«Пушкинский след» в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго»
СОДЕРЖАНИЕ: В настоящей работе мы обратимся к главам 5 и 6 второй части романа «Доктор Живаго». Только в этих двух главах фигурируют эпизодические персонажи по фамилии Фуфлыгины – «начальник дистанции, инженер путей сообщения» и его жена.А. Суханова
Высокая степень интертекстуальности текстов Б. Пастернака и, в частности, романа «Доктор Живаго» общеизвестна. Исследователи неоднократно обращали внимание и на намеренную, иногда нарочитую интертекстуальность имен персонажей романа, как главных, так и второстепенных. Широкий читатель не обязан точно идентифицировать каждый факт мировой культуры, к которому отсылает то или иное имя, ему достаточно почувствовать саму преемственность традиции. Однако для исследователя возможное происхождение того или иного имени представляет значительный интерес, так как может привести к решению или хотя бы постановке какой-либо смежной проблемы в изучении творчества писателя.
В настоящей работе мы обратимся к главам 5 и 6 второй части романа «Доктор Живаго». Только в этих двух главах фигурируют эпизодические персонажи по фамилии Фуфлыгины – «начальник дистанции, инженер путей сообщения» и его жена, «красивая дама». Фамилия Фуфлыгин, сама неблагозвучность которой придает ей отрицательную экспрессию, может на первый взгляд показаться продуктом фонетического творчества автора, однако в словаре В.И. Даля обнаруживается слово фуфлыга, которого нет в словарях XX века. Приведем словарную статью полностью: «Фуфлыга, фуфлыжка об., прыщъ, фурсикъ, дутикъ, невзрачный малорослый человекъ. Это что за фуфлыга? //Продувной мотъ, гуляка // Родъ печенья. Фуфлыжничать, проедаться, жить за чужой счетъ, шататься» Значение глагола фуфлыжничать вполне соответствует едва намеченной, но вполне определенной характеристике персонажей: это люди, живущие за чужой счет, так как достигли благосостояния незаслуженно. Фуфлыгин проявляет полное безразличие к делам службы: пропуская мимо ушей «крик души» подчиненного, он занят тем, что любуется своим элегантным костюмом; Фуфлыгина как будто весь день сидит в одной и той же ленивой позе, глядя сквозь копошащихся вокруг тружеников, недостойных ее внимания. Ничтожность и ложная значительность этой пары вызывает острое негодование революционера Тиверзина, видящего в них воплощение «мира подлости и подлога». Казалось бы, все ясно, фамилия оказывается говорящей, подчеркивает авторское отношения к персонажу, а весь отрывок наводит на мысль о лучших традициях соцреализма.
Однако мнимая простота и даже – с точки зрения некоторых критиков – якобы поверхностность поздней прозы Пастернака всегда обманчивы, и дело обстоит не столь примитивно и прямолинейно.
Во-первых, фамилия Фуфлыгины обнаруживает интертекстуальность указанных фрагментов; во-вторых, отношение текста Пастернака с первоисточником выявляет характерную особенность структуры поздней прозы поэта, которую, перефразируя Р. Якобсона, может быть, точнее следовало бы назвать прозой музыканта.
Претекст обнаруживается в русской классической литературе. У А.С. Пушкина есть неоконченный отрывок, начало повести или романа, относящийся к 1830 – 1831 гг. – написаны только первая глава и начало второй. В собраниях сочинений этот отрывок печатается под названием, данным по его начальным словам: «На углу маленькой площади…». В первой главе между персонажами происходит такой диалог: « – Кого ты называешь у нас аристократами? // Тех, которым протягивает руку графиня Фуфлыгина. // А кто такая графиня Фуфлыгина? // Наглая дура». Фамилия также использована в качестве говорящей – она усиливает представление о ложной значительности и истинном ничтожестве персонажа, выявляемых контекстом. Использование этой же фамилии в романе Пастернака может явиться сигналом к поискам других моментов сходства этих текстов.
С нашей точки зрения, такие моменты можно отметить.
В плане сюжета между текстами нет ничего общего. У Пушкина – дама, удалившаяся от света ради любви, чувствует неизбежность разрыва с любовником; сюжет, разработанный впоследствии Л.Н. Толстым и А.П. Чеховым. У Пастернака – представители «мира подлости и подлога» вызывают неприязнь и негодование революционера. Тем не менее, в текстах – помимо сюжета – проносятся, подобно музыкальным темам, некоторые общие мотивы, подвергаемые в более позднем тексте вариациям и перестановкам.
Мотив первый: экипаж стоит на небольшой площади (площадке).
Пушкин: «На углу маленькой площади, перед деревянным домиком, стояла карета…» Пастернак: «На открытой площадке возле конторы толпились незанятые рабочие. На въезде к площадке стояла Фуфлыгинская коляска».
В тексте Пастернака не эксплицирована прямо, но угадывается неуместность появления богатой коляски возле конторы, что соотносится с замечанием Пушкина о карете: «явление редкое в сей отдаленной части города».
Мотив второй: снег, и именно – мокрый.
Пушкин: «…форейтор играл в снежки с дворовыми мальчишками».
Пастернак: «Неожиданно пошел мокрый снег с дождем».
(Снежки можно лепить только из мокрого снега).
Мотив третий: красивая дама возлежит на подушках.
Пушкин: «В комнате, убранной со вкусом и роскошью, на диване, обложенная подушками, одетая с большою изысканностию, лежала бледная дама, уж не молодая, но еще прекрасная».
Пастернак: «В углу коляски, небрежно откинувшись на подушки, сидела красивая дама» Мотив четвертый: изысканная одежда.
