Фонетическое и морфологическое своеобразие говоров старообрядцев Забайкалья
СОДЕРЖАНИЕ: Настоящая работа посвящена рассмотрению основных фонетических и морфологических особенностей говоров старообрядцев, так называемых семейских, забайкалья, которые являются говорами вторичного образования.ФОНЕТИЧЕСКОЕ И МОРФОЛОГИЧЕСКОЕ СВОЕОБРАЗИЕ ГОВОРОВ СТАРООБРЯДЦЕВ ЗАБАЙКАЛЬЯ
Настоящая статья посвящена рассмотрению основных фонетических и морфологических особенностей говоров старообрядцев, так называемых семейских, Забайкалья, которые являются говорами вторичного образования. Предки нынешних семейских переселились в Забайкалье в 70-х годах XVIII в. из районов Ветки и Стародубья (ныне Гомельская и Брянская области), куда они бежали после раскола в русской православной церкви, спасаясь от преследований за приверженность древлеправославной вере.
В результате неоднократных перемещений семейских на территории Европы и в Сибирь их говоры испытали белорусско-польское воздействие в районах Ветки и Стародубья и монголо-бурятское в Забайкалье. Однако особенно сильному влиянию в Забайкалье подверглись исследуемые говоры со стороны соседних русских сибирских старожильческих говоров, имеющих севернорусскую основу. В связи со сложностью исторической судьбы забайкальских старообрядцев выявление материнской основы их говоров вызывает определенные трудности.
Фонетические особенности
Под ударением в исследуемых говорах, как и в литературном языке, различается пять гласных фонем: ‹а›, ‹о›, ‹е›, ‹и›, ‹у›.
1. В речи носителей говоров всех поколений аканье недиссимилятивное: совпадение гласных на месте ‹о› и ‹а› в 1-м предударном слоге после твердых согласных в [а]: к[а]са, стр[а]да; к[а]сой, стр[а]дой; к[а]се, стр[а]де; к[а]сица, стр[а]ды, к[а]су, стр[а]ду и т.п.
О недиссимилятивном аканье в говорах семейских Забайкалья писал А. М. Селищев [Селищев 1920, 44], его отмечали и последующие исследователи этих говоров [Белькова 1970, 7; Калашников 1966, 27; Юмсунова 1992, 22-23]. Подобное аканье характерно также для говоров старообрядцев Алтая, переселившихся, как и забайкальские семейские, с Ветки [Байрамова 1978, 171; Маёрова 1967, 6]. Однако в говорах семейских Красночикойского района Читинской области В. И. Копыловой зафиксировано диссимилятивное аканье, хотя в указанных говорах наметилась тенденция перехода от диссимилятивной системы аканья к недиссимилятивной [Копылова 1973, 27].
2. Разные типы безударного вокализма после мягких согласных: сильное яканье, диссимилятивное яканье, иканье, еканье. Сильное яканье, т.е. неразличение гласных фонем неверхнего подъема ‹а›, ‹о›, ‹е› после мягких согласных перед твердыми и мягкими согласными и совпадение их в звуке [а], характеризует речь представителей традиционного слоя говоров семейских. Перед твердыми согласными: св[а]кла, б[а]да, п[а]тна; св[а]клой, б[а]дой, п[а]тном; св[а]клу, б[а]ду, п[а]тну; св[а]клы, б[а]ды и т.п.; перед мягкими согласными: т[а]лата, в[а]нчат, гл[а]дат,в[а]зош, зв[а]рок, п[а]торка; с[а]ле, б[а]де, гл[а]дет; в[а]зи, р[а]ки, гл[а]ди и т.п.
Кроме того, в речи носителей говоров старшего поколения в данных позициях возможно произношение [a] и на месте ‹и›: к[а]дала, в[a]но, з[a]мой, сп[a]ртное, бл[a]ны, к[a]рпич, с[a]дели и т.п..
В традиционном слое изучаемых говоров зафиксировано также диссимилятивное яканье: произношение в 1-м предударном слоге после мягких согласных при ударенных гласных верхнего и среднего подъема [а], а при ударной гласной нижнего подъема – [и] независимо от твердости-мягкости последующего согласного. Перед твердыми согласными: св[а]клой, в[а]сной; св[а]клу, в[а]сну; св[а]клы, в[а]сны, но св[и]кла, в[и]сна и т.п.; перед мягкими согласными: н[а]сош ,в[а]зош; в[а]сне, р[а]ке; н[а]си, в[а]зи, но: с[и]мйа, в[и]нчат и т.п.
