Алексеев Николай Николаевич
СОДЕРЖАНИЕ: Николай Николаевич Алексеев (1879-1964) — русский правовед, государствовед, историк. Родился в Москве. Окончил в 1906 году Московский университет, был учеником профессора П.Н.Новгородцева.(1879-1964)
Ярослав Бутаков
2-го марта исполнилось 126 лет со дня рождения Николая Николаевича Алексеева, правоведа и историка, профессора Русского научного института в Берлине и профессора Сорбонны, человека, разработавшего евразийскую концепцию государства и права
Николай Николаевич Алексеев (1879-1964) — русский правовед, государствовед, историк. Родился в Москве. Окончил в 1906 году Московский университет, был учеником профессора П.Н.Новгородцева (последний известен, наряду с Б.Н.Чичериным, как один из предшественников либерального консерватизма в России). В 1912-1917 гг. — профессор права Московского университета. Советскую власть не принял и эмигрировал. Преподавал в Берлине и Праге (1922-1931), Париже (1931-1940), Белграде (1940-1948), Женеве (1948). В годы Второй мировой войны — участник движения Сопротивления. В 1920-1930 гг. был близок к евразийцам, принял участие в евразийских изданиях, разрабатывал социально-экономическую программу этого направления.
Евразийская концепция государства и права
В евразийстве не менее важное место, чем историософские и геополитические построения, занимает своеобразная концепция права и государства. Главную роль в её разработке сыграл Николай Николаевич Алексеев. Государственно-правовая сторона евразийского учения была развита им в его работе «На путях к будущей России (советский строй и его политические возможности)», статьях «Русский народ и государство», «Евразийцы и государство», «О гарантийном государстве», «Обязанность и право» и мн. др., написанных им в 20-30-е гг. ХХ века.
Конструируя идеальную модель будущего евразийского государства, Алексеев стремился исходить из реального состояния России после большевистской революции. Освобождение России от коммунизма, считал Алексеев, будет не полным отрицанием Советского государства, а дальнейшим развитием содержащихся в нём положительных элементов, соединённых с ещё более высокими потенциями государственно-правового развития, заложенными в историческом опыте России. В государственно-правовой доктрине евразийства Алексеев пытался синтезировать различные политические традиции России, начиная со времён Московской Руси и заканчивая Россией советской. Характерной особенностью этой доктрины явилось её сознательное противопоставление западной либеральной правовой парадигме.
Обоснование своей концепции Алексеев подыскивал в русской истории, параллельно утверждая своё, евразийское её понимание. «Вся наша история и есть прежде всего борьба с Азией, приспособление к Азии и ассимиляция Азии». Отстаивание своего бытия в борьбе с кочевниками, которые сначала были в этой борьбе победителями, а потом стали побеждёнными, требовало особой организации на основе тягла – всеобъемлющих и всеохватных обязанностей перед государством. Это суровое военное тягло наложило отпечаток на всю жизнь народа. Не все могли выдержать такое напряжение, тем более когда рядом лежали обширные пространства неосвоенных земель. В этой неопределённости пространства и состоит отличие нашей истории от западноевропейской. Запад стремился к усовершенствованию социальной жизни, русский народ – к расширению в пространстве. Запад шёл путём интенсивным, мы же – экстенсивным.
Отвергая вестернизированный подход к объяснению явлений русской истории, Алексеев, в то же время, не принимал и исторические мифы, идеализирующие русский народ в противовес западническим воззрениям. Самый устойчивый из таких «мифов», по мнению Алексеева, был создан славянофилами в середине XIX столетия. Славянофилы представляли себе историческое развитие России как бесконфликтное, а русский народ – как пассивный материал для государственного строительства. Историческая концепция славянофилов, с точки зрения Алексеева, совершенно не объясняла многочисленных смут и восстаний, которыми изобилует прошлое России. Славянофильская концепция не в состоянии раскрыть тех побуждений и стремлений, которые двигали народными массами в Смутное время, восстаниях Разина и Пугачёва, а равно и в большевистскую революцию. Не объясняла она и извечного движения русского народа на простор, на волю – в казаки, на новые земли. Между тем, по убеждению Алексеева, «уход от государства есть первостепенный факт русской истории, который физическое своё воплощение нашёл в казачестве и своё нравственное оправдание – в различных политических воззрениях, оправдывающих бегство от организованных форм общественной жизни».
