Социологический взгляд на бедность

СОДЕРЖАНИЕ: В данной статье бедность «работающих» рассматривается как объект двойного конструирования, где определяющая роль принадлежит не индивиду, а государству.

Касумов Тофик Касумович – канд.филос.наук, доцент МГОУ

Сочувствие – неважная милостыня.

Г. К. Лихтенберг.

В данной статье бедность «работающих» рассматривается как объект двойного конструирования, где определяющая роль принадлежит не индивиду, а государству. Основываясь на концептах бедности западных социологов, автор анализирует бедность «бюджетников» как категорию политического дискурса и действия

Концептуализация бедности в социологии: предметность и причинность.

Тематизируя бедность, социолог пытается по существу выяснить два вопроса – что есть бедность? (человек бедности) и что за нею стоит? (бедность как объект конструирования). К этим, исконно социологическим вопросам, связанным с предметностью и причинностью, следует добавить третий, прогностический, сформулировав его так: чем обернётся обществу невнимание к проблемам бедности? Поставленные в такой плоскости вопросы предполагают концептуализацию бедности: «сборку» в целостность взаимозависимых элементов (состояний, причин, оценок, смыслов), и выделение доминирующего фактора, обеспечивающего сохранение единства предмета. Здесь различение исследуемых вопросов не означает их противостояние, они органически связаны и вытекают одна из другой как следствие из причины. В определении полноты их взаимодействий, то есть в выделении внутренних и внешних причинно следственных связей, большое значение имеет то, как изначально определяется предметность бедности. Собственно в её раскрытии и состоит суть социологического взгляда на бедность, рассмотрение её в контексте личных проблем (продукт индивидуального конструирования) и социально – экономических процессов (продукт государственного конструирования). В первом случае речь идёт о непосредственном проблемном поле бедности, замыкающейся на субъективные процессы, связанные с индивидом. Здесь надо указать на не достаточные способности и деловые качества индивида, и что не менее важно, на его психические и физические состояния, а также факты биографии. Сочетание этих факторов делают неизбежными риски бедности. Во – втором, следует говорить об опосредованном проблемном поле бедности, которое задаётся социальными, экономическими и политическими процессами, связанными с государством. Здесь имеется в виду оплата труда в контексте налоговой политики государства, увеличения тарифов и ценообразования. Мы полагаем, что структура и «мера» бедности работающих во многом зависит от внешнего проблемного поля бедности. Иными словами социально – экономические процессы обеднения есть институционализация хозяйственного и управленческого действия. Попытаемся обосновать данное положение, исходя из поставленных вопросов.

1.Что есть бедность.

Бедность – это социальная конструкция, она предполагает объективацию крайне неблагоприятных для индивида или группы социально - экономических и субъективных процессов, которые становятся фактически значимой основой повседневной жизни. В обыденном понимании этого слова бедность есть нужда материального порядка, именно в силу действия такого доминирующего фактора, она каждый раз обретает свою целостность, что выражается по существу в трёх взаимосвязанных контекстах: экономическом, социальном и психологическом. В данном «триединстве» социальности принадлежит особая роль, ибо экономика может оправдать бедность, а психология с ней смириться. И только социальность непримирима к бедности, она борется с ней, показывая всю её неприглядность в обществе. В то же время не следует забывать, что бедность «официально» рождена экономикой, и что она (экономика) служит оправданием её существованию. Поэтому несколько замечаний об экономических аспектах проблемы бедности представляются вначале вполне уместными.

Бедность как политэкономическая категория получает свою предметность и основательную формализацию в экономике, сохранив при этом суть своего определения. Экономисты также традиционно исходят из того, что бедность, как недостаток важных ресурсов в жизнедеятельности определённых социальных групп, есть продукт взаимодействия общественных структур. Её воспроизводство и устойчивость объясняется идеями объективации богатства и бедности как явлений, в которых движущий импульс одних, и факт претерпевания других, находятся в определённой зависимости. Свидетельством тому, например, будет, то, что численность бедных выше там, где выше численность богатых. Здесь богатство и бедность предстают реальностями разного уровня и организаций, противостояние которых объясняется их природой, основанной, прежде всего, на страхе одних (не потерять) и желании других (приобрести). На практике это ведёт к тому, что богатство накапливается лишь на одном полюсе, тогда как другой полюс опустошается и разрушается для бедности. Парето выразил такое неравенство правилом 80:20, утверждая, что 80% богатства страны обычно принадлежат 20% населения. Выявленная итальянским учёным тенденция к поляризации богатых и бедных ныне всё больше даёт о себе знать. Увеличение на одном полюсе богатств, связанных с неравномерностью в распределении национального дохода, экономисты объясняют деловыми качествами преуспевающих людей, которые могут иметь также и общественно значимую ценность. Так, эконом либералы России в «девяностые» полагали, что вначале должны «всплыть» (разбогатеть) люди, «умеющие» быть богатыми, а уже потом они смогут помочь утопающим бедным, придав динамизма общественному развитию. Однако они забыли (или хотели забыть) о вечной человеческой страсти к обогащению, этой единственной и всепоглощающей цели, действующий как закон богатства, вопреки страху и совести. «Человек верует в то, писал П. Ж. Прудон (1809- 1865), что он называет богатством, так же как он верует в наслаждение и во все иллюзии идеала. Именно вследствие того, что он обязан производить то, что он потребляет, он смотрит на накопление богатств и вытекающее из него наслаждение как на свою цель».[1] Но накопление богатств есть достижимая цель лишь немногих, которые имеют для этого необходимые ресурсы и власть. Массы же обречены жить по законам бедности. «Бедность есть закон нашей природы, - провозглашает Прудон, - который заставляя нас производить то, что мы должны потребить, однако ж, не даёт нам за труд ничего более самого необходимого».[2] Что изменилось со времён Прудона, действует ли также необходимо закон накопления богатств, и закон бедности? Да, действуют, но с существенными дополнениями.

