Чернышевский Н.Г.
СОДЕРЖАНИЕ: Чернышевский, Николай Гаврилович (12(24).VII.1828, Саратов - 17(29).Х.1889, там же) - экономист, философ, публицист, литературный критик, прозаик. Революционный демократ. Родился в семье священника. До 12 лет воспитывался и учился дома, под руководством отца, отличавшегося многосторонней образованностью, и в тесном общении с родственной семьей Пыпиных (двоюродный брат Чернышевского - А.РЕФЕРАТ
Чернышевский. Н. Г.
Чернышевский, Николай Гаврилович (12(24).VII.1828, Саратов - 17(29).Х.1889, там же) - экономист, философ, публицист, литературный критик, прозаик. Революционный демократ. Родился в семье священника. До 12 лет воспитывался и учился дома, под руководством отца, отличавшегося многосторонней образованностью, и в тесном общении с родственной семьей Пыпиных (двоюродный брат Чернышевского - А. Н. Пыпин - стал известным историком литературы).
По собственному признанию, сделался библиофагом, пожирателем книг очень рано... (Поли. собр. соч. - Т. 1.- С. 632; далее указываются том и страница). В 1812-1845 гг. Ч. учился в Саратовской семинарии, где ему прочили блестящую духовную карьеру (сочинения Ч. хранились в семинарской библиотеке). Изучал многие языки, в т. ч. восточные (под наблюдением профессора Г. С. Саблукова написал Обзор топографических названий в Саратовской губернии татарского происхождения). Однако духовное поприще не влекло Ч., и, не закончив семинарию, он поступил в 1846 г. на отделение общей словесности философского факультета Петербургского университета, где занимался славянской филологией у профессора И. И. Срезневского (составил Опыт словаря из Ипатьевской летописи); теорией словесности - у профессора А. В. Никитенко (написал диссертацию О Бригадире Фонвизина); всеобщей историей; физикой (долго работал над проектом вечного двигателя) и др. Но академические занятия составляли лишь часть интересов Ч., все более склонявшихся в сторону политики (он пристально следил за революционными событиями в Западной Европе 1848 - 1849 гг.), философских и экономических учений (А. Сен-Симон, Ш. Фурье, Л. Фейербах и др.) После ареста петрашевцев в 1849 г. он отметил в дневнике, что сам никогда бы не усомнился бы вмешаться в. их общество и со временем, конечно вмешался бы (1, 274). В круг друзей Ч. входила М. Л. Михайлов, петрашевец А. В. Ханыков, И. И. Введенский (педагог и переводчик, на вечерах у которого собиралась радикально .настроенная молодежь). За годы учебы в университете (1846-1850) были выработаны основы мировоззрения. Сложившееся в 1850 г. убеждение в необходимости революции в России сочеталось с трезвостью исторического мышления: Вот мой образ мысли о России: неодолимое ожидание близкой революции и жажда ее, хоть я и знаю что долго, может быть, весьма долго, из этого ничего не выйдет хорошего, что, может быть, надолго только увеличатся угнетения и т. д. - что нужды? ... мирное, тихое развитие невозможно. С 1850 г. в дневнике появляются записи свидетельствующие об атеизме. Форму борьбы за улучшение человеческой жизни видел Ч. и в художественной литературе, особенно высоко ценя Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова, В. Г. Белинского, А. И. Герцена, Жорж Санд, Ч. Диккенса Он пробовал свои силы в прозе (рассказ о Лили и Гете, повесть о Жозефине, Теория и практика Отрезанный ломоть). Выйдя из университета кандидатом, Ч., после кратковременной работы репетитором во 2-м кадетском корпусе в Петербурге, служил старшим учителем словесности Саратовской гимназии (1851-1853), где говорим в классе такие вещи, которые пахнут каторгой!* (1,418). К этому периоду относится его сближение с сосланным в Саратов историком Н. И. Костомаровым (их объединяло признание огромной роли народа в истории, хотя Костомаров был далек от революционных выводов). В апреле 1853 г. Ч. женился на Ольге Сократовне Васильевой, дочери саратовского врача, предупредив ее о грозящей ему, вследствие его образа мыслей, опасности: ...у нас будет скоро бунт а если он будет, я буду непременно участвовать в нем (1. 418). Чувства Ч. к невесте, его мысли о семейной жизни запечатлены в Дневнике моих отношений с той, которая теперь составляет мое счастье. Впоследствии Ч. посвятил жене романы Что делать? и Пролог. Вернувшись в мае 1863 г. в Петербург, Ч. преподавал во Втором кадетском корпусе, одновременно готовясь к экзаменам на степень магистра и работая над диссертацией Эстетические отношения искусства к действительности. Диспут по представленной еще осенью 1853 г. профессору Никитенко диссертации состоялся 10 мая 1855 г. и явился манифестацией материалистических иней в эстетике, вызвав раздражение университетского начальства. Диссертация была официально утверждена лишь в январе 1859 г. Параллельно шла журнальная работа, начатая летом 1853 г. рецензиями в журнале Отечественные записки, издаваемом А; А. Краевским. Решающее значение для всей дальнейшей судьбы Ч. имело его знакомство осенью 1853 г. с Н. А. Некрасовым и окончательный выбор - весной 1855 г. - между Современником и Отечественными записками в пользу некрасовского журнала. С того времени Ч., вышедший в отставку, занимался почти исключительно журнальной работой для Современника (в 1858 г. редактировал и Военный сборник).
