуждающих напитков.

Помимо этих принципов, «упасаки» должны были блюсти верность Будде, его учению и ордену. Вместе с тем, в махаяне получила большое развитие культовая практика.

Бодхисаттвы наделяются особой сверхъестественной силой, выступают в качестве заступников и покровителей, они способны откликаться на любовь и молитвы. А это значит, молитвы, как один из важных элементов культовой системы, получают в махаяне наибольшее широкое распространение.

Последователи махаяны рассматривают Будду не как историческую личность, основателя учения, а как наивысшее абсолютное существо, Сущность Будды выступает в трех телах, из них только одно проявление Будды – в образе человека – наполняет все живое. Будда и бодхисатвы становятся объектом поклонения. Ряд понятий старого учения (например некоторые ступени восьмеричного пути) наполняется новым содержанием.

Кроме хинаяны и махаяны – этих главных направлений – существовал и целый ряд других школ. Буддизм вскоре после возникновения распространился на Цейлоне, позже через Китай проник на Дальний Восток.

На последних часах жизни Гаутамы лежит печать непреодолимой трагичности. Он умирает не как Сократ, верящий в бессмертие, не как мученик, скрепляющий кровью свое учение и торжествующий над злом, а как человек, признавший мировое зло и подчинившийся ему.

ВЫВОД

Гаутама стремился развенчать преходящую жизнь, представить ее как царство страданий, смерти и уродства. Но его последователи посвятят себя заботам о людях и их благе на земле. Они станут трудиться над созданием буддийской культуры.

И все же жизнь и проповедь Гаутамы были одним из величайших событий в истории духа.

Значение Просветленного отнюдь не исчерпывается нравственным и философским содержанием его учения. Величие Будды и его предшественников заключается в том, что они провозгласили спасение главной целью религии.

Мудрец, проникнутый состраданием ко всему миру, он поистине достоин любви и благодарности человечества, хотя и не был в силах спасти его.

ЛИТЕРАТУРА.

1. А.А. Радугин. Введение в религиоведение: теория, история и современные религии. Москва.- 2004.

2. Александр Мень. История религии. Москва 1997. Из-во «Форум».

3. Васильева Л.С. История религий Востока. М., 1983.

4. Буддизм. Словарь. М., 1992.

СОДЕРЖАНИЕ

ВСТУПЛЕНИЕ 2

Классификация суждений 2

ВЫВОД 23

ЛИТЕРАТЕРА 24

ВСТУПЛЕНИЕ

Суждение в известном смысле находится между действительностью и языком. Поэтому его следует рассматривать тоже в двух важнейших аспектах: во-первых, по отношению к дей­ствительности, формой отражения которой оно является; а во-вто­рых, по отношению к языку, средствами которого оно выражается.

I . Классификация суждений

Обладая определенной структурой, суждения различаются в первую очередь по степени сложности. В зависимости от этого все их бесконечное многообразие можно разделить на две обширные группы (два типа) — простые и сложные.

Простые суждения, характеризуются тем, что в них нельзя вы­делить правильную часть, которая, была бы само­стоятельным суждением. Например: «Я человек» или «Ничто чело­веческое мне не чуждо».

Сложные суждения состоят из двух и более простых суждений, тем или иным способом связанных между собой. Примером может служить соединение двух предыдущих простых суждений, которые вместе образуют известный афоризм: «Я человек, и ничто челове­ческое мне не чуждо».

Рассмотрим каждый из этих типов суждений в отдельности.

1. Простые суждения

Природа простых суждений . Простые суждения, назы­ваются еще иначе категорическими. С точки зрения функций они служат отражением той или иной связи объективного мира — не­зависимо от того, какая это связь по своему содержанию. С точки зрения структуры простые категорические суждения, включают в себя в качестве составных частей лишь понятия, образующие субъект и предикат.

Однако простые суждения весьма многообразны по своим про­явлениям. Они делятся на виды по следующим основным логичес­ким признакам: характеру связки, субъекта, предиката, а также по отношению между субъектом и предикатом. Особое значение в ло­гике придается делению простых суждений на виды по характеру связки (ее качеству) и субъекта (по его количеству).

Виды суждений по качеству и количеству . Качество суждения — одна из важнейших его логических характеристик. Под ним разуме­ется общая ло­гическая форма — утвердительная или отрицательная. В этом про­является наиболее глубокая сущность всякого суждения вообще — его способность раскрывать наличие или отсутствие тех или иных связей и отношений между мыслимыми предметами. А определяет­ся это качество характером связки — «есть» или «не есть». В зависи­мости от этого простые суждения делятся по характеру связки (или ее качеству) на утвердительные и отрицательные.

В утвердительных суждениях раскрывается наличие какой-либо связи между субъектом и предикатом. Выражается это посредством утвердительной связки «есть» или соответствующими ей словами, тире, согласованием слов. Общая формула утвердительного сужде­ния — «S есть Р». Например «Киты — млекопитающие».

В отрицательных суждениях, наоборот, раскрывается отсутст­вие той или иной связи между субъектом и предикатом. И достига­ется это с помощью отрицательной связки «не есть» или соответ­ствующими ей словами, а также просто частицей «не». Общая фор­мула — «S не есть Р». Например: «Киты не рыбы». При этом подчеркнуто, что частица «не» в отрицательных суждениях стоит непременно перед связкой или подразумевается. Если же она нахо­дится после связки и входит в состав самого предиката (или субъек­та), то такое суждение все равно будет утвердительным. Например: «Не всякий плод сладок».