Основанием для концентрации богатств, как и ранее, остаётся экономическая (материальная) выгода. Однако теперь она практически не связана с предельной полезностью, а то и вовсе сомнительна по происхождению. Хорошо известно, что в России концентрация богатств осуществлялась с использованием «высоких» должностей, личных деловых связей и «звериной» хватки. Это было явно не протестантское накопление богатств, основанное на честном труде и бережливости, на что указывал Вебер. Здесь правильнее было бы говорить о новом витке экспроприации масс по Марксу. Экспроприаторами стали лидеры всех мастей (бизнеса, политики, бюрократии и пр.), понимающие своё лидирующее положение как право на обладание. Так, было положено начало «бизнес лихорадки» в России. Бизнес как «делание» денег на должности и совести получил повсеместное распространение в обществе. Стало обыденным поведение чиновника высокого ранга, своего рода лидера бюрократии (скажем, мэра города), который имея в своём распоряжении вполне «легализованные» механизмы для экспроприаций богатств общества, использует их во всю как выпавший ему личный шанс.

Способствует росту власти олигархов также то, что источником богатств уже в большей мере становится производство и использование информации. Они служат своеобразной «завесой», прикрывающей экспроприаторскую сущность новых лидеров. В этих условиях, бедность, как побочный продукт производства богатств, продолжает воспроизводить себя в качестве «нежелательного» элемента общества. Её предметность определяется экономистами с позиций допустимых «издержек» производства богатств, с одной стороны, и оптимизации уровня жизни в обществе, с другой.

Социологи, в отличие от экономистов, разрабатывают свои теории и концепты бедности. В них бедность предстаёт как социокультурное явление, результат позиций и принятых ценностей, и как своеобразный продукт макро и микроотношений. Последнее предполагает изучение механизмов бедности с позиций двух конституирующих сил: в – первых, с точки зрения самого индивида, его возможностей быть успешным или неуспешным (микроотношения), а во – вторых, с точки зрения государства, как главного распределителя национального продукта (макроотношения).

В интерпретации социологов нужда выступает как код или принцип внутреннего определения границ бедности, с ростом которого увеличивается «мера» бедности. Коды «нужды» могут быть преобразованы в повседневный дискурс или протестные действия. Роль общества здесь состоит в переводе артикулированного несогласия в позитивную силу. Основной её формой является проведение политического дискурса с целью подчинения власти требованиям справедливого распределения национального продукта. Отсутствие же такого механизма институционализации политического дискурса ведёт к возрастанию протестных настроений и действий в обществе.

Разрабатывая проблематику бедности в контексте протестных действий, социологи выделяют аспекты взаимодействий бедности с политической жизнью общества. В этой части социологов интересует «бедность в лицах», кто они есть (пол, возраст, образование, профессия, национальность и пр.) и как становятся бедными? Какова роль олигархов в «расширяющейся» бедности? Каков накал противостояний богатства и бедности в обществе? Ответы на эти вопросы имеют свою историю. Здесь уместно вспомнить «железный закон олигархии» Роберта Михельса (1876 - 1936), который объясняет происхождение власти и богатств олигархов, а значит и бедности, как продукта их деятельности. Согласно данному закону с ростом организации возрастает и власть немногих, ибо многие уже не могут обсуждать вопросы так, чтобы действовать. Этим всё больше занимаются лидеры, у которых с развитием организаций, возрастают не только власть, но и возможности для обогащений. В России данный закон проявился в ускоренном варианте, ибо организации не столько «растили», как захватывали. На спешно создаваемых рынках организации стали предметом купли и продажи. Их хозяевами становились люди, которые были далеки от производства и интересов работающих. Естественно, что в таких условиях новая бедность могла рассматриваться лишь в качестве «метафизического остатка», которому лучше никак не заявлять о себе. Так, работающим был навязан новый репертуар жизни, теперь им предстояло осваивать культуру бедности в стране, которая стала принадлежать богатым. Прежняя относительная бедность «равных индивидов», сменилась абсолютной бедностью многих в постсоветской России. На фоне этих трансформаций манера не казаться бедным, что могло свидетельствовать о неприятии бедности сознанием, желании скрыть её, нарочито вытесняется «гласностью» бедности в обществе, давая тем самым ей возможность твёрдо стать ногами в двух мирах – в мире общественного сознания и в мире вещных отношений. Об этих разительных переменах свидетельствуют данные, которые приводит Римашевская Н. М. Так, «если в конце 60-х годов доля малообеспеченных («бедных») составляла 29,6%, в конце 70-х годов – 32,1%, в конце 80-х годов – 30,7%, то в результате «шоковой терапии» проблема бедности как самостоятельная исчезает, замещаясь проблемой экономической разрухи, падения уровня экономического развития и, вследствие этого – жизненного уровня населения в целом».[3]

Бедность приобретает общественный статус и получает место постоянной прописки в интеллектуальных средах. Она становится стигмой таких профессий как педагог, врач, инженер, и даже учёный, когда уже одна принадлежность к ним определяет без всяких эвфеминизаций сущность и функциональную заданность их жизни. Педагог или врач всё одно - бедный. К бедности переходят функции контроля потребностей, заключающиеся в ограничении возможности его роста. Как «прокрустово ложе» для потребностей или принудительный фактор его ограничений, она вызывает рост ущербности и зависимости в обществе. Расширение таких «ущербных» практик бедности способствует дальнейшему развитию своеобразной психологии бедности, как «симбиоза» ненависти и зависти, а также униженности и апатичности. Такая бедность поистине «государственного масштаба», стала следствием превращения советского общества в постсоветское с элементами «дикого» капитализма.