Сотрудничество Ч. в Современнике (1854- 862), где его роль быстро стала ведущей (Некрасов в августе 1856 г., уезжая почти на год 1*а границу, передал редакторские полномочия 1.), пришлось на период общественного подъема. (вязанного с подготовкой крестьянской реформы. * революционной ситуации (1859-1861). Под руководством Ч. и Некрасова, а с 1857 г. и Добролюбова определилось революционно-демократическое направление журнала. Изменялся состав сотрудников: постепенно уходили критики и писатели либерально-дворянской ориентации А. В. Дружинин, В. П. Боткин, П. В. Анненков, Н. Толстой, А. Н. Майков, А. А. Фет, И. С. Тургенев, Д. В. Григорович и др.), уступая место иномышленникам его руководителей (М. Л. Михайлову, Н. В. Шелгунову, М. А. Антоновичу, Г. 3. Елисееву и др.), по преимуществу из разночинцев. В тематике статей журнала возрастала роль политических, экономических вопросов: с июня 1858г. появляется особая рубрика Устройство быта помещичьих крестьян, в 1859 г. журнал становится литературным и политическим. направление и тактику Современника не полностью принимали издававшие в Лондоне газету Колокол Герцен и Н. П. Огарев, питавшие в период подготовки крестьянской реформы определенные иллюзии относительно политики Александра II. В июне 1859 г. Ч. ездил в Лондон объясняться с Герценом по поводу его статьи Very dangeruos!! в Колоколе (№ 44), содержащей резкие выпады в адрес Современника в связи с ироническим освещением в журнале обличительной литературы (материалы сатирического отдела Свисток, статья Литературные мелочи прошлого года Н. А. Добролюбова). Следствием поездки было примирительное выступление Герцена в Колоколе (№ 49), однако полностью разногласия искоренены не были; надежды Герцена на правительство окончательно будут убиты лишь пореформенной реакцией.
С 1854 г. Ч. вел в Современнике отдел критики и библиографии. В конце 1857 г. он передал его Добролюбову. Встреча и многочасовая беседа Ч. с Добролюбовым в апреле 1856 г. завершилась приглашением Добролюбова в постоянные сотрудники Современника и положила начало дружбе, очень много значившей для обоих. Ч. полностью полагался на Добролюбова как соредактора, заботился о его бытовых, денежных делах. Он очень тяжело пережил его раннюю смерть в ноябре 1861 г. Я тоже полезный человек, но лучше бы я умер, чем он... Лучшего своего защитника потерял в нем русский народ писал Ч. о Добролюбове. Ч. собрал и уже в 1862 г. частично опубликовал Материалы к биографии Н. А. Добролюбова, подготовил первое собрание его сочинений (Добролюбов Н. А. Соч.: В 4 т. -Пб., 1862).
С приходом Добролюбова в Современник Ч. сосредоточился преимущественно на политической (в 1859-1862 гг. он вел ежемесячные политические обозрения), экономической, философской темах. В серии статей, посвященных классовой борьбе во Франции с ее революционными кульминациями 1830 и 1848 г.: Кавеньяк (Современник 1859.-№ 1, 3); Борьба партий во Франции при Людовике XVIII и Карле Х (1858.- № 8, 9); Франция при Людовике Наполеоне (не пропущено цензурой, 1859); Июльская монархия (1860) и др., Ч., широко привлекая материалы западных историков (Ф. Гизо, Л. Блана и др.), интерпретировал события в свете интересов работников. Он подчеркивал бесплодность борьбы за политические преобразования, если они не приводят к улучшению материальных условий рабочих, лицемерие либералов (умеренных республиканцев), в решительные моменты предающих интересы народа. Считая общественный строй Западной Европы выше русских феодально-крепостнических порядков, Ч. в то же время отмечал формальный характер свободы западного работника - на факте - раба нищеты. Он подверг критике развиваемый многими буржуазными экономистами принцип невмешательства государства в частное предпринимательство, свободной конкуренции: Тюрго (1858.-№ 9), Экономическая деятельность и законодательство (1859.-№ 2). В противовес теории капиталистов (оправдывающей получение прибыли, в т. ч. земельной ренты, собственниками, не участвующими в производительном труде) Ч. развивает, опираясь на некоторые положения классиков английской политической экономии (А. Смита, Д. Рикардо), теорию трудящихся, согласие которой необходимо полное соединение качеств собственника и работника в одном и том же лице. При этом Ч., вслед за Фурье. Р. Оуэном, подчеркивает преимущества крупного производства, объединения работников - товарищества - как формы, наилучшим образом удовлетворяющей потребностям личности; в апелляции к потребностям и ограничении их разумными проявлялся антропологизм, просветительский рационализм Ч. (Капитал и труд, 1860.-№ 1). Наиболее полно свои экономические воззрения Ч. изложил в примечаниях и переведенным им Основаниям политической Экономии Дж. - Ст. Милля (1860.-№ 2-4, 6- 8, 11) и в Очерках из политической экономии (по Миллю) (1861.-№ 6-10. 12). Он вскрыл тщетность усилий Милля сочетать интересы капиталистов и рабочих, несостоятельность учения Т. Мальтуса о превосходящем возможности производства росте народонаселения, обосновал проект социалистического общественного устройства. К. Маркс писал в послесловии ко второму изданию Капитала о книге Милля: Это - банкротство буржуазной политической экономии, что мастерски показал уже в своих Очерках политической экономии (по Миллю) великий русский ученый и критик Я. Чернышевский. (К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве - Т. 1.- С. 524). Применяя разрабатываемую экономическую теорию к специфическим условиям России, Ч. подчеркивал важность сохранения - после отмены крепостного права - крестьянской общины как естественной основы товариществ, считал возможным благодаря общине избежать для России мучительной капиталистической ступени развития. (Критика философских предубеждений против общинного владения. 1858 - № 12; Экономическая деятельность и законодательство. 1859 - №2; Суеверие и права логики, 1859 - №10). Такой взгляд, характеризующий Ч. как крестьянского, утопического социалиста, отличался в то же время от славянофильского преклонения перед общиной (для Ч. она признак отсталости страны), от антитезы молодой России и старого Запада: Запад, далеко опередивший нас, далеко еще не исчерпал своих сил... (7, 618). Убежденность в прогрессе, несмотря на драматизм многих эпох - источник исторического оптимизма Ч. (Апология сумасшедшего; не пропущена цензурой, 18611 О причинах падения Рима. 1861.-№ 5).
