Лики страшного мира в поэзии Блока
СОДЕРЖАНИЕ: Образ «страшного мира» возникает в лирике Александра Блока в годы первой русской революции, когда поэт начинает критически относиться к философской и эстетической концепции символизма. Его уже не устраивают прежние идеалы, но, ощущая себя в тупике, Блок мучается от сознания несовершенства и дисгармонии мира, не зная, что этому противопоставить.Образ «страшного мира» возникает в лирике Александра Блока в годы первой русской революции, когда поэт начинает критически относиться к философской и эстетической концепции символизма. Его уже не устраивают прежние идеалы, но, ощущая себя в тупике, Блок мучается от сознания несовершенства и дисгармонии мира, не зная, что этому противопоставить. Катастрофичность мира принимает реальное, земное воплощение: это жизнь большого города, который представляется Блоку средоточием греха. В цикле «Город», объединяющем стихи 1904–1908 годов, развиваются традиции гоголевского «Невского проспекта» и образа Петербурга Достоевского: в стихах появляются герои городского «дна», блудницы, пьяницы, рабочие. В этом городе доминирует серый цвет:
Город в красные пределы
Мертвый лик свой обратил,
Серо-каменное тело
Кровью солнца окатил…
Еще прекрасно серое небо,
Еще безнадежна серая даль…
На серые камни ложилась дремота – Город подавляет своим равнодушием, его жители – «серые виденья мокрой скуки», по вечерам «серые прохожие усердно проносили груз вечерних сплетен, усталых стертых лиц» («Повесть»). Особенно обострены социальные контрасты, и доминирующему серому цвету противопоставлен красный – цвет тревоги, цвет крови, а затем и революции. Еще один цвет символического значения – желтый, мертвенный, цвет беды и болезни. И в этой символике цветов особенно четок контраст нищеты и богатства, социальные противоречия, выливающиеся в человеческие трагедии. Об этом – в стихотворениях «Фабрика», «Сытые», цикле «Пляски смерти». Фабрика предстает страшным чудовищем, олицетворением какой-то темной силы, вынуждающей народ «согнуть измученные спины». Этот страшный образ – «недвижный кто-то, черный кто-то» – враждебен как народу, обманутому и осмеянному, так и лирическому герою Блока. Такой же социальный контраст в стихотворении «Сытые». Паразитическое существование избранных закончилось, и это вызывает у них бурю негодования: Ведь опрокинуто корыто, Встревожен их прогнивший хлев!
Теперь им выпал скудный жребий:
Их дом стоит неосвещен,
И жгут им слух мольбы о хлебе
И красный смех чужих знамен!
Протест против бездуховности, мещанства звучит и в противопоставлении «сытым» детей – символа будущего, душевной чистоты и веры. Но дети в этом обществе чаще всего несчастны. Примером этого могут служить такие стихотворения, как «Повесть» и «Из газет», «Плачет ребенок». Мать-самоубийца, оставившая детей «доброму человеку, толстой соседке», не объясняет причин своего поступка, но стихотворение производит сильное впечатление наивностью ничего не понимающих детей и обреченностью, которую понимает автор («Из газет»). В другом случае также непонятны причины самоубийства героини, много недосказанности, таинственности («Повесть»), но главное – та же трагедия малого ребенка, оставшегося сиротой в этом враждебном и жестоком мире.
Что в будущем? Взрыв социальных потрясений, о котором говорится, например, в стихотворении «Митинг». Герой – пропагандист, уверенный в своей правоте, он пока не понят толпой. Он «серый, как ночные своды», у него «тусклые зрачки», но, хотя он «говорил умно и редко», «те, внизу, не понимали ни чисел, ни имен». Так же непонятен он пока и поэту, но после случайного убийства героя в толпе отношение к нему автора меняется, как меняется лицо убитого.
И в тишине, внезапно вставшей,
Был светел круг лица.
Был тихий ангел пролетавший,
И радость без конца.
И были строги и спокойны
Открытые зрачки…
Даже не понимая до конца героя революции, поэт рисует величие его смерти, уважая в нем борца за идею, погибшего ради «дыхания свободы». И все же идеи мятежа пока не разделяются Блоком, он еще не знает, как будут развиваться события, чувствует тупик буржуазной бездуховности, но не знает возможности выхода из этого тупика. Отсюда – бесцельное времяпрепровождение в кабаках, у трактирной стойки.
Я пригвожден к трактирной стойке.
Я пьян давно.
Мне все равно.
(«Я пригвожден к трактирной стойке…»)
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века –
Все будет так. Исхода нет.
(Из цикла «Пляски смерти»)
Мотив апатии, безволия, ностальгии по ушедшему счастью и безысходности звучит во многих стихотворениях цикла «Страшный мир», и поэту потребуется много душевных сил и мужества, чтобы преодолеть в себе слабость, подняться до стремления обрести жизненные силы, иные духовные опоры. Он придет к этому, осознав необходимость активного восприятия жизни, проникшись чувством родины как источника нравственного развития.