Как видим, богатство и бедность демонстрируют свои неизменные особенности, которые, так или иначе, находят своё отражение во взглядах экономистов и социологов. Но как бедность представлена в практической плоскости, каким образом государство определяет её масштабы, а также размеры оказываемой помощи.

Начнём с того, что существуют разные методологии и методы изучения бедности, где главным вопросом является её измерение. В зависимости от уровня и способов определения, бедность как явление приобретает различные виды, смыслы и коннотации, она получает возможность конкретно выражаться посредством реальных субъектных признаков. Так, бедность может рассматриваться на уровне индивида или социальной группы (семьи), а то и всей страны. Бедность считается абсолютной, когда имеется явный недостаток ресурсов. Это маргинальная бедность, которая порой граничит с нищетой. Границы бедности, задаваемые безысходной нуждой, здесь зримы и устойчивы. В случае относительной бедности мы имеем уже другой расклад нужды, сутью которой является не соответствие стандартам референтных групп. Для неё характерны «плавающие» границы бедности. Как «частичная» бедность, она подпитывается тем, что сравнивает себя, с успешностью других. В ней меньше нужды, чем в абсолютной бедности, в то же время она имеет шансы на долгое существование в сравнительном плане. Исходя из сказанного, бедность и её виды можно будет выразить одной обшей формулой:

Бедность =

В этой формуле бедность как фиксируемое состояние ставится в зависимость от соотношения между минимумом потребностей и минимумом средств, имеющихся в распоряжении субъекта. Если числитель здесь будет больше знаменателя, то следует скорее говорить об абсолютной бедности как крайнем выражении нужды, когда не хватает средств даже на удовлетворение минимума потребностей. Если же числитель меньше знаменателя, то речь уже может идти о «начале» относительной бедности. В этом случае, остаются какие – то средства, за вычетом тех, которые были использованы на удовлетворение минимума потребностей. Их увеличение даёт возможность уходить от абсолютной бедности. Отсюда следует, что есть две главные дороги ухода от бедности: 1) активизация «достижительности» со стороны самого индивида (дополнительные приработки, смена профессии и пр.) и 2) усиление роли государства в увеличении суммы средств работающих в бюджетной сфере (повышение заработной платы и других выплат, политика «сдерживания» цен на основные товары потребления и пр.). Если в первом случае бедность могут преодолеть лишь «единицы», то во – втором - это уже будут массы, правда, для этого, необходима воля и целенаправленная политика государства, в основе которой должен лежать принцип справедливости в оплате труда. О справедливости заработной платы мы скажем позже.

Здесь же следует подчеркнуть, что определение критериев бедности и расчёт её масштабов во многом задаются социальной политикой страны. Разработанные на этой основе методики определяют границы и контуры бедности. По ним определяется движение бедности в сторону абсолютного или относительного своего выражения. На их основе говорят об общих тенденциях бедности, её статичности для тех или иных социальных групп. Судят о том, как изживается абсолютная бедность, и наблюдается ли изменение «стандартов» относительной бедности? Эти исходные данные делают «зримыми» картину бедности в масштабе общества, и тем самым дают возможность общественности оценивать эффективность государственной политики в борьбе с бедностью.

Меры государственной помощи (дотации, выплаты и пр.) бедствующим людям, могут быть разными и не совпадать по странам. Так, признанный бедным в одной стране, не может считаться таковым в другой, если порог бедности будет ниже. Однако при любом раскладе общим местом было и остаётся понимание того, что бедность чревата проблемами и жизненными ситуациями, препятствующими нормальному развитию людей. Центром тяжести здесь является «человек бедности», который живя в лабиринтах безысходности и имея в распоряжении слишком короткую «нить ариадны», не может из неё самостоятельно выбраться. Что вызывает такую бедность и кто в этом повинен? По первой части вопроса существует общее мнение, которое для краткости обозначим как «3б». Это безработица, вызванная невостребованностью рабочей или интеллектуальной силы, большая семья и болезнь. Относительно второй части вопроса можно будет сослаться на концепты западных социологов, где ответственность за бедность чаще всего возлагается на самого индивида.

Но так ли всё однозначно, когда речь идёт о богатых странах, в которой бедными являются работающие учителя, врачи и учёные. Ведь у них есть работа, они не болеют, да и семьи имеют не столь уж великие, Как в этом случае можно объяснить их бедность? Что здесь будет от индивида, а что от политики и властных решений? Да, бедность имеет свои резоны, о которых обществу не ведомо, но это совсем не означает, что ответственность за бедность должна всецело лежать на самом индивиде.

Для разъяснения данной мысли нам необходимо будет определиться с понятиями «бедная страна», «богатая страна» и «бедность в обществе», имея в виду «конкретику» их наполнения соответствующими оценками, фактами и смыслами. И то, каким образом эти понятия интерпретируются в различных контекстах, какие они вызывают коннотации. Установление связей между этими понятиями, противопоставление их по содержанию позволит понять парадоксы бедности в богатой стране, а также даст возможность охарактеризовать роль власти и общества в существовании бедности. И снять, таким образом, ответственность за бедность с самих бедных.

