Информационные технологии как средство трансформации повседневной жизни человека

СОДЕРЖАНИЕ: Концептуально-методологические основы исследования трансформации повседневной жизни человека под влиянием информационных технологий. Психофизиологические механизмы влияния информационных технологий. Повседневность как предмет внимания исследователей.

Содержание

Введение

1. Концептуально-методологические основы исследования трансформации повседневной жизни человека под влиянием информационных технологий

1.1 Повседневность как предмет внимания исследователей

1.2 Психофизиологические механизмы влияния информационных технологий на повседневную жизнь человека

1.3 Социокультурные каналы воздействия информационных технологий на повседневность

2. Специфика воздействия информационных технологий на основные конституирующие элементы повседневности

2.1 Изменение жизненного пространства под влиянием информационных технологий

2.2 Трансформация темпоральности как характеристика повседневной жизни современного человека

2.3 Коммуникативная среда в условиях растущей информатизации

Выводы и рекомендации

Библиографический список

Введение

Информационные технологии в настоящее время развиваются с экспоненциально возрастающей интенсивностью, обусловливая изменения всех уровней бытия общества и человека, в том числе и его повседневной жизни. Причём большинство людей даже не отдают себе отчёта в том, насколько их повседневная жизнь зависит от компьютеров и информационно-телекоммуникационных систем. Повседневность даже тех людей, которые ни разу в жизни не включали компьютер и не совершили ни одного звонка по мобильному телефону, во многом связана с развитием информационных технологий, ведь с их помощью сегодня осуществляется управление всей системой жизнеобеспечения. Подача электроэнергии и водоснабжение, управление системами связи и транспорта, координация финансовых потоков, функционирование медицины и образования не мыслимы в настоящее время без использования компьютерных систем. Информационно-коммуникационные технологии прямо и непосредственно воздействуют на повседневную жизнь человека, определяя специфику и качество его труда, быта, досуга, образа жизни и даже мышления. «Уже сегодня можно говорить о том, что развитие компьютерных технологий создаёт не только новый технологический уклад, но, скорее, новую социальную реальность», – пишет В.Л. Иноземцев [64, с. 57]. Кроме того, информационные технологии значительно расширяют возможности контроля не только общественной, но и частной жизни граждан.

В осмыслении нуждаются изменяющиеся под влиянием высоких технологий темпорально-топологические характеристики человеческого бытия и коммуникативная среда повседневности. Если ранее повседневная жизнь разворачивалась во вполне конкретном географическом пространстве, а время воспринималось как линейное и необратимое, то теперь ни пространство, ни время не могут быть охарактеризованы столь однозначно. Человек получает невиданные ранее возможности свободно оперировать временными потоками и пространственными характеристиками, проводить большую часть времени в виртуальном пространстве, общаться с помощью современных технологий связи с людьми, находящимися за тысячи километров от него, гораздо чаще, чем с соседями по лестничной клетке. Меняется и сама структура повседневности: главенствующее положение в ней теряют рабочее время и трудовая деятельность как таковая, всё шире распространяются дистанционное образование и телеработа. В ткань повседневной жизни в качестве неотъемлемой составляющей у всё большего числа людей входят ежедневное общение с помощью электронной почты, SMS или телеконференций, поиск необходимой информации с помощью поисковых систем и оплата счётов через Интернет. Развитие информационных технологий позволяет исследователям сделать вывод о формировании «кнопочной культуры» и о появлении особого типа человека – «человека кликающего» [13, с. 43], для которого более привычным становится взаимодействие с другими людьми посредством информационных технологий, а не при непосредственном личном контакте. По мере расширения сети пользователей Интернета и мобильной телефонии целые пласты повседневной человеческой деятельности переносятся в среду дистанционной коммуникации. Всё чаще Интернет становится средой купли-продажи различных товаров, а также средством развлечения и проведения досуга. Причём повседневность трансформируется очень быстро – то, что ещё десять – двадцать лет назад казалось человеку немыслимым, сегодня составляет неотъемлемую часть его жизнедеятельности. В связи с этим необходимо исследовать психофизиологические механизмы и социокультурные каналы воздействия информационных технологий на повседневность, изучению которых уделяется недостаточно внимания.

Традиционно повседневность рассматривалась как «процесс жизнедеятельности индивидов, развёртывающийся в привычных общеизвестных ситуациях на базе самоочевидных ожиданий» [68, с. 122], и противопоставлялась неповседневности, ответственной за инновации и трансформации. Сегодня же повседневная жизнь человека сама становится ареной непрекращающихся трансформаций, где быстрыми темпами идёт процесс опривычнивания, типизации и легитимации того, что ещё совсем недавно воспринималось в качестве нереального и фантастического. Таким образом, в связи с бурным развитием новейших технологий само содержание понятия «повседневная жизнь человека» нуждается в пересмотре.

В современной литературе информационные технологии в качестве средства трансформации повседневной жизни человека изучены недостаточно полно, хотя в целом анализу роли и места высоких технологий в жизни современного общества и человека уделяется большое внимание. Так, экономические и социальные трансформации, происходящие под воздействием информационных технологий, анализируются в работах А.Н. Авдулова [1, с. 80–103], М.Г. Делягина [47], А. Елякова [51], Д.В. Иванова [63], М. Кастельса [72], И.С. Мелюхина [14], Э. Тоффлера и Х. Тоффлер [17], М. Уорнера и М. Витцеля [19], Ф. Уэбстера [10], Д. Хелда [16] и др. Психологические изменения, являющиеся следствием развития информационных технологий, находятся в центре внимания таких исследователей, как Ю.Д. Бабаева и А.Е. Войскунский [7, с. 88–100], И.А. Васильева, Е.М. Осипова и Н.Н. Петрова [25, с. 80–88], Л.П. Гримак [39, с. 84–89], В.Ф. Прокофьев [16], А.Ю. Шеманов [149], К. Янг [17, с. 24–29]. Аксиологические изменения, происходящие под воздействием информационных технологий, рассматриваются в трудах З. Баумана [10], Ф. Фукуямы [18], Д. Нейсбита [10] и А.В. Назарчука [19].

Недостаточная изученность информационных технологий как средства трансформации повседневной жизни человека обусловлена, прежде всего, тем, что повседневность как таковая стала предметом пристального анализа сравнительно недавно. История изучения повседневности берёт начало в работах представителей феноменологии Э. Гуссерля и А. Шюца [12], определившего повседневность как сферу человеческого опыта, характеризующуюся особой формой восприятия и осмысления мира, возникающую на основе трудовой деятельности, обладающую рядом характеристик, среди которых уверенность в объективности и самоочевидности мира и социальных взаимодействий [11, с. 49–50]. Повседневность у А. Шюца выступает как продукт взаимодействия человека с объективным миром: «С самого начала повседневность предстаёт перед нами как смысловой универсум, совокупность значений, которые мы должны интерпретировать для того, чтобы обрести опору в этом мире, прийти к соглашению с ним» [13, с. 130]. Являясь одной из сфер реальности, одной из «конечных областей значений», она первична по отношению к другим сферам и является «верховной реальностью», поскольку человек в ней живёт, трудится и всегда неизбежно в неё возвращается. Анализируя свойства обыденного мышления и деятельности, А. Шюц прослеживает, как осуществляется переход от непосредственного личного опыта индивида к социальному как объективному, то есть, как повседневная жизнь выступает тем «полем», где происходит конструирование значимого социального мира.

Эмпирическое исследование повседневности находится в центре внимания этнометодологии, возникновение которой в качестве самостоятельного направления связывают с выходом в 197 г. сборника статей Г. Гарфинкеля [31]. Этнометодологи исследуют то, каким образом люди строят свой мир, предполагая, что повседневной жизни свойственна определённая упорядоченность. Повседневность, по их мнению, состоит из практических правил, согласно которым люди живут и следования которым они ожидают от других. Таким образом, повседневность, с позиции этнометодологии, конституируется определёнными предположениями о нормальности происходящих действий.

Существенный вклад в изучение повседневности внесли историки, прежде всего, Ф. Бродель, который ввёл проблему повседневности в историческое познание [20]. Он обратил внимание на то, что условия повседневного существования, тот культурно-исторический контекст, на фоне которого разворачивается жизнь человека, его история, оказывают определяющее влияние на поступки и поведение людей. Изучению повседневной жизни не выдающихся исторических личностей, а массового «безмолвствующего большинства» посвятили ряд своих работ Н. Элиас, М. Блок, Л. Февр, А.Я. Гуревич. Данные авторы исследовали и ментальность обычных людей, их переживания, и материальную сторону повседневности – социальное пространство, мир вещей [16, 41, 43, 44, 14, 15].

В последние десятилетия повседневная жизнь человека является предметом изучения таких российских ученых, как А.В. Ахутин [5, с. 369–378], Е.В. Золотухина-Аболина [58, 59, 60], Л.Г. Ионин [67, с. 316–360; 68, с. 122–123], И.Т. Касавин и С.П. Щавелев [71], Г.С. Кнабе [75, с. 26–46], Н.Н. Козлова [78, с. 47–56], В.Д. Лелеко [18], Л.А. Савченко [12], В. Худенко [147, с. 67–74] и др. Опираясь на классические работы представителей феноменологии и этнометодологии, данные авторы исследуют как сущностные характеристики повседневности, так и её многообразные проявления в различные исторические эпохи. Большинство исследователей вслед за А. Шюцем определяют повседневность как всеохватную сферу «…человеческого опыта, ориентаций и действий, посредством которых люди осуществляют свои планы, дела и интересы, манипулируя объектами и общаясь с другими людьми» [12]. Е.В. Золотухина-Аболина одну из своих книг так и назвала: «Повседневность и другие миры опыта» [58]. При этом под «опытом» она понимает всё богатство переживаемых и мыслимых содержаний субъективности [59, с. 27]. Основными характеристиками повседневности в большинстве работ выступают будничность, рутинность, традиционность [12], нормальность (обычность), прагматичность, повторяемость и понятность [59, с. 26].

Анализ работ исследователей повседневности показывает, что в большинстве из них не анализируется повседневная жизнь человека в условиях информационного общества, не рассматриваются те изменения, которые вносят в повседневность информационные технологии, а если эти изменения и отмечаются, то их не относят к сфере обыденности. Так, например, Е.В. Золотухина-Аболина относит сферу виртуальности, в частности, компьютерный мир, к так называемым «лакунам внеповседневного» [59, с. 52]. Отмечая отличия виртуального мира и повседневности, данный автор сравнивает виртуальный мир с картиной, а повседневность со стеной, на которой она нарисована: «Мы не увидим картины, если её не на чем нарисовать, но картину можно стереть и написать на чистом месте другую, а стена останется стоять, как стояла. Погружаясь в виртуальные реальности, мы всегда знаем, помним, чувствуем, что картина находится на стене и что стена прочнее картины» [59, с. 65].

Представляется однако, что в настоящее время виртуальность не следует противопоставлять повседневности по нескольким причинам. Во-первых, для всё большего числа людей само пребывание в виртуальной реальности становится типичным, повторяющимся, ежедневным действием. Во-вторых, стоит обратить внимание на проблему «зависимости от Интернета», или «Интернет-аддикции» (InternetAddictionDisorder, или IAD, InternetBehaviorDependency), которая активно исследуется в настоящее время [16, 12, 17, с. 24–29]. Интернет-аддиктам, число которых в настоящее время увеличивается, свойственны неспособность и активное нежелание отвлечься даже на короткое время от работы в Интернете; стремление проводить за работой в Интернете всё увеличивающиеся отрезки времени и неспособность спланировать время окончания конкретного сеанса работы; побуждение тратить на обеспечение работы в Интернете всё больше денег, не останавливаясь перед расходованием припасённых для других целей сбережений или накоплением долгов; склонность забывать при работе в Интернете о домашних делах, учёбе или служебных обязанностях, важных личных и деловых встречах, пренебрегая занятиями или карьерой; пренебрежение собственным здоровьем и, в частности, резкое сокращение продолжи-тельности сна в связи с систематической работой в Интернете в ночное время; пренебрежение личной гигиеной из-за стремления проводить всё без остатка «личное» время, работая в Интернете; постоянное «забывание» о еде, готовность удовлетворяться случайной и однообразной пищей, поглощаемой нерегулярно и не отрываясь от компьютера и т.п. [27, с. 92]. То есть структура повседневной жизни компьютерных аддиктов приобретает существенные изменения. В-третьих, многие особенности виртуальной деятельности и принципы, действующие в виртуальном мире, люди склонны переносить в мир реальный. Данные факты требуют своего философского осмысления и возможной корректировки самого понимания повседневного и внеповседневного.

Недостаточно изучены и такие становящиеся привычными и получающие всё большее распространение в настоящее время явления, как широкое распространение интернет-поиска, развитие новых средств коммуникации, таких как электронная почта, мобильная телефония и SMS. Их влияние на повседневную жизнь современного человека рассматривается лишь по отдельности, хотя они оказывают комплексное воздействие на повседневность. Так, исследованием влияния мобильной телефонии на разные стороны жизни современного человека, в том числе и на повседневность, занимаются Г. Рейнгольд [10], П. Меэнпее [12], Б.С. Гладарев [33, с. 68–76, 34], М. Каневский [69]. Проблемы интернет-поиска и его влияния на жизнь людей и современную культуру в целом исследует Дж. Бэттелл [22]. В центре внимания Е.Б. Патаракина и Б.Б. Ярмахова находятся вопросы «обживания», опривычнивания пространства Интернета [19]. В данных работах с различной степенью детальности рассматриваются лишь отдельные моменты трансформации повседневности под воздействием развития новейших технологий.

Итак, задача комплексного исследования информационных технологий как средства трансформации повседневной жизни человека в настоящее время требует своего решения. В настоящее время практически не исследованы психофизиологические и социокультурные механизмы воздействия информационных технологий на повседневность, не достаточно полно изучена специфика их влияния на основные конституирующие элементы повседневной жизни человека, что повышает значимость нашего исследования.

Философско-антропологический анализ информационных технологий как средства трансформации повседневной жизни человека необходимо начать с выяснения методологических оснований изучения данного явления. С этой целью в главе рассматриваются различные подходы к изучению повседневности, выявляются её специфические характеристики, определяются психологические и нейрофизиологические механизмы влияния информационных технологий на повседневную жизнь человека, а также исследуются социокультурные каналы воздействия информационных технологий на повседневность.

1.1 Повседневность как предмет внимания исследователей

Повседневность стала предметом пристального анализа сравнительно недавно. Лишь в ХХ в. философы, историки и социологи обратились к исследованию повседневной жизни человека, считавшейся ранее либо низкой и потому недостойной изучения, либо настолько само собой разумеющейся, что там, и изучать нечего.

Статус самостоятельной философской категории повседневность обретает в трудах представителей феноменологии, прежде всего Эдмунда Гуссерля (1859–1938) и Альфреда Шюца (1899–1955). В своих поздних работах Э. Гуссерль обращается к идее «жизненного мира» (Lebenswelt) – значимого для человека мира первоначальных допредикативных истин, очевидностей, конституируемых в деятельности трансцендентальной субъективности [131, с. 231]. Отчасти Э. Гуссерль отождествлял жизненный мир с миром нашего повседневного опыта, наивной субъективности, то есть с миром естественной установки, предшествующей научной объективности. Основатель социальной феноменологии А. Шюц пытается синтезировать идеи Э. Гуссерля и социологические установки М. Вебера, использовавшего в своих работах термин «оповседневнивание», под которым он понимал процесс обживания, обучения, освоения традиций и закрепления норм. В этом процессе повседневность выступает как «сфера», где собираются и хранятся, если так можно сказать, смысловые осадки прошлого опыта. «Оповседневнивание» для М. Вебера – это одно из центральных понятий в проблематике стабилизации кризиса, нововведения, возникновения нового религиозного течения, становления социального порядка и т.д. [147, с. 71].

С точки зрения А. Шюца, повседневность – это сфера человеческого опыта, характеризующаяся особой формой восприятия и осмысления мира, возникающая на основе трудовой деятельности, обладающая рядом характеристик, среди которых – уверенность в объективности и самоочевидности мира и социальных взаимодействий. Важнейшая черта повседневности, согласно А. Шюцу, – бодрствующее внимание [153, с. 129]. Он противопоставляет «повседневность» как «дневное сознание», сну как ночному, смутному состоянию нашего внутреннего мира. Одной из ключевых характеристик повседневности, по А. Шюцу, является интерсубъективность. Безусловно, мир предстаёт перед человеком в его собственном переживании и интерпретации. Однако любая интерпретация мира основана на предыдущем знакомстве с ним – личном или передаваемом родителями и учителями. «Этот опыт в форме «наличного знания» (knowledgeathand) выступает как схема, с которой мы соотносим все наши восприятия и переживания» [153, с. 129]. А. Шюц подчёркивает, что люди воспринимают мир в его типичности: «Внешний мир, например, мы не воспринимаем как совокупность индивидуальных уникальных объектов, рассеянных в пространстве и времени. Мы видим горы, деревья, животных, людей. Я, может быть, никогда раньше не видел ирландского сеттера, но стоит мне на него взглянуть, и я знаю, что это – животное, точнее говоря, собака. В нём все знакомые черты и типичное поведение собаки, а не кошки, например. Можно, конечно, спросить: “Какой она породы?” Это означает, что отличие этой определённой собаки от всех других, мне известных, возникает и проблематизируется только благодаря сходству с несомненной типичной собакой, существующей в моём представлении» [153, с. 129]. Таким образом, черты, выступающие в действительном восприятии объекта, апперцептивно переносятся на любой другой сходный объект, воспринимаемый лишь в его типичности. В естественной установке повседневной жизни, с точки зрения А. Шюца, нас занимают лишь некоторые объекты, находящиеся в соотношении с другими, ранее воспринятыми, образующими поле самоочевидного, не подвергающегося сомнению опыта. Однако мир повседневности не просто субъективен, он является интерсубъективным миром культуры. «Он интерсубъективен, – пишет А. Шюц, – так как мы живём среди других людей, нас связывает общность забот, труда, взаимопонимание. Он – мир культуры, ибо с самого начала повседневность предстаёт перед нами как смысловой универсум, совокупность значений, которые мы должны интерпретировать для того, чтобы обрести опору в этом мире, прийти к соглашению с ним. Однако эта совокупность значений – и в этом отличие царства культуры от царства природы – возникла и продолжает формироваться в человеческих действиях: наших собственных и других людей, современников и предшественников» [153, с. 130]. А. Шюц справедливо отмечает, что лишь очень малая часть знания о мире рождается в личном опыте. Большая часть имеет социальное происхождение [153, с. 131].