У Пушкина дама одета «с большой изысканностию» у Пастернака об одежде дамы ничего не говорится, но мотив передан ее мужу: «На Фуфлыгине была расстегнутая дорогая шуба с путейским кантиком и под нею новый штатский костюм из шевиота. Он осторожно ступал по насыпи, любуясь общей линией пиджачных бортов, правильностью брючной складки и благородной формой своей обуви».
Мотив пятый: некто Фуфлыгина относится к людям весьма избирательно, сама при этом являясь ничтожеством, что подчеркнуто фамилией.
Фрагмент диалога из пушкинского наброска уже приводился выше.
Пастернак: «Она [Фуфлыгина] бросала немигающий мечтательный взгляд поверх толпившихся рабочих с таким видом, словно в случае надобности этот взгляд мог пройти без ущерба через них насквозь…». Тиверзин, который «случайно подхватил это выражение», негодует: «…разъевшаяся барынька смеет так смотреть на дуралеев-тружеников…». У Пастернака образ раздваивается – оказываются двое Фуфлыгиных, занятых только собой. Муж «красивой дамы» отделывается ничего не значащими отговорками от Антипова, поднявшего жизненноважную производственную проблему: «Слова Антипова влетали у него в одно ухо и вылетали из другого… не до твоих, мол, рельсов. Есть поважнее материи».
Мотив шестой: некто болезненно воспринимает пренебрежение людей, которых презирает.
Пушкин: «И пренебрежение людей, которых ты презираешь, может до такой степени тебя расстроивать?!» Пастернак: «Тиверзин случайно подхватил это выражение. Его покоробило. Он прошел, не поклонившись Фуфлыгиной, и решил зайти за жалованьем попозже, чтобы не сталкиваться в конторе с ее мужем». Заметим, Тиверзина коробит отношение не к нему лично, а к другим людям, и реакция его прямо противоположна реакции пушкинского Валериана, который стремится попасть в число «тех, кому протягивает руку графиня Фуфлыгина», однако названный мотив «экстрагируется» как из одной, так и из другой ситуации.
Мотив седьмой: некто «сегодня сам не свой».
Пушкин: «…я сегодня сам не свой; сержусь на всех и за все».
Весь предыдущий диалог выявляет раздражение Валериана.
Пастернак: «…в его разгоряченной голове… его возбуждение дошло до такой степени, что ему не терпелось пробежать все это расстояние разом, не переводя дыхание. Он не соображал, куда он шагает…».
Такое состояние возникло у Тиверзина после стычки с Худолеевым, еще раньше его покоробило выражение лица Фуфлыгиной, а перед этим он возмущался своими товарищами, которые медлят с решением о забастовке: «А я их видеть не могу». То есть Тиверзин в этот день сердится «на всех и за все». Причины и поводы к раздражению у персонажей разные, но в обоих случаях характер этих причин социальный: Валериан раздражен тем, что им пренебрегает определенный слой общества, Тиверзин вне себя от несправедливости устройства общества в целом.
Мотив восьмой: некто не слушает собеседника, сообщающего нечто жизненно-важное для себя, нетерпеливо ждет окончания разговора и поспешно уезжает в экипаже.
Пушкин: «Валериан ее уже не слушал. Он натягивал давно надетую перчатку и нетерпеливо поглядывал на улицу… Он пожал ей руку, сказал несколько незначащих слов и выбежал из комнаты, как резвый школьник выбегает из класса.
Зинаида подошла к окошку; смотрела, как подали ему карету, как он сел и уехал».
Пастернак: «Слова Антипова влетали у него в одно ухо и вылетали из другого. Фуфлыгин думал о чем-то своем, каждую минуту вынимал часы, смотрел на них и куда-то торопился… На повороте дороги показалась коляска… // Ну, брат, как нибудь в другой раз, сказал начальник дистанции и махнул рукой… Супруги укатили».
Мотив девятый: чье-то сердце «напитано желчью и уксусом».
Первой главе пушкинского отрывка предшествует французский эпиграф: «Votre coeur est l`eponge imbibee de fiel et de vinaigre. Correspondance inedite». (Ваше сердце – губка, напитанная желчью и уксусом. Из неизданной переписки). Метафора, созданная с использованием известного евангельского образа, подходит к характеристике Тиверзина, будущего члена революционного трибунала: ненависть к «старому миру» – его постоянное свойство, обостряющееся в моменты раздражения: «…этот мир был ему сейчас ненавистнее, чем когда-либо».
Разумеется, любое предположение об отсылке к другому тексту в той или иной мере гипотетично. Тем не менее, в данном случае, на наш взгляд, количество общих мотивов, группирующихся вокруг одной и той же редкой фамилии, достаточно велико, чтобы отнестись к такому предположению всерьез. Каждый из этих мотивов в отдельности нельзя назвать даже аллюзией, так как ни один из них не является исключительной принадлежностью данного пушкинского текста – «аллюзию» составляют все эти мотивы вместе взятые, в совокупности с отдельным включенным словом из первоисточника – фамилией Фуфлыгина. Используются, преобразуются и варьируются они в новом тексте совершенно независимо от сюжета и характера персонажей, как могли бы варьироваться музыкальные темы.
Данный случай еще раз показывает, что поиски интертекста как такового – не самоцель. Они проливают свет на закономерности творческого процесса, как универсальные, так и свойственные одному конкретному автору.
Список литературы
1. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1955. Т.IV/ C. 540.
2. Пушкин А.С. Сочинения: В 3-х т. Т.3. Проза. М.: Худож.лит., 1987. С.339-342.
3. Пастернак Б.Л. Доктор Живаго: Роман. М.: Сов.писатель, 1989. С. 41-46.