Наиболее системное выражение взгляды Ч. на природу, общество, человека получили в его главной философской работе Антропологический принцип в философии (1860.--№ 4-5). Творчески развивая антропологическую теорию Фейербаха, Ч. вносит в нее классовые мотивы, тем самым преодолевая антропологизм и устанавливая иерархию эгоизмов: ...общечеловеческий интерес стоит выше выгод отдельной нации, общий интерес целой нации стоит выше выгоды отдельного сословия, интерес многочисленного сословия выше выгод малочисленного (7, 286)., В целом статьи Ч. своей неизменно сильной стороной имеют защиту интересов самого многочисленного сословия - русских крестьян, французских рабочих, простолюдинов. Он был также революционным демократом, он умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя через препоны и рогатки цензуры идею крестьянской революции, идею борьбы масс за; свержение всех старых властей. Крестьянскую реформу 61-го года, которую либералы сначала подкрашивали, а потом даже прославляли, он назвал мерзостью, ибо он ясно видел ее крепостнический характер, ясно видел, что крестьян обдирают гг. либеральные освободители, как липку
Отношение Ч. к правительственной кампании по крестьянскому вопросу менялось по мере того, как прояснялась суть реформы. Начиная с 1857 г. Ч. регулярно освещал экономические и политические аспекты темы, доказывая необходимость освобождения крестьян с землей, без выкупа или с минимальным выкупом, сохранения общины, установления крестьянского местного самоуправления и др. (О новых условиях сельского быта., 1858.-№ 2-4; полемика с противниками крестьянской общины, выступавшими в Экономическом указателе И. В. Вернадского; ведение с июня 1857 г. рубрики Устройство быта помещичьих крестьян и др.). Убедившись же в грабительском характере готовящейся реформы, Ч. бойкотирует предреформенный ажиотаж; по обнародовании манифеста 19 февраля 1861 г. Современник прямо не отозвался на него. В Письмах без адреса, написанных после реформы и адресованных фактически Александру II (опубл. , за границей в 1874 г.), Ч. обвинил самодержавно -бюрократический режим в ограблении крестьян, имеющем одно положительное следствие - рост политического самосознания народа: Когда люди дойдут до мысли ни от кого другого не могу я ждать пользы для своих дел, они непременно и скоро сделают вывод, что им самим надобно взяться за ведение своих дел. Рассчитывая на крестьянскую революцию, круг Современника во главе с Ч. в 1861 г. прибегал к нелегальным формам борьбы. Ч. написал революционную прокламацию Барским крестьянам от их доброжелателей поклон. Вместе с воззванием К молодому поколению Шелгунова (при возможном участии Михайлова), Русским солдатам от их доброжелателей поклон и Русским солдатам Шелгунова прокламация Ч. была осуществлением плана обращения к различным слоям населения. По воспоминаниям членов Земли и воли (А. А. Слепцова, Л. Ф. Пантелеева), Ч. был причастен к этой подпольной организации, созданной с целью руководства крестьянским восстанием, ожидаемым к весне 1863 г. (по окончании временно-обязанного состояния крестьян, т. е. их работы на помещиков).
В обстановке растущей пореформенной реакции (расстрел крестьян в с. Бездна Казанской губ., репрессии против студентов и закрытие Петербургского университета, арест Михайлова, В. А. Обручева и др.) внимание III отделения все более привлекает деятельность Ч. С осени 1861 г. за ним была установлена полицейская слежка (использовались и такие средства, как подкуп прислуги). Но Ч. был умелым конспиратором, в его бумагах не находили ничего подозрительного. В июне 1862 г. было запрещено на восемь месяцев издание Современника и Русского слова.
7 июля 1862 г. Ч. был арестован у себя на квартире (жена с двумя сыновьями гостила в Саратове). Поводом для ареста послужило перехваченное на границе письмо Герцена и Огарева к Н. А. Серно-Соловьевичу, в котором предлагалось издавать Современник в Лондоне или в Женеве. В тот же день Ч. стал узником Алексеевского равелина Петропавловской крепости, где пробыл до вынесения приговора - гражданской казни, состоявшейся 19 мая 1864 г. на Мытнинской прощали. Он был лишен всех прав состояния и присужден к 14 годам каторжной работы в рудниках, с последующим поселением в Сибири; Александр II сократил срок каторги до 7 лет. Судебный процесс по делу Ч. тянулся очень долго из-за отсутствия прямых улик; роковую роль в нем, как и в делах Михайлова и арестованного позднее Шелгунова, сыграли написанные Вс. Д. Костомаровым (участвовавшим в напечатании прокламаций) фальшивые бумаги. В вину Ч. вменялись, помимо написания Барским крестьянам..., также его подцензурные статьи в Современнике; Ч. и его друзья тщетно боролись с полным отсутствием законности.
В крепости Ч. обратился к художественному творчеству. Здесь, с 14 декабря 1862 г. по 4 апреля 1863 г., был написан роман Что делать? Из рассказов о новых людях. За ним последовали оставшиеся незаконченными повесть Алферьев (1863) и роман Повести в повести (1863), Мелкие рассказы (1864). Увидел свет - по недосмотру цензуры - лишь роман Что делать? (Современник. - 1863.-ЛГо 3-5).
20 мая 1864 г. Ч. под конвоем отправили в Е Сибирь, где он находился сначала на руднике Кадае Нерчинского округа (месте каторги и скорой смерти Михайлова), а с сентября 1865 г. - в тюрьме Александровского завода. По официальному разрешению в Кадаю в августе 1865 г. приезжала на несколько дней О. С. Чернышевская с сыном Михаилом. Круг общения Ч. на каторге составляли политические заключенные (С. Г. Стахевич. П. Ф. Николаев и др.), впоследствии вспоминавшие о читках Ч. не дошедших до нас художественных произведений, в особенности сожалевшие о пропаже отосланного в Петербург Пыпину романа Старина, вобравшего в себя обширный автобиографический материал. Его продолжением был Пролог. Роман из начала шестидесятых годов (написан в 1867- 1870 гг.; первая часть - Пролог пролога - опубл. в Лондоне в 1877 г.; в России роман был издан полностью в 1906 г.). Сохранились также пьесы Драма без развязки, Мастерица - варить кашу, повесть История одной девушки, рассказы Кормило кормчему, Знамение на кровле и др.; почти все они были задуманы как части неосуществленных полностью больших циклов.