Кроме того, А. Шюц выделяет некоторые конституирующие элементы повседневности как особой формы реальности:

– активная трудовая деятельность, ориентированная на преобразование внешнего мира;

– epoche естественной установки, т.е. воздержание от всякого сомнения в существовании внешнего мира и в том, что этот мир может быть не таким, каким он является активно действующему индивиду;

– напряжённое отношение к жизни;

– специфическое восприятие времени – цикличное время трудовых ритмов;

– личностная определённость индивида; он участвует в повседневности всей полнотой личности, реализующейся в деятельности;

– особая форма социальности – интерсубъективно структурированный и типизированный мир социального действия и коммуникации.

Итак, повседневность представляется А. Шюцу миром самоочевидности, которую каждый разделяет с другими людьми и воспроизводит по привычке в стабильных ситуациях. Повседневность как область предельно широких значений взаимодействует со специализированными областями, которые являются сферой конечных значений. Вместе они создают обширный запас знаний, необходимый для воспроизводства общества.

Идеи А. Шюца, кстати, получившие широкую известность только после его смерти, были развиты в дальнейшем многими как зарубежными, так и отечественными исследователями. Под влиянием его работ в социологии возникает такое направление, как феноменологическая социология знания, представители которой утверждают, что реальность социально конструируется, а знание – «это уверенность в том, что феномены являются реальными и обладают специфическими характеристиками [14, с. 9]. В работе «Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания», впервые опубликованной в США в 1966 г., а затем неоднократно переиздававшейся, П. Бергер и Т. Лукман исследуют многообразие форм знаний в обществе, а также те процессы, «с помощью которых любая система “знания” становится социально признанной в качестве “реальности”» [14, с. 52]. Причём в центре реальности, с их точки зрения, стоит именно реальность повседневной жизни. Она определена потребностями человека, в процессе удовлетворения которых все иные реальности отходят на периферию его сознания и в это время несущественны. Эти другие реальности выступают в качестве «областей конечных значений», своего рода анклавов информации, куда сознание индивида возвращается в зависимости от необходимости. Реальность повседневной жизни не однородна, она разделена на сектора. Первая группа секторов – это привычная реальность повседневной жизни человека. Вторая – проблематичная группа секторов, ещё не освоенная человеком часть повседневности. Главное условие существования повседневной реальности, по П. Бергеру и Т. Лукману, – это взаимодействие людей, а её прототип – ситуация восприятия другого «лицом к лицу».

П. Бергер и Т. Лукман выделяют четыре уровня и четыре способа социального конструирования реальности. Первый из них – хабитуализация, т.е. опривычнивание (от англ. habitual – привычный), превращение в повседневность: «Любое действие, которое часто повторяется, становится образцом, впоследствии оно может быть воспроизведено с экономией усилий и ipsofacto осознано как образец его исполнителем. Кроме того, хабитуализация означает, что рассматриваемое действие может быть снова совершено в будущем тем же самым образом и тем же практическим усилием» [14, с. 212]. Второй уровень социального конструирования реальности П. Бергер и Т. Лукман называют типизацией. Она разделяет объекты на классы (мужчина, покупатель, европеец и пр.), упрощающие социальное взаимодействие. Человек воспринимает другого как определённый тип и начинает с ним взаимодействие в ситуации, которая сама по себе типична. Авторы отмечают, что «социальная реальность повседневности представлена совокупностью типизаций, которые в своей сумме создают повторяющиеся образцы взаимодействия и составляют социальную структуру» [14, с. 59]. Третья ступень конструирования реальности – институционализация: «Институционализация имеет место везде, где осуществляется взаимная типизация опривычненных действий деятелями разного рода. Иначе говоря, любая такая типизация есть институт» [14, с. 92]. И, наконец, четвёртый уровень социального конструирования реальности – легитимация, которая делает «объективно доступными и субъективно вероятными уже институционализированные объективации» [14, с. 240]. Легитимация имеет несколько уровней – от простой передачи значений новому поколению до выстраивания обширных полей значений того, что часто называют символическим универсумом – целостной системой фиксации и интерпретации реальности, своего рода матрицы всех социально объективированных и субъективно разделяемых значений. П. Бергер и Т. Лукман так говорят о легитимации: «Легитимация как процесс лучше всего может быть описана в качестве смысловой объективации «второго порядка». Легитимация создаёт новые значения, служащие для интеграции тех значений, которые уже свойственны различным институциональным процессам. Функция легитимации заключается в том, чтобы сделать объективно доступными и субъективно вероятными уже институционализированные объективации «первого порядка» [14, с. 151]. Полный цикл социального конструирования реальности включает указанные способы в качестве ступеней.

Итак, «открытие» повседневности как объекта исследования меняет отношение к самой идее познания социального мира. Ряд совершенно различных исследователей (Ю. Хабермас, Э. Гидденс, М. Маффесоли, М. де Серто и др.) обосновывают идею необходимости переосмысления социального статуса науки и новой концепции познающего субъекта, возвращения языка науки «домой», в повседневную жизнь [76, с. 318–319]. Социальный исследователь утрачивает привилегированную позицию абсолютного наблюдателя и выступает лишь как участник социальной жизни наравне с «другими». Он исходит из факта плюрализма опыта, социальных практик, в том числе языковых. На смену идеалу «высокого», «сакрального» научного знания, стоящего выше повседневности и смотрящего на неё свысока, пришло новое понимание повседневности как «плавильного тигля рациональности» [23, с. 39–50]. Такая смена угла зрения позволяет обратить внимание на то, что раньше казалось незначимым или же подлежащим преодолению отклонением от нормы.

Следует отметить, что значительный вклад в изучение повседневности и её определение внесли историки, прежде всего, Фернан Бродель, с именем которого связывают введение проблемы повседневности в историческое познание [20]. Он обратил внимание на то, что условия повседневного существования человека, тот культурно-исторический контекст, на фоне которого разворачивается жизнь человека, его история, оказывают определяющее влияние на поступки и поведение людей. Новое слово в исследовании повседневности принадлежит немецкому исследователю Норберту Элиасу [154, 155], а также французской исторической школе, сложившейся вокруг журнала «Анналы», организованного Марком Блоком и Люсьеном Февром. Они изучали особенности сознания не выдающихся исторических личностей, а массового «безмолвствующего большинства» и его влияние на развитие истории и общества. Данные авторы исследовали и ментальность обычных людей, их переживания, и материальную сторону повседневности – социальное пространство, мир вещей [16].

В последние десятилетия тема повседневности привлекает всё больше внимания отечественных исследователей [58, 66, 75, с. 26–46; 78, с. 47–56, 88, 122 и др.]. Все они, вслед за А. Шюцем, отмечают такие существенные характеристики повседневности, как «бодрствующее внимание», привязанность к практической деятельности, коммуникативность, типизирующую интерсубъективность. Ключевым понятием для исследования внутренней динамики повседневности выступает понятие «опыт». Оно многозначно и трактуется по-разному. Е.В. Золотухина-Аболина, например, понимает под «опытом» всё богатство переживаемых и мыслимых содержаний субъективности. Именно субъективности, поскольку все данности «объективного мира» (или «интерсубъективного мира», что часто совпадает) человек обнаруживает только через гамму личных переживаний [59, с. 27].

Однако необходимо отметить, что в отечественной, да и зарубежной философии не выработано чёткое определение «повседневности». Так, в энциклопедии «Культурология ХХ век» Л.Г. Ионин пишет: «повседневная жизнь – процесс жизнедеятельности индивидов, развёртывающийся в привычных общеизвестных ситуациях на базе самоочевидных ожиданий. Социальные взаимодействия в контексте повседневности зиждутся на предпосылке единообразия восприятия ситуаций взаимодействия всеми его участниками. Другие признаки повседневного переживания и поведения: нерефлективность, отсутствие личностной вовлечённости в ситуации, типологическое восприятие участников взаимодействия и мотивов их участия. Повседневность противопоставляется: как будни – досугу и празднику; как общедоступные формы – высшим специализированным её формам; как жизненная рутина – мгновениям острого психологического напряжения; как действительность – идеалу» [68, с. 122]. Л.Г. Ионин выделяет традиционную и современную повседневность, причём последняя характеризуется как отчуждённая повседневность. Он выдвигает гипотезу о том, что в начальные эпохи истории повседневности как таковой не существовало; повседневность – это продукт длительного исторического развития [67, с. 351]. Н.Н. Козлова трактует повседневность как «целостный социокультурный жизненный мир, предстающий в функционировании общества как “естественное”, самоочевидное условие человеческой жизнедеятельности» [76, с. 318]. «Повседневность – одно из пространственно-временных измерений развёртывания истории, форма протекания человеческой жизни, область, где возникает надежда на новацию – банальности, перетекая друг в друга, образуют новые миры. Но она же поддерживает стабильность функционирования человеческих обществ. Повседневность – целостный социокультурный мир, как он человеку дан» [78, с. 13]. Данные авторы определяют повседневность через понятия жизнедеятельность или жизненный мир.

Иную точку зрения на проблему повседневности высказывает А.В. Ахутин [5, с. 369–378]. Он отмечает, что для человека, в отличие от животного, исходная природа дана как чуждая, а его повседневностью является искусственно созданный мир, который потом превратился в культуру. Особенность человеческого мира повседневности состоит в том, что он является двойственным. Во-первых, это вполне целесообразный мир практической деятельности, где правит здравый смысл. Во-вторых, фантастический, избыточный мир формул понимания мира, где формулами сначала выступала вовсе не логика, а сама история произвольных человеческих действий, но, будучи адресованной ко времени предков, она становится образцом (или формулой понимания). Повседневность изначально содержит и ментальность (формулы), и жизнедеятельность, а вовсе не разделилась на эти сферы. Сфера жизнедеятельности, по мнению А.В. Ахутина, складывается из деятельности общения и общественной трудовой деятельности. Ментальность – это образ мысли, включающий, с одной стороны, индивидуальное, личное мыслительное творчество, а с другой – традиционные надындивидуальные установления. Поскольку это образ мыслей, производящий образ жизни и производный от него, то представление о ментальности нарочито исторично. «Все, что происходит в истории, – пишет А.В. Ахутин, – является делом рук и головы человека, который действует так, как предопределяют обстоятельства жизни. Однако любые обстоятельства жизни воспринимаются людьми в привычной для них манере понимания; эта манера и есть менталитет. То есть вопрос о менталитете является вопросом о преемственности процесса понимания людьми мира, в котором они живут» [5, с. 371]. Ментальность содержит и временную, и пространственную характеристику, представляя и менталитет исторической эпохи, и этносно-локальный менталитет (указывающий на изначально этностное происхождение культур).

Как стандартизированный и нормированный срез эмпирической жизни трактует повседневность Б.В. Марков: «Слово “повседневность” обозначает само собой разумеющуюся реальность, фактичность; мир обыденной жизни, где люди рождаются и умирают, радуются и страдают; структуры анонимных практик, а также будничность в противоположность праздничности, экономию в противоположность трате, рутинность и традиционность в противоположность новаторству» [92, с. 291]. На других страницах своей работы Б.В. Марков подчёркивает, что повседневность – это привычки, стереотипы, правила, мышление и переживания людей, но также и их поведение, деятельность, регулируемая нормами и социальными институтами [92, с. 129–130]. В повседневном субъективное переживание противопоставляется объективным структурам и процессам, типические практические действия – индивидуальным и коллективным деяниям, подвижные формы рациональности – идеальным конструкциям и точным методам.

С культурологических позиций как пространственно-временной континуум, наполненный вещами и событиями, рассматривает повседневность В.Д. Лелеко. Так же, как и Б.В. Марков, он понимает повседневность как будничность, как противоположность праздничному и сакральному: «Повседневность возникает там, где есть человек. То, что в жизни человека и окружающем его мире природы и культуры происходит ежедневно, должно быть определённым образом воспринято, пережито и оценено для того, чтобы стать ожидаемым, неизбежным, обязательным, привычным, само собой разумеющимся, понятным, должно быть пережито и оценено как тривиальное, серое, скучное» [88, с. 103]. В.Д. Лелеко структурирует повседневность в виде иерархических уровней и секторов в её пространственном и временном измерениях. Теоретическая модель повседневности, предложенная В.Д. Лелеко, включает «вещно-предметный ряд, событийный ряд и набор сценариев поведения, повседневных ритуалов, предполагающих гендерную и возрастную дифференциацию» [88, с. 93]. Руководствуясь семиотико-культурологическим методом, данный автор рассматривает понятие повседневность через два уровня смыслов: первый – фиксирует суточный ритм повторяющихся в жизни человека процессов и событий, выявляет определённую статистическую закономерность. Второй – это субъективная, психологическая и аксиологическая сторона понятия «повседневность», она запечатлевает эмоциональную реакцию на это повторение и его оценку. В.Д. Лелеко считает, что события повседневной жизни есть форма проявления определённого уклада жизни с его устоявшимися, изо дня в день повторяющимися делами, поступками, занятиями. Стабильность повседневной жизни противостоит случайностям и неожиданностям, которые могут сломать, уничтожить сложившийся уклад жизни, привычную нормативную повседневность [88, с. 113]. Однако в своей концепции повседневности В.Д. Лелеко слишком категоричен. Так, необходимым условием повседневности у него выступает ежедневность. Поэтому трудовая деятельность, скажем учителя, работающего три раза в неделю, повседневной не является. Из сферы повседневности исключаются сон, вера, досуг.

По иному трактует повседневность Л.В. Беловинский, выделяющий в ней разные уровни и включающий в неё техники сна, другие техники тела, а также религиозность, праздники, досуг [12, с. 50]. Л.В. Беловинский указывает, что повседневная деятельность несёт на себе отпечаток элементарной рефлексии и детерминирована «ценностными ориентациями человека, переживающего здесь и сейчас как настоящее, так и … прошлое, переживаемое как субъективно, в живом восприятии людей, так и объективно, как данность, налагающая отпечаток на настоящее» [12, с. 49].

С конструктивистских позиций анализирует повседневность В.Н. Сыров, подчеркивающий, что повседневность – это особый код, который возникает в сознании индивида при необходимости практически решить ту или иную проблему. Код повседневности отвечает на вопрос «как?» и основная функция повседневности – это адаптация (полезность). Работа структуры повседневности видится ему как совокупность процедур конфигурации и реконфигурации. Тем самым повседневность предстаёт в виде своеобразной машины по производству значений, созданию и преобразованию всевозможных объектов [132]. Далее В.Н. Сыров вслед за А. Шюцем выделяет такие универсальные характеристики повседневности, как персонификация, реификация (представление процессов в виде предметов) и рецептуризация.

Как видим, многие авторы склонны противопоставлять повседневность и неповседневность, несколько принижая её значение. Напротив, Г.С. Кнабе в работе «Диалектика повседневности» рассматривает повседневность как понятие «неотчуждённой духовности», возвышая повседневное бытие человека. Данный автор рассматривает повседневность с культурологических позиций, определяя «жизнесмыслы» каждодневного бытия человека (сегодня «тут-бытия»). Он предлагает рассматривать повседневность не как альтернативу традиционной культуре, а как ценность. Непосредственное содержание повседневности, по Г.С. Кнабе, изначально состояло «в воспроизводстве человеческой жизни – в продолжении рода, обеспечении его выживания трудом и борьбой с природой, с врагами, в создании, сохранении и совершенствовании защитной материально-пространственной среды» [75, с. 50]. Однако, подчёркивает Г.С. Кнабе, «такое воспроизводство всегда коллективно, в процессе его между людьми возникают определённые отношения, а вместе с ними нормы и убеждения, принципы и идеи, вкусы и верования, которые, вполне очевидно, составляют духовную сферу, сферу культуры, и в этом смысле нетождественны изначальному непосредственному содержанию повседневного самовоспроизводства, обособлены от него, но в то же время, и столь же очевидно, от этого непосредственного содержания неотделимы и в нём растворены. Когда в былые времена крестьянин садился с семьёй за трапезу, он утолял голод и совершал тем самым акт простейшего биологического самовоспроизводства, но крестное знамение, которое предваряло трапезу и было её естественной, каждому сотрапезнику необходимой составной частью, свидетельствовало, что насыщением дело не исчерпывается, говорило о связи насыщения и поддержания жизни с духовным единением людей, включённых в коллективный труд, с традицией, их объединяющей, с верой в высший, сакральный смысл Человеческого бытия» [75, с. 50]. Когда в прошлом веке бытовая повседневность в качестве самостоятельной категории исторической действительности впервые стала привлекать внимание исследователей, это единство первичных и идеализованных нравственно-культурных смыслов воспринималось как самоочевидное и постоянное её свойство, а возможность противоречия между ними даже не обсуждалась.

Однако в современном обществе повседневность приобретает иные характеристики, чему, по мнению Г.С. Кнабе, способствует изменение цели и смысла труда. Из средства обеспечения главной и в конечном счёте сакральной ценности – сохранения и воспроизводства личной и родовой человеческой жизни, труд стал средством заработка, предназначенного для удовлетворения условных потребностей: потребности в комфорте, развлечениях, которые обретают в современном обществе самостоятельную ценность. В этих условиях абсолютизация повседневности как ценности превращается в абсолютизацию её практицистской стороны: «Духовность, присущую повседневному существованию как целому в единстве его трудовых, семейных, общественных сторон, престижно и комфортно ориентированный современный быт начинает монополизировать, уплощать, себе подчинять, начинает судить все явления духовной жизни по своим критериям, а те, которые втянуть и подчинить не удаётся, воспринимает как неадекватные ценностям простого человеческого существования, как слишком над ним возвышающиеся или от него отклоняющиеся, а потому ненужные, «заумные», раздражающие. Постепенно раздражение начинает вызывать всё несводимое к жизненной эмпирии и повседневному интересу. В ориентации на бытие как быт, на немудрящую непреложность повседневного существования как главную ценность раскрывается потенциально деструктивный и антикультурный смысл» [75, с. 52]. Как видим, Г.С. Кнабе акцентирует особое внимание на аксиологическом смысле повседневности, подчёркивая, что в условиях современного общества её глубокий духовный смысл отходит на второй план.

Взвешенно и всесторонне анализирует повседневность российский философ Е.В. Золотухина-Аболина, посвятившая этой проблеме ряд работ [60, 58, 59]. Она выделяет несколько значений термина «повседневность» [59, с. 7; 12, 15]:

1) эмпирическая жизнь, пребывание человека в чувственно-материальном мире;

2) стандартизированный и нормированный срез эмпирической жизни, мир правил, циклов, стереотипов;

3) сфера согласованных действий, такого поведения, где все взаимосвязаны друг с другом и интерпретируют мир вместе.