Речи представителей младшего и части среднего поколений более свойственно иканье: неразличение гласных неверхнего подъема и совпадение их в звуке [и] независимо от качества гласного под ударением. Перед твердыми согласными: б[и]да, ст[и]на; б[и]дой, ст[и]ной; б[и]ду, ст[и]ну; ст[и]ны, р[и]ды и т.п.; перед мягкими согласными: с[и]мйа, м[и]нат; в[и]зош, н[и]сош; с[и]ле, ст[и]не; в[и]зи, н[и]си и т.п. Хотя “следы” яканья проскальзывают даже в речи лиц, имеющих высшее образование и работающих в сфере просвещения: зв[a]зда, зв[a]здой и т.д. В указанных слоях говора не исключено и еканье.
В 20-е годы А. М. Селищев выделял в говорах семейских Забайкалья диссимилятивное яканье, иканье и непоследовательно проведенное еканье, он же отмечал наметившуюся тенденцию к смешению диссимилятивного типа яканья с ассимилятивным [Селищев 1920, 44-46]. Эволюцию диссимилятивного яканья в ассимилятивное яканье, сильное яканье и иканье проследили последующие исследователи говоров семейских [Калашников 1966; Копылова 1973]. Аналогичный процесс деформации диссимилятивного яканья и изменение его в сильное наблюдается в некоторых говорах поляков [Байрамова 1978, 191]. Сильное яканье распространено и у бывших ветковцев в Восточно-Казахстанской области [Маёрова 1967, 6], хотя современным ветковским говорам известны разнообразные типы яканья [Манаенкова 1974, 9]. Иканье в говорах семейских А. М. Селищев рассматривал как “позднейшее наслоение”, результат влияния соседей-сибиряков, и указывал, что “иканье проведено непоследовательно не только в группе говорящих, но и в говоре одного и того же лица” [Селищев 1920, 40].
Итак, в говорах семейских Забайкалья под влиянием русского литературного языка и окружающих сибирских старожильческих говоров прослеживается тенденция к переходу от сильного яканья, наблюдаемого в речи старшего и части среднего поколений, к иканью, более свойственному речи молодежи. В то же время, возможно, само сильное яканье развилось из диссимилятивного, о чем свидетельствует сохранение его следов в речи носителей традиционного слоя говора.
3. Звонкая задненебная фонема ‹г› даже в речи носителей традиционного слоя говора утрачивает фрикативное образование [г.]. Стабильно она употребляется еще наряду с взрывным [г] в интервокальном положении: бо[г.]аты, бе[г.]ат, мо[г.]илки ‘кладбище’, я[г.]ода, о[г.]ородина, бри[г.]адер и т.п.; на конце слова в соответствии с [г.] произносится [х]: творо[х], поло[х], сне[х], плу[х], дене[х], но[х] и т.п.
В других позициях чаще выступает взрывное [г]: а) в начале слова перед гласными: [г]айутка ‘собачья конура’, [г]ородба ‘ограда, изгородь’, [г]умно, [г]утарит и т.п.; но [г.]адко, [г.]оворит и т.п.; б) в начале слова перед сонорными и [в]: [г]воздок, [г]лечок ‘небольшой глиняный горшок’, [г]нуса ‘гнусавый, в нос говорящий человек’, [г]ребоват ‘брезговать’ и т.п.; но [г.]лазливый, [г.]руди, [г.]рамотный и т.п.; в) внутри слова перед сонорными и звонкими шумными согласными: по[г]ладет, со[г]роб, ото[г]нат, ба[г]ровый и т.п.; но: у[г.]роблат, у[г.]рабат.
В речи младшего поколения во всех позициях, как правило, наблюдается употребление взрывного [г] и только при оглушении в позиции конца слова наряду с [к] сохраняется употребление [х]: сне[к] – сне[х], дру[к] – дру[х], пиро[к] – пиро[х], дене[к] – дене[х] и т.п.