Каторга, срок которой истек в 1871 г., оказалась преддверием к худшему испытанию - поселению в Якутии, в городе (а в сущности в глухом поселке, где тюрьма была лучшим зданием) Вилюйске, отличавшемся губительным климатом. Здесь Ч. был единственным ссыльным и мог общаться только с жандармами и местным якутским населением; переписка была затруднена, а часто специально задерживалась. Все же Ч. узнал в 1877 г. о смертельной болезни Некрасова и успел передать ему - в письме к Пыпину - слова любви и прощания (15, 86-88). Т. к. бумаги Ч. отбирались при обысках, он писал и сам уничтожал написанное (из созданного в Вилюйске сохранились две части романа Отблески сияния). Только в 1883 г., при Александре III, под давлением требований Народной воли Ч. было разрешено переселиться в Астрахань. Резкая перемена климата очень повредила его здоровью.
Годы крепости, каторги и ссылки (1862-1883) не привели к забвению имени и сочинений Ч.- его слава мыслителя и революционера росла, вдохновляя на смелые планы его освобождения (ему пытались устроить побег Г. А. Лопатин в 1871 г., И. Н. Мышкин в 1875 г., оба были арестованы; были и другие попытки). Сам Ч. никогда не просил о смягчении своей участи, в частности, летом 1875 г. отказался от подачи прошения, к которому его пытались склонить власти. А что касается лично до меня, - писал он жене в 1871 г., - я сам не умею разобрать, согласился ли б я вычеркнуть из моей судьбы этот переворот, который повергнул тебя на целые десять лет в огорчения и лишения. За тебя я жалею, что было так. За себя самого совершенно доволен. А думая о других, - об этих десятках миллионов нищих, я радуюсь тому, что без моей воли и заслуги придано больше прежнего силы и авторитетности моему голосу, который зазвучит же когда-нибудь в защиту их (14, 504).
По приезде в Астрахань Ч. надеялся вернуться к активной литературной деятельности, однако публикации его работ, хотя и под псевдонимом, были затруднительны. Основным источником заработка, в котором крайне нуждалась семья Ч., стали переводы, тяготившие Ч. тем более, что его глубоко не удовлетворяли субъективно - идеалистические воззрения авторов переводимых книг (Энергия в природе В. Карпентера, многотомная Всеобщая история Г. Вебера и др.). Используя приемы работы с Миллем, Ч. снабжал переводы вступительными статьями, послесловиями, нередко выбрасываемыми при издании. Все же Ч. удалась опубликовать некоторые собственные философские работы: Характер человеческого знания (Русские ведомости 1885.- М. 63-64, под псевдонимом Андреев), Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь (Русская мысль. - 1886. - ЛГ 9, за подписью Старый трансформист). Вместе с написанным в 1888 г. предисловием к предполагаемому 3-му изданию Эстетических отношений... (состоявшемуся лишь в 1906 г.) эти работы Ч. заключают в себе резкую критику неокантианства, агностицизма (иллюзионизма), характерного для многих философов и естественников тех лет. Из художественных сочинений Ч. опубликовал Гимн Деве неба (Русская мысль. - 1885.- № 7, под псевдонимом Андреев). Писал повесть Вечера у княгини Старобельской. Получив спасенные Антоновичем после ареста Ч. Материалы к биографии Н. А. Добролюбова, готовил их к изданию и успел опубликовать первый раздел (Русская мысль. - 1889.- № 1-2). Первый том вышел в 1890 г., после смерти Ч.
При всей интенсивности работы Ч. самые дорогие для него замыслы - в частности, создание давно задуманных популярных энциклопедий по разным отраслям знаний - осуществить не удалось. В июне 1889 г. .Ч. получил разрешение вернуться на родину, в Саратов. Он строил большие планы несмотря на резко ухудшавшееся здоровье. Умер от кровоизлияния в мозг, похоронен на Воскресенском кладбище в Саратове.
В разностороннем наследии Ч. важное место занимают работы по эстетике, литературная критика, художественное творчество. Во всех этих областях он выступил новатором, возбуждающим по сей день споры; к Ч. применимы его собственные слова о Гоголе как писателе из числа тех, любовь к которым требует одинакового с ним настроения души, потому что их деятельность есть служение определенному направлению нравственных стремлений (3, 21).
Эстетическая теория Ч., изложенная в его диссертации Эстетические, отношения искусства к действительности (Спб. , 1855). а также в авторецензии (Современник. - 1855.- № 6) и ряде работ 1854 г. (из них в особенности важна статья О поэзии. Сочинение Аристотеля // Отечественные записки. - 1854.- № 9). знаменовала перелом в истории эстетики, разрыв с ее, идеалистической традицией. Концепции искусства как создания идеала в эстетике Г. В. Ф. Гегеля (и его популяризатора Ф. Фишера, часто цитируемого в диссертации) Ч. противопоставил материалистическую формулу прекрасного: прекрасное есть жизнь, прекрасно то существо, в котором видим мы жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям; прекрасен тот предмет, который выказывает в себе жизнь или напоминает нам о жизни... (2, 10). Объективным критерием прекрасного выступает у Ч. превосходство предмета над другими в данном роде (при существенной оговорке, что не все роды прекрасны). В субъективном же критерии прекрасного - наших понятиях - Ч. подчеркнул социальную обусловленность эстетических вкусов (разных в крестьянской среде и у аристократии), отказывая многим из них в истинности (напр. романтическому увлечению бледною, болезненною красотою - 2, 11). Так антропологическая, фейербаховская посылка об общечеловеческих потребностях осложняется указанием на социальную почву эстетического идеала. Считая, что потребности (не болезненно-фантастические) человека в прекрасном вполне удовлетворяются действительностью, Ч. пересматривает вопрос о содержании искусства, расширяя его границы до общеинтересного в жизни (2, 82). и о его задачах. Первая из них - воспроизведение жизни была намечена, по Ч., еще в античной эстетике) (Платон, Аристотель), полагавшей сущность искусства в подражании человеческой жизни (Ч. отмечает искажение этой мысли классицистами, говорившими о подражании природе в искусстве: подражание природе чуждо истинному поэту, главный предмет которого - человек (2, 278). Однако воспроизведение жизни, хотя и требует активности художника - способности отличать существенные черты от несущественных (2, 80), составляет лишь формальное начало искусства. Две другие задачи, искусства - объяснение жизни и вынесение приговора ее явлениям; они особенно полно могут быть осуществлены в литературе (поэзии), которая представляет полнейшую возможность выразить определенную мысль. Тогда художник становится мыслителем, и произведение искусства, оставаясь в области искусства, приобретает значение научное (2, 86).