Основными характеристиками повседневности Е.В. Золотухина-Аболина считает нормальность (обычность), прагматичность, повторяемость и понятность [59, с. 26]. Однако повседневность видится ей многогранной и многоликой, не сводимой только к рутинности и будничности. Е.В. Золотухина-Аболина подчёркивает, что не стоит противопоставлять повседневность как «бодрствующее сознание» (А. Шюц) сну как ночному, смутному состоянию нашего внутреннего мира. Она отмечает, что наряду с напряжённым, бдительным вниманием в нашем ежедневном бытии есть и другой, противоположный пласт опыта. Это скрытый, косвенный опыт, хотя и ежеминутно присутствующий рядом с ясностью осознания, опыт «повседневного бессознательного», которое как тень сопровождает всякий акт сознания [59, с. 29]. На страницах своих книг Е.В. Золотухина-Аболина показывает, что повседневность как мир опыта стоит противопоставлять не сну, а скорее трансцендентному [59, с. 41–52]. Соглашаясь с тем, что повседневность интерсубъективна, исследователь, тем не менее, подчёркивает, что её существенной характеристикой является субъектоцентризм, даже скорее «я»-центризм. «Моя субъективность – центр моей повседневности», – пишет Е.В. Золотухина-Аболина [59, с. 30]. Конкретный телесный человек – источник и носитель «своей повседневности», хотя она способна возникать лишь в обществе и культуре. «Я»-центричность непосредственно связана с двумя другими моментами – телесностью и прагматическим целедостижением. Необходимость преследовать практические цели прямо следует из наличия тела, которое надо кормить, одевать, обеспечивать ему пространство для передвижения, условия для хорошего самочувствия и разнообразных физических и психологических радостей. Весь массив культурных форм возник прежде всего ради выживания и развития телесного эмпирического человека, его защиты от стихийных сил природы и обеспечения ему хотя бы относительного комфорта. Поэтому повседневная жизнь полна забот о телесности.

Значимым в концепции Е.В. Золотухиной-Аболиной представляется также то, что она не сводит сферу повседневного только к прагматичности и субъектоцентризму, отмечая, что, будучи сконцентрированным на предмете своей деятельности, человек забывает о собственном «я» (становящемся лишь фоном), оказывается способным к выходу за собственные границы, «самозабвению», увлечённости «логикой дела». В повседневности есть место и для непрагматического поведения, для игры, созерцания, философствования, витания в грёзах и фантазиях [59, с. 32]. Кроме того, Е.В. Золотухина-Аболина подчёркивает, что такие качества повседневности как повторяемость, стереотипность и понятность не тотальны. Они оставляют зазоры для своих противоположностей – исключительности, неопределенности и непонятности. Причём ситуации неопределённости занимают в повседневной жизни значительное место [59, с. 37]. Среди повседневности исследователь выделят также так называемые «лакуны внеповседневного», в рамках которых законы повседневности бывают существенно потеснены. К таким «лакунам» Е.В. Золотухина-Аболина относит приключения, праздники и сферу виртуальности (игру, искусство и компьютерный мир) [59, с. 52–71].

Соглашаясь в целом с концепцией повседневности Е.В. Золотухиной-Аболиной, следует отметить, что в настоящее время в силу чрезвычайно быстрого развития высоких технологий «компьютерный мир» не стоит воспринимать как «лакуну внеповседневного», поскольку деятельность всё большего числа людей, как трудовая, так и досуговая, становится неразрывно связанной с информационными объектами, протекает в виртуальной среде. В связи с чем именно воздействие информационных технологий на повседневную жизнь человека заслуживает самого пристального изучения.

Итак, анализ работ отечественных и зарубежных исследователей повседневности показывает, что предметом научной дискуссии являются, прежде всего, вопросы о соотношении понятий «повседневность» и «жизненный мир», а также о соотношении «повседневного» и «неповседневного». Следует отметить, что истоки смешения терминов «повседневность» и «жизненный мир» восходят к текстам Э. Гуссерля и А. Шюца, в которых не проясняется соотношение между ними. Большинство исследователей употребляют данные понятия как синонимы или определяют их одно через другое [151, с. 55–62; 76]. На необходимость различения понятий «повседневность» и «жизненный мир» указывают И.Т. Касавин и С.П. Щавелев. По их мнению, первое (т.е. повседневность) – узкая, фрагментарная, функциональная область; второе (жизненный мир) – предельно широкий горизонт бытия, интегральная структура мира [71, с. 414]. Повседневность каждого человека является только частью его же жизненного мира. Если повседневность предполагает выполнение различного рода действий – от бытовых до специальных, так сказать на уровне динамического стереотипа, то жизненный мир виртуально содержит в себе всякого рода неожиданности и нередко предполагает поиск нестандартных решений. Понятие «жизненный мир» шире по значению, чем понятие «повседневность». Как справедливо отмечает Г.П. Любимов, жизненный мир содержит в качестве своих частей зоны повседневности и зоны неповседневности [91, с. 127–128]. Особенности мира повседневности задаются фундаментальными принципами соответствующего жизненного мира, но не сводятся к ним, ибо жизненный мир содержит инновационные моменты, чего в принципе не может содержать мир повседневности; в этом смысле повседневность направлена на сохранение и поддержание уже апробированного опыта, она консервативна и не склонна к радикальным изменениям.

Таким образом, под повседневностью в данной работе будет пониматься сфера эмпирической жизни человека, характерными признаками которой являются связь с практической деятельностью, прагматичность, коммуникативность, персонификация, интерсубъективность, повторяемость, стереотипность, понятность. Повседневность реализуется в пространственно-временных координатах, она является темпоральным и топологическим опытом. Главными функциями повседневности являются сохранение, выживание, воспроизводство человека, общества, культуры. Повседневность и неповседневность неразрывно связаны между собой, являясь составляющими жизненного мира. Благодаря повседневности обеспечивается стабильность общества и трансляция социокультурного опыта, сфера неповседневности ответственна за инновации и социокультурные трансформации. Следует также обратить внимание на то, что в условиях современного общества под влиянием развития высоких технологий процесс опривычнивания и типизации того, что ещё недавно не относилось к сфере повседневного, значительно ускоряется.

1.2 Психофизиологические механизмы влияния информационных технологий на повседневную жизнь человека

Приступая к анализу механизмов влияния информационных технологий на повседневную жизнь человека, следует рассмотреть содержание понятий «технология» и «высокие технологии». Само слово «технология» происходит от двух греческих слов: «techne» – искусство, мастерство, умение, навык и «logos», т.е. организованное, систематизированное, целенаправленное знание. В современных словарях отмечается многозначность данного понятия [102, с. 1208; 131, с. 720]. Под технологией понимаются:

1) совокупность приёмов и способов получения, обработки или переработки сырья, материалов, полуфабрикатов или изделий, осуществляемых в различных отраслях промышленности, в строительстве и т.п.;

2) научная дисциплина, разрабатывающая и совершенствующая приёмы и способы получения, обработки или переработки сырья, материалов, полуфабрикатов или изделий:

3) описание последовательности трудовых операций, необходимых для превращения предмета труда в продукт;

4) сфера деятельности человека вместе с совокупностью знаний, обеспечивающих её;

5) общая характеристика деятельности, типичной для того или иного социума;

6) особый тип мироотношения, присущий индустриальной и постиндустриальной эпохам.

В современной науке можно выделить деятельностный, операциональный, инструментальный, антропологический, натуралистический и др. подходы к исследованию технологии.

Сторонники первого подхода определяют технологию как одну из форм человеческой деятельности и обращают особое внимание на её социокультурный контекст, а также цели и методы [173, с. 10–18]. Представители операционального подхода отмечают, что технология представляет собой набор различных операций и навыков, реализуемых в фиксированной последовательности в соответствующих пространственно-временных интервалах [119, с. 15]. Исследователи, придерживающиеся инструментального определения, сводят технологию к набору определённых артефактов, которые не активны, пока их не приведёт в действие человек [139, с. 72]. Сторонник антропологического подхода А.Р. Дренгсон сравнивает технологию с человеческой жизнью [165, с. 25–39]. По аналогии с человеческой жизнью он выделяет четыре стадии развития технологии: 1) технологическая анархия – деятельность на этой стадии похожа на деятельность маленького ребенка, который хочет выяснить, что он может делать, но при этом он, по невинности своей, не обращает внимания на последствия; 2) технофилия подобна подростковой любовной интриге, это не безрассудное господство над природой, происходящее от технологической анархии, но любовь к человеческим творениям как к игрушкам; 3) технофобия – это разочарования раннего взросления, когда ломаются старые модели поведения и новые появляются только ценой значительных страданий; 4) соответствующая технология является самокритичной, заинтересована в стимулировании живучести общины и стремится установить связи с каждой сферой человеческих интересов. С точки зрения натуралистического подхода, технология – это знания о том, как эффективно использовать природное сырьё [112, с. 407, 411]. В данной работе под технологией будет пониматься способ деятельностного отношения человека к миру, включающий в себя совокупность правил, принципов рационального действия для реализации поставленной цели.

В современном обществе всё большее значение приобретают информационные или информационно-коммуникационные технологии, возникшие в результате слияния двух достижений в развитии техники: вычислительных машин и способов передачи цифровой информации по телекоммуникационным сетям. В основе всех информационных технологий и изделий лежит возможность представлять текст, звуки и визуальные изображения в цифровой форме, т.е. информационные технологии – это целое семейство интерактивных технологий, используемых в процессе обработки информации [1, с. 82]. К информационным технологиям относят совокупность технологий в микроэлектронике, вычислительной технике, телекоммуникации и оптико-электронной промышленности [72, с. 50]. Устройства, обеспечивающие существование информационных технологий, можно разделить на четыре функциональные группы:

1) устройства, обеспечивающие доступ человека к информации (дисплей компьютера, телефоны, сканеры, телевизоры, автоматиче-ские кассовые аппараты, кредитные карты);

2) техника, позволяющая передать информацию на расстояние (радио, телефонная линия, коаксиальный кабель, волоконная оптика, спутники связи, сотовые телефоны);

3) устройства для переработки информации (узлы компьютеров – механические детали, мини- и микрокомпьютеры, с одной сторо-ны, их разнообразное обеспечение – с другой);

4) системы хранения информации (электронные, оптические, магнитные).

Быстрое распространение информационных технологий в экономике и в быту, начиная с 1960 г., стимулировалось как качественными улучшениями их технических характеристик, так и снижением цен. Компьютеры находили всё новые применения, цепочка «ЭВМ – информация – люди» расширялась и крепла. Развитие компьютерных информационных сетей привело к созданию международной сети Интернет, которая начала расти быстрыми темпами после того, как ученые в Европейском центре исследования элементарных частиц (CERN) создали и продемонстрировали в экспериментальном порядке сеть WWW (WorldWideWeb), затем специалисты Национального вычислительного центра ННФ при Иллинойском университете разработали «Mosaic» – сверхбыстродействующую систему поиска информации в WWW [1, с. 84]. Темп технологического прогресса в области информационных технологий характеризуется законом Мура. В 1965 г. Гордон Мур предсказал, что скорость вычислений кремниевого чипа – основной части ЭВМ – будет удваиваться каждые 18 месяцев [6, с. 86]. Действительно, за последние тридцать лет мощь общего числа компьютеров удваивалась в среднем в течение восемнадцати месяцев. Объём и информация на каждом квадратном сантиметре дисков увеличивался в среднем на 60 % в год начиная с 1991 г. [36, с. 181]. Быстро развивающиеся компьютерные технологии оказывают в настоящее время определяющее воздействие на все сферы жизни общества.

Особенность информационных технологий заключается в том, что они оказывают существенное воздействие не только на производственные процессы, но и трансформируют повседневность, оказывая воздействие на нейрофизиологические, психические, социокультурные процессы. Л.П. Гримак и О.С. Кордобский отмечают, что информационно-коммуникационные технологии приводят к формированию нового типа сознания, меняют лексику, модифицируют вербальные средства общения [40, с. 136]. Рассмотрим психологические и нейрофизиологические механизмы влияния информационных технологий на повседневную жизнь человека.

Итак, информационные технологии оказывают воздействие на сознание человека. Данная проблема достаточно сложна и требует самостоятельного рассмотрения. Сложность её обусловлена, прежде всего, чрезвычайной многогранностью самого феномена сознания. В 1994 г. на базе Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии РАН был проведён международный симпозиум «Сознание и мозг», на котором двадцать виднейших учёных пытались дать феномену сознания наиболее точное определение, однако этого сделано не было. Часть исследователей считает, что сознание – это то, что человек осознаёт, в чём даёт себе отчёт и чем может поделиться. Другие указывают, что это не только разум, но и эмоции, осознаваемые и неосознанные. Третьи – что сознание, данность, первичная по отношению ко всему остальному [116, с. 86]. В современной психологии под сознанием понимается «высшая форма психики, присущая человеку, характеризующаяся категориально-ценностным отражением действительности; представленность мира в психике индивида в форме системы обобщённых, понятийно дифференцированных образов» [53, с. 409]. В философии сознание определяется как «способность человека оперировать образами социальных взаимодействий, действий с предметами, природных и культурных связей, отдельными от непосредственных контактов с людьми и актов деятельности, рассматривать эти образцы в качестве условий, средств, ориентиров своего поведения» [131, с. 653]. Член-корреспондент РАН А.М. Иваницкий пишет, что «сознание человека, по сути дела, являет собой его жизнь, состоящую из бесконечной смены впечатлений, мыслей, воспоминаний» [62, с. 716].

В настоящее время работы в области изучения феномена сознания активно ведутся во многих странах мира. Бурно развивается так называемая когнитивная наука, сформировавшаяся на стыке экспериментальной психологии познания, нейронауки, компьютерной науки и искусственного интеллекта, философии сознания, когнитивной антропологии и лингвистики. Одной из важнейших целей проводящихся исследований является поиск новых приёмов, способов, форм и методов воздействия на психику отдельного человека и больших масс людей, а также расширения возможностей человеческого сознания, в том числе за счёт искусственного интеллекта. Причём новейшие технологии значительно повышают возможности такого воздействия, причём не только конструктивного, но и деструктивного [116, 90, 125, с. 80–96]. В данной работе проблемы целенаправленного влияния на сознание с использованием информационных технологий не являются предметом рассмотрения. В ней будут проанализированы лишь общие механизмы их воздействия на сознание.

Общепризнанно, что сознание человека взаимодействует с окружающим миром через информацию, потоки которой обрабатываются сознанием. Главным инструментом обработки, анализа и хранения информации является головной мозг, однако связь сознания с процессами функционирования мозга окончательно не установлена и рассматривается лишь на уровне гипотез. Нейрофизиологи не обладают пока достаточными знаниями о внутренних процессах в мозге, чтобы сказать, как сознание возникает из электрической и химической активности нейронов [82, с. 46–53]. Однако уже установлено наличие специфического соответствия между импульсной активностью тех или иных клеток мозга и словесных сигналов. Схема обработки словесной информации такова: «Вначале слово шифруется в электрических импульсах мозга, независимо от смыслового его содержания, как сложные звуковые сигналы. Возникшая при этом импульсная активность нейронов (код) адресуется к долгосрочной памяти, накопленной в результате индивидуального опыта, активизируя её. После активизации долгосрочной памяти возникает новый электрический шифр – смысловой код. Теперь услышанное слово, пройдя через стадию акустического кода, «оживает» в мозге и вызывает другие, уже более сложные психические процессы» [130, с. 89].

Нейробиологами установлено, что взаимодействие мозга и речи осуществляется на трёх уровнях [45]:

1) крупный комплекс нейронных структур, расположенных в левом и правом полушарии, служит для представления в мозге понятий;

2) нейронный комплекс меньшего размера, находящийся главным образом в левом полушарии, формирует слова и предложения;

3) между этими двумя уровнями в роли посредника располагается находящийся в левом полушарии важный комплекс нейронных структур.

Итак, сознание неразрывно связано с речью. По мнению П.В. Симонова, оно имеет коммуникативную природу и возникло в результате общения между людьми [128]. Связь речи и мышления подтверждается не только теоретическими построениями философов, психологов и педагогов, но и данными нейрофизиологических исследований. Так, экспериментально подтверждено, что в ходе решения задач на образное, пространственное и абстрактно-вербальное мышление, даже в том случае, когда речевой ответ испытуемого не требовался, фиксировалась активность в левой височной области, где расположен центр речи, так называемая зона Вернике. Это свидетельствует о том, что вербализация является важным компонентом мышления [61, с. 93–104].

Следует также отметить, что современные нейробиологические и нейролингвистические исследования указывают, что восприятие человеком окружающей действительности осуществляется не полностью, вследствие ограниченности природы его сознания. Как следствие, человек, воспринимая истинную реальность, строит те или иные когнитивные модели (картины) мира. При построении данных моделей что-то обобщается, что-то искажается, что-то исключается. При этом их построение неразрывно связано с речевой структурой [17, с. 37]. Таким образом, речевые трансформации, происходящие в настоящее время под влиянием развития информационных технологий, в частности в сети Интернет, о которых будет говориться ниже, оказывают непосредственное воздействие на конструирование повседневности.

Одним из важнейших нейрофизиологических механизмов воздействия информационных технологий на повседневную жизнь человека является наблюдающаяся в настоящее время визуализация восприятия. Результатом развития инфокоммуникационных технологий является снижение значения важнейшего прежде носителя информации – слова – и связанной с ним логики, и возрастание роли целостного образного восприятия действительности, связанного с непосредственным воздействием на чувства. В этой связи следует отметить, что на протяжении всего Нового времени значение сенсорных (от лат. sensus – чувство) каналов отражения действительности принижалось, что привело, по мнению М.М. Кузнецова, «к дискредитации и атрофированию тех возможностей, которые представляют иные органы чувств» [84, с. 66]. Долгое время человеком практически не использовались те возможности ориентации в окружающем мире, которые предоставляют такие каналы чувственного восприятия, как слух, обоняние, осязание и вкус. Ещё в XVIIв. они были дискредитированы Дж. Локком как имеющие дело лишь со «вторичными качествами», т.е. всецело субъективными и нерелевантными для процесса познания, ориентированного на постижение объективных, безусловно значимых для всех и каждого «первичных» качеств и свойств предметов и явлений. Столь ограниченное использование сенсорного аппарата человека является несомненным регрессом по сравнению с практикой традиционных культур, где все пять чувств были равным образом активно задействованы. Дискредитация гигантской массы данных чувственного опыта в качестве нерелевантных познавательному процессу и потому подлежащий вытеснению на периферию человеческого мировосприятия сопровождалась кампанией по искоренению предрассудков, т.е. всего того, что не выдерживало оправдания и легитимации сообразно канонам предельно узко трактуемой процедуры рациональности. Тем самым из повседневности изымался огромный массив знаний, передаваемых из поколения в поколение и некогда приобретённых человечеством (например интуитивным путем, жизненным опытом) не в соответствии со строгими методологическими принципами, которые были положены в основу познавательного процесса в Новое время, или вопреки им. «Пестование» рациональности привело к тому, что чувственный и эмоциональный опыт отодвигались на задний план, сознание человека приучали оперировать эмоционально нейтральными образами. Таким образом, за последние несколько столетий человек утратил определённые навыки анализа сенсорного опыта и оказался малоподготовленным к тому обилию чувственной, прежде всего визуальной информации, которая в настоящее время обрушилась на него вследствие развития высоких технологий. Как отмечает крупнейший специалист в области когнитивных исследований профессор Б. Величковский, виртуальная реальность представляет собой, по сути, технологию управления процессами восприятия человека [93, с. 34]. Именно поэтому в настоящее время чрезвычайно велики возможности воздействия на человека, в том числе и деструктивного, посредством чувственно воспринимаемой виртуальной реальности.