В связи с этим выделяются две основные разновидности утвер­дительных суждений:

а) суждения с предикатом, который выра­жен положительным понятием. Формула «S есть Р». Пример: «Су­дьи самостоятельны»;

б) суждения с предикатом, представляющим собой отрицательное понятие. Формула «S есть не Р». Пример: «Су­дьи независимы».

Отрицательные суждения тоже имеют две разновидности:

а) суждения с положительным предикатом. Формула: «S не есть Р». Пример: «Петров не есть патриот»;

б) суждения с отрицательным предикатом: «Петров не есть не патриот». Познавательное значение утвердительных и отрицательных суж­дений определяется их особенностями, которые носят объектив­ный характер. Утвердительные суждения дают более или менее точ­ные знания о том, что именно представляет собой предмет мысли, какова его качественная определенность, выделяющая его среди других предметов. А так как в природе и обществе все взаимосвяза­но, то из любого утверждения вытекают соответствующие, и при­том многообразные, последствия. Так, говоря, что «Это человек», мы в то же время утверждаем, что «Это животное, способное к труду, одаренное разумом и речью» и т.д.

Отрицательные суждения, тоже имеют рациональный смысл, если не иметь в виду суж­дений типа «Роза не верблюд». Они важны прежде всего сами по себе, так как отражают объективное отсутствие чего-либо у чего-то. Недаром говорят: «Отрицательный результат тоже результат». Но они не менее важны в их отношении к утвердительным суждениям. Установление того, чем не является предмет мысли, — ступень к раскрытию его действительной сущности. Так, суждение: «Киты — не рыбы» диалектически связано с суждением: «Киты — млекопи­тающие», служит его предпосылкой.

Утвердительные суждения информационно более на­сыщенны, и обладают большей познавательной силой. Из отрицательного суждения далеко не всегда определенно следует, чем непосредственно является предмет. А из утвердитель­ного вполне определенно следует не только то, чем он является, но и то, чем не является.

Знание особенностей утвердительных и отрицательных сужде­ний имеет не только теоретическую, но и практическую значи­мость. Взять для примера известный юридический принцип пре­зумпции невиновности. Как правильнее, сильнее, категоричнее, а, следовательно, гуманнее и демократичнее его сформулировать: «Обвиняемый считается невиновным» или «Обвиняемый не счи­тается виновным»? В законодательстве нашей страны была приня­та первая его формулировка — утвердительная.

Помимо исходного, фундаментального деления простых кате­горических суждений по качеству существует еще их деление по количеству.

Количество суждения — это его другая важнейшая логическая характеристика. Под количеством разумеется характер субъекта, т.е. его логический объем. В зависимости от этого выделяются общие, частные и еди­ничные суждения.

Общими называются суждения, в которых что-либо утвержда­ется обо всей группе предметов, и притом в разделительном смыс­ле. Такие суждения выражаются словами «все», «всякий», «каждый», «любой» (если суждения утвердительные) или «ни один», «никто», «никакой» и др. (в отрицательных суждениях). В символической логике такие слова называются кванторами (от лат. quahtum— сколько). В данном случае это квантор общности. В традиционной логике общие суждения выражаются форму­лой «Все S есть Р» («Ни одно S не есть Р»).

Примеры: «Все люди смертны», «Ни один человек не бессмертен».

Юридические примеры: «Все адвокаты — юристы»; «Никто не может нести ответственность за деяние, которое в момент его со­вершения не признавалось правонарушением».

В мыслительной прак­ тике кванторное слово нередко опускается, его можно подставить лишь мысленно. Так, в суждении: «Кто ясно мыслит, тот ясно из­лагает» имеется в виду «всякий», «любой». У Пушкина в суждении «Острая шутка не есть окончательный приговор» подразумевается «никакая». Общими суждениями этого же типа являются афориз­мы: «Сравнение — не доказательство», «Невежество — не аргу­мент» и др.

Общие суждения имеют свои разновидности. Прежде всего они могут быть выделяющими и невыделяющими.

В выделяющих нечто говорится лишь о данной группе. Они выражаются словами «только», «лишь», «лишь только» и т.д. Примеры: «Только люди — разумные существа на Земле» (это означает, что других разумных существ на Земле нет); «Лишь лицо, совершившее общественно опасное деяние, может быть признано виновным в преступлении».

В невыделяющих то, что сказано о данной группе, может быть отнесено и к другим группам: «Все люди смертны» (это означает, что смертны не только люди, но и животные, и растения). «Все адвокаты — юристы» (означает, что юристами могут быть прокуро­ры, судьи, следователи и т. д.).

Частные суждения — те, в которых что-либо высказывается о части какой-то группы предметов. Они выражают­ся такими словами, как «некоторые», «не все», «большинство», «часть», «отдельные» и др. В традиционной логике принята следующая фор­мула частных суждений: «Некоторые S есть (не есть) Р».

Примеры: «Некоторые войны справедливы», «Некоторые вой­ны несправедливы» или «Некоторые свидетели правдивы», «Неко­торые свидетели не правдивы». Кванторное слово здесь тоже может опускаться. Поэтому, чтобы определить, имеется ли налицо частное или общее суждение, надо мысленно подста­вить соответствующее слово. Например, в пословицу: «Людям свойственно ошибаться» не озна­чает, что это относится к каждому человеку. Здесь понятие «люди» взято в собирательном смысле. В другой пословице: «Что дозволено Юпитеру, то не дозволе­но быку» предполагается не «всё», лишь «кое-что».