В содержании искусства - учебника жизни - подчеркивается общее с наукой и нравственной деятельностью человека.
Манифест материалистической эстетики Ч. не свободен от противоречий. Блестяще показав жизненную основу прекрасного и типического и призвав в то же время художников к овладению передовым мировоззрением, Ч. недостаточно связал субъективную сторону содержания искусства (объяснение жизни и вынесение приговора) с творческим, в т. ч. формотворческим, процессом и ограничил роль фантазии. В результате положение о том, что жизнь не думает объяснять нам своих явлений, в то время как в произведениях науки и искусства это сделано (2, 87), осталось в значительной мере декларативным, поскольку не была до конца прослежена специфика объяснения жизни на языке искусства. Недооценка Ч. творческой типизации, особенно заметная на фоне гегелевского учения об идеализации в искусстве, отчасти была полемической издержкой апологии действительности сравнительно с фантазиею (2, 89). Уязвимым было и отрицание закономерности трагического, сведение его к ужасному в человеческой жизни (2, 301). Впоследствии Ч. показал огромную роль творческой типизации, на службе у которой и состоит фантазия, вымысел. Так в творчестве Пушкина им подчеркнута огромная роль долго обдумываемого плана, предшествующего исполнению: Прояснить в своем уме основную мысль романа или драмы, вникнуть в сущность характеров, которые будут ее проявлять своими действиями. сообразить положения лиц, развитие сцен - вот что 1 важно... (2, 452).
Диссертация Ч., большинству читателей известная по авторецензии, вызвала острые дискуссии. Ее не приняли многие ведущие писатели и критики (Тургенев, Л. Толстой, Анненков, Дружинин и др.), упрекавшие автора в умалении искусства. Эстетика была областью, где раньше всего обнаружились расхождения между либералами и демократами присутствовавший на защите диссертации Шелгунов отметил, что умственное направление шестидесятых годов ... в первый раз в своем зачаточном виде было провозглашено в 1855 г. на публичном диспуте в Петербургском университете
Литературная критика Ч., опирающаяся на его эстетическую теорию, в то же время понималась им как публицистическая деятельность, для которой важны тесная связь с читателем и понимание его интересов: Отвлеченные истины могут быть уместны в ученом трактате, но слова публициста должны прежде всего сообразоваться с живыми потребностями известного общества в данную минуту (5, 648). Такими Ч. считал слова Г. Э. Лессинга, Белинского. Собственно критике, ее истории и теории, посвящены программные статьи: Об искренности в критике (1854.-№ 7); цикл Очерки гоголевского периода русской литературы (1856.-№ 12, 1856.-№1 1-2, 4, 7, 9-12), к ним примыкает цикл Лессинг, его время, его жизнь и деятельность (1856.-№ 10-12; 1857.- № 1-4, 6). где деятельность немецкого просветителя осмысляется в свете сходной русской общественно- литературной ситуации.
В соответствии с выдвинутыми в диссертации задачами искусства Ч. считает (в статье Об искренности в критике) важнейшим критерием оценки произведения истинность его общей идеи, мысли. Ее фальшивость оправдывает резкость тона критика, менее всего щадящего признанные авторитеты: ...жар нападения должен быть соразмерен степени вреда для вкуса публики, степени опасности, силе влияния, на которые вы нападаете (2, 257). Поэтому превосходная в художественном отношении, но приторная поэма Гете Герман и Доротея заслуживает более строгого суда, чем какая-нибудь другая идиллическая поэма какого-нибудь посредственного писаки (2, 257). С нелицеприятной критикой выступил сам Ч. в своих первых рецензиях на произведения популярных писателей: Роман и повести М. Авдеева (1854.- № 2), Три поры жизни. Роман Евгении Тур (1854.- № 5), выявляя их подражательность, пустоту содержания, ложный пафос. За ошибочное направление (2, 240) - идеализацию патриархального купеческого быта - он осудил пьесы Не в свои сани не садись и Бедность не порок А. Н. Островского: бедность не порок. Комедия А. Островского (1854.- № 5), резко разойдясь в оценках с органическим критиком А. А. Григорьевым. На примере этих не свободных от славянофильских мотивов пьес Ч. доказывал, что ложные по своей основной мысли произведения - бывают слабы даже и в чисто художественном отношении (2, 240). Последующая оценка этих пьес Добролюбовым в статье Темное царство, в соответствии с принципами реальной критики, будет значительно мягче.
