Критерии истины

СОДЕРЖАНИЕ: Под критерием истины понимается разрешающая процедура, позволяющая оценивать знание как истинное, либо как ложное. Главнейшие аспекты критериев истины. Практика как критерий истины. Эмпирические критерии истины. Проблема универсальных критериев истины.

Реферат по онтологии

Критерии истины

1. Главнейшие аспект ы критериев истины.

Под критерием истины понимается разрешающая процедура, позво­ляющая оценивать знание либо как истинное, либо как ложное. Если пытаться искать такую процедуру исключительно внутри самого зна­ния, то возникает парадокс, схваченный в свое время еще Секстом Эмпириком: для нахождения такого критерия нужен, в свою очередь, критерий, и так до бесконечности.

Практика как критерий истины. Безусловной заслугой марксизма является то, что он в ясной и недвусмысленной форме постарался найти критерий истины не внутри системы знания, а вне ее — в обще­ственно-исторической практике человека. «В практике, — писал К. Маркс, — должен доказать человек истинность, т.е. действитель­ность и мощь, посюсторонность своего мышления».

В самом деле, наиболее действенная проверка объективной укорененности наших идей и теоретических моделей в структурах мирового бытия возмож­на в том случае, если нечто практически (телесно) созданное на их идеальной основе проходит испытание на свою функциональную пригодность в рамках этого мирового целого.

Успешная объективация (или, грубо говоря, материализация) наших знаний в технических ус­тройствах, хозяйственной и социальной деятельности — серьезное свидетельство в пользу того, что мы ничего субъективно не измысли­ли , а познали нечто объективно сущее и значимое. Так, если ракета не падает, а взлетает в небо — это практическое свидетельство истинно­сти наших физических представлений о законах гравитации; если стиральный порошок отстирывает грязь, — значит, наши сведения о протекании химических реакций в природе правильны; если мы ве­дем успешную социальную политику, избегая конфронтации в обще­стве и способствуя росту его духовных запросов, значит, наши социо­логические представления верны.

Эмпирические критерии истины. Формой научного проявления критерия практики является эксперимент, т.е. строго описанная и же­лательно техническая воспроизводимая процедура проверки опытных (эмпирических) следствий, выводимых из какой-либо теории.

Одним из таких эмпирических критериев (разрешающих проце­дур) служит верифицируемость теории, т.е. заключение об ее истин­ности на основании практического подтверждения вышедших из нее опытных следствий. Процедура верификации была детально ме­тодологически осмыслена в неопозитивистской традиции и даже ква­лифицировалась как универсальный критерий научности знания. Од­нако со времен Д. Юма известно, что любой индуктивный вывод носит вероятностный характер (за исключением случаев полной ин­дукции), а потому ни какая верифицируемость не может считаться надежной. Один-единственный отрицательный результат эксперимента поставит под сомнение истинность целой теории.

Это и дало основание К. Попперу сформулировать противополож­ный эмпирический критерий фальсифицируемости, нацеленный не на подтверждение, а, наоборот, на опровержение теоретической моде­ли через опровержение (фальсификацию) выводимых из нее эмпири­ческих следствий. Обе эти процедуры успешно используются в науке.

Однако критерий практики и в ее общественно-историческом, и в научно-экспериментальном проявлении не может считаться доста­точным. В науках, особенно дедуктивных, существует масса теорети­ческих идей и гипотез, которые нельзя проверить не только ни в ка­кой практической деятельности, но даже в эксперименте. Более того, абсолютизация критерия практики может быть смертельно опасной для существования науки. В истории уже были случаи, когда требова­ние немедленных практических и экспериментальных результатов служило оправданием идеологического давления на науку. Так, под ло­зунгом отсутствия реальных практических приложений в 40—50-х гг. XX в. у нас травили генетику, позднее — кибернетику. Все это застав­ляет искать критерии истины уже не вне, а внутри самой науки, поз­воляющей ей существовать в качестве относительно автономной и са­моценной сферы духовного творчества человека.