Нетрудно понять, что кванторные слова частных суждений, логически тождественные, фактически по-разному характеризу­ют объем субъекта. Поэтому на практике они далеко не взаимоза­меняемы. Так, суждения: «Большинство населения проголосовало за Конституцию» и «Меньшинство населения проголосовало за Конституцию» в логическом отношении оба — частные, но их кон­кретный смысл принципиально различен. Поэтому их политичес­кие и юридические последствия прямо противоположны: «Кон­ституция принята» или «Конституция не принята».

Частные суждения тоже имеют свои разновидности. Они делят­ся на определенные и неопределенные.

В определенных частных суждениях что-либо говорится лишь о части какой-то группы предметов и не может быть распространено на всю группу предметов в целом. Слово «некоторые» здесь пони­мается в смысле «только некоторые». Примеры: «Некоторые люди красивы»; «Некоторые книги не интересны».

В неопределенных частных суждениях что-либо высказывается о части предметов так, что может быть отнесено ко всей их группе вообще. Слово «некоторые» используется здесь в другом смысле: «По крайней мере некоторые, а может быть, и все». Например, увидев на первых столах студенческой аудитории новый учебник логики, я уже могу высказать суждение: «Некоторые студенты имеют учебник логики». Опросив остальных, я могу убедиться в том, что «Все студенты имеют учебник логики». Значит, предыдущее суж­дение было неопределенно-частным.

Единичные суждения — это такие, в которых нечто высказыва­ется об отдельном предмете мысли. Они выража­ются словами «это», именами собственными и т.д. Пример: «Харьков- не является столицей Украины».

Единичные суждения, имеют свои разновидности. Одна из них — суждения об индивидуальном пред­мете: «Это Солнце», «Солнце — источник жизни на Земле», «Луна — не планета». Другую составляют суждения о совокупности предме­тов, рассматриваемых как единое целое и выражаемых собиратель­ными понятиями. Например: «Солнечная система — не единствен­ная планетная система в нашей Галактике»; «Большая Медведица — созвездие». Поскольку в том и другом случае нечто говорится о предмете мысли в целом, единичные суждения в логике приравниваются к общим и отдельному логическому анализу не под­лежат.

Между частными и общими суждениями тоже нет абсолютной грани. Например: «Все студенты, не считая двоих, пришли на се­минар по логике». Какое это суждение? С одной стороны, здесь кванторное слово «все». Значит, это по форме общее суждение. А с другой — слова «не считая двоих». Значит, не «все», а «некоторые». Следовательно, по существу это частное суждение. Подобные суж­дения, носящие промежуточный характер, называются в логике исключающими. Они выражаются словами: «ис­ключая», «кроме», «помимо» и т.п. В юридической практике такие суждения нередки. Например: «Как правило, закон обратной силы не имеет» (т.е. бывают исключения).

Наконец, относительна грань между частными и единичными суждениями. Так, словесное выражение частного суждения «по крайней мере некоторые» означает «хотя бы один». Например, до­статочно кому-либо в научной или философской литературе, сред­ствах массовой информации и т.д. высказать какое-либо мнение, чтобы можно было сказать: «Некоторые авторы выдвигают такое мнение...».

Познавательная ценность общих, частных и единичных сужде­ний различна, но по-своему велика. Так, в единичных суждениях содержатся знания об отдельных предметах и явлениях: историчес­ких событиях, великих личностях, фактах современной обществен­ной жизни. Юридическая практика, вся основывает­ся на единичных суждениях: например, гражданские и уголовные дела — на отдельных фактах, лицах, вещах. Единичные суждения дают также знания и о целых совокупностях, «ансамблях» предме­тов, а, следовательно, могут выражать определенные общие зако­номерности, приобретать огромное мировоззренческое значение. Например: «Земля — рядовое небесное тело» (а не центр мирозда­ния, как полагали до Коперника).

Частные суждения содержат знания о типах, формах, видах, разновидностях и т.д. той или иной группы предметов. Например: «Некоторые металлы легче воды», «Некоторые люди гениальны». При определенных условиях частные суждения могут превращаться в общие. Напри­мер: «Некоторые металлы электропроводны» — «Все металлы электропроводны».

В общих суждениях выражаются общие свойства (или целые совокупности свойств) мыслимых предметов, общие связи и от­ношения между предметами, включая и объективные закономер­ности. Форму общих суждений принимают юридические законы, указы, другие нормативные акты.

В процессе познания и общения единичные, частные и общие суждения взаимодействуют между собой. На основе единичных суж­дений возникают обобщения в виде частных и общих суждений. Так, кропотливое исследование фактов преступности в стране по­зволяет сделать общие выводы о ее причинах, характере, тенден­циях развития, возможных последствиях. В свою очередь, наличие общих суждений становится основой для подведения отдельных случаев под общее правило.

В логике большое значение придается объединенной классификации суждений по их количеству и качеству. Возможны четыре вида таких суждений: об­щеутвердительные, частноутвердительные, общеотрицательные и частноотрицательные.

Общеутвердительными называются суждения, по количеству, т. е. по характеру субъекта, общие, а по качеству, т. е. характеру связки, утвердительные. Например: «Все адвокаты — юристы».

Частноутвердительны е суждения — частные по количеству, ут­вердительные по качеству. Например: «Некоторые свидетели дают достоверные показания».

Общеотрицательные суждения — общие по количеству, отри­цательные по качеству. Пример: «Ни один обвиняемый не оправ­дан».