Итак, следствием развития информационных технологий является значительное возрастание роли визуального восприятия. По мнению А. Бергера, в современном мире порядка 80 % информации человек получает с помощью зрения [13, с. 18]. В связи с чем повышается актуальность исследования визуального восприятия, являющегося важнейшим механизмом конструирования повседневной жизни человека.

Специалисты отмечают, что зрительный процесс состоит из нескольких различных действий, включая использование бокового зрения, движения глаз в горизонтальном и вертикальном направлении. При этом мы мысленно накладываем на видимый объект не только скрытые от взора линии перспективы, но и общую композиционную схему, воспринимая, таким образом, всю информацию о рассматриваемом объекте. Человеческий мозг разбивает визуальный образ на отдельные компоненты и исследует каждую отдельную часть, после чего снова воссоединяет их в одно целое. Мозг подвергает обработке такие явления, как цвет, фактура, очертания объектов, светотень, рассматривая каждое из них по отдельности, и соединяет их в целостный образ, причём то, как это происходит, до конца не известно. Р. Арнхейм в книге «Визуальное мышление» высказывает предположение, что при визуальном восприятии не только учитывается рассматриваемый материал, но и проходит активная психическая деятельность. Зрение действует избирательно. Восприятие формы происходит применительно к объекту видовых категорий, которые можно назвать зрительными понятиями, поскольку они одновременно и простые, и общие. Таким образом, восприятие включает решение проблемы [160, с. 37]. Подобное утверждение делает и Э. Гомбрих в работе «Искусство и иллюзия»: «Восприятие представляет собой интенсивный процесс, основанный на наших ожиданиях и адаптации к ситуации. Вместо того чтобы говорить о том, что мы видим и знаем, нам следовало бы говорить хоть немного больше о том, что мы видим и замечаем. Мы замечаем только тогда, когда ожидаем увидеть это» [167, с. 172]. Итак, восприятие не происходит автоматически. Чтобы определённый объект в определённой ситуации был замечен человеком, ему необходимо предположить, что он его увидит.

В своей книге «Психология сознания» утверждает Р. Орнштайн, что глаза человека «находятся в непрерывном движении, включающем как выраженные движения (саккады), так и тремор глаз (нистагм). Каждую секунду мы или мигаем глазами, или поводим ими из стороны в сторону, или поворачиваем голову либо тело, или следим взглядом за движущимися объектами и т.п.» [174, с. 27]. Термин саккады переводится с французского как «резкий толчок». Каждое саккадическое движение глаз длится около одной двадцатой части секунды – отрезок времени, необходимый для поддержания непрерывности видимого; этот процесс в том числе даёт человеку возможность связывать воедино отдельные кинокадры, воспринимая кинофильм как целостное явление. При рассматривании неподвижного объекта взгляд через несколько секунд теряет чёткость, поэтому человек снова и снова проводит глазами, сигнализируя этим мозгу о необходимости удерживать внутренний образ. При наблюдении за движущимся объектом глаза, удерживая его, следуют за ним и фиксируют его изображение на сетчатке. Итак, зрение представляет собой физиологический процесс, который включает в себя световое раздражение сетчатки и первичную обработку этих сигналов фоторецепторами, расположенными во внешнем её слое, прилегающем к сосудистой оболочке глаза. Полученная таким образом информация затем обрабатывается в мозге. Р. Орнштайн пишет о процессе моделирования информации из различных получаемых человеком сигналов следующее: «Если бы мы “видели” “образ” на сетчатке глаза, то окружающий нас мир выглядел бы каждую секунду по-разному: мы воспринимали бы то один образ, то совершенно другой, то неясные очертания объектов во время движения глаз или полный мрак во время мигания. Поэтому нам приходится составлять свое восприятие из избирательно отбираемых входящих сигналов, достигая устойчивого осознания разнообразного и непрерывно изменяющегося потока информации, принимаемого нашими рецепторами» [174, с. 27]. Другими словами, человек выбирает необходимое из всей доступной информации и в каком-то смысле конструирует мир, который он видит [13, с. 39]. Исследования нейрофизиологов подтверждают это утверждение. Так, экспериментально подтверждается существование в головном мозге так называемого «круга ощущений», суть которого в том, что он обеспечивает сравнение сенсорного сигнала со сведениями, извлечёнными из памяти, включая данные о значимости сигнала, что, по мнению А.М. Иваницкого, лежит в основе перехода физиологического процесса на уровень психических, субъективно переживаемых явлений. Применительно к теме данного исследования это означает, что повседневность человека конструируется информационно-коммуникационными технологиями путём создания обширного визуального ряда. Однако поскольку механизм обработки визуальных сигналов головным мозгом тесно связан с имеющимся у человека опытом, а приобретению сенсорного опыта на протяжении веков не уделялось внимания, современный человек испытывает значительные трудности при анализе зрительных образов. В связи с этим возрастают возможности манипулирования сознанием индивидов.

Итак, к основным нейрофизиологическим механизмам влияния информационных технологий на повседневную жизнь человека можно отне-сти визуализацию восприятия действительности и речевые трансформации, которые оказывают воздействие на сознание человека.

Обратимся к исследованию психологических механизмов воздействия информационных технологий на повседневность. Следует отметить, что информатизация общества не только порождает новые виды деятельности, связанные с обработкой информации и работой в компьютерных сетях, но и оказывает косвенное влияние на некомпьютеризированные виды деятельности, а также на личность человека в целом. Исследования психологов показывают, что зачастую приёмы, применяемые при работе с компьютерной техникой, переносятся в сферу традиционного межличностного общения, в частности, значительно усиливаются требования к точности формулировок, логичности и последовательности изложения, повышается значение рефлексии, снижается роль эмоционально-аффективных средств общения. Причём яркие феномены такого «компьютероподобного» общения отмечаются не только в деловой сфере (например, при взаимодействии программистов с пользователями), но и в повседневной жизни – при обсуждении бытовых проблем, в дружеских беседах, при разговорах с детьми [163].

Отечественные исследователи Ю.Д. Бабаева и А.Е. Войскунский выделяют такие механизмы переноса тех или иных психических компонентов, сформированных в ходе непосредственного взаимодействия с информационными технологиями в традиционную некомпьютеризированную деятельность, как аналогия и уподобление, реверсия и экзуция [7, с. 88–100]. В проводимых ими исследованиях испытуемые разных возрастов применяли принцип аналогии с работой компьютеров не только при описании особенностей своего мышления, но и при обсуждении личностных характеристик. Они отмечали также, что применение информационных технологий способствовало полезному, по их мнению, преобразованию их деятельности, например, путём создания новых эталонов «чёткой, эффективной работы, не требующей лишних слов и обсуждений». Ш. Текл вводит представление о компьютерах как о «втором Я» и демонстрирует на ряде примеров возможность преобразования детьми собственного поведения путём опоры на опыт применения информационных технологий [176]. Так, автор описывает ребёнка, оказавшегося способным изменить заниженную самооценку – для него это показалось аналогичным смене программного обеспечения или операционной системы компьютера. Другим детям удалось преодолеть страх перед точными науками после успешного освоения работы с компьютером, обычно ассоциирующимся с математическими дисциплинами. Консультирующиеся у психотерапевта подростки бывают склонны сравнивать психотерапию с процессом отладки компьютерных программ и даже пытаются знакомить своих психотерапевтов с листингами программ. Предполагается, что феномены такого рода могут способствовать увеличению самостоятельности и независимости детей, обучающихся информатике, развитию и трансформации у них познавательных интересов [110]. В настоящее время предпринимаются активные попытки привлечения к использованию информационных технологий детей с психическими отклонениями и инвалидов с целью повышения эффективности процесса реабилитации. Следует, однако, отметить, что уподобление внутреннего мира компьютерам может происходить у человека как осознанно, так и неосознанно. Данная тенденция проявляется в сравнении собственных интеллектуальных способностей с возможностями компьютеров и приводит к феноменам персонификации и деперсонификации [135], к сверхдоверию компьютерным данным [65], к возникновению страха перед информационными технологиями [49, с. 92–98].

Часто отмечается, что информационные технологии способствуют возникновению новых видов и форм деятельности, новых навыков, знаний, умений. Вместе с тем, одним из последствий информатизации является и своеобразное возрождение ряда ранее весьма значимых, но затем в значительной степени утративших свою роль психических компонентов. Для обозначения этих феноменов Ю.Д. Бабаева и А.Е. Войскунский используют термин «реверсия» (лат. reversio – поворот, возвращение). Одним из примеров реверсии является изменение роли письменной речи. Системы электронной почты возродили навыки письменного общения, которые постепенно сходили на нет после появления телефона и радиосвязи. Спонтанное или обусловленное сценарием групповой деятельности общение посредством компьютерных сетей происходит в реальном времени. При переписке посредством компьютерных сетей усваиваются новые формы и новый «этикет» общения. В статье, опубликованной в 1998 г., Ю.Д. Бабаева и А.Е. Войскунский отмечали возможные положительные следствия распространения электронной переписки. Так, они писали, что поскольку в электронном письме принято цитировать те фрагменты предшествующих сообщений, на которые даётся ответ, можно ожидать, что перенос этого правила обогатит этикет традиционной письменной речи. В переписке посредством Интернета пользователи всё чаще сталкиваются с операциями письменного знакомства, установления и поддержания контакта, обмена вежливыми фразами, демонстрации интереса к партнёру, они учатся сочетать личностное и деловое общение. Интерэтническое общение подразумевает обмен социокультурными сведениями, ведёт к интенсификации изучения иностранных языков, актуализации общекультурных и географических познаний [7, с. 88–100].

Однако спустя десять лет последствия обмена письменными сообщениями в Сети видятся не столь оптимистично. Основу языка, используемого в компьютерных сетях, составляет английский технический язык. Современный язык компьютерных пользователей настолько отличается от традиционного русского языка, что уже создаются особые словари, где помимо аббревиатур и специфического сленга содержится список специальных символов (так называемых «смайликов»), отражающий эмоциональное состояние человека. Большинство из этих символов представляют стилизованное изображение человеческого лица. Они призваны передать эмоциональное состояние участников общения. При помощи «смайликов» можно передать улыбку, лукавую усмешку, озабоченность, злость, а также выразить другие эмоции. Применение этих значков и даже просто их распознавание требует развитых навыков категоризации эмоциональных состояний. Пилотажные эксперименты, проведённые А.М. Ходош, показали, что практическое освоение значков для выражения эмоциональных состояний развивается с возрастом. Тем самым использование подобных значков разновозрастными коммуникантами способно приводить к недоразумениям и непониманию. Иногда пользователи не ограничиваются этим и посылают рисунки, напоминающие примитивную живопись [79, с. 104].

Достаточно широкое распространение в сети получило использование акронимов – своеобразных символьных сокращений целых фраз и предложений: IMHO – Inmyhumbleopinion (По моему скромному мнению), pls – please (пожалуйста) и др. Зачастую в данных сокращениях, наряду с буквами, используются и другие символы, согласно фонетическому соответствию: 2=to=too, 8=ate, 4=for или =ч в русском варианте (аналогично приёму, применяемому при составлении ребусов). При таком способе записи Wait (подожди) пишется как W8, thanks (спасибо) – 10Х и т.д. Следует отметить, что такой приём записи часто использовался в древности. Например, имя индейского вождя Itzlicoatl записывалось с помощью изображения змеи – Coatl и копья – Istzli. Можно также заметить, что многие акронимы записываются без использования гласных букв: bb – byebye, BRB – Berightback (сейчас вернусь), BTW – Bytheway (кстати), L8R – Later (позже), что также напоминает некоторые древние формы письменности. Таким образом, письменность современных пользователей компьютерных сетей приобрела атавистические особенности, некогда характерные для всей письменной культуры. Если же обратить внимание на саму речь, а не на форму её записи, то можно отметить следующие особенности: краткость, разорванность высказываний, отсутствие чётких, структурированных, законченных диалогов или смысловых единиц. Диалоги в Интернете напоминают своего рода «словесную окрошку». В обычных условиях такой эффект наблюдается либо у детей, как следствие их синкретичного и паралогического мышления, либо при заболевании и нарушении процесса мышления. Таким образом, можно говорить о наблюдающихся регрессивных тенденциях у лиц, часто общающихся посредством Интернета.

Современный язык компьютерных коммуникаций по своей простоте и примитивности напоминает наскальные надписи первобытного человека. Вместе с языком примитивизируется и культура. Исследователи пишут о том, что Интернет соответствует мифологическому мышлению маленького ребёнка, для которого характерны такие особенности, как магия (словам и жестам придаётся сила воздействия на внешние предметы), артифициализм (явления окружающего мира считаются изготовленными людьми для своих целей), синкретичность мышления. На основании вышеизложенного В.В. Кортунов делает вывод, что Интернет является подходящей средой для актуализации многих психических процессов бессознательного, даже архетипического характера [79, с. 111].

Примером реверсии является и символический опыт, оказывающий значительное влияние на личностное развитие. Роль фантазий, грёз, «мысленного проживания» в созданных собственным воображением ситуациях существенно менялась в ходе исторического развития. В современном обществе мечтательность, «грёзы наяву», столь распространённые в романтическую эпоху, чаще становились предметом патопсихологического исследования, чем характеристикой нормы. Попытки стимуляции таких измененных состояний сознания с помощью информационных технологий могут способствовать возникновению негативных явлений, среди которых уход от реальности в форме поглощённости компьютерными играми, «интернет-зависимости» и т.п.

Информатизацию часто связывают с исключением, отмиранием ранее сформированных, но впоследствии ставших ненужными навыков, умений, видов и форм деятельности. Для обозначения указанного явления может быть использован термин «экзуция» (лат. exutio – исключение, изъятие, истребление) [7, с. 88–100]. Примерами экзуции являются многочисленные данные о постепенном угасании вычислительных навыков (устного счёта, складывания и умножения «в столбик», извлечения корней, возведения в степень и т.д.). Имеются сведения о том, что информатизация, стимулируя «наиболее удобные» для формализации виды деятельности, способствует постепенному угасанию «конкурирующих» способов познания. Так, лёгкий доступ к информации и эрудиция вытесняют самостоятельную выработку новых знаний, а использование статистических пакетов определяет способы получения и обработки информации. В.П. Зинченко и Е.Б. Моргунов справедливо отмечают, что, отдавая должное новым способам оперирования знаниями, «не следует пренебрегать опытом, сложившимся в традиционных формах обращения и оперирования живым знанием» [57, с. 27–28].

Поскольку в настоящее время информационные технологии развиваются достаточно бурно, далеко не все механизмы их нейрофизиологического и психологического воздействия на личность осмыслены исследователями. Б. Величковский, например, отмечает, что инфокоммуникационные технологии меняют некоторые принципы работы человеческого мозга. Так, в связи с широким распространением телевидения наблюдается исчезновение эйдетизма (детальной зрительной памяти на исчезнувшие сцены у детей) [93, с. 34–35]. Информационные технологии могут способствовать возникновению особых состояний сознания, что вызывает опасения психологов. В частности, А.Ш. Тхостов и К.Г. Сурнов отмечают, что в Интернете высокомотивированный пользователь может оказаться под воздействием очень интенсивного потока сверхзначимой (и зачастую абсолютно бесполезной) для него информации, которую ему нужно (а практически нельзя) успеть зафиксировать, обработать, не упустив десятков и сотен новых, каждую секунду открывающихся возможностей. Перевозбуждённый избыточной стимуляцией мозг не может справиться с этой задачей. Сознание субъекта приходит в состояние, сходное с феноменами лобного синдрома, иерархичность и последовательность целеполагания утрачивается, субъект пытается одновременно делать всё, не успевает и впадает в своеобразный транс, объективная квалификация которого требует признания серьёзного нарушения социальной адаптации [138, с. 21]. По мнению Л.П. Гримака, проблема в данном случае заключается не только в избытке информации, а в самой электронной технологии её представления. Процесс чтения книги и текста, выводимого на дисплей, по нейрофизиологическим характеристикам зрительного восприятия информации отличается существенным образом. В поле зрения читающего книжный текст, единственным движущимся элементом является переворачиваемая 1 раз в 2-3 минуты страница. Текст, подаваемый на электронный экран, постоянно мерцает. Непрерывно колеблются строки компьютерного текста и первичные точки растра. «Компьютерный экран – это вулкан частот, действующий в диапазоне от 50–100 гц до 16 625 Гц и выше», – пишет Л.П. Гримак [39, с. 88].

Итак, к основным психофизиологическим механизмам влияния информационных технологий на повседневную жизнь человека следует отнести речевые трансформации, выражающиеся в примитивизации языка и придании ему компьютероподобного характера, а также визуализацию восприятия окружающей действительности. В настоящее время повседневность конструируется информационно-коммуникационными технологиями путём создания обширного визуального ряда. Однако, поскольку механизм обработки визуальных сигналов головным мозгом тесно связан с имеющимся у человека опытом, а приобретению чувственного и эмоционального опыта на протяжении веков не уделялось должного внимания, при анализе зрительных образов возникают значительные трудности. Наряду с этим, информационные технологии изменяют стиль общения, повышается склонность к чётким лаконичным формулировкам, высокие требования предъявляются к логичности и последовательности изложения, снижается роль эмоционально-аффективных средств общения. Письменная речь компьютерных пользователей характеризуется краткостью, отсутствием законченных смысловых единиц, широким использованием акронимов, что негативно влияет на мыслительные процессы. Таким образом, информационные технологии предъявляют диаметрально противоположные требования к человеческой психике: с одной стороны, от личности требуется склонность к безэмоциональным действиям, выстроенным по законам формальной логики, с другой – человеку предъявляется чрезвычайно богатый ряд эмоционально-чувственных образов, что может приводить к перенапряжению головного мозга и целому ряду физиологических и психологических и проблем.