Логические критерии. Важнейшим их них является логическая непро­тиворечивость, т.е. запрет на одновременное наличие суждений А и не-А внутри научной гипотезы или теории. Формально-логическая противо­речивость означает, что теория абсолютно не информативна, ибо из про­тиворечия следует все, что угодно, — бесконечный универсум суждений.

Другой важный логический критерий истины — критерий незави­симости аксиом, т.е. невыводимость одних исходно принятых допу­щений (аксиом, постулатов) теории из других. Обнаружение факта нарушения этого принципа — серьезное свидетельство в пользу оши­бочности данной теории.

Кроме этого выделяют еще критерий полноты теории. Семантиче­ская полнота означает, что все суждения внутри данной теоретичес­кой модели являются доказанными, а не произвольно введенными. Критерий синтаксической полноты гласит, что теория является ис­тинной (или, точнее, корректной), если присоединение к ней произ­вольного суждения (формулы) делает ее противоречивой. Логические критерии истины, во-первых, носят достаточно формальный и отри­цательный характер (т.е. свидетельствуют не столько об истине, сколько об ошибочности каких-либо теоретических представлений) и, во-вторых, за исключением универсального критерия непротиворечивости имеют актуальное значение в основном для аксиоматичес­ки построенных теорий в логике и математике.

Специфицированные теоретические критерии, В естественных и обществоведческих, а отчасти и гуманитарных, науках используется це­лый спектр собственно теоретических критериев истины.

Одним из них является критерий внутренней и внешней когерент­ности знания, т.е. требование системной упорядоченности и взаимосогласованности положений внутри самой теории (гипотезы), а также желательность ее согласования с фундаментальным и непроблематизируемым знанием в науке. Так, если какая-то теоретическая гипотеза в физике противоречит закону сохранения энергии, то это — веское основание для констатации ее ложности.

Другим важным теоретическим критерием истины является прин­цип простоты теории. Он означает, в частности, что из двух конкури­рующих в науке гипотез, скорее всего, будет избрана та, которая решает проблему наиболее экономным и рациональным способом: использу­ет меньшее количество исходных аксиом при том же объяснительном и предсказательном потенциале; опирается на более простой матема­тический аппарат; не привлекает сложной терминологии и т.д.

Например, в истории квантовой механики при описании поведе­ния элементарной частицы конкурировали подходы В. Гейзенберга и Э. Шредингера. Победу одержали идеи Шредингера именно по кри­терию простоты: его математическое уравнение волновой функции было намного проще сложнейшего математического аппарата, при­влеченного Гейзенбергом.

Красота как критерий истины. Наконец, в науке используется и этот критерий, пожалуй, наименее прозрачный и рациональный, но часто оказывающийся решающим в ситуации выбора.

Данный критерий, несмотря на кажущуюся его отдаленность от науки и вообще рационального познания, на самом деле присущ лю­бому виду деятельности людей и носит фундаментальный характер. Это было глубоко понято уже в античности. Античная культура не только в искусстве, но также в науке и философии была ориентирова­на на незаинтересованное эстетическое наслаждение. Эстетическое наслаждение — это особого рода чувствительность к красоте, пре­красному, изначально заложенная в каждом человеке. Эта чувстви­тельность, по мысли древнего грека, распространяется на все формычеловеческого бытия и творчества. Отсюда становится понятным и название грандиозного замысла лосевской «Истории античной эсте­тики», которая представляет собой не просто историко-эмпирический анализ всего многообразия эстетических концепций античности, а историко-теоретическое осмысление античной философии и куль­туры в целом, взятой в ее самом существенном аспекте.