Частноотрицательные суждения — частные по коли­честву, отрицательные по качеству. Пример: «Некоторые свидете­ли не дают верных показаний».

Для формульной записи этих видов суждений в логике исполь­зуются гласные буквы двух латинских слов «аffirmo» («утверж­даю») и «пеgо» («отрицаю»). Конкретно они означают суждения:

А — общеутвердительные,

I — частноутвердительные,

Е — общеотрицательные,

О — частноотрицательные.

Чтобы правильно понимать смысл суждений и правильно опе­рировать ими, необходимо знать распределенность терминов в них — субъекта и предиката.

Распределенным считается термин, мыслимый во всем объеме; нераспределенным — если он мыслится не во всем объеме, а час­тично.

В общеутвердительных суждениях (А): «Все S есть Р» — субъект распределен, а предикат не распределен.

Исключение составляют лишь случаи, когда суждение — общевыделяющее. Например: «Только люди - разумные существа на Земле». Здесь распределены и субъект, и предикат.

В частноутвердительных суждениях (I): «Некоторые S есть Р; субъект и предикат не распределены.

Исключение составляют лишь случаи, когда субъект по объему шире предиката. Например: «Некоторые смертные существа — люди», «Некоторые юристы - адвокаты». В них субъект не распре­делен, а предикат распределен.

В общеотрицательных суждениях (Е): «Ни одно S не есть Р» — субъект и предикат распределены.

В частноотрицательных суждениях (О): «Некоторые S не есть Р» — субъект не распределен,

Обобщая сказанное, можно вывести следующие закономернос­ти, характеризующие распределенность терминов в суждениях:

а) субъект распределен в общих и не распределен в частных суж­дениях;

б) предикат распределен в отрицательных и не распределен в утвердительных суждениях.

Знание распределенности терминов в суждениях имеет боль­шое значение в практике мышления. Оно необходимо, во-первых, для правильного

преобразования суждений и, во-вторых, для про­верки правильности умозаключений.

Виды суждений по характеру предиката . Предикат суждения, может иметь самый различный харак­тер. Выделя­ются три наиболее распространенные группы суждений: атрибутивные, ре­ляционные и экзистенциальные.

Атрибутивные суждения, или суждения о свойствах чего-либо, раскрывают наличие или отсутствие у предмета мысли тех или иных свойств (или при­знаков). Например: «Все республики бывшего СССР объявили о своей независимости». Поскольку понятие, выражающее предикат, имеет содержание и объем, атрибутивное суждение может рассмат­риваться в двух планах: содержательном и объемном.

В содержательном плане это суждение о том, обладает или не обладает предмет мысли какой-либо совокупностью свойств или отдельным свойством. В зависимости от этого различаются две раз­новидности атрибутивных суждений. В одной из них предикат вы­ражен конкретным понятием, т. е. понятием о самих предметах и явлениях в строгом смысле этого слова. Например: «Ртуть — ме­талл» (т.е. она обладает всеми свойствами металлов).

В другой разновидности предикат — абстрактное понятие. На­пример: «Ртуть электропроводна» (т.е. она обладает отдельным свой­ством электропроводности). Нетрудно, заметить относи­тельность различий между этими разновидностями. Достаточно срав­нить следующие пары суждений: «Человек — мыслящее существо» и «Человеку свойственно мыслить»; «Всякое преступление — об­щественно опасное деяние» и «Всякое преступление обладает об­щественной опасностью».

В объемном плане атрибутивные суждения — это суждения о том, входит или не входит предмет мысли в тот или иной класс предметов. Они именуются тогда «суждениями включения (или не­включения) в класс предметов». В зависимости от объемных отно­шений различаются тоже две их разновидности. Для одной харак­терно включение ( или невключение) подкласса в класс . Например: «Все металлы электропроводны» (здесь подкласс металлов вклю­чается в класс электропроводных веществ). В другой устанавливает­ся принадлежность (или непринадлежность) элемента классу : «Дан­ное вещество — металл». В символической логике те и другие суждения выражаются формулами: объем S вхо­дит в объем Р и S принадлежит Р.

Правда, грань между этими двумя разновидностями суждений включения (невключения) в класс также относительна.

Реляционные суждения , или сужде­ния об отношениях чего-либо к чему-то, раскрывают наличие или отсутствие у предмета мысли того или иного отношения к другому предмету (или нескольким предметам). Например: «СНГ не равно СССР», «Дураку за­кон не писан».

У реляционных суждений тоже есть свои разновидности. Одну из них составляют суждения об отношениях между двумя предме­ тами. Например: «Знания подобны день­гам» (чем больше их имеешь, тем больше хочется иметь. В отличие от «одноместного» предиката ат­рибутивных суждений предикат в них называется «двухместным». Другая разновидность реляционных суждений — суждения об от ношениях между тремя и более предметами.

Относительность различий между атрибутивными и реляцион­ными суждениями проявляется в их способности превращаться друг в друга.

Примеры. Суждение «Все металлы электропроводны» можно пре­вратить в суждение «Все металлы подобны электропроводным те­лам». В современной логике имеется тенденция свести реляционные суж­дения к атрибутивным.

Экзистенциальные суждения, или суждения о существовании чего-либо, это такие, в которых раскрывается наличие или отсутствие самого предмета мысли. Пре­дикат здесь выражается словами «существует» («не существует»), «есть» («нет»), «был» («не был»), «будет» («не будет») и др. Напри­мер: «Дыма без огня не бывает», «СНГ существует».