1.3 Социокультурные каналы воздействия информационных технологий на повседневность

Информационные технологии принципиально отличаются от иных видов технологий, поскольку не только влияют на производственные процессы, но и трансформируют существующую социокультурную среду. Как показала в своей диссертации И.В. Пустовалова, фундаментальное отличие высоких технологий от других, заключается в том, что они являются культурогенными, то есть способными оказывать существенное воздействие на культуру, трансформировать её, порождать новые культурные артефак- ты [118, с. 17]. Именно в этой новой социокультурной среде и разворачивается в настоящее время повседневная жизнь человека. Рассмотрим основные каналы воздействия информационных технологий на повседневность.

Прежде всего, следует отметить, что организационно-технологической основой современного общества становятся информационные сети, то есть основанные на передовых электронных технологиях глобальные компьютерные, космические и телекоммуникационные каналы связи, обмена, производства и распространения информации, организованные системно-сетевым образом между странами, регионами, между крупными международными корпорациями, средними и мелкими предприятиями, домохозяйствами и между отдельными людьми [50, с. 77]. Информационные сети формируют новую глобальную информационно-коммуникационную среду жизни, общения и производства, создают возможности для формирования и развития сетевых структур в различных областях общественной жизни, включая политику, экономику, науку, культуру, быт, безопасность.

Формирование сетевых структур во всех сферах жизни общества стало возможным благодаря возникновению и совершенствованию сети Интернет. Общепринятой дефиниции термина Интернет не существует. Федеральный совет по информационным сетям (FederalNetworkingCouncil) США предлагает следующее определение: «Internet – глобальная информационная система, части которой логически взаимосвязаны друг с другом посредством уникального адресного пространства, основанного на протоколе InternetProtokolLIT или его последующих расширениях…, и которое обеспечивает, использует или делает доступным, публично или частным образом, коммуникационный сервис высокого уровня». А. Еляков определяет Интернет как планетарную электронную сеть, в которую включены сотни миллионов компьютеров, независимых микросетей, объединённых общими правилами передачи данных и интересами пользователей [51, с. 92].

Предшественником Интернета была компьютерная сеть – ARPAnet, разработанная созданным в 1969 г. в рамках Министерства обороны США Бюро передовых исследований (AdvancedResearchProjectsAgency – ARPA). Главная цель, которая ставилась при создании данной сети, – мобильность в условиях военных действий и сохранение сообщений даже в случае разрушения части сети. К началу 70-х гг. ХХ в. ARPAnet включала 23 «хоста» (сетевых компьютера), в связи с чем возникла острая потребность в быстром обмене между узлами сети. Инженер Р. Томлинсон решил эту проблему, написав первую в мире программу для электронной почты (SNDMSG – READMAIL). Уже через год три четверти данных, пересылаемых по ARPAnet, составляли электронные письма. Благодаря электронной почте сеть стала привлекательной не только для компьютерщиков и учёных, но и для других людей. Так ARPAnetпревратилась в самое скоростное средство коммуникации данных [124, с. 380].

Вскоре помимо ARPAnetвозникли компьютерные сети в других странах, но так как они использовали разные стандарты, программные языки и компьютеры, остро встала проблема их совместимости. Объединить разрозненные сети в единое целое удалось американцам Р. Кану и В. Серфу. Они предложили подключить к имеющимся сетям общий компьютер, который служил бы отправителем, получателем и интерпретатором данных. Стандартом программного обеспечения для межсетевой связи стал протокол TCP, а позже TCP/IP– TransmissionControlProtocol/InternetProtocol (Протокол управления передачей/Межсетевой протокол). Создание данного протокола и привело к рождению Интернета. Проблема объединения всех имеющихся в сети источников информации была решена с созданием новой системы, названной WorldWideWeb (Всемирная паутина). Её разработал Бернерс-Ли. Так называемое «лицо Интернета» – браузер, или программа, с помощью которой любой пользователь, не обладающий специальными знаниями, мог бы легко переходить с сайта на сайт, была создана Андрессеном в феврале 1993 г. С этого времени начинается развитие Интернета как всемирного средства массовой коммуника- ции [124, с. 380].

Ключевой характеристикой Интернета является интерактивность, которая обеспечивается такими технологиями, как WorldWideWeb (WWW), E-mail и т.п. Мощный импульс развитию сетевых коммуникаций придал графический интерфейс и режим реального времени, когда набранное сообщение немедленно появляется на экране перед его автором и всеми, кто захочет его посмотреть.

В настоящее время распространение информации по Интернету в среднем в 355 раз дешевле и в 720 раз быстрее, чем почтой или факсимильной связью. Так, передача документа по факсу из Оттавы в Токио стоит 24,49 долл. и занимает 31 мин, а аналогичная операция по Интернет-каналам, соответственно – 11 центов и 2 мин. В 2004 г. был зафиксирован рекорд скорости передачи информации в Сети. Сотрудники Европейского центра ядерных исследований (Швейцария) и Калифорнийского политического института (США) объявили о том, что данные объёмом 859 Гб (содержание миллиона книжных томов) были переправлены на расстояние около 16 тыс. км менее чем за 17 мин, что в 18 тыс. раз быстрее, чем в обычных широкополосных линиях. Невероятными темпами растут массивы информации в сети Интернет. В 2004 г. компания Google проиндексировала около 10 млрд документов, а в 2005 г. Yahoo удалось обнаружить уже около 20 млрд документов, то есть за год объёмы выросли в 2 раза. Стремительно растёт число сайтов. За период с 2005 по 2007 гг. их число удвоилось, увеличившись с 50 до 105 млн единиц [51, с. 92]. Согласно данным ComputerIndustriesAlmanac, в конце 2006 г. в мире насчитывалось почти 1,2 млрд пользователей Интернета, а в 2007 г. их число, по некоторым оценкам, возросло до 1,35 млрд [51, с. 92]. Как отмечает Г. Рейнгольд, «Интернет явился одновременно итогом новых подходов к организации коллективных действий через средства связи и инфраструктурой по их осуществлению» [120, с. 81].

Существенным социокультурным каналом воздействия информационных технологий на повседневность является утверждение сетевого принципа общественной жизни и разрушение иерархических структур. До настоящего времени в социуме доминировала именно иерархическая структура: общество включало совокупность институтов, выстроенных в определённом порядке. Однако под влиянием Интернета эта иерархия начинает разрушаться и на смену ей приходит сетевая организация.

Разрушение иерархических структур происходит под действием принципов ризомы. Первоначально понятие ризома (от греч. rhiza – корень) использовалось в ботанике, где оно означало определённое строение корневой системы, характеризующейся отсутствием центрального стержневого корня и состоящей из множества хаотически переплетающихся, периодически отмирающих и регенерирующих, непредсказуемых в своём развитии побегов. В сферу гуманитарных наук понятие «ризома» ввели постструктуралисты Ж. Делёз и Ф. Гваттари во втором томе их главного совместного труда «Капитализм и шизофрения», вышедшем под названием «Тысяча поверхностей» (1980), а также в предваряющей его появление небольшой работе под заглавием «Ризома» (1976) [164]. В самом широком смысле «ризома» может служить образом современного мира, в котором отсутствует централизация, упорядоченность и симметрия.

В работе «Тысяча поверхностей» Ж. Делёз и Ф. Гваттари выделяют ряд принципов организации ризомы-корневища, соотносимых со всеми сферами общественной жизни. Первые принципы, лежащие в основе устройства ризомы, это «связь и гетерогенность». Согласно им, каждая точка корневища может быть соединена с любой другой – ризома не имеет исходного пункта развития, она децентрирована и антииерархична по своей природе. Иными словами, никакая её точка не должна иметь преимущество перед другой, равно как не может быть привилегированной связи между двумя отдельными точками – в ризоме все точки должны быть связаны между собой, независимо от их роли и положения [164, с. 7]. Именно это и происходит в сети Интернет и при сетевой организации общества, где возможно взаимодействие любого субъекта с любым, маршруты его не предзаданы, а все участники взаимозаменяемы, благодаря чему координация локальных операций и синхронизация конечного, общего результата достигается без центрального органа.

Второй принцип, который Ж. Делёз и Ф. Гваттари кладут в устройство ризомы, – это принцип «множественности». Наилучшим примером, иллюстрирующим его действие, является кукловод, управляющий своей марионеткой. Французские философы утверждают, что на самом деле движениями куклы руководит вовсе не желание кукловода, а «множественность нервных волокон». Кукловод, в конечном счёте, сам оказывается марионеткой этой множественности[1] . Последняя должна пониматься сама по себе, вне связи как с субъектом, так и с объектом. То есть при ризоматическом подходе главенствующая роль отводится не точкам контакта между нитками и куклой или же точкам контакта между руками кукольника и деревянной рамкой, к которой нити прикреплены, а линиям, соединяющим точки, – именно они имеют наибольшее значение[2] . Этот принцип приводит к абсолютизации коммуникации как основы Интернета, где бесконечное количество путей продуцируют сами себя. Отсутствие посредников позволяет пользователю соединяться сразу со многими компьютерами, которые, возможно, тоже соединены между собой и образуют своеобразно-причудливый узор, скрытый от человека. Однако индивидуальный навигатор сети в физическом смысле никуда не перемещается. Пути представлены лишь в символическом смысле. Реально по сети идёт лишь запрос на информацию, и в ответ приходит разрешение на загрузку http или www-портала. Фактически пользователь видит лишь копию продукта, физически находящегося на сервере за многие тысячи километров. Это дало основание Уильяму Гибсону назвать Интернет «коллективной галлюцинацией»: ведь за пределами киберпространства не существует тех точек, которые люди посещают виртуально, но существуют лишь линии – каналы связи, соединяющие затребованные веб-страницы. Именно линии связи и перекрёстные ссылки делают сеть глобальным пространством, а не разрозненной группой компьютеров.

Следующий принцип, присущий ризоме, – это принцип «незначащего разрыва», согласно которому корневище может быть разорвано в любом месте, но несмотря на это оно возобновит свой рост либо в старом направлении, либо выберет новое [164, с. 9]. Именно это и осуществлено в компьютерных сетях. Ввиду разветвлённой и многоканальной структуры Интернета стала практически невозможной изоляция какой-либо её части.

И, наконец, последними принципами, заложенными в основу построения ризомы, являются «картография и декалькомания». С их помощью Ж. Делёз и Ф. Гваттари заявляют, что ризома – это не механизм копирования, а карта с множеством входов. Противопоставляя кальку и карту, теоретики шизоанализа подчёркивают, что последняя по своей природе открыта, подвижна, переворачиваема и восприимчива к изменениям. Калька же, наоборот, не подвержена модификации, она не создаёт ничего нового и лишь копирует имеющиеся линии и очертания. Рисунок на карте никогда не может считаться окончательным – он постоянно меняется, как и меняется сама действительность. В то же время карты могут существовать независимо от того, существует ли что-либо вне карты, тогда как кальки существуют только как представления, слепки референта. То есть карта, в противоположность кальке, не репродуцирует реальность, а экспериментирует, вступает с ней «в схватку» [164, с. 12]. Подобно ризоме Интернет – это принципиально незаконченная, неиерархическая, динамично развивающаяся система. В киберпространстве сети нет фиксированных, неименных маршрутов, оно не расчерчено линиями проторенных магистралей, а скорее напоминает сеть полевых степных дорог, которая постоянно меняет свою конфигурацию: зарастают одни пути, прокладываются другие, рядом с размытой дождями колеёй, возникает новая, которая тоже просуществует недолго, и так до бесконечности. Очевидно, что непрерывно происходящие процессы изменения не позволяют сети стать хотя бы на некоторое время тождественной самой себе, что делает невозможным её калькирование. Интернет – это номадическое пространство – среда обитания кочевников, и подобно карте не может быть заключён в рамки какой-либо структурной или порождающей модели [52]. Посредством системы «линков» (гиперссылок) человек может путешествовать в пространстве Интернета адекватно её структуре, то есть хаотично.

Ризоморфная конструкция Интернета влияет на социальные отношения, выстраиваемые вокруг глобальной сети, способствует формированию в обществе сетевых, децентрализованных структур и утверждению новых принципов в повседневной жизни. Итак, важнейшим социокультурным каналом воздействия информационных технологий является создание сетей. В этой связи стоит остановиться на концепции социальных сетей Б. Уэллмана [180, с. 227–252]. Он отмечает, что структура связей одного человека с другими может рассматриваться как сеть. Б. Уэллман утверждает, что именно в сетях, а не в группах, люди находят общность: «Хотя люди зачастую смотрят на мир с позиции группы, действуют они в сетях. В обществах сетевой структуры границы проницаемы, взаимодействия различны, связи перебрасываются между многочисленными сетями, а иерархии могут сглаживаться и обращаться. Переход от групп к сетям можно наблюдать на различных уровнях. Торговые и политические союзы утрачивают сплочённость в рамках мировой системы. Организации образуют сложные сети, объединяясь и обмениваясь, а не образуя картели; рабочие находятся в подчинении множества себе равных, а не только начальства… Сообщества обширны, слабо связаны, разрежены и отрывочны. Большинство людей действуют в многочисленных, слабо связанных неполных сообществах, когда имеют дело с сетями родных, соседей, друзей и сослуживцев. Вместо того чтобы соответствовать одной группе, каждый человек обзаводится своими собственными “личными сообществами”». Б. Уэллман показывает, что сложные социальные сети существовали всегда, но новейшие технологии делают их главенствующей формой социальной организации. «Когда компьютероопосредованные коммуникационные сети связывают людей, учреждения и знания, они становятся компьютероподдерживаемыми социальными сетями». Сообщество же Б. Уэллмен определяет как сеть межличностных связей, обеспечивающих общение, поддержку, информацию, ощущение сопричастности и социальную идентификацию.

В Интернете в настоящее время возникает большое число самоорганизующихся сообществ. Причём это не только сообщества хакеров, противопоставляющие себя другим пользователям Интернета и осуществляющие систематические несанкционированные доступы в компьютерные системы и сети в целях развлечения, мошенничества или нанесения ущерба [129, с. 73]. Многие интернет-сообщества носят конструктивный характер и нацелены на «обживание» интернет-пространства, его опривычнивание. Так, пользователями Интернета совместно составляются энциклопедии, облегчающие ориентацию в Сети, одной из которых является everything.com Совместной сетевой деятельностью занимаются и российские пользователи Интернета. С 2006 г. ведётся составление всероссийской учебной энциклопедии в среде ВикиВики – http://www.letopisi.ru. Участники проекта добавляют в энциклопедию новые статьи и связывают их между собой. К 2007 г. проект объединил более 3 тысяч преподавателей, студентов и школьников, которые добавили в общую энциклопедию более 5 тысяч статей и 4 тысяч фотографий [109]. В настоящее время Летописи – крупный мультимедийный архив и экспериментальная площадка, где каждый может найти для себя полезную информацию и поэкспериментировать с современными способами коллективного хранения, поиска, редактирования и классификации текстов, фотографий, аудио и видео. В Летописи и МедиаВики используется метафора маленьких кирпичиков, из которых дети и взрослые могут собрать простые и очень сложные конструкции, осваивая при этом навыки классификации.

В этой связи следует обратить внимание на то, что ядро повседневного пространства составляет область устоявшихся значений конвенционального характера. Для того чтобы состоялась повседневная коммуникация, необходимо, чтобы её участники владели системой коммуникации, позволяющих им интерпретировать сообщения друг друга. Долгое время существовали два основных типа сообществ: местные и профессиональные. Местное сообщество складывается на основе общей среды проживания. Элементами коммуникации и носителями значений становится в данном случае всё, что попадает в пространство жизнедеятельности сообщества – элементы ландшафта, устройство жилища, интерьер, одежда и многочисленные текстовые комплексы – эпос, мифология, фольклор. Именно вокруг этих «опорных точек» строится повседневная коммуникация. Профессиональное сообщество формируется начиная со средневековья. В его основе лежит модель «невидимого колледжа» – сообщества учёных, которые в пространстве находятся в разных местах, а иногда и в разных временах, но поддерживают друг с другом постоянный и активный диалог, используя для этого печатные издания, диспуты, конференции. В настоящее время формируется новый тип сообщества – сетевое. Информационные технологии позволяют конструировать ситуации повседневного взаимодействия, по структуре своей очень напоминающие те, которые происходят в рамках местных сообществ, но лишённые основной их привязки – к конкретному месту.

Принадлежность к определённому сообществу предполагает, что человек владеет знаниями в определённой предметной области, усвоил систему ценностей и систему классификации, принятую в рамках сообщества. Как отмечают Дж. Баукер и Л. Стар, классификация является постоянным спутником человеческой деятельности. Люди проводят большую часть своего времени, занимаясь сортировкой и классификацией, зачастую даже не задумываясь над этим [162]. Способ классификации в соответствии с теми или иными признаками позволяет судить об особенностях человека или сообщества. Членство в сообществе сопряжено с освоением тех объектов, которые используются в повседневной деятельности его членов. Такими объектами могут выступать символы, тексты, средства, категории и системы классификаций. По мере того как объекты классификации опривычниваются, человек просто перестаёт их замечать. В настоящее время в Интернете активно идёт процесс классификации содержащихся там сведений и формирования сетевых сообществ.

Итак, в настоящее время Интернет превратился в существенный фактор, влияющий на повседневность значительного числа людей, ещё десятилетие назад даже не думавших о применении компьютера. Интернет полифункционален – это не просто среда личностного и делового общения, но и во всё большей степени среда купли-продажи (электронной коммерции), а также развлечений – достаточно упомянуть поиск и перекачку музыкальных файлов, телевизионные трансляции, видеофильмы, игры (в том числе с другими людьми) и т.п. [28, с. 66]. В работе Ю.Д. Бабаевой, А.Е. Войскунского и О.В. Смысловой проводится мысль, согласно которой в настоящее время Интернет способствует реализации трёх основных классов человеческих потребностей, а именно потребностей в общении, в познании и в развлечении (игре) [8, с. 11–39]. Таким образом, Интернет «вторгается» в повседневность сразу по нескольким направлениям: он трансформирует представления о пространстве и времени, расширяет коммуникационное пространство, способствует формированию сетевых сообществ, меняет характер трудовой деятельности, предоставляет новые возможности для коммерческой деятельности, игр и развлечений.