4. В речи старшего, преобладающей части среднего и некоторой части младшего поколений прослеживается довольно последовательное изменение заднеязычных [к], [г] в [т], [д] в позиции перед гласными – и (е): тарач[т]и ‘сдобные булочки, ватрушки, смазанные или начиненные вареньем, ягодами и др.’, макуш[т]и ‘свежий домашний хлеб из пшеничной муки’, печ[т]е, [т]ирпич; шан[д]и ‘ватрушки с творогом, ягодами, картофелем и др.’, сапo[д]и, ден[д]и, [д]еор[д]ин и т. п.
5. В речи представителей старшего поколения фонема ‹в› имеет губно-губное образование. В сильном положении она реализуется в билабиальном [w]; в слабых положениях выступает то в неслоговом [ў], то в [у]-слоговом. Так, в традиционном слое говоров в позиции конца слова [w] выступает преимущественно перед гласными: морко[w]а, тра[w]а, са[w]ана, добро[w]о, коро[w]ы, свакро[w]ы и т.п.
В середине слова перед согласными, особенно перед глухими шумными, и на конце слова, губно-губная фонема ‹в› чаще всего реализуется в [ў]: лесто[ў]ка ‘старообрядческие четки’, колдо[ў]ка, попо[ў]ская веUра, уста[ў]шыкоў, да[ў]чонти, Патро[ў] ден, дро[ў], волко[ў], ушкано[ў] ‘зайцев’ и т.п. Перед звонкими шумными согласными и сонорными [ў] выступает реже: пра[ў]да, нада[ў]на, кадро[ў]ник, ко[ў]рига и т.п.; чаще произносится [в] губно-зубного образования: пра[в]да, мура[в]ли, ста[в]ни, со[в]ремонный, бро[в]на и т.п. В начале слова перед сонорными и звонкими шумными согласными употребляется также [у]: [у]друх, [у]рема, [у]бит, [у]зал и т.п. В этом положении ‹в› может реализоваться в [у] и в приставках-предлогах, особенно перед глухими шумными согласными: [у]сагда, [у]торой, [у] ласу, [у] конторе, [у] клуб и т.п.
Речи молодежи более свойственно губно-зубное образование ‹в› — [в], как и в литературном языке.
Условия употребления [ў] и [w] в говорах семейских впервые были выявлены А. М. Селищевым [Селищев 1920, 50-51]. Однако современные исследователи наблюдают изменения в нормах образования и употребления губных спирантов [Копылова 1973, 43-51; Козина 1991, 35-41].
6. В традиционном слое говоров широко распространен протетический [в] перед ударенными [о] и [у]: [во]кна, [во]хлупен ‘гребень крыши’, [во]був, [ву]тка, [ву]чит , [ву]ши и т.п.
7. В речи семейских старшего и части среднего поколений в соответствии с ‹ф›, ‹ф› литературного языка произносятся звуки [хв], [хф] и/или [х]-[хв], [хф] и/или [х]: сара[хв]ан, сара[хф]ан, [хв]ирма, [хф]ирма, [х]ирма, Митро[хв]ан, [Хв’]илипп, [Хф]ео[хф]ан, [х]ронт, ин[х]арт, ши[х]ер и т.п. В речи младшего поколения в соответствии с ‹ф›, ‹ф› литературного языка произносится [ф], [ф]: [ф]артук, [ф]орма, сара[ф]ан, [ф]ерма и т.п., хотя в речи отдельных лиц довольно устойчиво сохраняется диалектное произношение.
8. Исключительно в речи носителей говоров старшего поколения фонема ‹х› реализуется в [с] перед гласным – и в словах типа: руба[с]и, ореU[с]и, солоду[с]и, свакру[с]и и т.п.