В процессе судопроизводства решается прежде всего вопрос: имело ли место событие: «Преступление есть» («Доказа­тельств нет»).

Экзистенциальные суждения целесообразно рассматривать как ча­стный случай атрибутивных суждений. Так, суждение «СНГ суще­ствует» означает, что «СНГ обладает свойством существовать», или в объемной трактовке: «СНГ принадлежит к классу существующих межгосударственных объединений». Вот почему в последующем логическом анализе экзистенциальные суждения самостоятельно не рассматриваются.

Познавательное значение рассмотренных видов суждений по характеру предиката трудно переоценить. В атрибутивные суждения облекаются знания о все новых открываемых свойствах бесконечно разнообразных предметов мысли. Например, Пьер и Мария Кюри установили, что полоний, как и уран, обладает свойством радио­активности, и тем самым значительно расширили горизонт наших знаний. Выявление тех или иных свойств исследуемых предметов или особенностей тех или иных лиц важно, например, в кримина­листике.

В реляционных суждениях отражается бесконечное богатство отношений между предметами мысли: пространственные и вре­менные, природные и социальные, а среди социальных — произ­водственные и непроизводственные (политические, нравственные, религиозные, семейные и т.д.). С их помощью выражается вся гам­ма правовых отношений между людьми: отношения кредитора и должника, продавца и покупателя, начальника и подчиненного, родителей и детей, участников судебного процесса и др. Напри­мер: «Иван взял взаймы у Петра», «Судья задал вопрос свидетелю».

Особое значение имеют экзистенциальные суждения. Первое, с чем сталкивается человек в своей практической деятельности, — это существование (или отсутствие) тех или иных предметов и яв­лений, с которыми он имеет дело. И в настоящее время нас волну­ют вопросы: есть ли жизнь на других планетах, есть ли другие ра­зумные существа во Вселенной и многое другое. В судебной практике установление факта преступления, трудового или гражданского спора — начало всего последующего разбира­тельства.

Знание особенностей атрибутивных, реляционных и экзистен­циальных суждений имеет, важное значение для всякого человека вообще и юриста в частности.

Виды суждений по модальности . В заключение — еще одно деле­ние простых суждений на виды — по модальности.

Логический же термин «модальность суждений», произ­водный от слова «modis», означает, что помимо основного кон­кретного содержания всякое суждение так или иначе несет с собой дополнительную смысловую нагрузку. Это информация об объек­тивном характере (или способе) связи между субъектом и пре­дикатом, раскрываемой в суждении, о субъективном отношении к ней человека, характере и степени достоверности заключенного в суждении знания и т. д. Модальность суждения выражается посредством огромного множества слов, таких как «воз­можно», «разрешено», «ценно» и им подобных, а также их отрица­ний: «невозможно», «не разрешено» и др. Они называются в логи­ке модальными операторами. Нередко их заменяет контекст.

Наиболее важными и распространенными выступают такие виды модальности, как алетическая, деонтическая, аксиологическая и эпистемическая.

Алетическая , или истинная, модальность выражает характер связи между мыслимыми предметами, между субъектом и предикатом суждения. Модаль­ными словами служат «возможно», «необходи­мо», «случайно» и их синонимы.

С точки зрения алетической модальности различают следую­щие разновидности суждений:

а) ассерторические суждения, или суждения о факте, действительности чего-либо. Например: «Украина переходит к рыночной экономике». В таких суждениях модальность не выражена, а конста­тируется лишь самый факт чего-либо;

б) проблематические суждения, или суждения о возможности чего-либо. Например: «Украина может перейти к рыночной экономике»;

в) аподиктические суждения, или суждения о необходимости чего-либо. Например: «Украина по необходимости перейдет к ры­ночной экономике».

Разумеется, различия между этими разновидностями относи­тельны. Возможное способно стать необходимым, необходимое — случайным и т. д.

Во взаимоотношениях модальных суждений есть определенные закономерности — например, несбалансированность (несимметричность). Так, что действительно, то и возможно, но не наоборот; то, что необходимо, то и действительно, но не на­оборот.

Деонтическая, или нормативная, модальность относится непосредственно к деятельности людей, нормам их поведения в обществе, как нравственным, так и правовым. Она выражается с помощью таких слов, как «разрешается», «запрещается», «обязательно» и их ана­логов. В зависимости от характера социальных норм деонтическая модальность имеет разновидности. Так, любое правоотношение, как «двуликий Янус», предполагает, с одной стороны, какое-либо право, а с другой — соответствующую обязанность. Поэтому неда­ром говорят: «Нет прав без обязанностей, и нет обязанностей без прав». С учетом этого принципа вся совокупность правовых норм может быть разбита на две важнейшие группы: уполномочиваю­щие (или запрещающие) и обязывающие нормы. Отсюда по край­ней мере две основных разновидности деонтической модальности:

а) суждения о наличии (или отсутствии) какого-либо права. Они формулируются с помощью слов «разрешено», «запрещено», «впра­ве» и др. Например: «Каждый имеет право на жизнь»; «Принудительный труд запрещен» (правозапрещающие нормы). Модальное­ слово может и отсутствовать: «Труд свободен».

б) суждения о наличии (или отсутствии) какой-либо обязанности. Они формулируются посредством слов «обязан», «должен», «необходимо» и др. Например: «Государственные органы обязаны всемерно содействовать профессиональным союзам в их деятель­ности»; «Основное общее образование обязательно» (правообязывающие нормы). Без модального слова: «Право частной собствен­ности охраняется законом».