Понятия «бедная страна» и «богатая страна» констатируют определённые экономические состояния, исходя из макроэкономических показателей ВВП и ВНП. Так, будучи низкими, по причине отставания «модернити», они свидетельствуют о бедности страны. Здесь понятия «бедная страна» и «бедное общество» имеют практически одинаковое наполнение. По этому критерию в зону бедности, как правило, попадают страны третьего мира. Имея статус бедной страны, они получают помощь со стороны успешных государств, что выражается, например, в списании им долгов, получении кредитов и пр. Правда, такую помощь получают не все. Кому конкретно оказать помощь решает США, выражая, надо полагать, общую волю «восьмёрки». Так, например, статус бедной страны получает Боливия, а Кубе в этом отказывают, притом, что обе эти страны нуждаются в помощи. Конечно, здесь не обходится без большой политики. Статус бедной страны, полученный на экономических и политических основаниях, чаще всего вызывает коннотативный ряд, связанный с «отсталостью» и «лояльностью» к сильным мира сего.. Исследуемое в такой плоскости явление бедности представляется как единое целое, выступающее видимым символом культурного отставания. Показателем бедности страны также будет преобладание абсолютной бедности.

Иной расклад вещей мы имеем при использовании понятия «бедность в обществе», когда речь идёт о богатой стране. Здесь бедность уже не представлена в одной обозримой плоскости, она относительна, и в то же время многообразна и различима в своих причинно следственных связях. А потому и коннотации здесь будут иметь различные социальные подтексты, адресованные в той или иной мере власти. Так, если мы сопоставим «кальку» бедности в обществе с макроэкономическими показателями страны, например, России, то увидим, что бедность в обществе здесь не является следствием бедности страны. Она, скорее всего, имеет другие основания, которые следует искать в контексте социальных связей и отношений. Ведь внимая только валовым показателям или золотовалютным запасам, сложно понять живучесть абсолютной бедности в богатой стране. Поэтому концептуализации понятия «бедность в обществе» приобретает особый смысл, связанный с обнаружением множества «причинных» атомов, стоящих за ней. Любой такой атом во всевозможных своих сочетаниях может быть существенным при объяснении бедности в обществе. Их выявление является важной проблемой, которая разрабатывается в рамках социологической теории. Собственно, с этими разработками мы связываем ответы на второй наш вопрос.

2.Что стоит за бедностью.

Для социолога трудность разработки проблемы бедности состоит в конструировании её как объекта. Его зависимость от политики государства и состояний общества очевидна. Так, французские социологи свели бедность в период экономического процветания (середина 1960 – х годов) к социально исключённым людям – никому не нужным потомственным субпролетариям. Вся ответственность за бедность сваливалась на самих индивидов, общество и государство оставались в стороне. В этой связи нельзя не вспомнить Г. Спенсера, который описывал бедных людей как экономических и политических маргиналов, находящихся за пределами социальной эволюции.

В 1970 – е годы подходы социологов меняются – бедность уже рассматривается как неприспособленность. Это коллективный феномен, истоки которого надо искать в самом обществе, а не индивиде. В качестве социальных причин называется быстрая и беспорядочная урбанизация, дистанция между поколениями, насилие, которым изобилуют телепередачи, неадаптированность и стандартизация школьной системы, смена первичной среды, вызванная профессиональной мобильностью, неравенство в доходах и доступе к медицинскому обслуживанию и образованию. Особо подчёркивается тот факт, что бедность, это не маргинальный феномен, затрагивающий только слой субпролетариев, а процесс, который охватывает всё большее количество лиц.

Однако понимание бедности как социальной неприспособленности также не выдерживает проверку временем. Французские социологи больше начинают говорить о неустойчивости бедности, которая вызывается безработицей, нестабильностью ситуации на рынке занятости. В середине 1980 – х годов социологи назовут этот феномен «новой бедностью». Новизна в том, что акцент уже делается не на маргинальных группах, считавшихся неприспособленными к прогрессу, а на тех «благополучных», которые рассматривались как адаптированные к современному обществу, однако были «выбиты» из достойно жизни и стали жертвами экономической ситуации и кризиса занятости. Таким образом, ответственность за бедность уже разделяется между индивидом и обществом (точнее государством).

Основательное объяснение тому, что бедность продолжает существовать и в относительно богатых обществах, дают английские социологи. Свои объяснения они разделяют на две основные категории: культурные объяснения, основанные на убеждении, что бедность является результатом позиций, принятых ценностей и поведения, и структурные объяснения, обусловливающие бедность экономическими, социальными и политическими факторами внутри структуры общества. Если в первом случае упор в объяснении бедности делается на самого индивида, его поведение, черты характера, на так называемую «культуру бедности», которая воспроизводится; то во втором - на общество, нуждающееся в структурных изменениях. Все эти конструкты бедности, так или иначе, выдержаны в духе её оптимизации.

Однако в социологической практике не все так однозначно выступают за преодоление бедности, находя в ней какой-то «позитив» для общества в целом. Есть попытки оправдать бедность, приписав ей положительные функции. Так, социолог Г.Ганс категорично заявляет, что бедность нужна для «грязной работы». В более широком контексте, выделяя здесь «плюсы» и «минусы», показывает бедность Роберт Мертон. Прежде всего, он утверждает, что бедность нужна, потому что есть грязная работа, которую не хотят делать другие. Например, европейцы, у них «бедность» в дефиците, поэтому для выполнения грязной работы они «выписывают» бедных из других стран, где бедных в избытке. Бедность, то есть низкая плата, позволяет другим получать больше, субсидировать медицину и образование Бедные нужны по Мертону также, потому, что они покупают вещи, которые устарели или поддержанные, продукты, которые «зачерствели». Далее Мертон выделяет социальные функции бедности. Например, богатые получают наслаждение от того, что у них нет пороков бедняков. Или, кто-то ведь всегда должен быть внизу; а ещё бедные дают возможность богатым заниматься благотворительностью и «вбирают в себя отрицательные плоды прогресса. Среди политических функций бедности Мертон называет то, что бедняков используют в выборных кампаниях; если бедные за социализм, то они не будут популярны у среднего класса.