Красота для древнего грека — это универсальная характеристика вза­имоотношений между человеком и миром. Человек не только ищет свое место в структуре бытия, чем занимается онтология. Он не только позна­ет мир, чем занимается гносеология. Он этим миром и добытым знани­ем о нем способен искренне восхищаться и наслаждаться. Бытие и зна­ние изначально эстетичны, а стало быть, и истина, и сам ее поиск должны быть прекрасными. Об этом четко говорил уже Платон. Закон, открывае­мый математикой или философией, — это одно из проявлений мировой гармонии, а поэтому и познание этих законов есть действо эстетическое. Для человека античной культуры нет ничего особенного в выражениях типа «эта теория прекрасна» или «я наслаждался его аргументацией».

Отсюда и несколько иное понятие искусства, а точнее, искусства как части общего предмета эстетики. Это не просто некая совокуп­ность знаний об искусстве и его видах, а искусство как деятельность, как т.е. скорее ремесло, умение. Речь идет об умении так ис­пользовать наши знания, так владеть ими, что этим также можно на­слаждаться и восхищаться. Это умение, доведенное до высшей степе­ни совершенства. Отсюда и диалектика как искусство спора и геометрия как искусство измерения земли, и эристика как искусство спора. Поэтому «подлинное искусство для Платона — это сама жизнь, но жизнь методически устроенная и научно организованная».

Это, восходящее к античности, органичное сближение искусства и научного творчества никогда не умирает в последующей культуре. Многие крупные ученые в первую очередь ориентировались и ориен­тируются именно на эстетический критерий красоты теории.

Вот что писал П. Дирак о создании общей теории относительнос­ти А. Эйнштейном: «Основной прием, которым он руководствовался, было стремление выразить закон тяготения в наиболее изящной мате­матической форме. Именно это стремление и привело его к понятию о кривизне пространства...Основная мощь теории тяготения Эйн­штейна заключается в ее исключительной внутренней математичес­кой красоте».

Известно, что, формулируя свои законы движения планет Солнечной системы, И. Кеплер изначально пытался вписать их в систему правиль­ных платоновских многогранников из диалога «Тимей». Эстетический критерий гармонии, изящества, завершенности научных построений оказывается особенно популярным среди логиков, математиков и пред­ставителей естественных наук, хотя он не чужд ученым и из других отрас­лей знания. Все это свидетельствует, с одной стороны, о недопустимости жесткого противопоставления друг другу различных форм рационально­го постижения бытия, а с другой — о глубинной связи рациональных и внерациональных видов опыта, как это видно из деятельности того же И. Кеплера, работ средневековых алхимиков или творчества К.Е. Юнга.

В целом можно констатировать, что современная эпоха общесистем­ного кризиса техногенно-потребительского менталитета и становления нового, антропокосмического мировоззрения, связанного с особым ин­тересом к конструктивным возможностям человеческого сознания и с развертыванием диалога между различными формами постижения бы­тия, заставляет по-новому взглянуть и на проблему критериев истины.

2. Проблема универсальных критериев истины .

Есть все основания предположить, что вступление в эпоху диалога и синтеза различных форм духовного опыта рано или поздно приведет к принятию единых критериев истины, не важно, носит ли эта исти­на научный, религиозный или философский характер. В сущности, эти критерии уже начинают зримо проступать и формулироваться в различных областях как научного, так и вненаучного знания. В каком-то смысле идет неуклонное возвращение к платоновской идее о внутрен­нем нерасторжимом единстве истины, блага и красоты.

Возможно, что утверждение таких универсальных критериев истин­ности в общественном сознании и их принятие научным и религиозным сообществами в качестве значимого регулятива творческой деятельнос­ти — все это и будет наилучшим противоядием против различных форм иррационализма и вместе с тем твердым основанием гармоничного со­существования и продуктивного диалога между рациональным и внерациональным знанием. Каковы же эти возможные критерии, учитывая, что критерий эстетичности мы уже обсудили выше?