Между правами и обязанностями должна быть так называемая деонтическая сбалансированность. Под ней разумеется соответствие каждому праву какой-либо обязанности, а каждой обязанности — какого-либо права. В противном случае правовая система может быть неэффективной.

Эпистемическая , или познавательная, модальность означает характер и степень достоверности зна­ния. Она выражается при помощи слов: «знаю», «верю» («считаю», «полагаю») и им подобных. В связи с этим можно выделить, тоже две основные разновидности суждений эпистемической модальности в соответствии с двумя видами знаний — объективными (научными) и субъективными (мнениями):

а) суждения, основанные на вере. При этом не имеет значения, религиозная она или нерелигиозная. Например: «Верю, что Бог существует», «Считаю, что есть загробная жизнь», «Христос вос­крес» или «Верю в наступление лучшей жизни»;

б) суждения, основанные на знании, независимо от того, про­блематичные они или достоверные. Например: «Знаю, что суще­ствует закон всемирного тяготения», «На Марсе достоверно отсутствие жизни».

Аксиологическая , или ценностная, модальность выражает отношение человека к ценностям — матери­альным и духовным. Она фиксируется такими словами, как «хоро­шо», «плохо», «безразлично» (в ценностном отношении), «луч­ше», «хуже» и др. Например: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним»; «Хорошо учиться осторожности на ошибках других»; «Плохо жить без друзей».

Все формы проявления модальности суждений исследуются модальной логикой: это обширная, относительно самостоя­тельная и быстро развивающаяся отрасль современной логики. Она имеет большое теоретическое и практическое значение, в том чис­ле, как отмечено выше, и для юристов.

2. Сложные суждения

Образование и особенности сложных суждений .

Сложные суждения образуются из простых путем того или иного их соединения (а также, путем соединения простых со сложными и сложных между собой).

Сложные суждения могут быть истинными и ложными . Истинность или ложность сложного суждения зависит, от истинности или ложности со­ставляющих его простых и иных суждений.

Сложные суждения отличаются от простых также по своим функциям и структуре. Их функции носят более сложный характер, так как в них раскрывается не одна, а одновременно несколько — две или более — связей между предметами мысли. Их структура тоже характеризуется большей сложностью, обретая новое каче­ство. Основными структурообразующими элементами здесь высту­пают уже не понятия-термины (субъект и предикат), а самостоя­тельные суждения (причем их внутренняя субъектно-предикатная

структура уже не учитывается). И связь между ними осуществляет­ся не с помощью связки «есть» («не есть»), а в качественно иной форме — посредством логических союзов (они называются также логическими связками). Это такие союзы, как «и», «или», «если... то» и др. Они близки по смыслу к соответствующим грамматичес­ким союзам, но, полностью с ними не совпадают. Главное их отличие сводится к тому, что они однознач­ны, тогда как грамматические союзы могут иметь множество смыс­лов и оттенков.

Каждый из логических союзов является бинарным, т.е. соединя­ет между собой только два суждения независимо от того, простые они или сами, в свою очередь, сложные, имеющие внутри себя собственные союзы.

Переменными в сложных суждениях выступают от­дельные, далее нерасчленяемые суждения, а постоянными — логические союзы: «и», «или» и др.

Сложные суждения имеют весьма многообраз­ные формы выражения. Они могут выражаться прежде всего слож­ носочиненными предложениями. Например: «Ни один виновный не должен уйти от ответственности, и ни один невиновный не дол­жен пострадать». Они могут быть выражены также сложноподчинен­ ными предложениями. Например, высказывание Цицерона: «Ведь если бы даже ознакомление с правом представляло огром­ную трудность, то и тогда сознание его великой пользы должно было бы побуждать людей к преодолению этой трудности». Нако­нец, они могут облекаться и в особую форму простых распростра­ ненных предложений. Этого нетрудно добиться, например, в резуль­тате своеобразного «свертывания» сложных предложений. Так, слож­носочиненное предложение «Аристотель был великим логиком, и Гегель тоже был великим логиком» можно превратить в простое распространенное: «Аристотель и Гегель были великими логика­ми». Благодаря подобному «свертыванию» достигается большая ла­коничность речи, а, следовательно, ее экономность и динамичность.

Таким образом, не всякое сложное суждение выражается не­ пременно сложным предложением, но всякое сложное предложение выражает сложное суждение.

Виды сложных суждений по характеру логического союза . В слож­ных суждениях, есть свои виды. Они определяют­ся прежде всего характером логического союза. В зависимости от смысла и назначения логического союза различаются следующие основные группы сложных суждений.

1.Конъюнктивные (или соединительные) суждения. Они образуются из исходных по­средством логического союза конъюнкции «и». Например: «Никто не забыт, и ничто не забыто».

Логический союз конъюнкции выражается многими грамматическими союзами: «и», «а», «но», «да», «хотя», «а также», «несмотря на то, что...» Вот примеры. Современное из­речение: «Трудолюбие — душа бизнеса и ключ к процветанию». Слова Аристотеля: «Платон друг, но истина еще больший друг». Из народной мудрости: «Русские долго запрягают, да быстро ездят». Нередко грамматические союзы за­меняются запятой, двоеточием, точкой с запятой и даже точкой. Например, как полагал один из семи древнегреческих мудрецов: «Наслаждения смертны, добродетели бессмертны». Или: «Тысяче­летие по кирпичику создает государство — один час может пре­вратить его в пыль».