Организующим принципом русской государственности выступала идея самодержавной монархии, впервые получившая последовательное обоснование в концепции Иосифа Волоцкого и его последователей (иосифлян) в конце XV – начале XVI вв. Иосифлянство развило и отстаивало идею о государстве как о проекции небесного, божественного порядка на земной. Этот взгляд, как считал Алексеев, восходил к традициям древневосточного деспотизма. Хотя иосифлянские воззрения были довольно распространены в средневековой России, не следует думать, будто весь народ их разделял. Русская политическая традиция была весьма разнообразна.
Альтернативу иосифлянству составляло современное ему нестяжательство – учение Нила Сорского и других заволжских старцев. В нём Алексеев усматривал идею «православной правовой монархии». Ещё одним направлением политической мысли была идея диктатуры, воплощённая в писаниях Ивана Пересветова (середина XVI в.) и политической практике Ивана Грозного. Четвёртым политическим направлением было казачество. Идеал его восходит к былинным временам, порядкам удельного времени и Запорожской Сечи. «Казацкий идеал можно назвать идеалом народным, демократическим... На основе такого демократического быта может строиться степная казацкая вольница, но на ней не построишь никакого государственного порядка». Казацкий идеал, по оценке Алексеева, как раз и возобладал в России в ходе революции 1917 г. Наконец, пятым направлением русской политической традиции были анархические учения некоторых сект русского Раскола. Государство, служащее неправой вере, переставало, в сознании людей Московского царства, быть государством, и становилось царством Антихриста. Отсюда отдельные секты пришли к выводу, что государство есть вообще институт дьявольской природы.
Несмотря на различия, все традиционные направления русской политической мысли, по мнению Алексеева, объединялись попыткой сформулировать общественный идеал, основанный на «правде». Это самое «громадное напряжение русского народа в искании политической и социальной правды», составляющее главнейшую черту русской национальной психологии, с особой силой проявилось в российской революции. Она выбросила на поверхность тот идейный «примитив», который русский народ вынашивал и которым духовно жил на протяжении веков.
Когда рухнул старый государственный строй, оказалось, что либеральные идеалы чужды русскому народу. «Русский ум не мирится с тем, что капитализм основной целью хозяйственной деятельности считает не удовлетворение законных потребностей человеческой личности, но исключительно приобретательство и увеличение богатства... Сила советского государства заключается в том, что оно своею целью поставило решительную борьбу с капитализмом, объявило себя, таким образом, некоторым “государством правды” и заставило многих поверить» в это.
В 1917 году, по мнению Алексеева, возобладали: 1) идея вольницы, 2) идея диктатуры, 3) идея социального устроения на земле на началах коммунизма». В большевизме народ воспринял не новую «интеллигентскую», а старую русскую «правду». Но большевизм добавил и нечто новое, что позволило создать государственный порядок. Большевизм «на место непосредственной казацкой демократии поставил своеобразно построенное народное государство, опирающееся на сочетание диктатуры с народным представительством».
Алексеев был убеждён, что большевистский строй обречён на гибель. «Не может быть никакого сомнения, что рано или поздно русский народ придёт к полному сознанию, что “правда” советского государства превратилась в “кривду” коммунистической системы». Но победить коммунизм окажется способна только такая политическая сила, которая сумела бы предложить народу иной, не коммунистический и не капиталистический идеал «государства правды»
Алексеев пророчески предсказывал, что после падения большевизма возвращение к капитализму может на какое-то время показаться лучшей альтернативой, но даже в этом случае «русский народ примет капиталистическую систему условно, не веря в неё и не считая её праведной... Русский народ по-прежнему будет бороться с эксплуатацией и рабством во имя человеческой свободы. Но уже не в коммунистических целях и не коммунистическими средствами».