8. Во всех слоях исследуемых говоров фонема ‹ј› реализуется в [й] в начале слова перед гласными и между гласными в корнях слов: [й]аичнэа, [й]аман ‘домашний козел’, по[й]ел, по[й]ехал и т.п.; в интервокальном положении: в глагольных формах наст. вр.: работ[айе]т – работ[айе]т, дел[айе]т – дел[айе]т и т.п.; в окончаниях прилагательных: семейск[айа], сердит[айа], яричн[уйу], болшерот[ойе], баловашн[ыйе] и т.п.; в окончаниях местоимений: йевонн[айа], как[уйу], некотор[ыйе] и т.п.; в окончаниях числительных: перв[айа], втор[уйу] и т.п. Хотя в настоящее время в говорах, особенно в речи представителей среднего и младшего поколений, наблюдается тенденция к утрате [й] в интервокальном положении в результате ассимиляции, которая привела к стяжению гласных в глагольных формах наст. вр.: думат, знат, застыват и т.п.; в окончаниях прилагательных, местоимений, числительных: полова, столова, банна (судомойка) и т.п.; котора, тако и т.п.; четворту, пату и т.п. Подобные явления А. М. Селищев квалифицировал как “наносные севернорусские черты”, считая, что “семейщине свойственны нестяженные сочетания: краснаја погода, плахоја лета” [Селищев 1921, 26, 28].
10. Характерной чертой семейских говоров является произношение в существительных двойного мягкого согласного на месте [tj]: сви[нн]а, ботви[нн]а, собра[нн]е, крашэ[нн]е, сва[тт]а, лоску[тт]а, распаU[тт]е, подпо[лл]а, но[чч]у. В настоящее время эта черта постепенно начинает утрачиваться.
11. В целом в исследуемых говорах различаются согласные на месте ч и ц в [ч]–[ц]: [ч]ай – [ц]эп и т.п. Однако в речи некоторой части носителей традиционного слоя говоров наблюдается согласный [ц] на месте ч: све[ц]а, ту[ц]а, [ц]аловек, на[ц]алник, до[ц]ти, скот покон[ц]али, потомы[ц]а, Со[ц]елник, вра[ц]ей-то не було и т.п. Речи этих носителей говоров одновременно свойственно смешение [ш], [ж] с [с], [з], шепелявость мягких сибилянтов: за[ш]ушило, суп [ш] масом, одёжу [ш]кину и т.п.; ворота [з]алезные, дра[ж]нил и т.п.; [cш]астра, ф[cш]о, [cш]вет потералса о потере зрения’, [зж]амой, во[зж]несенне, и[зж]воска и т.п.
Подобное явление наблюдал в свое время по всем семейским селам А. М. Селищев и полагал, что оно развилось у старообрядев после их переселения в Забайкалье, хотя и не исключал, что могло быть перенесено из материнских европейских говоров (Селищев 1920, 53–55). Современные исследователи фонетики говоров семейских шепелявость сибилянтов и спорадическое мягкое цоканье больше склонны считать реликтом материнских диалектных основ (Козина 1987).
Кроме того, в речи носителей говоров, преимущественно старшего поколения, наблюдаются случаи утраты затвора у аффрикаты ц: [c]ваток, [c]ыпушти ‘цыплята’, кури[c]а, ули[c]а, коне[c] и т.п.
12. Наличие сочетания [бм] в речи всех поколений носителей исследуемых говоров: о[бм]ан, о[бм]анщик, о[бм]отка, о[бм]олот и т.п.
13. Шипящие фонемы ‹ж› и ‹ш› твердые: [ж]ана, му[ж]ык, [ж]ардушник ‘тонкие высокие молодые деревья, годные на жерди’, дол[ж]он, жэн[ш]ына, [ш]ыбко. Также твердо произносятся долгие шипящие [жж] и [шш]: во[жж]ы, дро[жж]ы, зава[шш]анне и т.п. Произносится [жж] в слове езжу, в словах с корнем дожд-; а [шш] – в словах типа ящик, щука (т.е. на стыке морфем), в слове еще и в слове счет (и однокоренных).
14. Почти повсеместно в речи семейских разных поколений наблюдается произношение [с] и [с] на месте сочетаний [ст] и [ст] на конце слов: мо[с], ро[с], хво[с], кре[с] и т.п.; ко[с], те[с], старо[с], пра[с], шер[с], пу[с], е[с] и т.п.
15 В традиционном слое семейских говоров наблюдается протетический [и] в словах с начальным сочетанием “плавный + гласный” в ударенном слоге: [и]ржат, [и]рвать, [и]лдом и т.п.; протетический [а] – в слове [а]ржаной; начальный элемент в слове где – [и]де.