В Очерках... Ч. охарактеризовал, через их отношение к Гоголю и гоголевскому, до сих пор единственному сильному и плодотворному направлению (3, 6), деятельность ведущих критиков, журналистов 30-40 гг.: Н. А. Полевого. О. И. Сенковского, С. П. Шевырева, круга пушкинского Современника, Н. И. Надеждина, Белинского (имя которого, по цензурным условиям, было названо лишь в пятой статье цикла). Подчеркнуты некоторые общие условия эффективности критики: наличие системы убеждений; забота о распространении своих мнений в публике (чуждая критикам пушкинского круга - почитателям Гоголя); эстетический вкус; умение говорить о том, что нужно нашей публике в наше время (3, 225) отличающее Белинского. Как образователя Белинского Ч. выделяет Надеждина, привившего русской критике начала эстетики Ф. Шеллинга: От него узнали у нас, что поэзия есть воплощение идеи ...; что красота формы состоит в соответствии ее с идеею (3, 163-164). Но первое проявление самостоятельности русской мысли Ч. видит в Белинском и его сподвижниках, последовательно развивших и применивших к русской действительности диалектику Гегеля. Белинского Ч. считает и первым историком русской литературы, определившим исторические заслуги многих писателей до Пушкина (М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина. Н. М. Карамзина и др.) и тем самым положившим границы отрицанию (3.193), которое у противников классицизма (Полевой) и романтизма (Надеждин) было абсолютным. В деятельности Белинского Ч. в особенности выделяет 40 гг., когда критик преодолевает идущий от гегелевской системы квиетизм и проникается передовыми стремлениями времени (важнейшие из них - гуманность и забота об улучшении человеческой жизни - 3, 302). Отсюда и горячая защита Белинским Гоголя, натуральной школы, и полемика с апологетами чистого искусства (а по существу принципа эпикуреизма). Ч. подчеркнул возрастающую публицистичность критики Белинского, статьи которого за 1846-1848 гг. изобилуют рассуждениями об отраженных в произведении общественных вопросах: ...в осьмой и девятой статьях, заключающих разбор Онегина, эпизоды подобного рода занимают уже наибольшее число страниц (3, 275).
Акценты, расставленные Ч. в его разборе критики Белинского (предпочтение последнего периода, оправдание публицистических отступлений и др.), как и интерпретация творчества Пушкина и Гоголя, расходились с мнениями эстетической критики. Борьба между либералами и демократами в середине 50 гг. нередко формулировалась ее участниками как защита пушкинского или гоголевского направления в литературе, чему способствовали издания сочинений обоих писателей, осуществленные Анненковым и П. А. Кулишем. Наиболее развернутым ответом на Очерки... Ч. со стороны эстетической критики была статья Дружинина Критика гоголевского периода и наши к ней отношения (Библиотека для чтения. - 1856.-№ 11), где Пушкин интерпретировался как поэт чистого искусства, противопоставляемого дидактике. Ч. откликнулся на издания Пушкина - еще до Очерков... (Сочинения А. С. Пушкина // Там же. - 1855 - № 2-3, 7-8) и Гоголя (Сочинения и письма Н. В. Гоголя // Там же. - 1857.-№ 8), подчеркивая, что при огромности заслуг Пушкина как первого русского поэта- художника (здесь Ч. опирался на суждения Белинского) творчество Гоголя гораздо больше связано с современной русской действительностью: он первый научил нас знать наши недостатки и гнушаться ими (4, 665). За анализом Ч. трагических заблуждений Гоголя и их истоков (этой цели служила отчасти и статья об одном из духовных учителей Гоголя: Сочинения В. Жуковского // Там же. - 1857.- № 5) проступал идеал критика - гармония между мировоззрением и творчеством писателя.
Сложность проблемы соотношения мировоззрения и творчества, в особенности реалистического, с которой столкнулся Ч. прежде всего при анализе наследия Гоголя, стимулировала эволюцию его критического метода. Предвосхищая обоснованные позднее Добролюбовым в статье Темное царство (1859) принципы реальной критики, он высоко оценивает некоторые произведения за реализм отражения жизни, даже при уязвимости их авторской тенденции. Так, у А. Ф. Писемского. воззрение которого на крестьянский быт не подготовлено наукой (4, 571), Ч. находит социальное обличение, вытекающее из самой достоверности изображения (Очерки из крестьянского быта А. Ф. Писемского.- 1857.-№ 4). Не оспаривая прямо тургеневскую мысль о стихийности чувства, выразившуюся в повести Ася (Русский человек на rendez-vous // Атеней. - 1858. - № 18), Ч. подчеркивает зависимость характера героя, господина М (которому свойственна эта стихийность) от условий его формирования: Лучше не развиваться человеку, нежели развиваться без влияния мысли об общественных делах, без влияния чувств, пробуждаемых участием в них (5, 169). Разбор любовного сюжета повести перерастает в суд над дворянским либерализмом, не подготовленным к решительной минуте, под которой имеется в виду прежде всего освобождение крестьян. Важнейшим открытием Ч., сделанным также на базе реального метода, было определение особенностей таланта молодого Л. Толстого: его формы психологизма (изображения диалектики души), находящейся в прямой связи с пафосом писателя - чистотой нравственного чувства (Детство и отрочестве). Сочинения графа Л. Н. Толстого. Военные рассказы Л. Н. Толстого. 1856.-№ 12). Некоторая избирательность анализа, выявляющего прежде всего сильные, реалистические моменты содержания, была в то же время продуманной тактикой Ч. по отношению к писателям либерально - дворянской ориентации.
Однако критический метод Ч. видоизменялся в зависимости от свойств произведений: последовательная демократическая авторская тенденция всегда поддерживалась Ч. (хотя и не заменяла для него таланта: ...тенденция может быть хороша, а талант слаб...- 14, 322). К анализу тенденции в особенности располагала лирика. Любимейшим поэтом Ч. был Некрасов; не имея возможности писать о поэзии соредактора Современника, Ч. в. 1856 г. (когда Некрасов был. за границей) поместил в журнале (№ 11), по выходе Стихотворений Некрасова, столь выразительную подборку его произведений (Поэт и гражданин. Забытая деревня, Отрывки из путевых записок графа Гаранского), что она повлекла за собой цензурное предостережение журналу. Ч. предсказал долгую жизнь поэзии Огарева (Стихотворения К. Огарева // Там же. - 11850.- № 9), утверждающей счастье жить для других (3, 565) и напоминающей о Герцене (имя которого было под запретом), высоко ценил А. В. Кольцева (Стихотворения Кольцева) и др. В прозе он приветствует Губернские очерки М. Е. Салтыкова-Щедрина (Губернские очерки // Там же. - 1857 - № 6), обнаружившие в авторе более высокий, по сравнению с гоголевским, уровень теоретического обобщения: Теперь, например, Щедрин вовсе не так инстинктивно смотрит на взяточничество - прочтите его рассказы Неумелые и Озорники, и вы убедитесь, что он очень хорошо понимает, откуда возникает взяточничество, какими фактами оно поддерживается, какими фактами оно могло бы быть истреблено. У Гоголя вы не найдете ничего подобного мыслям, проникающим эти рассказы (4, 633). Противопоставленные обличительной кампании, нападающей на отдельные злоупотребления (комедия В. А. Соллогуба Чиновник и др.). Губернские очерки подробно комментируются Ч. для доказательства наивности надежд на силу нравственного примера, якобы способного устранить действие закона причинности, по которому нравы народа сообразуются с обстановкою народной жизни (4. 289).