Определившись с «позитивом» бедности Роберт Мертон называет негативные функции (дисфункции) бедности. Здесь он также обвиняет «бедных» в бедности. Так, занимаясь «грязной работой» они тормозят автоматизацию; они также повинны в торможении возникновения новых профессий; в том, что на рынке есть поддержанные вещи. Ну, а то, что бедность есть источник преступности в этом сомневаться не приходится. Не будет бедных, не будет и вредной отрицательности мобильности, можно будет обойтись без филантропии. И ещё. Бедность есть социальная база радикальной социологии в борьбе за изменение общества, что, видимо, также является недопустимым по Мертону. Все свои рассуждения метр социологии ведёт к тому, что бедность надо искоренять не за счёт уничтожения их как «класса», а в результате улучшения их жизни и пополнения рядов среднего класса лучшими из них.

Как видим, проблема одна, а взгляды социологов - разные. Причём есть и такие суждения, в которых бедность «защищается, в силу её функциональной значимости. Однако общим всё же будет признание в западных обществах факта социальной поляризации между «глобальными бедными» и «глобальными богатыми». В условиях кризиса, охватившего практически все страны, положение с бедностью ещё более усугубляется. Сегодня социологи говорят уже об интегральной бедности, её слиянии с безработицей. Это и есть вечная проблема многих обществ не западного типа, которые вынуждены щедро поставлять бедняков преуспевающим обществам, когда последние не могут обойтись без них. Как же искоренять то (бедность), в чём есть потребность? Это часть глобальной проблемы бедности, который имеет двойственный смысл для богатых и бедных стран.

Однако не менее важной представляется проблема бедности в богатых странах. Например, что придаёт ей устойчивость и стабильность в России? Как стало возможной развитие интеллектуальной бедности в российском обществе? Пытаясь ответить на эти вопросы, мы будем исходить из того, что бедность работающего в России есть особый мир «предельного» существования и переживаний, который берёт начало в сфере экономических взаимоотношений индивида и государства, когда «получаемых» средств явно не достаточно для удовлетворения насущных потребностей. Это «серая зона» существования, где люди ещё как – то «сводят концы с концами». За чертой бедности находится «чёрная зона», проживающие в ней люди уже не в состоянии сводить «концы с концами». Это, так называемая абсолютная бедность. Мы будем говорить о людях «серой зоны», которые расположены скорее между абсолютной и относительной бедностью. Фактором их бедности является «маленькая зарплата». Вот с неё мы и начнём.

2.1.Заработная плата как низкая цена труда, обрекающая на бедность.

Прежде отметим, что социологи изучают личные проблемы как часть общих социальных процессов, происходящих с людьми в сходных ситуациях, помятуя о том, что «личностное» пересекается с «общественным». Однако обыденное понимание социальных проблем, как правило, сводит их к проблемам личностным. Так, о причине бедности чаще всего можно услышать: беден человек, потому что ленив. В то время как проблема бедности имеет явно общественное звучание. Сегодня в России бедны учителя, врачи, учёные. В трудолюбии представителей этих профессий сомневаться не приходится, а бедны они потому, что общество не платит им по труду.

Проблема бедности работающих это проблема минимизации доходов, которые для многих ограничивается заработной платой. Её низкий уровень придаёт устойчивость бедности, а постоянство - делает бедность «наследственной». Ибо выросшие в «стеснённых» условиях дети, скорее всего, будут не в состоянии конкурировать с более успешными сверстниками за высокие зарплаты и доходные места. Так, бедность становится «стигмой» образа жизни людей и воспроизводиться в новых поколениях как культура бедности, ведя «бедствующих» к маргинализации. В этой связи с особой остротой встаёт проблема справедливости заработной платы в обществе, понимание социального механизма её образования. Действительно, почему одни за свой труд получают высокую зарплату, а другие – нет. Почему тот, кто рекламирует собачий корм, имеет больше, чем, скажем, учитель, который учит наших детей или врач, которому мы вверяем самое дорогое, что у нас есть - здоровье, а то и жизнь. Одних ссылок на действие рыночного механизма здесь будет недостаточно. Нам надо знать, работает ли в этом случае социальный механизм и если да, то, как он «встроен» между экономикой и социальной сферой? Насколько это справедливо? В свое время, великий Адам Смит (1723 – 1790) задавался этим вопросом, пытаясь выяснить: почему англичане XVIII столетия, считают нормальным, что солдатам платят меньше, чем шахтерам? И сам же высказывался за этот порядок, приводя следующие аргументы.