Кроме того, Интернет, содержащий огромные информационные массивы, представленные в основном в виде веб-страниц, предоставляет совершенно новые возможности для поиска необходимой информации по любому интересующему вопросу, делая Интернет-поиск важной составляющей повседневности. Ориентироваться в огромном многообразии сайтов помогают поисковые системы, являющиеся мощным социокультурным каналом воздействия информационных технологий на повседневность. Поисковая система состоит из трёх основных частей: робота, индекса и рабочей системы, или процессора запросов, представляющего собой интерфейс и связанное с ним программное обеспечение, которое устанавливает связь запроса пользователя с индексом. Поиск начинается запросом пользователя и определяется желанием получить какой-то ответ, найти какой-либо сайт или чему-то научиться. Процесс получения результатов обеспечивает робот – специализированное программное обеспечение, которое переходит с ссылки на ссылку в Интернете, копирует страницы, которые находит, и отправляет в большую базу данных, которая называется индексом. Индекс можно представить как обширную базу данных важной информации о веб-сайтах. Новаторские компании, например Google, создали себе репутацию, изучая эту базу данных, отмечая статистические модели и новые алгоритмы, находя новые способы её использования ради достижения главной цели – предоставления всё более релевантных ответов на запросы. В процессе анализа индекс наполняется тегами – данными о данных. Так, тег может показывать, что текст страницы написан на определённом языке или принадлежит к определённой группе, например, является спамом или редко обновляемым сайтом. Эти метаданные очень важны для способности машины предложить релевантные результаты. Когда данные, найденные роботом, проанализированы, проиндексированы и снабжены тегами, они попадают в то, что называется рабочим индексом– в базу данных, готовую предоставить результаты пользователю.

Интернет-поиск становится привычной составляющей повседнев-ности современного человека. Летом 2004 г. исследовательский проект PewInternet AmericanLife выпустил отчёт о том, как американцы пользуются Интернетом. Оказалось, что около 85 % из них используют поиск, причём более чем две трети из них используют поиск активно, обращаясь к той или иной поисковой системе чаще двух раз в неделю и в среднем совершая более тридцати поисков в месяц [22, с. 36]. По оценкам Pew, в любой день в США пользуются поисковыми системами 38 млн человек. Популярнее поиска только электронная почта, заключают авторы отчёта. Все запросы, отправляемые пользователями, можно разделить на несколько категорий. Согласно оценкам банка PiperJaffray, 20 % запросов связано с развлечениями, 15 % составляют коммерческие запросы, а основная их часть, 65 %, имеет информационный характер. По данным компании KelseyGroup, 25 % всех запросов локальны, и большая их часть – коммерческие (поиск местного стоматолога, ресторана или водопроводчика) [22, с. 40]. Итак, средний пользователь обращается к интернет-поиску примерно один раз в день, то есть поиск представляет собой обычное, прагматичное, повторяющееся действие. Причём он активно используется людьми и дома, и на работе.

Одним из существенных каналов воздействия информационных технологий на повседневность является виртуальная реальность (ср. лат. virtualis – возможное, англ. virtuality – присущее, потенциальность). Следует отметить, что ряд исследователей, например Е.В. Золотухина-Аболина, относят сферу виртуальности к «лакунам внеповседневного», считая, что там не действуют основные законы повседневности [59, с. 52]. Однако для всё большего числа людей само пребывание в виртуальной реальности становится настолько типичным и регулярно повторяющимся действием, что они не мыслят без этого своей жизни. Кроме того, далеко не всегда люди оказываются способны чётко разделять сферы реальности и виртуальности, многие принципы, действующие в виртуальном мире, переносятся ими в реальную действительность, в мир повседневности. Чтобы более подробно рассмотреть механизмы влияния виртуальности на повседневность, обратимся к характеристике виртуальной реальности.

В последние десятилетия понятие «виртуальность» употребляется как в научных работах, так и в разговорной речи достаточно широко. Уже стали устойчивыми такие словосочетания, как «виртуальная корпорация», «виртуальные деньги», «виртуальная демократия», «виртуальная игрушка» и т.п., однако содержание термина «виртуальный» неоднозначно. Известно, что данный термин восходит к понятию «virtus», использовавшемуся в средневековой христианской философии для обозначения актуальной действующей силы. Посредством этой категории схоласты пытались ответить на вопрос: как абсолютные сущности реализуются во временных, частных событиях. Фома Аквинский с помощью понятия виртуальности решал одну из ключевых проблем средневековой философии – каким образом сосуществуют реальности разного уровня, например, душа мыслящая, душа животная, душа растительная [105, с. 83–84]. Затем интерес к проблематике подобного рода угас, и «виртуальность», не получив концептуального статуса, надолго выпадает из области рассмотрения философии.

Во второй половине XXв. идея виртуальности возникла независимо друг от друга и почти одновременно в нескольких сферах науки и техники: в квантовой физике были открыты так называемые виртуальные частицы, характеризующиеся особым статусом существования в отличие от других элементарных частиц; в компьютерной технике появилось понятие виртуального объекта, например, виртуальная машина, виртуальная память; в самолётостроении была разработана виртуальная кабина самолёта, особым образом (посредством головного шлема) предоставляющая лётчику информацию о полёте и боевой обстановке [103, с. 157]; в эргономике была создана модель виртуального полёта самолёта, фиксирующая особый тип взаимодействия лётчика и самолёта в отдельных режимах полёта [37, 54]; в психологии были открыты виртуальные состояния человека [106, с. 147–155]. Наконец, в конце 1970-х гг. в Массачусетском Технологическом Институте начинают использовать термин «виртуальная реальность» для обозначения трёхмерных макромоделей реальности, создаваемых при помощи компьютера и передающих эффект полного присутствия в ней человека [168]. В дальнейшем, с лёгкой руки Жарона Ланье, применившего название «виртуальная реальность» для обозначения нового компьютерного продукта, термин получает широкое распространение в качестве маркетингового ярлыка. Во многом это связано с тем, что понятие оказалось довольно запоминающимся ввиду необычного сочетания слова «реальность» со словом «виртуальный», ассоциирующегося с чем-то мнимым, воображаемым.

Идея виртуальности указывает на особый тип взаимоотношений между разнородными объектами, располагая их на разных иерархических уровнях и определяя специфические отношения между ними: порождённости и интерактивности – объекты виртуального уровня порождаются объектами нижележащего уровня, но, несмотря на свой статус порождённых, взаимодействуют с объектами порождающей реальности как онтологически равноправные. Совокупность виртуальных объектов относительно порождающей реальности образуют виртуальную реальность. Виртуальные объекты существуют только актуально, только «здесь и теперь», пока в порождающей реальности происходят процессы порождения виртуальных объектов; с окончанием процесса порождения соответствующие виртуальные объекты исчезают [103, с. 157].

В данном исследовании виртуальная реальность рассматривается как искусственно созданная компьютерными средствами среда, в которую можно проникать, меняя её изнутри, наблюдая трансформации и испытывая при этом реальные ощущения [85, с. 122]. В этом смысле – смысле «искусственно реализуемая возможность» – данный термин вполне содержателен и непротиворечив. Специфической особенностью виртуальной реальности является интерактивность, позволяющая заменить мысленную интерпретацию реальным воздействием, материально трансформирующим объект.

Бурное развитие технологий виртуальной реальности вызвано потребностями в переходе от актуальных к виртуальным способам передачи и освоения информации. Виртуально построенные объекты воспринимаются человеком в более зримой форме, чем объекты актуальные, отгороженные ригидными рамками своей данности и завершённости. Во многом это связано с тем, что виртуальная реальность строится по принципу «обратной связи», что позволяет осуществить максимальное вхождение человека в информационное пространство. Существенной особенностью виртуальной реальности является участие в ней человека. В отличие от компьютерной реальности, которая может существовать, например, в форме знания, виртуальная реальность, как справедливо отмечает В.М. Розин, – это реальность чувственная, жизненная, средовая. Причём события в виртуальной реальности разворачиваются только внутри сознания пользователя, их нет для других людей или в физическом смысле [101, с. 31]. Однако ощущения, которые переживает человек, навыки, которые он приобретает и даже возникающие под воздействием виртуальной реальности особенности мышления вполне реальны и проявляются не только в виртуальной среде, но и в повседневной жизни.

Следствием чрезмерной увлечённости виртуальными средами может стать так называемая «компьютерная зависимость», изучением которой занимаются американские ученые К. Янг [157, с. 24–29], И. Голдберг [166] и отечественный исследователь А.Е. Войскунский [29, с. 251–253; 30, с. 100–131; 27, с. 90–100]. В их работах показано, что компьютерные аддикты стремятся проводить за работой в Интернете или компьютерными играми всё увеличивающиеся отрезки времени, склонны забывать при этом о домашних делах, учёбе или служебных обязанностях, важных личных и деловых встречах, пренебрегая занятиями или карьерой, и даже пренебрегают личной гигиеной и забывают о еде из-за стремления проводить всё без остатка «личное» время в виртуальной реальности [27, с. 92]. Так погружённость в виртуальную среду меняет структуру повседневной жизни.

Кроме того, под влиянием опыта деятельности в виртуальной реальности изменяется отношение человека к реальности как таковой, в том числе и к реальности повседневной жизни [117, с. 40–46]. В связи с возрастающей хаотичностью, непредсказуемостью выбора пути получения информации в Интернете человек всё чаще начинает использовать случайные явления и процессы в качестве основы для построения выводов. Нарушается представление о необратимости происходящих в жизни процессов. Если со времён Гераклита считалось, что «нельзя войти дважды в одну и ту же реку», то в современных компьютерных средах любой браузер содержит кнопку «Назад», любая программа имеет в составе кнопку «undo». Под влиянием этого у активного пользователя компьютера формируется убеждение, что любое действие можно отменить, вернуть назад, что любой поступок обратим, что становится причиной многих проблем в повседневной жизни. Кроме того, абсолютизируется субъективизм – собственное «скромное мнение» становится для человека, погружённого в виртуальную реальность, более значимым и важным, чем логические доказательства и объективные причины.

Итак, под влиянием информационных технологий, и прежде всего Интернета, происходит виртуализация повседневной жизни: ряд привычных, ежедневных действий, таких как оплата товаров и услуг, поиск необходимой информации, обмен корреспонденцией, развлечения и т.п., переносятся в сферу виртуальности. Социокультурным следствием распространения информационных технологий становится возрастающее значение коммуникативности при изменении её форм, опривычнивание новых способов трудовой деятельности, досуга и новых методов поиска информации.

В последнее десятилетие возрастает воздействие на повседневную жизнь человека мобильной телефонии и мобильного Интернета. Существенный вклад в развитие мобильной телефонии внесла финская компания Nokia. Руководители Nokia в 1987 г. сделали ставку на технологию, представлявшуюся делом отдалённого будущего, когда европейские технократы приняли технический стандарт мобильной связи под названием GSM (GlobalSystemforMobileCommunications – «глобальная система связи с подвижными объектами»). В 1991 г. финский оператор сотовой связи Radiolinja открыл первую в мире сеть GSM, и всего за несколько лет число владельцев мобильных телефонов, большей частью поставляемых Nokia, составило 60 % населения страны [120, с. 40–41]. Стандарт GSM позволял мгновенно обмениваться короткими текстовыми сообщениями до 160 знаков: с помощью клавиатуры набиралось послание, которое при получении высвечивалось на небольшом экране – это так называемая служба коротких (текстовых) сообщений, сокращённо – SMS. Первое текстовое сообщение было отправлено в декабре 1992 г. в Великобританию. В настоящее время ежемесячно отправляются сотни миллиардов текстовых сообщений.

Технические и экономические выгоды обмена текстовыми посланиями определяются тем, что он основан на «коммутации пакетов», а не «коммутации каналов». Эта техническая особенность и отличает аналоговую сеть телеграфно-телефонной эпохи от цифровой сети эпохи Интернета и мобильной связи. Телефонная связь посредством коммутации каналов для соединения людей на обоих концах провода требует переключателей. Текстовые сообщения и данные в сети Интернет посылаются в виде электронных порций данных, «пакетов», прокладывающих свой путь по сети посредством «маршрутизаторов», которые считывают адреса пакетов и соответственным образом направляют их. Пакеты невелики и собираются уже целиком в месте назначения, так что они могут уместиться между другими сообщениями, не препятствуя им, как в случае с аналоговыми каналами. Таким образом, становится возможным пересылать значительно больше информации из одной точки сети в другую, поскольку передающая среда распределяет сетевые ресурсы снизу вверх (пакеты выбирают свой путь подобно автомобилям), а не по спускаемой сверху разнарядке, когда каждый разговор требует выделенной линии (подобно железнодорожному транспорту). Такое техническое преимущество уменьшает затраты по обеспечению массового потока текстовых сообщений по сравнению с передаваемыми посредством коммутации каналов голосовыми данными.

Совокупность технических средств, обеспечивающих возможность мобильной телефонии, а затем и мобильного Интернета, привела к возникновению такого социокультурного канала воздействия информационных технологий на повседневность, как текстинг или обмен текстовыми сообщениями. Изучению данного явления посвятила диссертацию финская исследовательница Эйя-Лиса Касесниеми. Она приводит следующие данные о месте SMS-сообщений в жизни финской молодёжи: «Посредством SMS молодёжь ненавидит, болтает, посредничает и изливает душу, даже когда пишущему не хватает мужества позвонить или в положении, при котором иные каналы общения не годятся… Феномен SMS породил свой собственный язык, обычаи и правила поведения… Пожалуй, более всего в текстовом общении финских подростков поражает степень, с какой оно вобрало в себя коллективное поведение… Текстовые послания обращаются среди друзей, составляются сообща, читаются вместе, а удачные выражения или целые послания заимствуются друг у друга… Молодёжь прибегает к посланиям, пытаясь выйти за пределы отведённой им роли детей. Обмен текстовыми посланиями своего рода возможность установления партнёрских взаимоотношений» [120, с. 42].

В настоящее время мобильная связь наиболее популярна именно у молодёжи и подростков. Причём молодые люди используют мобильный телефон в качестве показателя своего статуса, подобно одежде или популярной музыке. Внешний вид телефона и то, как им пользуются, играют знаковую роль. Самим пользованием телефоном молодёжь старается упрочить свои равноправные отношения, укрепить растущее ощущение как независимости (от семьи), так и коллективизма (среди равных себе). В 1997 г. П. Меэнпее и Т. Копомаа провели исследование, субсидированное Nokia и TelecomFinland, которое позволило сделать выводы, что «мобильный телефон создаёт свою собственную пользовательскую культуру, которая, в свою очередь, порождает новую городскую культуру и новый образ жизни». Исследователи отмечают, что «чаще всего в речевом потоке встречаются фразы вроде «где ты?» и «что поделываешь?». Такие разговоры вряд ли походят на настоящий обмен информацией или даже общение, это просто желание разделить свою жизнь с другими в реальном времени. Это стремление жить в одном ритме со своими ближайшими друзьями, постоянно ощущать причастность к совместно проживаемой жизни. Повторяющиеся звонки по телефону служат не просто обмену информацией; они открывают иной мир помимо или вместо того мира, где люди пребывают в данный момент» [172, с. 107–124]. М. Каневский подчёркивает, что для современной молодёжи мобильный телефон является не просто средством коммуникации между двумя абонентами одной телефонной сети, а стилем жизни [69, с. 3]. Текстинг и обмен звонками с помощью мобильного телефона, уже ставшие привычной частью повседневности значительного числа людей, позволяют преодолевать пространственные барьеры и предоставляют совершенно новые возможности для создания сетевых сообществ.

Итак, к основным социокультурным каналам воздействия информационных технологий на повседневность следует отнести создаваемые ими сетевые структуры, виртуальную реальность, интернет-поиск и текстинг. Под влиянием информационных технологий происходит виртуализация повседневной жизни: ряд привычных, ежедневных действий, таких как оплата товаров и услуг, поиск необходимой информации, межличностное общение, развлечения и т.п., переносятся в сферу виртуальности.

Подведём итоги. Повседневность – это сфера эмпирической жизни человека, характерными признаками которой являются связь с практической деятельностью, прагматичность, коммуникативность, персонификация, интерсубъективность, повторяемость, стереотипность, понятность. Повседневность реализуется в пространственно-временных координатах, её главными функциями являются сохранение, выживание, воспроизводство человека, общества, культуры. В условиях современного общества под влиянием развития высоких технологий процесс опривычнивания и типизации того, что ещё недавно не относилось к сфере повседневного, значительно ускоряется. К основным психологическим и нейрофизиологическим механизмам влияния информационных технологий на повседневную жизнь человека следует отнести речевые трансформации, выражающиеся в примитивизации языка и придании ему компьютероподобного характера, а также визуализацию восприятия окружающей действительности. Основными социокультурными каналами воздействия информационных технологий на повседневность являются возникновение информационных сетей и утверждение сетевого принципа в общественной жизни, распространение интернет-поиска и текстинга, а также виртуальная реальность, пребывание в которой становится для всё большего числа людей настолько типичным и повторяющимся действием, что многие принципы, действующие в виртуальной среде, переносятся ими в реальный мир.

2. СПЕЦИФИКА ВОЗДЕЙСТВИЯ ИНФОРМАЦИОННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ НА ОСНОВНЫЕ КОНСТИТУИРУЮЩИЕ ЭЛЕМЕНТЫ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

Информационные технологии трансформируют повседневность сразу по нескольким направлениям: они изменяют жизненное пространство, меняют характер труда, предоставляют новые возможности для коммерческой деятельности, игр и развлечений, изменяют представления о времени, трансформируют коммуникативную сферу, способствуют формированию сетевых сообществ. В данной главе будет рассмотрено воздействие информационных технологий на основные конституирующие элементы повседневности, такие как жизненное пространство, темпоральность и коммуникативность.

2.1 Изменение жизненного пространства под влиянием информационных технологий

повседневный информационный технология

Одним из конституирующих элементов повседневности является жизненное пространство. Следует отметить, что данная категория в отличие от понятия «социальное пространство» лишь недавно начала анализироваться философами и является недостаточно разработанной. Однако именно понятие «жизненное пространство» позволяет проследить специфику воздействия информационных технологий на повседневность, рассмотреть её топологические трансформации.

Известно, что пространство – одна из наиболее фундаментальных философских категорий. Органически человеку присуще его понимание, во-первых, в единстве с категорией времени как хронотопа, пространственно-временного континуума [158, с. 122, 139], во-вторых, как охватывающей и включающей самого человека реальности.

Плодотворность использования категории «жизненное пространство» обусловлена её совместимостью с категориальным рядом феноменологии через понятие «жизненный мир», что позволяет обращаться к теоретическим построениям Э. Гуссерля и А. Шюца, а также к опыту этнометодологии, занимающейся эмпирическим исследованием повседневности [31]. С другой стороны, через посредство категории «социальное пространство» обеспечивается совместимость категории «жизненное пространство» с концепциями П. Бурдье и с различными интерпретациями структурализма [21].