Отрадный симптом значительной перемены в обстоятельствах (7, 884) видит Ч. (Не начало ли перемены? - 1861.-№ 11) в рассказах В. Успенского, пишущего о народе правду без всяких прикрас (7, 856). По Ч.. в рассказах Успенского преодолевается традиция идеализации народа (Шинель Гоголя, Григорович, Тургенев), которому нельзя было помочь ничем, кроме сострадания. В этом последнем большом критическом разборе Ч. чувствуется ожидание близящейся народной революции: подчеркивая силу рутины, обычая в жизни массы, критик отмечает возможность минут одушевления и ставит сложную проблему руководства стихийным движением. Литературная критика Ч.- органичная часть его революционной публицистики.
Художественное творчество Ч. не было только вынужденной в условиях изоляции формой работы: о склонности к беллетристике свидетельствуют и пробы пера в студенческие годы, и психологическая детализация в дневниках (1847-1853); кроме того, он имел богатый опыт литературного критика. Как художник Ч. более всего связан с традицией философской просветительской прозы (Лессинг, Д. Дидро. Вольтер, А. Н. Радищев, Герцен), выступая в то же время новатором, в особенности в разработке политической темы. В контексте русской литературы 60 гг. созданный Ч. тип разумного эгоиста, просветляющего разумом стихию чувств. противостоит различным формам противоречивого сознания. свойственного героям Тургенева, Л. Толстого, Ф. М. Достоевского и др. Не свободная от просветительских иллюзий, утверждаемая Ч. концепция гармоничной личности, встающей на путь революционной борьбы без пафоса жертвенности, вырастала прежде всего на почве исторической реальности. Герои Ч. были типичны и в своем рационализме и в своем героизме, что обусловило огромный резонанс Что делать? и реализм последующих произведений, имеющих менее счастливую читательскую судьбу.
В Что делать? Из рассказов о новых людях Ч. продолжил открытую Тургеневым Отцах и детях тему нового общественного деятеля. в основном из разночинцев, сменившего тип лишнего человека. По отношению к тургеневскому роману произведение Ч. полемично: нигилизму Базарова противостоят позитивные взгляды новых людей, его одиночеству и трагической смерти - их сплоченность и стойкость (Отцы и дети как необходимый фон восприятия подчеркнуты фамилиями Кирсанова и Лопухова, последняя напоминает о словах Базарова: ...а из меня лопух расти будет... - Тургенев И. С. Поли. собр. соч. и писем: В 30 т. - М., 1981.- Т. 7.- С. 121).
Несмотря на эзопов язык, используемый в борьбе с цензурой (названия глав, акцентирующие любовно-семейный сюжет, авантюрно- интригующее начало, загнанный в глубь повествования сюжет об особенном человеке - революционере, система перифраз, аллегорий, цитат и пр.), мировоззрение Ч. нашло в романе четкое выражение, чему способствовала активность автора-повествователя как интерпретатора событий. Через голову проницательного читателя автор многократно обращается к части публики, способной стать новыми людьми, разъясняя ей конкретную программу действий. Это роман художественно-публицистический.
Действительность предстает в Что делать? в трех временных измерениях: прошлое - старый порядок, идейно изживший себя, хотя и господствующий; настоящее (деятельность новых людей); будущее (его абрис в духе идей утопического социализма дан в Четвертом сне Веры Павловны). Через все произведение проходит антитеза старых и новых людей, поступки которых кажутся странными обывателям (Марье Алексеевне, проницательному читателю); их удивление, непонимание - источник комических ситуаций. Отношение к представителям прошлого дифференцировано: жизнь праздная (Сторешниковы. Серж) на аллегорическом языке романа - фантастическая грязь; трудовая, в заботах о куске хлеба, вырабатывает злые, но дельные характеры (Марья Алексевна) - это реальная грязь, из которой родится пшеница (Второй сон Веры Павловны)-
Романтический пафос произведения - в устремленности к социалистическому идеалу, будущему, когда тип нового человека станет общею натурою всех людей (Что делать? - С. 149; далее указываются стр.). Прообразом будущего выступают и личные отношения новых людей, разрешающих конфликты на основе гуманной теории расчета выгод (новая мораль оттенена традиционностью сюжетного мотива любовного треугольника: Вера Павловна - Лопухов - Кирсанов), и их трудовая деятельность (организация швейных мастерских, учеба Веры Павловны на врача и др.). Эти подробно освещенные сферы жизни новых людей соотнесены с потаенным, эзоповым сюжетом, главным героем которого выступает профессиональный революционер Рахметов. Но он не одинок: упоминается о восьми образцах этой породы, несомненно участие в нелегальной борьбе Лопухова - Бьюмонта после его ухода со сцены, мужа дамы в трауре и др. Темы любви, труда, революции органично связаны в романе, герои которого исповедуют разумный эгоизм, стимулирующий нравственное развитие личности: О, сколько наслаждений развитому человеку! Даже то, что другой чувствует как жертву, горе, он чувствует как удовлетворение себе, как наслаждение, а для радостей так открыто его сердце, и как много их у него! (С. 233). На высшей ступени этой лестницы развития стоит особенный человек Рахметов, сын богатого помещика, ушедший в революцию, ригорист, живущий только интересами дела. В ссылке на натуру, разную у обыкновенных порядочных и особенных людей, сказался антропологизм Ч. Реалистический принцип типизации последовательнее выдержан в Рахметове, суровое мужество которого продиктовано условиями революционной борьбы нач. 60 гг. Призыв к светлому и прекрасному будущему, исторический оптимизм Ч., мажорный финал сочетаются в романе с осознанием трагической судьбы его новых людей: ...еще немного лет, быть может и не лет, а месяцев, и станут их проклинать, и они будут согнаны со сцены, ошиканные, страмимые (С.49).