16. Отмечены диалектные замены начального сочетания согласных в слове пшеница: п[а]шеница, п[ы]шеница.
17. В традиционном слое изучаемых говоров наблюдается гласный [а] на месте заударного конечного е в окончании 2 л. мн. ч. глаголов: проходи[та], доживо[та], услыши[та] и т.п.; гласный [а] на месте заударного конечного и после [л] в окончании мн. ч. глаголов: одива[ла], строи[ла], корми[ла], бы[ла] и т.п.
Морфологические особенности
1. В традиционном слое говоров у сущ. ж.р. на -а с ударенными окончаниями и основой на парный твердый согласный в форме Р. п. ед. ч. отмечено окончание -е: у жане, от састре, кол плите, кол избе; в безударном положении – окончание и(ы): у мами, с работы, вокруг школы. В речи представителей младшего и значительной части среднего поколений в подобном случае наблюдается окончание -ы: у жены, от сестры, кол плиты, кол избы; с работы, вокруг школы (при единичных случаях употребления от сестре, кол плите).
2. Формы сущ. ср. р. с твердой основой в И. п. мн. ч. образуются с помощью окончания -ы: патны, вокны, солы, водры и т.п.
3. Во всех слоях исследуемых говоров зафиксировано совпадение окончаний Тв. и Д. п. существительных: тарачти с ягод[ам], пирожти с грыб[ам], пололи рук[ам], пралка с выреск[ам], молоко лагун[ам] продавали и т.п.
4. В традиционном слое говоров семейских, по-видимому, отсутствовал класс сущ. ср. р., а составляющие его сущ. относились к м. р.: был зимовьё, бревно круглый, семенный масло, тесто растронулся, вес лицо, вокошко отворонный, поганый ведро и т.п.
5. В традиционном слое изучаемых говоров личные местоимения 1 и 2 л. ед. ч., а также возвратное местоимение в Р. и В. п.п. имеют окончание -е: у мине, у мене; у тибе, у тебе (реже – у тобе); у сибе, у себе (реже – у собе); видишь мине, мене; тибе, тебе (реже – тобе); сибе, себе (реже – собе). В речи носителей говоров младшей и значительной части средней возрастных групп в подобных случаях начинает преобладать общерусская норма с -а: мина, тиба, сиба.
6. В речи представителей старшей возрастной группы зафиксировано употребление личн. местоим. м. р. ед. ч. И. п. в формах [w]он и [j]он наряду с он, мн.ч. И.п. – оны, оне, они: [j]он не уход’ит, [w]он бравый, оны [дети] растут, оне уехатчи и т.п. Молодежи свойственны формы — он, они.
7. В традиционном слое говоров наблюдаются особенности в употреблении местоимения тот: в форме ед. ч. ж. р. И. п. – тая, В. п. – тую; в форме И. п. ед. ч. ср. р. – тое (и тоя), И. п. мн. ч. – тые (и тэи, теи, тее): тая улица, тую просмешницей звали, тэи и эти времена, тее не стали поперечит и т.п.
Распространение всех перечисленных выше форм местоимения тот в говорах старообрядцев Забайкалья в начале века регистрировал А. М. Селищев и проводил параллели с говорами липован Добруджи [Селищев 1920, 60].
Речи молодежи соответственно свойственны общерусские нормы – та, ту, то, те.
8. В традиционном слое говоров отмечено сосуществование окончаний -ой и -ей в Р., Д., Тв., П. п. ед. ч. ж. р. местоим. тот, один: той, одной и тэй, однэй: у однэй барозины, однэй трудно косит, с тэй стороне, на тэй улицы и т.п. Молодежь употребляет формы той, одной.
9. В традиционном слое говоров наблюдается [т] в окончаниях 3 л. глаголов: идот– идут, ткот – ткут, робит – робут, курнот – курнут, спит – спат, лубит – лубут и т.п..
10. Во всех слоях исследуемых говоров безударные окончания 3 л. мн.ч. глаголов II спряж., как правило, совпадают с соответствующими окончаниями глаголов I спряж.: заварут – заварут, пилут – пилут, положут – положут, ждут – ждут и т.п.
11. В речи носителей говоров старшего поколения зафиксирована форма инфинитива глагола идти – итит: итит по улице, итит домой и т.п.