Разрабатывавший категорию «социальное пространство» в рамках структурализма П. Бурдье писал, что социальный мир можно изобразить в форме многомерного пространства, построенного по принципам дифференциации и распределения, сформированным совокупностью действующих свойств в рассматриваемом универсуме, т.е. свойств, способных придавать их владельцу силу и власть в этом универсуме. Отдельные субъекты и группы, таким образом, определяются по их относительным позициям в этом пространстве. Каждый из них размещён в позиции и в классы, определённые по отношению к соседним позициям, и нельзя реально занимать две противоположных области в пространстве, даже если это мысленно возможно [21, с. 56–57]. Говоря о позиции субъекта в пространстве, П. Бурдье подчёркивал, что социальное и физическое пространства невозможно рассматривать в «чистом виде»: только как социальное или только как физическое. «Социальное деление, объективированное в физическом пространстве, функционирует одновременно как принцип видения и деления, как категория восприятия и оценивания, короче, как ментальная структура» [21, с. 37]. Социальное пространство поэтому не есть некая «теоретически оформленная пустота», в которой обозначены координаты агентов, но воплотившаяся физически социальная классификация: агенты «занимают» определённое место, а дистанция между их позициями – это тоже не только социальное, но и физическое пространство.

Таким образом, социальное пространство задаёт условия социального взаимодействия субъектов. Однако человека невозможно просто «включить» в пространство, «вписать» в социальное поле: личность есть действующий субъект, который своей творческой энергией актуализирует социальное пространство. Человек существует, пока он подвергается (и подвергает себя, и пространство вокруг) актуализации, которая есть не единовременное взаимодействие, дающее в результате некоторый прорыв в область всеобщего совместного события, диалог или цепочка диалогов, но непрерывный процесс диалогического взаимодействия. Потому, как подчёркивает Л.С. Яковлев, термин «жизненное пространство» является более общим нежели «социальное пространство» и объединяет значения совокупности полей предметизации, лежащих между человеком как субъектом идеального действия и физической реальностью [156].

Жизненное пространство есть пространство включённости личности в мир, составляемый совокупностью реальных объектов, но данный субъекту только в восприятии. Оно не может быть сведено к физическому пространству социума, так как детерминировано человеческой субъективностью. Бытие человека имеет пространственную структуру, которой присуще социальное измерение благодаря тому, что, во-первых, человеку предзадано фактом его рождения в обществе ощущать упорядочивающее действие социального пространства, т.е. положение человека в социальном пространстве предопределяет бытие человека; во-вторых, человек в силу вариативности и творческого характера своей субъективности создаёт пространственные отношения, тем самым структурируя собственное бытие [26, с. 39–54].

Жизненное пространство не является вспомогательной конструкцией при исследовании философско-антропологических или социально-философских проблем, это реально существующая область, порождённая взаимодействием субъективных миров индивидов и приобретающая надындивидуальный характер. Жизненное пространство, по сути, обеспечивает протекание повседневной жизни людей, их общение, уклад их непосредственного личностного бытия.

Следует также отметить, что понятие «жизненное пространство» использовал в своих работах известный психолог К. Левин, понимая под ним совокупность сосуществующих и взаимосвязанных факторов, определяющих поведение индивида в данное время. Это понятие охватывает и личность, и её психологическое окружение, образуя единое психологическое поле [87, с. 372–424]. Современными психологами исследуется также психологическое пространство личности – субъективно значимый фрагмент бытия, определяющий актуальную деятельность и стратегию жизни человека. В психологическом пространстве имеются как структурные характеристики (объём, количество измерений), так и уровневые (устойчивость – подвижность границ). В структуре психологического пространства выделяются шесть измерений, которые отражают физические (территориальные и темпоральные), социальные и духовные аспекты человеческого бытия: физическое тело, территория, личные вещи, привычки, социальные связи и вкусы (ценности). Наиболее важным свойством пространства считается прочность его границ, дающая человеку переживание суверенности собственного «Я», чувство уверенности, безопасности, доверия к миру. Пространство с целостными границами обозначается как суверенное, поскольку его обладатель может поддерживать свою личностную автономию, а пространство с нарушенными границами определяется как депривированное [108, с. 90].

Итак, жизненное пространство объединяет значения совокупности полей предметизации, лежащих между человеком как субъектом идеального действия и физической реальностью, это пространство включённости личности в мир, порождённое взаимодействием субъективных миров индивидов и потому приобретающее надындивидуальный, интерсубъективный характер. Это пространственная структура бытия человека, включающая географически определённое место пребывания индивида, своеобразие его природной и социокультурной среды, жилище, мебель, окружающие вещи, рабочее место, обычные маршруты передвижения, места проведения досуга и т.д., детерминированная человеческой субъективностью и рассмотренная сквозь призму субъективного восприятия. Именно жизненное пространство обеспечивает протекание повседневной жизни людей, их взаимодействие, уклад их непосредственного бытия.

Жизненное пространство в настоящее время претерпевает существенные изменения под влиянием развития высоких технологий. Характеризуя происходящие изменения, М. Кастельс пишет, что в современном мире на смену пространству мест приходит пространство потоков [72, с. 354–398]. Его возникновение он связывает, прежде всего, с изменениями, происходящими в производственной сфере. М. Кастельс отмечает, что высокотехнологичное промышленное производство, а именно производство, основанное на микроэлектронике и компьютерах, привело к возникновению новой логики размещения промышленных предприятий [72, с. 363–364]. В связи с развитием информационных технологий технологически и организационно стало возможно разделять производственный процесс по предприятиям, размещённым в различных местах, одновременно реинтегрируя единство производственного процесса через телекоммуникационные связи. Более того, географическая специфика каждого этапа производственного процесса стала желательной из-за уникальных качеств рабочей силы, требующейся на каждой стадии, а также из-за различных социальных черт и характеристик окружающей среды, связанных с условиями жизни конкретных сегментов этой рабочей силы, между которыми существуют чётко выраженные различия. Это произошло потому, что высокотехнологичное производство требует профессионального состава, сильно отличающегося от состава рабочей силы в традиционном производстве; оно организовано в биполярной структуре, вокруг двух господствующих групп: высококвалифицированная, опирающаяся на науку и технологию рабочая сила, с одной стороны, и масса неквалифицированных рабочих, занятых рутинной сборкой и вспомогательными операциями, – с другой. Хотя автоматизация всё чаще позволяет компаниям устранять нижний слой рабочих, значительное увеличение объёма производства ещё требует и будет некоторое время требовать существенного количества неквалифицированных и полуквалифицированных рабочих, размещение которых на тех же территориях, на которых живут учёные и инженеры, экономически невыгодно и социально неуместно. Между указанными выше группами находятся квалифицированные операторы, также составляющие особую группу, которую можно отделить от работников высших уровней высокотехнологичного производства. Малый вес готовой продукции электронных фирм и лёгкость коммуникационных связей, установленных компаниями по земному шару, дали возможность разработать структуру размещения, характеризуемую международным пространственным разделением труда. «Новое индустриальное пространство, – пишет М. Кастельс, – организовано вокруг новых потоков информации, которые сводят вместе и разделяют одновременно – в зависимости от циклов или фирм – свои территориальные компоненты» [72, с. 369].

Пространство потоков, по М. Кастельсу, «есть материальная организация социальных практик в разделённом времени, работающих через потоки» [72, с. 386]. Под потоками он понимает «целенаправленные, повторяющиеся, программируемые последовательности обменов и взаимодействий между физически разъединёнными позициями, которые занимают социальные факторы в экономических, политических и символических структурах общества» [72].

Чтобы чётче прояснить абстрактную концепцию пространства потоков, М. Кастельс выделяет в нём три слоя, три материальных опоры [72, с. 389–391]:

1) цепь электронных импульсов (микроэлектроника, телекоммуникации, компьютерная обработка, системы вещания и высокоскоростного транспорта, также основанного на информационных технологиях), которые, взятые вместе, образуют материальную основу процессов, имеющих решающее стратегическое значение в сети общества. В этой сети ни одно место не существует само по себе, поскольку позиции определяются потоками. Поэтому сеть коммуникаций является фундаментальной пространственной конфигурацией, места не исчезают, но их логика и значение абсорбированы в сети. Технологическая инфраструктура, на которой строится сеть, определяет новое пространство почти так же, как железные дороги определяли «экономические регионы» и «национальные рынки» индустриальной экономики. Эта технологическая инфраструктура сама является выражением сети потоков, архитектура и содержание которых определяются силами, действующими в нашем мире;

2) узлы и коммуникационные центры. Пространство потоков, в отличие от своей структурной логики, не лишено мест. Оно основано на электронной сети, но эта сеть связывает между собой конкретные места с чётко очерченными социальными, культурными, физическими и функциональными характеристиками. Некоторые из них – это коммутаторы, коммуникационные центры, играющие роль координаторов, способствующих чёткому взаимодействию элементов, интегрированных в сети. Другие представляют собой узлы сети, места, где осуществляются стратегически важные функции, строящие ряд базирующихся в данной местности видов деятельности и организаций вокруг некоторой ключевой функции в сети. Расположение в узле связывает местность со всей сетью. Как узлы, так и коммуникационные центры организованы иерархически, в соответствии со своим относительным весом в сети. Но такая иерархия может меняться в зависимости от эволюции видов деятельности, пропускаемых через сеть;

3) пространственная организация доминирующих менеджерских элит, осуществляющих управленческие функции, вокруг которых строится организованное пространство. С одной стороны, элиты формируют своё собственное сообщество и составляют символически замкнутые общины, принимающие важнейшие решения за ланчем в привилегированных ресторанах или в загородных домах за игрой в гольф, но выполняются такие решения мгновенно благодаря информационно-телекоммуникационным сетям. Таким образом, узлы пространства потоков включают жилое пространство и пространство для отдыха, которые вместе с резиденциями штаб-квартир и вспомогательными услугами образуют тщательно изолированные пространства, где сконцентрированы доминирующие функции и откуда имеется лёгкий доступ к космополитическим комплексам искусств, культуры и развлечений. Сегрегация достигается путём расположения в определённых местах и путём контроля над безопасностью этих мест, открытых только для элиты. Вторая основная отличительная культурная черта элит в информациональном обществе, с точки зрения М. Кастельса, – это тенденция к созданию стиля жизни и дизайна пространственных форм, нацеленных на унификацию символического окружения элиты по всему миру. Исторически сложившаяся специфика каждой местности при этом вытесняется. Это приводит к созданию относительно замкнутых пространств на магистралях пространства потоков: международных отелей, комнат отдыха для VIP («очень важных персон») в аэропортах, высококачественный и мобильный доступ к телекоммуникационным сетям, система обслуживания поездок – всё это сплачивает узкий круг корпоративной элиты через соблюдение одинаковых ритуалов в разных странах. Кроме того, среди информационной элиты распространяется всё более гомогенный стиль жизни, игнорирующий культурные границы обществ.

Безусловно, пространство потоков не пронизывает в настоящее время всё общество, большинство людей по-прежнему продолжают воспринимать пространство своей повседневной жизни как пространство мест, однако доминирующие функции общественной жизни и власть уже организованы в пространстве потоков, что существенно меняет значение пространства мест. Число людей, живущих в пространстве потоков, а не мест, возрастает год от года.

Следствием развития высоких технологий явилось сжатие, уплотнение пространства, позволившее П. Верилио сделать вывод о «конце географии» [179, с. 17]. Действительно, в современном мире расстояние уже не имеет прежнего значения: реактивная авиация и информационно-коммуникационные технологии позволяют перемещаться в пространстве с огромной скоростью. Как отмечает З. Бауман, в настоящее время «…“расстояние” – это не объективная безличная физическая “данность”, а социальный продукт; его протяжённость зависит от скорости, с которой мы его преодолеваем (а в монетарной экономике – ещё и от того, во сколько обходится такая скорость)» [9, с. 24]. В современном мире организация пространства зависит от параметров техники, скорости её работы и стоимости её использования: «Пространство, построенное с помощью такой техники, носит совершенно иной характер: это сконструированное, а не Богом данное, искусственное, а не естественное пространство; информация в нём передаётся машинами, а не людьми, оно рационализовано, а не обобществлено, его масштаб – национальный, а не локальный» [177, с. 123, 125].

Характеризуя пространственные трансформации, Э. Тоффлер и Х. Тоффлер говорят о наступлении периода «пространственной турбулентности» [137, с. 99]. Они отмечают, что современный человек постоянно пребывает в движении, причём это воспринимается как норма. Если две тысячи четыреста лет назад в Древнем Китае, где крестьяне были привязаны к земле, философ Чжуан-Цзы говорил, что люди, которые путешествуют по свету, «вносят беспорядок, они беспокойны, лживы и тайно замышляют дурное», то сегодня пространственные перемещения стали вполне естественными, ведь около 8 % населения Земли – примерно полмиллиарда человек – хотя бы раз в год пересекают границу своей страны [137, с. 114]. Персональная география человека постоянно меняется. Причём меняется не только место его физического местоположения. Современный человек регулярно общается с людьми, находящимися в разных уголках земного шара посредством электронной и обычной почты, телефонных звонков и видеосвязи.

Традиционные представления о местонахождении человека существенно меняются в связи с распространением мобильной телефонии, поскольку сегодня на городских улицах и в общественном транспорте люди проводят всё больше времени в разговорах с другими людьми, физически не находящимися с ними рядом. Г. Рейнгольд показывает, что когда владельцы мобильных телефонов находятся на связи, они одновременно находятся в двух местах: занимаемом ими физическом месте и виртуальном пространстве беседы (диалоговом пространстве) [120, с. 56]. Он говорит о создании людьми с помощью технологий мобильной связи сетевого жизненного пространства, доступного отовсюду, где бы они не находились [120, с. 28]. Так, японские подростки отмечают, что поскольку за жизнью учащихся в их стране строго следят семья и школа, обладание мобильным телефоном даёт им ранее недоступную степень приватности и право на общение. Они создают вокруг себя сетевое пространство: оснащённая мобильными телефонами молодёжь использует дорогу от учебного заведения до дома как собственное социальное пространство, чтобы не порывать связи с друзьями при переходе от дома к месту учёбы, обсуждать покупки, собираться в закусочных или кафе в оговоренное время. Современные средства коммуникации изменили представление человека о неделимости своей материальной и чувственной репрезентации и о пространственной протяжённости. У человека отпала необходимость перемещать себя целиком в некую точку, поскольку есть возможность переместить туда или же приблизить пространство по отношению к нескольким органам восприятия [97, с. 182].

Производственная практика сегодняшнего дня характеризуется делокализацией форм организации рабочего места. В основе этого процесса лежит открываемая новыми технологиями возможность многообразного варьирования пространственной организации трудового процесса: «С развитием компьютерных сетей само понятие рабочего места меняет своё содержание, например, оператор получает возможность контролировать производственный процесс, не выходя из своей квартиры» [96, с. 62]. В свою очередь и работодатель сохраняет достаточные контрольные функции в рамках так называемого «электронного мониторинга» труда такого дистанционного работника. На место зримой формы предприятия, сосредоточенного в офисах и фабричных цехах, приходит виртуальное предприятие, представляющее совокупность пространственно рассредоточенных электронных рабочих мест, связанных между собой компьютерной сетью [114, с. 107].

Одним из первых теледистанционный труд исследовал Э. Тоффлер, указавший, что в обозримой перспективе «на предприятиях останутся лишь те, кому необходимо иметь физический контакт с предметом труда» [136, с. 563]. И уже сегодня только в США телеработой занято свыше 20 млн человек, а в таких странах, как Нидерланды, Швеция, Финляндия, – каждый шестой [98, с. 52]. В случае телеработы стираются различия между служебным положением и домом, что приводит как к положительным, так и к отрицательным следствиям. К положительным можно отнести возможности для работника более свободно распоряжаться своим временем и экономить на транспортных расходах, а также сокращение стрессовых ситуаций, связанных с внутрислужебным распорядком работы и повседневным общением с руководством и коллегами. Работодатели в данном случае экономят на содержании производственных помещений, а зачастую и на оборудовании, получают возможность привлечь к работе человека с нужными качествами вне зависимости от места его нахождения, а также определённый выигрыш от территориальных и временных различий в оплате труда. Например, У. Бек пишет, что «служба оповещения берлинского аэропорта после 18 часов местного времени обслуживается… из Калифорнии – по простой и понятной причине: ... там не нужно доплачивать за работу в позднее время» [11, с. 39]. К отрицательным последствиям теледистанционного труда следует отнести отсутствие чётких границ между сферой трудовой деятельности и сферой личной жизни и вызываемое этим психологическое напряжение, а зачастую и невозможность полноценного отдыха и восстановления сил.

Развитие электронных коммуникационных и информационных систем позволяет значительно уменьшить зависимость между пространственной близостью и выполнением таких функций повседневной жизни, как совершение покупок, развлечения, забота о здоровье, образование, коммунальные услуги и т.п. В настоящее время существенно возрастает число банковских операций, осуществляемых посредством информационно-телекоммуникационных технологий (homebanking), посредством Интернета осуществляются медицинские консультации, развивается on-line-торговля, страхование и т.п. Уже сейчас в развитых странах люди всё чаще приобретают необходимые им товары и заказывают услуги через сеть Интернет. Разработанный торговый протокол IOTP предлагает почти неограниченный спектр услуг, начиная от торговых сделок и оплаты, вплоть до доставки и послепродажного обслуживания. Уже разработано огромное количество платёжных протоколов, обеспечивающих широкое распространение торговли через сеть Интернет. Электронная торговля бурно развивается, прежде всего, в США. Одной из наиболее успешных компаний, занимающихся on-line-торговлей, является компания eBay. Она не продаёт товары непосредственно, а предоставляет частным пользователям возможность разместить свои предложения на покупку или продажу любых товаров или услуг, получая ежемесячный взнос и комиссию с каждой сделки.