Предсказал Алексеев и возможность распада СССР в результате курса на искусственное «нациестроительство»: «Коммунистическая политика словно всеми силами стремится сделать реальною ту невероятную возможность, что... отдельные, входящие в состав России народы, разрушат и Россию и интернационализм и, так как они сами едва ли способны к самостоятельному государственному бытию, то придёт некто третий, не русский и не интернационалист, который и превратит их землю в свою колонию».
Как считал Алексеев, «возобладавшие в 1917 году идеи демократии, диктатуры и социальной справедливости как-то должны остаться и стать основами будущего периода русской истории. Но они должны быть исправлены и преображены. Должны быть освобождены от материализма и преображены в смысле религиозном... Будущее принадлежит православному правовому государству, которое сумеет сочетать твёрдую власть (начало диктатуры) с народоправством (начало вольницы) и со служением социальной правде». В качестве основной формулы будущей российской государственности А. предложил: «Россия с Советами, но без коммунизма».
Важное место в политико-правовой доктрине евразийства заняло обоснование демотического государства (от греч. демос – народ). Демотию евразийцы противопоставили буржуазной демократии. «Современная демократия есть олигархия живущего ныне взрослого поколения над нацией, как целым», — утверждал Алексеев. Евразийцы решили считать народом или нацией «не какой-то случайный отбор граждан, удовлетворяющих условиям всеобщего избирательного права, но совокупность исторических поколений, прошедших, настоящих и будущих, образующих оформленное государством единство культуры». Суверенитет народа, понимаемого в этом смысле, евразийцы назвали суверенитетом «организованным и органическим», в отличие от «анархического» суверенитета буржуазной демократии, основанного на «механическом агрегате» мнений.
В демотическом государстве, считали евразийцы, «искусственно-анархический порядок представительства отдельных лиц и партий» должен быть заменён «органическим порядком представительства потребностей, знаний и идей». Техническая сложность состоит в том, как организовать такое представительство. Народное голосование не может иметь здесь решающего значения, ибо государство должно быть основано на постоянстве «народной воли», её «константе». Выразителем же такой «константы» может стать только стабилизированный правящий слой, проникнутый евразийской идеологией. Такому правящему слою Алексеев нашёл определение «партия-орден». При этом евразийцы неизменно подчёркивали. что они стремятся не к запрещению, а к созданию таких условий, при которых партии как мнимые выразители народной воли стали бы ненужными.
Вместе с тем, евразийцы отвергали обвинения в копировании большевистской модели и критиковали последнюю. Партийный тип советского правящего слоя, по мнению Алексеева, ставил советский строй перед выбором пути: «или к превращению советского режима в многопартийный или к конституционной легализации партии как официального органа... Вступление на первый означает превращение России в подобие Европы второго сорта, вступление же на второй является попыткой построения государства нового типа». Мы видели, что Советское государство, идя вначале по второму пути, потом резко свернуло на первый, после чего просуществовало недолго.
Евразийцы характеризовали своё идеальное государство как идеократическое, отличая его от государства доктринального, каковым является СССР. Доктринальное государство, по их мнению, «руководствуется определённым, стремящимся к совершенной цельности философским или религиозным миросозерцанием, насильно внушает это миросозерцание гражданам и принуждает их к исповеданию известного рода системы идей всеми доступными государству средствами». В противоположность ему, евразийское государство предлагает такую социально-политическую программу, «которая может рассчитывать на всеобщее признание со стороны людей весьма различных философских, научных и религиозных убеждений».
С учениями о демотии и идеократии тесно связана разработка ещё одного аспекта политико-правовой доктрины евразийства – гарантийного государства. Такое государство, в понятиях евразийцев, «обеспечивает осуществление некоторых постоянных целей и задач,... является государством с положительной миссией». Гарантийное государство противопоставлялось государству релятивистическому, т.е. не ставящему перед собой никаких положительных задач. К последнему типу принадлежит большинство современных демократий.