Публикация романа вызвала целую бурю в критике. На фоне многочисленных обвинений Ч. в безнравственности, отсутствии художественности и пр., остроумно высмеянных в сатирических стихах В. С. Курочкина в Искре (Молодая жена! Ты Что делать? взяла?; Нет, положительно, роман Что делать? нехорош!, 1863), выделяется серьезностью разбора статья Н. Н. Страхова Счастливые люди. (Библиотека для чтений. - 1865.- № 4). Признав жизненную основу и напряжение вдохновения автора, органический критик оспорил рационализм и оптимизм новых людей (скрытого трагизма романа он не увидел) и отсутствие между ними глубоких конфликтов. М. Е. Салтыков-Щедрин (Наша общественная жизнь // Современник. - 1864.- № 1, 3), выразив сочувствие общей идее романа, отметил, что в ее воплощении автор не мог избежать некоторой произвольной регламентации подробностей... (Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т. -М., 1968. -Т. 6. - С. 324). Горячим пропагандистом романа стал Д. И. Писарев, выступивший с подробным анализом его содержания (Новый тип // Русское слово. - 1865.- № 10; впоследствии 1 статья была названа Мыслящий пролетариат).
Исключительное место в русской литературе занимает Что делать? по силе воздействия на общественную жизнь: под его влиянием устраивались мастерские, коммуны, в частности коммуна В. А. Слепцова (см.: Чуковский К. И. История слепцовской коммуны Чуковский К. И, Люди и книги шестидесятых годов. - Л., 1934).. Герои Ч. и в особенности Рахметов повлияли на формирование характера многих деятелей освободительного движения. Роман стимулировал нравственные и художественные искания русских писателей: как последователей Ч. (Степан Рулев Н. Ф. Бажин?), Андрей Кожухов С. М. Степняка-Кравчинского, На жизнь и смерть В. В. Верви-Флеровского и др.), так и оспаривающих его взгляды, концепцию личности (Записки из подполья, Преступление и наказание Достоевского, Некуда Н. С. Лескова, Живой труп Л. Толстого и др.).
К Что делать? тематически близки написанные в крепости повесть Алферьев, роман Повести в повести, цикл Мелкие рассказы. Здесь также противопоставлены новые и старые люди и утверждается странная в глазах обывателя - не своекорыстная и свободная от лицемерных условностей - новая мораль. Однако решение образа автора здесь иное: он скрыт за системой рассказчиков. Стремление к объективным способам изображения характерно и для последующих произведений (История одной девушки, Отблески сияния, пьесы и др.), включая Пролог. Роман из начала шестидесятых годов.
В Прологе (предназначавшемся для публикации за рубежом) политическая тема непосредственно отражена в сюжете, в особенности в первой части (Пролог пролога), где воссоздана на широкой прототипической основе борьба демократов с либералами и консерваторами в связи с начатой в Петербурге предреформенной кампанией (действие происходит в 1857 г.). Вождем демократов выступает журналист Волги, в котором узнаются многие черты самого Ч. Незаконченность второй части (Из дневника Левицкого за 1857 год), посвященной в основном жизни Левицкого (его прототип - Добролюбов) в деревне. не позволяет в полном объеме судить о деятельности этого героя, революционная направленность которой подчеркнута тщательной конспирацией. В изображении новых людей Ч. отходит от принципа группового портрета, используемого в Что делать? (характеристики Лопухова и Кирсанова). Герои существенно расходятся в понимании перспектив общественного развития, спорят по тактическим вопросам (политический реализм и апатия Волгина противостоят нетерпению Девиц- кого, некоторым либеральным иллюзиям Соколовского и в особенности Нивельзина). Оценивая в конце 60 гг. (в условиях спада крестьянского движения, эволюции либерализма, развития народничества) предреформенную весну. Ч. в гораздо большей степени, чем в Что делать?, обнажает трудности, стоящие перед мужицкими демократами в связи с неподготовленностью масс к революции. Трезвый анализ Волгиным общественно-политической ситуации, его революционная тактика - не только ретроспекция Ч.. но и, вероятно, предостережение народникам (с которыми он тесно общался в Александровском заводе).
В юмористическом ключе изображены .в романе либералы - прогрессисты (Рязанцев и его почитатели), в гротескно-сатирическом - правительственные чиновники - деятели реформы (Савелов, Чаплин). Их беспринципность проявляется не только в политике, но и в личных отношениях (история Савеловой). Своеобразной параллелью к трудностям политического руководства массами выступает в романе, тема помощи отдельной личности. В ошибочных первоначальных прогнозах Волгина относительно Савеловой. Левицкого относительно Анюты, Настеньки, в его тщетной попытке воздействовать на Мерк ощутима автополемика с Что делать? (история Настеньки Крюковой и др.). Однако автополемические мотивы Пролога не следствие пересмотра концепции личности и теории расчета выгод; рассуждая, извлекая уроки из заблуждений, главные герои проходят школу самовоспитания, учатся быть руководителями. Факты повседневности осмысляются как симптомы тенденций, которые нужно учитывать в политике (случай с Чекаловым). В целом Пролог свидетельствует о развитии революционной мысли Ч. в пореформенный период.
Соч.: Полн. собр. соч.: В 15 т. 1 Под обш. ред. Б. Л. Козьмина и др.-М.. 1939-1953. Т. 16 (дополнит.): Что делать? Из рассказов о новых людях 1 Изд. полют. Т. И. Орнатсная и С. А. Рейсер. -Л., 1975