зарплата - это воздаяние за вклад;

за равный вклад следует воздавать одинаково;

различные компоненты входят в ценность вклада (вложение, требуемое для того, чтобы произвести определенный вид умения, риск, требующийся для реализации вклада, и т. д.);

время вложения можно сопоставить в случае и с шахтером, и с солдатом. Чтобы подготовить и солдата, и шахтера, требуется примерно одинаковое количество времени и усилий. Эти две работы характеризуются примерно одинаковой степенью риска. Оба случая включают риск гибели;

тем не мене существуют важные различия между двумя видами этих работ;

солдат служит центральной функции общества, он сохраняет целостность и само существование государства. Шахтер выполняет экономическую деятельность, он является не более значимой фигурой для общества, чем, скажем, работник текстильной отрасли;

следовательно, смерть этих двух человек будет иметь разное социальное объяснение. Смерть шахтера будет определена как несчастный случай, смерть солдата на поле сражения - как жертва;

существует различие в социальной значимости их деятельности - солдат будет награжден медалями, уважением, знаками отличия, торжественными почестями в случае смерти на поле битвы;

шахтер не получит этих знаков внимания;

поскольку вклад этих двух категорий, с точки зрения риска и вложения, одинаков, равновесие между вкладом и воздаянием может быть восстановлено, если заработная плата шахтеров будет выше;

эта система причин ответственна за то, что мы считаем, что шахтеру следует платить больше, чем солдату.

Как видим, при равном риске и вложении одному следуют почести (солдату), а другому - высокая зарплата (шахтеру). Существующий социальный механизм, так блестяще раскрытый нам А. Смитом, устраивал английское общество XVIII столетия.

В России несколько иная картина - низкая оплата труда, прежде всего учителей и врачей, не может устраивать общество. К тому же противопоставлять им следует не солдат и даже не шахтеров (они тоже мало получают за свой труд), а всех тех, кто «занят» обслуживанием предпринимателей (здесь можно вычленить много профессий, и не только «рекламотворителей»). Как с этих позиций следует объяснить действующий социальный механизм? Мы адресуем этот вопрос обществу, следовательно, всем нам, а не государству, потому что в последнем случае ответ можно предвидеть. Нам скажут, что государство не платит творцам реклам и посредникам - вот каким будет ответ. Более того нас станут убеждать в том, что ныне государство является всего лишь посредником между работодателем и человеком найма. Поэтому попытаемся сами для себя прояснить вопрос о социальном механизме исходя из собственных представлений. Однако вначале ответим на три вопроса-теста.

Что бы мы выбрали: индивидуальное, поштучное или массовое, серийное? Что бы нас больше привлекло: короткий контакт и результат или длительный процесс, а потом результат? Наконец, кому проще взять: тому, кто ближе расположен или тому, кто находится далеко? Если особо не задумываться и не вникать в детали, что и как, то, скорее всего, мы выберем «поштучное», «быстрый результат» и ответим, что легче взять тому, кто ближе. Вот мы назвали причины, ответственные за то, что учителя получают меньше, чем те же творцы реклам, которые заняты поштучным трудом, быстро выходят на результат, к тому же ближе расположены к благу. Так что существующий социальный механизм имеет глубокие корни в нашем сознании, и мы воспроизводим эти представления на всех ступенях власти и в обыденном сознании. Вот почему учителя не попали на общий праздник жизни, а имеют лишь один профессиональный праздник в году. И вряд ли удастся решить проблему учителей на путях «догоняющей зарплаты». Надо в корне менять наши представления на сам труд и место учителя в обществе. Сегодня мы считаем, что они заняты непроизводительным трудом, но такой подход характерен для промышленного, индустриального общества, которое уже уходит в прошлое. А Россия нацелилась в будущее, на информационное общество, где продукцией в первую очередь уже является информация, а знание становится главным источником стоимости. Экономика, построенная на знаниях, может и должна прокладывать путь к новому качеству жизни, учат нас. Однако этот контекст будущего никак не связан с контекстом настоящего, а потому ещё долго придётся работать над соответствием наших представлений.

Итак, значимость причины, по которой одной категории работающих людей надо платить больше, а другой меньше, есть функция контекста реального. Сегодня наш когнитивный контекст таков, что учителям как представителям массовых профессий платят далеко не в первую очередь, видимо, не считая их производителями. Но завтра, надо полагать, все может измениться. А пока же уясним себе, что оценка социального механизма - это проблема далеко не издержек и выгоды, она имеет когнитивное и аксиологическое (ценностное) измерение. Конечно, можно встать и на другую позицию, вспомнив, к слову, Фому Аквинского, который полагал, что бедность не существует, а существует только богатство. А Бог (читай государство) может нести ответственность лишь за то, что существует. Но тогда от такой позиции (читай социологической) не будет никакого прока. Не будет проку и от того, что мы начнём выдавать государство за посредника, на чём сегодня настаивают продвинутые депутаты российской думы.

Социологическое объяснение низкой оплаты труда учёных, преподавателей, и, как следствие, «интеллектуализация бедности» связано, в том числе и с тем, что на данный момент умственная продукция «средней руки» в России, видимо, не является дефицитной, потому как она в значительной мере не востребована обществом, её институтами и гражданами. Социальное явление, которое характеризуется ростом бедности людей умственного труда, в результате которого меняется не только количество, но и качество «бедности» в стране, мы называем интеллектуализацией бедности. Данное понятие, будучи синтетическим, расширяет наше понимание бедности как со стороны её структурирования (новые бедные), так и со стороны макродинамики качественных изменений (тенденций) бедности. То есть, состояний, в котором оказываются образованные, имеющие работу и вполне добропорядочные люди. Бедность приходит к ним, а не рождается в их семьях в силу каких-то нерадивых качеств и особенностей образа жизни. Отсюда интеллектуализацию бедности можно рассматривать в качестве переменной, которая проявляется в различной мере в зависимости от спроса в обществе на умственную продукцию и от её качества. Так, при падении спроса на умственную продукцию в обществе интеллектуализация бедности будет усиливаться, а при его повышении – ослабевать и стремиться к исчезновению, оставляя бедность маргиналам и асоциальным элементам. Но такое для России вряд ли следует ожидать в ближайшем будущем. Как свидетельствуют социальные практики, свобода от бедности для людей умственного труда наступит ещё не скоро, и усугубление такой ситуации породит не одну социальную проблему.