Гарантийное государство несёт определённые положительные обязательства перед нацией. Права человека им не отрицаются, но они являются лишь пустым звуком, если не подкреплены государственными обязанностями. Последние заключают в себе положительную миссию государства, которая в современном мире может быть сформулирована следующими принципами.
«1. Государство ставит своею целью освободить людей от жестокостей личной борьбы за существование путём создания максимально развитой материально-технической базы жизни, организации интенсивного производства необходимых благ..., создания среднего уровня зажиточной жизни и окончательной ликвидации нищеты и бедности (принцип материальной интенсификации жизни).
2. ...Государство... организует соразмерное количество труда прибавочного, весь общественный доход с которого государство обязуется употреблять на культурное строительство, на удовлетворение и развитие духовных потребностей граждан (принцип подчинённой экономики).
3. ...Государство создаёт максимальное количество культурных и духовных благ, предпочтение и выбор которых предоставляется свободе всех и каждого (принцип положительной свободы).
4. ... Государство стремится к созданию высшей культуры, которая воплощала бы в себе идею общечеловеческого достоинства и в то же время максимально служила бы проявлению национальных, племенных и местных особенностей населения евразийского культурного мира (принцип организации культуры как сверхнационального целого на многонациональной основе).
5. ...Государство стремится к вовлечению в экономическое, политическое, социальное и культурное строительство возможно большего количества граждан (принцип демотизма)...».
Неизвестно, были ли знакомы составители советской конституции 1977 года с трудами Алексеева, но практически весь первый её раздел был составлен именно в таком духе: провозглашение целей государства и обязанностей его перед гражданами.
Западная цивилизация, согласно учению евразийцев, шла по пути преимущественного развития личных прав, русская – по пути утверждения обязанностей. Буржуазная политическая мысль, доведённая до своего логического конца в последовательном либерализме, отрицает государство. «Мир не трогающих друг друга собственников есть, в сущности, мир анархический, который нуждается в государстве только на предмет ограждения его от грабежа... В пределе своём мир собственников должен стремиться к уничтожению государства» Сочетание прав и обязанностей в буржуазном государстве – чисто механическое.
Алексеев разработал евразийское учение о правообязанности как форме органического сочетания права и обязанности, выработанного на русской почве. Строй, проникнутый началом правообязанности, «мог бы быть осуществлён в том случае, если бы ведущий слой государства проникся бы мыслью, что власть его не есть право, а и обязанность; и если в то же время управляемые не были бы простыми объектами власти, не были бы только носителями обязанностей,... но и носителями правомочий. При том правомочия эти они не считали бы “правами”,... но как... соединённые с свободным усмотрением обязанности по участию в государственной власти».
Государство, по убеждению евразийцев, есть союз мира и правды. Его следует мыслить «как организацию, в которой интересы управляющих и управляемых могут и совпадать. Последнее становится возможным в обществе, которое возникло после социальной революции, в котором старые социальные классы уничтожены и которое приближается к решению проблемы экономической нужды... В таком обществе миссия народа заключается не в организации оппозиции государству, но как раз в обратном – в защите государства от всех враждебных новому строю сил».
Советское государство, пойдя по пути развития российских, а не западных правовых традиций, заключало в себе возможности для перехода к обрисованному выше типу правоотношений. «Организация государства трудящихся... ставит правителей вовсе не в положение односторонне управомоченных, а подчинённых – не в положение односторонне обязанных. В государстве трудящихся правообязаны все – и властвующие, и подчинённые». Перспектива советского строя представлялась евразийцам в виде создания организма «трудовой демотии, построенной на внутреннем сочетании прав и обязанностей всех и каждого».
Евразийское учение о праве и государстве, сформулированное Н.Н. Алексеевым, можно, таким образом, охарактеризовать как своеобразное сочетание элементов консерватизма и прогрессизма, русского традиционализма и попыток позитивного осмысления советского социально-политического опыта. Заслуживают внимания его осуществившиеся прогнозы насчёт эволюции советского строя.