Если конъюнкция выражена простым распространенным пред­ложением, то она может иметь три исходных структуры:

а) один субъект и два предиката —« S есть (не есть) Р₁ и Р₂ ». Например: «Все равны перед законом и судом». Здесь можно вычленить два исходных суждения с общим субъектом и разными пре­дикатами: «Все равны перед законом» и «Все равны перед судом»;

б) два субъекта и один предикат — «S₁ , и S₂ есть (не есть) Р». Например: «Государственные пенсии и социальные пособия уста­навливаются законом». Здесь также налицо два простых суждения;

в) два субъекта и два предиката — «S₁ и S₂ есть (не есть) Р, и Р₂ ». Например: «Основные права и свободы человека неотчуждае­мы и принадлежат каждому от рождения». Здесь уже четыре про­стых суждения.

Понятно, что на этой основе могут быть еще более сложные мыслительные конструкции.

Пример: «Осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц».

В принципе логический союз «и» может объединять даже такие суждения, которые по смыслу очень далеки друг от друга. Классический пример: «2x2=4, и снег бел». Важно чтобы исходные суждения обладали свойством коммутативности (пере­становочности).

Логический союз «и» может соединять и более двух исходных суждений. Вспомним в этой связи стихи Пушкина:

Теперь у нас дороги плохи,

Мосты забытые гниют,

На станциях клопы да блохи

Заснуть минуты не дают.

В подобных случаях важно другое — чтобы исходные суждения обладали свойством ассоциативности (сочетаемости).

Знание особенностей конъюнкции имеет немалое значение в практике мышления. Строя более или менее сложное рассуждение, следует тщательно проверять истинность исходных суждений. Ведь от этого напрямую зависит его собственная истинность или лож­ность.

Все это важно учитывать в юридической практике, когда не­редко выстраивается более или менее сложная цепь рассуждений. А из-за одного ложного звена она может распасться. В то же время достаточно обнаружить хотя бы одно ложное суждение в доводах оппонента, чтобы опровергнуть все рассуждение в целом.

2. Дизъюнктивные (разделительные) суждения. Бывает две их разновидности: слабая и сильная (или нестрогая и строгая).

Слабая (нестрогая) дизъюнкция образуется логическим союзом «или». Он характеризуется тем, что объединяемые им суждения не исключают друг друга. Языковые средства выражения слабой дизъюнкции — грамматические союзы «или», «либо» и другие в их разделительно-соединительном значении. Например, как сказано в древнем по­учении: «Мудрая книга, оставленная человеком после его смерти, более полезна, чем дворец или часовня на кладбище» (или чем то и другое вместе).

Слабая дизъюнкция истинна в тех случаях, когда истинно, по крайней мере, одно из составляющих ее суждений (или оба вместе), и ложна, когда оба суждения ложны.

Логический союз «или» обладает свойст­вом коммутативности. Дизъюнкция может состоять из трех и более исходных суждений. Примером может слу­жить рассуждение ходжи Насреддина, который взялся за десять лет научить падишахова ишака грамоте: «Через десять лет либо ишак сдохнет, либо падишах, либо меня аллах приберет» (а может, и все вместе). Великолепный образец многочленной дизъюнкции, мы находим у Цицерона: «Люди ведь гораздо чаще руководствуются в своих решениях ненавистью, или любо­вью, или пристрастием, или гневом, или горем, или радостью, или надеждой, или боязнью, или заблуждением, или другим ка­ким-либо душевным движением (а может быть, одновременно тем или иным их сочетанием), чем справедливостью, или пред­писанием, или каким-нибудь правовым установлением, или су­дебным решением, или законами». В подобных случаях, логический союз «или» обладает свойством ассоци­ативности.

Дизъюнктивное суждение может не исчерпывать всех возмож­ных случаев. Тогда ставятся выражения типа: «и так далее», «и тому подобное», «и прочее». Они применимы даже в юри­дических текстах (к которым предъявляются особо строгие требова­ния), если нет возможности перечислить все варианты чего-либо.

Сильная (строгая) дизъюнкция образуется логическим союзом «либо.,..,.либо». Ее составляющие исключают друг друга. И она выражается, такими грамма­тическими средствами: «или», «либо» и др., но уже в ином, разделительно-исключающем значении.

Примеры: «Закон, уста­навливающий или отягчающий ответственность, обратной силы не имеет»; «Виновным в преступлении может быть признано лишь лицо, совершившее общественно опасное деяние умышленно либо по неосторожности».

Для того чтобы подчеркнуть строго разделительный характер грамматических союзов, используется их усиленная, двойная фор­ма: «или... или», «либо... либо», «то... то», «ли... ли» и др.

Примеры. Как считали древние: «О мертвых либо хорошо, либо ничего»; у Брэгга подчеркнуто: «Человек к 40 годам либо сам себе доктор, либо он дурак»; или: «Либо я найду путь, либо проложу его».

Строгая дизъюнкция истинна лишь тогда, когда одно из состав­ ляющих ее суждений истинно, а другое ложно.

Дизъюнктивное суждение может включать в себя три и более исходных суждения. Пример: «Вечно он был занят либо судебной речью, либо домашними упражнениями, либо обдумывал, либо писал». Еще более сложный случай: «При хищении, недостаче, умышленном уничтожении или умышленной порче материальных ценностей ущерб определяется по ценам, действующим в данной местности на день причинения ущерба». Строгая дизъюнкция тоже обладает свойствами коммутативности и ассоциативности.