Сегодня в России по самым скромным подсчётам за чёртой бедности живет свыше 13% населения. Причём число бедных, как мы видим, растёт и за счёт «новообращённых» (новых бедных), которые по тем или иным причинам не могут быть протестированы рынком. Среди них мы видим больше людей умственного труда, которые в массе своей были благожелательно настроены к переменам. Однако их экзистенциальным ожиданиям не суждено было сбыться. Капитализация России принесла сказочное обогащение единицам (так называемым олигархам, число которых растёт) и дала, можно с оговорками согласиться, какое-то материальное послабление рабочему человеку. Ныне ему живётся сравнительно лучше, чем, скажем, учёному человеку. Правда, при условии, что он хорошо устроен в мегаполисе и работает «в полную силу». Так, машинист электропоезда метрополитена получает, за свой труд «в разы» больше, чем профессор, а зарплата доцента даже меньше, чем стипендия, которую получает будущий помощник машиниста за время своего обучения.

Итак, машинист получает больше за тяжёлую и ответственную работу, профессор получает меньше за «лёгкий» и «приятный» умственный труд. Возможно, в этом есть своя справедливость. Однако зарплата не должна носить «предписанный» характер и становиться приговором бедности для людей умственного труда. Это нонсенс. Такое положение, следовало бы считать спецификой российского общества, когда в богатых ходят олигархи и чиновники, а бедными являются врачи, учителя и учённые. Суть бедности этих категорий людей, живущих и работающих в богатой стране, объясняется в том числе, и задачами экономической безопасности страны, когда увеличение оплаты труда связывается с ростом инфляции. Дилемма бедность или инфляция решается государством в пользу последней, она оставляет бедность в обществе, чтобы сдерживать инфляцию от «дурного» роста. Ведь если бедность начнёт сокращаться, то неминуемо станет расти инфляция, и чтобы это не произошло надо поддерживать бедность на определённом уровне. Такая политика удержания властью инфляции и бедности «в одной корзине» не может не восприниматься как инструмент ограничения доступа основной массы населения к экономическим и политическим ресурсам. Вот и получается, что «инфляционная программа» государства есть не что иное, как элемент конструирования бедности государством.

Сегодня бедность, как факт социальной структуры, вызывает в обществе сочувствие. Но бедность может стать и побудительным фактором для политического дискурса и протестных действий. Что берёт верх, и в каких случаях?

3. Во что может обернуться обществу не внимание к проблемам бедности.

Если на уровне индивида бедность чаще всего переживается как личностная проблема материального порядка, то на уровне общества, она, скорее всего, осознаётся уже как коллективная несправедливость и, таким образом, ведёт к росту напряженности в социальных структурах. Бедность в обществе становится темой политического дискурса, однако при определённых обстоятельствах, она может стать реальным фактором политических действий. Последнее выражается в протестных действиях со стороны самих бедствующих, не связывающих себя с вялотекущей дискуссией. Предотвращение бунтов и активизация решений борьбы с бедностью не в малой мере определяется противопоставлением богатства и бедности, их соответствующих позиций в обществе. Наиболее типичные позиции богатых и бедных по отношению друг к другу могут быть представлены таким образом.

Позиция богатых:

- позиция безразличия к бедности;

- позиция сочувствия бедности;

- позиция, ориентированная на оказание реальной помощи нуждающимся людям.

Позиция бедных:

- позиция безразличия к богатству;

- позиция, ориентированная на богатство;

- позиция, протестующая против богатых людей.

Чтобы понять бессознательную логику дискурса, и возможных протестных действий необходимо выделить желательные и нежелательные сочетания позиций богатства и бедности. Самым оптимальным будет вариант, когда позиция богатых, ориентированная на оказание реальной помощи нуждающимся, дополняется позицией бедных, ориентированной на богатство. То есть позиции, когда все стремятся к богатству и благополучию без особой вражды друг к другу, и оказывая при этом помощь бедным. Но это идиллия, не имеющая шансов на практическое воплощение. Самой же ожидаемой и взрывоопасной позицией будет безразличие к бедности в контексте усиления позиций, протестующих против богатства. В этом противостоянии стороны апеллируют к государству, когда одни надеяться на защиту, а другие – на справедливость. А что государство, на чьей оно стороне? На стороне богатых или бедных? Чтобы ответить на этот вопрос надо знать, что есть государство вообще и в частности, современное? Например, философ Кант, считал, что государство есть объединение людей под эгидой правовых законов, а правовед Ганс Кельзен определял государство как иерархию законов, скреплённых властным суверенитетом. Социологи (Дюркгейм, Дюги) определяли государство как тип социальной организации в контексте всего общества. Как бы, возражая им, французский экономист Фредерик Бастиа даёт более практичное объяснение данному феномену, когда пишет: «Государство - это громадная фикция, посредством которой все стараются жить за счёт всех».[4] Но не у всех получается, следовало бы добавить. А получается (и хорошо получается) лишь у тех, кто имеет власть. Отсюда, в переводе на «язык» нашей проблематики бедности в России, следует, что стремление одних «разбогатеть» за счёт государства есть, не что иное, как возможность для других обеднеть в данном обществе. Продолжая рассуждать, таким образом, не сложно прийти к тому, что само государство в «лице» своих высоких чиновников, а они, собственно, и есть государство в реальном измерении, рождает и «взращивает» олигархов, а потому и защищает их интересы, продолжая нести за них ответственность. В такой ситуации возникают вопросы. Например, чем же тогда является бедность для государства: проблемой практических действий или кризисом легитимации, связанной с доверием к государственным органам. Выбирая позитив по желанию, следует назвать результаты улучшений в сфере бедности, но их просто нет. Более того, бедность растёт и крепчает, готовясь к захвату новых территорий благополучия. Но и второй ответ пока представляется преждевременным, бедность ещё не настолько консолидирована, чтобы определять легитимацию действий государственных органов и протестовать, требуя изменений к лучшему.