Синтетичность. Современный этап в развитии цивилизации настоя­тельно требует синтеза знаний. Следовательно, не плюралистичность и не унификационизм, а органичное соединение в едином кристалле те­ории или духовного учения различных, в том числе и противоположных, граней будет свидетельствовать об их истине. Такая синтетичность означает снятие, говоря языком Гегеля, дотоле односторонних и раз­розненных ракурсов видения предмета в рамках более высокого и мно­гомерного понимания. В сущности, все наиболее глубокие философ­ские и религиозные системы, а также научные программы в истории человечества отличались синтетичностью и способностью гармонично соединять, диалектически опосредствовать предшествовавшие им не­примиримые идейные альтернативы. Сущность такой синтетической установки сознания лучше всего выражена в словах мастера музыки, наставляющего Йозефа Кнехта, главного героя романа Г. Гессе «Игра в бисер», перед его погружением в мир культурно-символической касталийской Игры: «То, что Игра сопряжена с опасностями, несомненно. Потому-то мы и любим ее, в безопасный путь посылают только слабых. Но никогда не забывай того, что я столько раз говорил тебе: наше на­значение — правильно понять противоположности, т.е. сперва как про­тивоположности, а потом как полюсы некоего единства».

Любое знание, претендующее на истинность, не должно сегодня наносить ущерба природе или оправдывать такой ущерб ссылками на обстоятельства или существование более высоких целей и ценностей человеческой деятельности, нежели сохранение природного организма. Данный критерий касается в первую очередь научного и тех­нического знания, но он имеет отношение к религии, к гуманитарным наукам, даже к искусству и философии. Так, мы сегодня сталкиваемся с целым спектром порочных философских аргументов, оправдывающих технократическую ментальность и разрушение природной среды.

Любое полученное знание должно подразумевать воз­можность своего дальнейшего развития и синтетического обогаще­ния. Любая претензия на абсолютность и завершенность, даже если это касается истолкования религиозных истин, несостоятельна в принципе. Меняется мир, меняется человек, а значит, неизбежно ме­няются и способы его интерпретации самого себя и мира. Вечные же божественная или философская истины на то и вечные истины, что­бы превосходить в своей бездонной и мудрой глубине любое свое кон­кретное и временное человеческое истолкование.

Личностность. Объективность истины вовсе не исключает лично­стного начала, а прямо подразумевает его. Чем нравственнее и ответ­ственнее человек живет и чем альтруистичнее он творит, тем более глубокое, объективное и синтетическое знание открывается ему и — как бы парадоксально это ни звучало — тем в большей степени объек­тивная истина «окрашивается» его неповторимой индивидуальнос­тью и так запечатлевается в истории.

Но возможно, что самыми спасительными и глубокими окажутся в кон­це концов самые древние и ясные, но при этом наиболее сложные для прак­тического исполнения жизнеустроительные истины человеческого бытия: живи ответственно и нравственно, избавляясь от личных недо­статков и «побеждая мир в себе»; и тогда истина твоей судьбы и исти­ны всего мироздания будут постепенно открываться перед тобой по мере твоего духовного восхождения;

устремляйся к будущему и высшему, и тогда станешь хозяином сегодняшнего дня и победишь низшее в себе;

забудь о своей эгоистической самости, работай во имя общего блага, ибо только в этом случае ты сумеешь стяжать лучшие человече­ские качества и оставить свое имя в человеческой истории;

в твоем микрокосме отражается вся Вселенная, и нет вернее клю­ча для того, чтобы отворить эту дверь в беспредельное и вечное, чем сердце человеческое.

Есть очень много оснований полагать, что именно Корона Сердца будет синтетически венчать здание человеческого познания и всей ду­ховной культуры в ХХІ в.

Литература.

1. Аристотель. Соч.: В 4т. Т1. М., 1975.

2. Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989.

3. КсшантарА.П. Красота истины. Ереван, 1980.

4. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. Т 1.4. 1. М., 1990.

5. ЧудиновЭ.М. Природа научной истины. М., 1977.

Скачать архив с текстом документа