Итак, фонетические и морфологические особенности говоров старообрядцев (семейских) Забайкалья свидетельствуют о том, что несмотря на более чем двухсотлетнее контактирование с окружающими сибирскими старожильческими говорами, средне- и севернорусскими в своей основе, и говорами местного бурятского населения, а также несмотря на все возрастающее воздействие литературного языка, они сохраняют в своем традиционном слое основные черты материнских южнорусских говоров.
Однако в специфических условиях Забайкалья, а также при воздействии литературного языка дифференциальные материнские черты постепенно вытесняются. Так, еще А. М. Селищев отмечал “замечательно сильное воздействие” на другие говоры говоров сибиряков-севернорусов и указывал на судьбу семейских, которые “вопреки своему стремлению жить обособленно от “сибиряков”… не могли устоять, чтобы не поддаться влиянию “сибирских” говоров” [Селищев 1921, 8].
Сопоставительная характеристика реализации фонетических и морфологических особенностей в речи представителей разных поколений показывает, что в исконных фонетической и морфологической системах этих говоров, развивающихся в течение столь длительного времени под влиянием русских сибирских старожильческих говоров и русского литературного языка (т.е. в условиях междиалектного и внутриязыкового контактирования), произошли процессы, которые завершились сменой старых форм, утверждением новых, например, твердое произношение долгих шипящих [жж] и [шш], утрата конечного звука [т] в звукосочетаниях [ст], совпадение безударных окончаний у глаголов I и II спряж. в форме 3 л. мн. ч. и др.; в других случаях процесс смены фонетических и морфологических норм еще не завершился, например, переход от яканья к иканью, произношение губно-зубного [в] на месте губно-губного [w], взрывной [г] на месте [г]-фрикативного, утрата [j] в интервокальном положении, сопровождаемая ассимиляцией и стяжением гласных, утрата существительными двойного мягкого согласного на месте сочетания [tj], появление окончания -ы наряду с -е у сущ. ж.р. на -а с ударенными окончаниями и основой на парный твердый согласный в форме Р. п. ед. ч., появление окончания -а наряду с -е у личных местоимений 1 и 2 л. ед.ч., а также возвратного местоимения в Р. и В. п.п., замена [т] на [т] в форме 3 л. глаголов наст. времени ед. и мн. ч. и др.
Общей тенденцией изменения фонетической и морфологической систем является сближение диалектных систем с литературным языком, хотя это процесс достаточно длительный.
Список литературы
Байрамова Т.Ф. Именное и местоименное склонение в говоре поляков на Алтае (К проблеме взаимодействия русских говоров): Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Томск, 1978.
Белькова В.А. Судьба южнорусского говора в условиях инодиалектного окружения (фонетико-морфологический очерк): Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Воронеж, 1970.
Калашников П.Ф. К изучению говора семейских // Тр. кафедр русского языка вузов Восточной Сибири и Дальнего Востока. – Улан-Удэ, 1966. Вып.4.
Козина О.М. Губные спиранты в семейских говорах // Современные русские говоры. – М., 1991.
Она же. Особенности произношения сибилянтов в речи русских старожилов Бурятии // Фонетические исследования языков и диалектов Бурятии. – Улан-Удэ, 1987.
Копылова В.И. Фонетическая система говора семейских Красночикойского района Читинской области. – Улан-Удэ, 1973.
Маёрова К.В. Говор села Боровки Шемонаихинского района Восточно-Казахстанской области: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – М., 1967.
Манаенкова А.Ф. Язык Ветки: Дис. … д-ра филол. наук. – Минск, 1974.
Селищев А.М. Забайкальские старообрядцы. Семейские. – Иркутск, 1920.
Селищев А.М. Диалектологический очерк Сибири. – Иркутск, 1921.
Юмсунова Т.Б. Лексика говора старообрядцев (семейских) Забайкалья. – Новосибирск, 1992.
Т. Б. Юмсунова. ФОНЕТИЧЕСКОЕ И МОРФОЛОГИЧЕСКОЕ СВОЕОБРАЗИЕ ГОВОРОВ СТАРООБРЯДЦЕВ ЗАБАЙКАЛЬЯ.