В такой ситуации бедность уподобляется старой площадке ожиданий, на которую государство и субъекты от политики время от времени обращают своё внимание, дабы снять напряжённость, поддержав надежды страждущих на улучшения в своей жизни. В их действиях нет признания бедности как самостоятельного субъекта, и потому они исходят их того, что такая бессубъектная бедность (объект) может быть лишь темой для их выступлений, а не категорией политического дискурса и действий. Действительно, для политического дискурса необходимо, чтобы бедность сама «заговорила» как сторона, и не была безмолвной, внемля лишь речам «сытых» политиков, заинтересованных в своём имидже. Бедность должна обрести свою субъектность, и для этого есть все основания, учитывая и тот факт, что бедность ныне интеллектуализирована. Она имеет в своих рядах достаточно много людей умственного труда (преподавателей, врачей, учёных), которые преодолев политику «одиночного выживания», могут мобилизоваться и выйти на просторы политического дискурса, чтобы защитить свои права на достойную жизнь. Развиваясь, таким образом, бедность должна институционализироваться, и уже в качестве элемента гражданского общества, предъявлять свои требования государству.

Сегодня бедность законопослушна и терпелива. А что будет завтра, когда безмолвие бедности нарушит не интеллектуализированная её часть, а маргинолизированная, глухая в своём отчаянии ко всяким доводам и компромиссам. О том, как трагически это может прозвучать в обществе, говорит уже отзвучавшая к ней прелюдия на «манежной». Поэтому в качестве контрапункта маргинальным силам, с одной стороны, и государству, опекающему олигархов и высших чиновников, с другой стороны, необходимо противопоставить общие усилия общества и групп давления (лидеров интеллектуализированной бедноты) в борьбе против бедности. При этом все участники политического дискурса, и в первую очередь государство, должны не только понять, но и, исходить из того, что путём уступок они потеряют много меньше, чем в результате революции.

Заключение. Бедность как родовая травма индустриального общества стала наследуемой для последующих типов и видов обществ, ныне она широко присутствует в них структурно и в качестве важной составляющей политического дискурса. Если экономические и политические структуры, так или иначе, воспроизводят бедность, то политические дискурсы провозглашают своей целью борьбу с ней. Однако чаще всего эта борьба служит лишь целям добычи политического капитала и дивидендов. До практических целей здесь не доходят. На фоне такого политического «говорения» бедность всё больше расползается по обществу, притом, что одновременно растёт богатство «суперединиц». Ведь не случайно индивидуальная мобильность бедности вверх по вертикали становится всё более редким явлением; в то время как вертикальная индивидуальная мобильность богатства набрала непомерно высокие темпы. Так, по числу миллиардеров Москва уже занимает лидирующее положение в мире. Такой перебор множества «богатых» и множества «бедных» делает ситуацию в стране взрывоопасной. Для её разрешения людям необходимо дать перспективу – разработать региональные и отраслевые программы выхода из бедности, с указанием конкретных мер и сроков их исполнения. Но без принятия Закона о ликвидации абсолютной бедности в стране такая работа на местах не даст ожидаемых результатов.

Нам представляется, что для такой богатой страны как Россия искоренение абсолютной бедности вполне посильная задача. К тому же удовлетворение базовых потребностей людей далеко не роскошь, и оно по справедливости должно иметь приоритетное значение. Что касается относительной бедности, то её значение, при этих переменах, естественно, возрастёт. Границы состязательности референтных групп здесь будут проходить уже далеко от базисной сферы. Предметом состязаний по существу станет сфера имущественных приобретений и качество досуга. Вот такую бедность можно будет считать нормальным явлением.

Список литературы

1. Журнал социологии и социальной антропологии. Современная французская социология. Санкт – Петербург, 1999.

2. Социология на пороге XXI века. М.,1999.

3. Мишель Фуко. «Нужно защищать общество». Санкт – Петербург. 2005.

4.Гельмут Шек. Зависть. Теория социального поведения. М., 2008.

5.Дуглас Норт, Джон Уоллис, Барри Вайнгаст. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М., 2011.

6. Касумов Т. К. Социология. Курс лекций. М., 2004.

7. Юрген Хабермас. Философский дискурс о модерне. М., 2008.

8. Володимир Одайник. Психология политики. Санкт – Петербург, 2010.

9.Питер Бергер Томас Лукман. Социальное конструирование реальности. М., 1995.

10. Отфрид Хёффе. Справедливость. М., 2007.

[1] П. Ж. Прудон. Что такое собственность? М.: 1998. С. 214.

[2] Там же. С. 217.

[3] Н. М. Римашевская. Бедность и маргинализация населения. Социологические исследования. М..2004,№4. С. 33.

[4] Цитата по книге Роберта Л. Хайлбронера. Философы от мира сего. М., 2008. С. 228.

Скачать архив с текстом документа