Дизъюнкция — слабая и сильная — широко распространена в практике мышления. В ней выражаются логические операции деле­ния, расчленения, перечисления чего-то. Юридическая практика особенно богата такого рода суждениями. Ведь здесь особое значе­ние имеет детальное указание видов права, видов преступления и наказания, перечисление юридически важных случаев, форм осу­ществления того или иного права или обязанности и пр.

3. Импликативные (или условные) суждения. В них объединяются суждения на основе логического союза «если... то». Для выражения импликации имеются следующие грамматические союзы: «если... то», «ког­да... тогда», «в случае, если... то» и др.

Примеры. Афоризм древних: «Когда молчат — кричат»; «Если мы хотим добиться уважения к закону, мы сначала должны создать закон, достойный уважения». Грамматический союз «если» может стоять и не перед первым суж­дением.

Юридический пример. «Заседание комиссии по трудовым спо­рам считается правомочным, если на нем присутствует не менее половины избранных в ее состав членов».

В условных суждениях отражаются, многообразные реальные зависимости между предметами и явлениями — причин­но-следственные, пространственно-временные, функциональные и т.д. Но они могут, представлять собой и со­единение разнородных по конкретному содержанию суждений типа: «Если 2x2=4, то снег бел». Именно в таком обобщенном смысле импликация используется в классической логике. Суждение, стоя­щее после слов «если», «когда», называется антецедентом (пред­шествующим) или основанием, а после «то» — консеквентном (пос­ледующим) или следствием.

Импликация истинна во всех случаях, кроме одного: когда пред­ шествующее (основание) есть, а последующего (следствия) нет.

Импликация может включать в себя три и более суждений. На­пример: «Участие прокурора в разбирательстве гражданского дела обязательно в случаях, когда это предусмотрено законом или ког­да необходимость участия прокурора в данном деле признана судом».

Законодательство и юридическая практика его применения сви­детельствуют, что в форме импликации выражаются не только объективные зависимости одних предметов и явлений от других, но и также права и обязанности людей, связанные с теми или иными условиями.

4. Эквивалентные (равнозначные) суждения. В них объединяются суждения с вза­имной (прямой и обратной) условной зависимостью. Они называ­ются еще двойной импликацией. Их образует логический союз «если и только если…. то». Грамматически эквива­лентность выражается также союзами: «тогда и только тогда... ког­да», «лишь в том случае, если... то», «только при условии, если... то» и др. Примеры: «Если число делится на два, то оно четное»; «Если и только если человек достиг пенсионного возраста, то он имеет право на получение пенсии по возрасту».

Эквивалентное суждение истинно в двух случаях: когда оба со­ ставляющие его суждения истинны и когда они оба ложны.

Отрицание суждений. При характеристике сложных суждений широко используется еще один логический союз: «неверно, что» или просто «не». Прибавление его к какому-либо суждению означает образование нового суждения, которое находится в определенной зависимости от исходного. Например, исходное суждение: «Все судьи неподкупны». Его отрицание: «Не­верно, что все судьи неподкупны» или «Не все судьи неподкуп­ны», «Некоторые судьи не неподкупны».

Логические союзы нередко переплета­ются друг с другом, образуя порой весьма сложные мыслительные конструкции. Например: «Суд не принимает отказа истца от иска, признания иска ответчиком и не утверждает мирового соглашения сторон, если эти действия противоречат закону или нарушают чьи-либо права и охраняемые законом интересы». Здесь налицо сочета­ние нескольких конъюнкций с дизъюнкцией и импликацией.

Различия между логическими союзами относительны. Подобно тому как один и тот же логический союз может соединять самые разные по конкретному содержанию суждения, так одно и то же конкретное суждение может быть выражено разными логическими союзами. Например: «День прошел, и настала ночь»; «Если день прошел, то настала ночь»; «Или день не прошел, или настала ночь»; «День не прошел, ночь не настала»; «Если ночь не настала, то день не прошел». Взаимосвязь и взаимозаменяемость логических союзов имеет большое значение для преобразования символических фор­мул в процессе исчисления высказываний.

ВЫВОД

Более сложной по сравнению с понятием формой мышления выступает суждение. Оно представляет собой качественно особую форму, выполняющую свои, иные функции в мышлении.

Чтобы дать логический анализ этой формы, необходимо вна­чале выяснить, что такое всякое суждение вообще, независимо от форм его проявления; затем произвести классификацию суждений; далее установить, какие существуют отношения между суждения­ми, и наконец, показать, какие возможны логические операции с суждениями.

Необходимость такого анализа обусловлена тем, что наше мыш­ление, будучи понятийным, слагается все же не из отдельных, изолированных понятий, а из суждений — от самых простых, обиходных, повседневных до наиболее сложных, научных или фи­лософских. Буквально обо всем на свете, что в той или иной мере затрагивает наши материальные и духовные потребности, интере­сы, мотивы деятельности, мы так или иначе судим: рассуждаем, высказываем мнение, всему даем свои оценки. Поэтому вся наша речь, по существу, либо выражает суждения, либо основывается на них. Отсюда — важность и значение исследования суждения как формы мышления.

ЛИТЕРАТЕРА:

1. Гетманова А.Д. Учебник по логике. – М., 1995.

2. Хоменко І.В., Алексюк І.А. Основи логіки. – К., 1996.- с.113.

3. Конський А.С. Логіка. – К., 1998.

4. М.Г. Тофтул. Логіка. Посібник для студентів вузів. – К., 1999.

Скачать архив с текстом документа