Думы о России в поэме Гоголя Мертвые души
СОДЕРЖАНИЕ: Думы о России в поэме Гоголя «Мертвые души» Автор: Гоголь Н.В. Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься... Гоголь ...Гоголь возвращался на Родину, Позади осталась Европа, впереди Россия. Колокольчик мерно отсчитывал дорожные ухабы пыльного шляха. Стояло душное лето 1847 года... .Думы о России в поэме Гоголя «Мертвые души»
Автор: Гоголь Н.В.
Не так ли и ты, Русь, что бойкая
необгонимая тройка несешься...
Гоголь
...Гоголь возвращался на Родину, Позади осталась Европа, впереди Россия. Колокольчик мерно отсчитывал дорожные ухабы пыльного шляха. Стояло душное лето 1847 года... .
Краткая информация о писателе: “Гоголь Николай Васильев сын родился в 1809 году, русский, помещик, в чине коллежского асессора. Автор вольнодумных сочинений, как-то: комедии “Ревизор”, повестей “Нос”, “Шинель”, “Мертвые души”. Пребывает за границей”. (Из досье III жандармского отделения.)
Да, “Мертвые души”... Он так и не завершил свое любимое произведение, в которое вложил всего себя. Без остатка. Все, что завещал ему Александр, о чем спорили долгими ночами с Виссарионом.. . Пушкина давно уж нет, Виссарион тяжело болен, но живут и процветают Чичиковы, собакевичи, Плюшкины, сквозник-дмухановские, Хлестаковы... Господи, куда же ты несешься, Русь? Дай ответ!.. Мысли о судьбах России, думается, главное в поэме.
Гоголь отразил в своей поэме не две, а три России: Россию “мертвых душ” — помещиков и чиновников. Россию крестьян, и в конце поэмы появляется прекрасный художественный образ Руси-тройки, птицы-тройки. Сделано это настолько искусно и полно, что “Мертвые души” можно назвать литературным исследованием русской жизни первой половины XIX века. В памяти сразу всплывает и другое величайшее произведение русской литературы — “Евгений Онегин” А. С. Пушкина, являющееся, по выражению Белинского, “энциклопедией русской жизни”.
Наиболее широко на страницах поэмы представлены образы современных автору помещиков. Как похожи они на помещиков из романа “Евгений Онегин”!
Вот Манилов. Обходительный, с приятными чертами лица (“но в эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару”), мечтательный... Кто знает, не погибни Ленский на дуэли, не превратился бы он, как и предсказывал Пушкин, вот в такого Манилова?
Расстался б с музами, .женился,
В деревне, счастлив и рогат,
Носил бы стеганый халат...
Коробочка, хозяйственная и суетливая, напоминает постаревшую мать Татьяны Лариной, которая “солила на зиму грибы, вела расходы, брила лбы”...
Кутилу Ноздрева вполне можно представить в буяновском “картузе с козырьком”, а “превосходного хозяина” Плюшкина сопоставить с “владельцем нищих мужиков” Гвоздиным.
Подробно, безжалостно описывает Гоголь чиновников города NN.
Очевидно, Гоголь не собирался противопоставлять удушливой атмосфере жизни чиновников и помещиков жизнь крестьянства. На страницах поэмы крестьяне изображены далеко не розовыми красками. Лакей Петрушка спит не раздеваясь и “носит всегда с собой какой-то особенный запах”. Кучер Селифан не дурак выпить. И Петрушка с Селифаном, и два мужика, спорящие, доедет ли колесо до Москвы,— русские люди, но не лучшие. Истинный образ народа видится прежде всего в описаниях умерших крестьян. Ими восхищаются и автор, и Чичиков, и помещики. Их уже нет, но в памяти людей, их знавших, они приобретают былинный облик.
“Милушкин, кирпичник, мог поставить печь в каком угодно доме. Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнет, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо, и хоть бы в рот хмельного! А Еремей Сорокоплехин! да этот мужик один станет за всех, в Москве торговал, одного оброку приносил по пятисот рублей. Ведь вот какой народ!.. Каретник Михеев! Ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные”. Так хвалится своими крестьянами Собакевич. Чичиков возражает, что они уже умерли и они только “мечта”. “Ну нет, не мечта! Я вам доложу, каков был Михеев, так вы таких людей не сыщете: машинища такая, что в эту комнату не войдет... А в плечищах у него была такая силища, какой нет у лошади...”
И сам Павел Иванович, разглядывая списки купленных крестьян, будто видит их наяву, и каждый мужик получает “свой собственный характер”. “Пробка Степан, плотник, трезвости примерной”,— читает он и начинает представлять: “А! Вот он... вот тот богатырь, что в гвардию годился бы!” Дальше мысль подсказывает ему, что Степан исходил с топором все губернии, съедал хлеба на грош, а в поясе приносил, верно, рублей сто. На протяжении нескольких страниц знакомимся мы с разнообразными судьбами простых людей. Мы видим русский народ полным сил, талантливым, живым, добрым. С восторгом говорит писатель и о живом, метком русском слове, что вырывается из самого сердца.
Но не всегда русские люди покорны властям. Обиды могут довести их до мести. В “Повести о капитане Копейкине” рассказывается, как герой Отечественной войны 1812 года, инвалид, обиженный чиновниками, собирает вокруг себя вольных людей, способных выступить на защиту своих интересов.
Россия встает перед нами в своем величии. Не та Россия, где чиновники берут взятки, помещики проматывают имения, крестьяне пьянствуют, где плохие дороги и гостиницы. А другая, в которой писатель видит Русь “птицей-тройкой”. “Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься?” И образ страны-тройки сливается с образом мастера, снарядившего “дорожный снаряд”. Гоголь видит Русь великой, указывающей путь* другим; видится ему, как обгоняет Русь иные народы и государства, которые, “косясь, постораниваются и дают ей дорогу”.
История, к сожалению, рассудила по-иному. Не удалось нашей стране обогнать другие. И ныне здравствуют в других чинах и обличиях ноздревы, чичиковы, маниловы и плюшкины. Но жива Русь, “птица-тройка”. И, несмотря на неурядицы, не могут не послышаться “иные, доселе не бранные еще струны, предстанет несметное богатство русского духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержия”. И верится нам. жителям России, что пророческими окажутся слова писателя: “Подымутся русские движения... И увидят, как глубоко заронилось в славянскую природу то, что скользнуло только по природе других народов...”