Концепция виртуальных магазинов для розничных покупателей берёт своё начало от торговли по каталогам. Обычно электронный магазин представляет собой web-узел, на котором имеются каталог товаров и виртуальная «тележка» покупателя, в которую эти товары собираются. Оплата товаров или услуг чаще всего осуществляется кредитной карточкой или наличными (путём перевода на расчётный счёт продавца или наличными курьеру). Доставка товаров осуществляется курьером, почтой или, в случае электронных товаров – программного обеспечения или информации, – по каналам электронной почты или непосредственно через web-страницу. Активно развиваются и интернет-банки, а точнее виртуальные отделения обычных банков, предоставляющие физическим и юридическим лицам управлять своим счётом через Интернет. Пионером в этой области в России был Автобанк, предложивший своим клиентам систему «Домашний банк» [24]. Пользователи этой системы имеют возможность управлять личными счётами, открытыми в Автобанке, оперативно размещать средства на срочные депозиты, конвертировать рубли в иностранную валюту и обратно, переводить деньги на счёта физических и юридических лиц, также являющихся клиентами Автобанка. Пользователи «Домашнего банка» могут осуществлять блокировку своих пластиковых карточек, оплачивать товары и услуги в электронных магазинах, покупать и продавать ценные бумаги.

Итак, следствием широкого распространения информационных технологий стал рост возможностей работать и управлять услугами, не выходя из дома, что приводит к возрастанию домоцентризма. Причём сам дом претерпевает существенные изменения. Рассуждая о последствиях компьютеризации жилища, Э. Тоффлер в работе «Третья волна» приводит выдержки из статьи «Фред-жилище» одного из дистрибьюторов микрокомпьютеров Алана П. Холда, который в 1979 г. так описывал возможное в будущем применение компьютерных технологий в домашнем хозяйстве: «Домашние компьютеры уже могут говорить, интерпретировать устную речь и контролировать бытовую электротехнику. Понакидайте несколько сенсоров, скромненький словарик, систему телефонной компании «Белл» – и дом ваш может беседовать с кем или с чем угодно в мире... Представьте себе, вы на работе, звонит телефон. Это – Фред, ваше жилище. Просматривая в утренних новостях сообщения о последних ночных ограблениях со взломом, Фред наткнулся на сводку погоды с предупреждением о предстоящем ливне. Информация эта активизировала у Фреда запоминающее устройство на магнитных доменах: пора произвести текущий осмотр крыши. Было обнаружено место возможной протечки. Прежде чем звонить вам, Фред посоветовался по телефону со Слимом. Слим – это дом в стиле старинного ранчо, расположенный ниже по кварталу… Фред и Слим часто обмениваются банками данных, и, как известно, в их программах заложена эффективная поисковая методика идентификации служб домоводства… Вы уже научены доверять решениям Фреда и санкционируете ремонт. Остальное – дело техники: Фред вызывает кровельщика» [136, с. 285–286].

То, что 30 лет назад оценивалось как «забавная выдумка», сегодня уже практически стало реальностью. В настоящее время сотни фирм предлагают монтаж систем «умный» или «интеллектуальный дом», представляющие собой систему интеллектуальной автоматики для управления инженерными системами современного здания [15]. Интеллектуальная автоматика позволяет управлять освещением, электроприводами, контролировать климатические и вентиляционные системы, централизованно управлять домашним кинотеатром, системами контроля доступа, видеонаблюдения, охранно-пожарной сигнализации, контролировать нагрузки и аварийные состояния. Система «умный дом» предполагает монтаж различных устройств, управляющих жилищем: от простейших датчиков движения, многоканальных или радиовыключателей, универсальных пультов, управляющих всей аппаратурой, которая есть и будет в доме, таймеров, которые позволяют, например, запрограммировать, водонагреватель для рыбок и освещение аквариума, электронного ротвейлера, издающего оглушительный лай в случае подозрительного шума за дверью, до суперсовременных систем сигнализации, при использовании которых хозяин, находящийся на работе, получает по Интернету фотографию человека, который 5 секунд назад позвонил в его квартиру. Система аварийного оповещения может не только сообщить человеку о возникших у него дома в его отсутствие аварийных ситуациях, но и обеспечить прекращение подачи воды, газа, электричества, а при необходимости сообщить аварийным службам, например, о возникшем пожаре. Метеоустройства «умного дома» позволяют узнать точную температуру на улице и внутри помещения, динамику атмосферного давления, влажность, наличие дождя, скорость ветра, дату и время, время восхода и заката солнца, фазу луны.

Итак, под влиянием развития информационных технологий, трансформируются такие элементы жизненного пространства индивида, как жилище, рабочее место, обычные маршруты передвижения. Меняется и представление о досуге, существенное место в котором занимают компьютерные игры [143, с. 27–39; 148, с. 86–102; 19, с. 80–87].

Информационные технологии не только приводят к сжатию, уплотнению жизненного пространства, упрощают перемещения в реальном пространстве, но и порождают феномен киберпространства. Сам термин «киберпространство» впервые появился в 1985 г. в научно-фантастическом романе Уильяма Гибсона «Neuromancer», где использовался для описания вселенной электронной медитации, в которой сосуществуют миллиарды людей. Киберпространство является в настоящее время объектом пристального внимания многих исследователей, которые трактуют его по-разному. Для Г. Рейнгольда киберпространство – это что-то вроде чашек Петри, в которых произрастают и размножаются виртуальные сообщества, словно колонии микроорганизмов; тем не менее, он не отказывает этим сообществам в пространственном воображении и ощущении места [175]. Дж. Барбатсис, М. Феган и Л. Хансен отрицают как тот взгляд, что киберпространство – обычное по своим физическим свойствам пространство, так и представление о нём как о «нефизическом» (идеационном) пространстве: и физическое, и нефизическое сообща признаются элементами ментальной категории «взаимосвязанных интервалов» (articulated gaps). Под этим подразумевается, что некие содержательно заполненные области киберпространства разделены интервалами неравномерной, произвольной протяжённости (или длительности, или глубины – не вполне ясно, с чем соотносить пробелы в киберпространстве) и при этом пронизаны некими воображаемыми векторами, т.е. взаимоувязаны. Можно вообразить и мыслимое пространство пробелов (или безинформативной «пустоты»), в котором встречаются островки информативных сгущений, причём пробелы преодолимы – вероятно, корректно было бы сказать, что между ними проложена «информационная супермагистраль (хайвэй)» [161, с. 73].

А.Е. Войскунский сравнивает киберпространство с паутиной, сетью или со специфической картой (в понимании Ж. Делёза и Ф. Гваттари). Он выделяет три особенности этой «карты» [28, с. 73]:

1) ни в какой момент времени нельзя увидеть её целиком, ибо всегда раскрывается только часть её – зато раскрывать можно, начиная с произвольного места;

2) постоянная изменчивость, что отражает мобильность развивающегося киберпространства;

3) протяжённость интервалов между информационными массивами неизвестна малоискушённому посетителю (она может быть определена посредством специального расследования).

Представление о киберпространстве как «взаимосвязанных интервалах» не противоречит представлению, согласно которому киберпространство совпадает по своим содержательно-топологическим структурам с гипертекстом или точнее – гипермедиа, поскольку оно включает в себя не только собственно текстовые элементы, но и видео-, аудиофрагменты, а в ближайшем будущем и обонятельные фрагменты, ибо уже производятся картриджи запахов, которыми можно дистанционно управлять.

Основной характеристикой киберпространства является не протяжённость, а связность, структурированность, насыщенность разнородными связями («супермагистралями»). Более того, у каждого человека складывается собственная метафора киберпространства, поскольку оно нелинейно, обладает множеством «точек входа», никому не суждено обойти его целиком, а индивидуальные кибер-маршруты неповторимы.

Итак, киберпространство – это пространство иной, более высокой размерности, «путешествие» в нём может соотноситься с преодолением временных ограничений. Известны авторитетные попытки обозначить киберпространство как «пятое измерение» – при этом для детей оно обставлено как «подарок от некоего Колдуна (или Колдуньи)» [81, с. 328]. Описаны также попытки связать пространство виртуальной реальности с заменой привычных законов логики на законы логики воображения, с необычными явлениями и изменёнными состояниями сознания – иллюзиями лётчиков, мистическими откровениями [104].

Сегодня киберпространство оказывается пространством экспериментов практически во всех областях человеческой жизнедеятельности, подвижной границей между областью уже освоенного человеком и тем неведомым, соприкосновение с которым приводит к радикальной переоценке устоявшихся стереотипов, ценностей и норм. Более того, некоторые делают киберпространство средой своего непосредственного обитания. Ярким примером тому является канадец Стив Манн – «самый подключённый» к Интернету человек в мире. Свой персональный компьютер в виде нескольких плат он расположил прямо на нижнем белье, а роль дисплея выполняют специальные очки типа солнцезащитных. С. Манн усовершенствовал нательный компьютер до такой степени, что он остаётся незаметным под одеждой [39, с. 87].

Итак, под влиянием информационных технологий происходит изменение жизненного пространства современного человека, то есть пространства его включённости в мир, составляемого совокупностью реальных объектов, но данного субъекту только в восприятии. В настоящее время происходит сжатие, уплотнение пространства, его организация всё сильнее зависит от параметров техники, скорости её работы и стоимости её использования. Повседневности современного человека присущи регулярность пространственных перемещений, делокализация форм организации рабочего места. Следствием развития информационных технологий становится формирование киберпространства и сетевого пространства, в которых разворачивается повседневная жизнь всё большего числа людей.

2.2 Трансформация темпоральности как характеристика повседневной жизни современного человека

Одним из важнейших конституирующих элементов повседневности является темпоральность. В философии под темпоральностью (от англ. tempora – временные особенности) понимается «временная сущность явлений, порождённая динамикой их особенного движения, в отличие от тех временных характеристик, которые определяются отношением движения данного явления к историческим, астрономическим, биологическим, физическим и другим временным координатам». Безусловно, повседневность всегда воспринимается человеком сквозь призму времени, ведь она возникает в ходе возобновляющихся человеческих действий, коммуникаций, в ходе рекурсивных реализаций порождающих практических схем. Повседневная реальность – это мир нашего совместного смысла, рождающегося в последовательных соотносимых друг с другом действиях. Поэтому эта реальность не может существовать вне времени [17, с. 110–116]. Причём если жизнь отдельного человека конечна и необратима, то повседневность как сфера человеческого опыта конституируется многократной повторяемостью. Э. Гидденс указывает, что протяжённость повседневной жизни проявляется аналогично тому, что К. Леви-Стросс называет «обратимым временем». События повседневной жизни нельзя характеризовать односторонним потоком движения времени. Понятия «социальное воспроизводство», «рекурсивность» и т.п. отражают повторяющийся характер повседневной жизни, общепринятые практики которой формируются в терминах пересечения преходящих (но непрерывно возвращающихся) дней и времён года [32, с. 82].

Общеизвестно, что понятие времени является фундаментальной философской категорией и, вместе с тем, одним из важнейших понятий естествознания. Условно можно выделить два типа времени: «количественное» – измеряющееся часами, месяцами, годами, то есть физическое время, и «качественное», социальное, которое регулируется обществом. П. Штомпка утверждает, что «время, как и пространство, являются универсальным контекстом социальной жизни» [150, с. 67–83]. Повседневность ритмизуется событиями и имеет сложную темпоральную структуру: события большей длительности парадоксальным образом включают в себя события меньшей длительности, но при этом остаются чем-то целостным. Каждое событие имеет место в пространстве-времени, сформированном предшествующими событиями, однако время повседневности – это всегда «настоящее» время: ведь жизнь человека реализуется в настоящем, какие бы ни были у него надежды, верования, воспоминания, традиции. Человеческая деятельность содержит в себе и память о прошлом, и цель (нацеленность в будущее), но осуществляется всегда только в настоящем.

Темпоральная структура повседневности исторична, она определяется особенностями культуры. В работах К. Леви-Стросса, М. Элиаде, Дж. Витроу представлен достаточно подробный анализ восприятия пространства и времени в традиционных обществах [4, 181]. Здесь время привязано к природному циклу смены времён года и имеет циклическую, замкнутую структуру: всё возвращается на круги своя. Само представление о времени и пространстве для архаичного человека неразделимо: времени как абстрактной категории не существует, время измеряется пространством. Временной промежуток должен всегда иметь некий пространственный или материальный эквивалент (когда сотрётся трое сапог, когда скот сменит три пастбища, когда листья пожелтеют, когда солнце коснётся гор) [77]. Н. Трифт пишет, что время в древних обществах было понятием неопределённым: некоторые значительные события (религиозные празднества, ярмарки, приход нового времени года) становились временными вехами, между которыми проходила большая часть повседневной жизни, не имеющей точной временной разметки [178].

Известный медиевист А.Я. Гуревич, сравнивая отношение ко времени в традиционных и буржуазных обществах, отмечает, что традиционные общества не знают утилитарной и инструментальной ценности времени и в этом смысле безразличны к нему, не ценят его именно в качестве потребляемого и практически используемого объекта. Однако они проявляют ко времени собственный интерес, вкладывая в него собственные ценности и смысл [42]. Как отмечает Н.Н. Зарубина, конструкт времени в традиционных обществах оказывался производным от имманентных свойств природного окружения и бытия человека, поэтому время рассматривалось как сакральная, неизменная, стабильная составляющая, неотделимая и неотчуждаемая от человека [55, с. 52]. Время в традиционных обществах – это «время-господин», которое управляло человеком и господствовало над ним [159, с. 181]. Время не делилось на абстрактные и универсальные отрезки, было цикличным: прошлое, настоящее и будущее в сознании людей сосуществовали и обладали одинаковой онтологической реальностью.

Разрушение мифологической цикличности времени ряд исследователей связывают с распространением библейского представления о линейности его развития: время берёт своё начало от сотворения мира и имеет возможный конец в виде апокалипсиса. Для верующего человека это породило особую структуру индивидуального восприятия времени: оно делилось на два несоизмеримо разных отрезка. Первый – время земного бытия, мизерный по сравнению с последующей небесной жизнью, представлялся как испытание, в результате которого определялось, достоин человек вечных мук или же вечного блаженства [97, с. 181].

По мере становления буржуазного общества возникает потребность в абстрактном, точном и непространственном измерении времени, что было продиктовано потребностью в синхронизации действий значительного количества людей, работающих на промышленных предприятиях. Формируется представление о рациональном использовании времени, поскольку «время – деньги», необходимо точно знать, сколько времени затрачено на производство продукта. Возникает потребность объективного, не связанного с естественными ритмами человеческой жизни или природными циклами измерения времени с помощью определённых временных отрезков. Эти отрезки – сутки, часы, затем минуты, в необратимом движении и ритмичной смене задавали объективную, отчуждённую от человека регулярность. Появление часов на городских башнях в XIII – XVвв. обеспечило универсализацию этой регулярности [55, с. 54]. Позднее появляются наручные часы, которые, например, в Великобритании становятся обычной вещью к 1790-м гг. [136, с. 102]. Их распространение началось, по словам английского историка Э.П. Томпсона, «именно в тот самый момент, когда индустриальная революция потребовала большей синхронизации труда» [136, с. 102].

Так, по мере становления индустриального общества происходит процесс постепенного перехода от очеловеченного, проживаемого, конкретного и локального времени естественного цикла к объективному, разделённому на абстрактные и универсальные промежутки времени массового производства и рынка. Время начинает осознаваться не как объективная данность, имманентное свойство бытия, а как ценность, обретаемая личностью, принадлежащая ей и сознательно используемая. Время, проведённое не в рациональной деятельности, воспринимается как потраченное впустую. В индустриальном обществе время рассматривается как линейное и необратимое, разрушается цикличность, связанная с временами года, однако возникает в некотором роде новая, школьно-заводская цикличность. Время работы сменялось временем досуга, будни – выходными, за авансом следовала зарплата, а также ежегодный отпуск, рождественская премия и гарантированное повышение по службе за выслугу лет. Синхронизация и пунктуальность становятся важнейшими характеристиками человеческой деятельности и пронизывают всю повседневность. Рабочий день на фабриках и занятия в школах начинались в строго определённое время. Продолжительность работ была рассчитана по времени и разбита на последовательные этапы, измеренные с точностью до долей секунды. Учебный год в школах начинался и заканчивался в строго определённое время. В госпиталях одновременно будили пациентов и т.п.

В современном обществе, как отмечает М. Кастельс, ещё продолжает доминировать «часовое», механическое, линейное время [72, с. 402]. Таковым его по-прежнему воспринимают многие люди, так оно характеризуется и многими исследователями повседневности. Например, Е.В. Золотухина-Аболина пишет: «Повседневный мир – это мир однонаправленного времени и трёхмерного пространства. Однонаправленность времени означает совершенно конкретный порядок жизни. Согласно этому порядку, прошлое мгновенно утекает безвозвратно и восстановить его, чтобы прожить заново, невозможно» [59, с. 39]. Однако под влиянием развития высоких технологий в современном обществе формируется новая темпоральность, проявляющаяся во всём спектре человеческого опыта. Трансформации представлений о времени в современном обществе стали предметом анализа ряда исследователей: Г. Дебора [46], Э. Гидденса [32], М. Кастельса [72], З. Баумана [10], Ж. Бодрийяра [18] и др. Как указывает М. Кастельс, «…мы не просто становимся свидетелями релятивизации времени в соответствии с социальными контекстами или (как альтернативной возможности) возвращения к временной обратимости, такой, как если бы реальность можно было бы полностью заключить в циклические мифы. Трансформация же более масштабна: это смешивание времён для создания вечной вселенной, не саморасширяющейся, но самоподдерживаемой, не циклической, но случайной, не рекурсивной, но инкурсивной (incursive): вневременное время, использующее технологию для того, чтобы избавиться от контекстов своего существования и избирательно присваивать любую ценность, которую мог бы предложить каждый контекст вечно-настоящему» [72, с. 402].

Развитие информационно-коммуникационных технологий вносит, по мнению М. Кастельса, двоякий вклад в преобразование времени в обществе, оно приводит к формированию одновременности и вневременности [72, с. 429]. С одной стороны, указывает он, моментальное распространение информации по всему земному шару, прямые репортажи с места происшествий обеспечивают беспрецедентную темпоральную мгновенность социальным и культурным событиям. Кроме того, опосредованные компьютерами коммуникации делают возможным диалог в реальном времени, объединяя людей по интересам в интерактивной многосторонней телеконференции («чате»). С другой – смешение времён в СМИ, происходящее внутри одного и того же канала связи и по выбору зрителя/участника взаимодействия, создаёт временной коллаж, в котором не только смешиваются жанры, но и их временная развёртка превращается в плоский синхронный горизонт без начала, без конца и без какой-либо последовательности. То есть современная культура, делает вывод М. Кастельс, «…есть одновременно и культура вечного, и культура эфемерного. Вечного – потому, что она охватывает всю последовательность культурных выражений. Эфемерного – потому, что всякая организация, всякое специфическое упорядочение зависят от контекста и цели, ради достижения которой данный культурный конструкт требуется. Мы находимся не в культуре цикличности, а во вселенной недифференцированной темпоральности культурных выражений» [72, с. 429–431].

Формирующуюся темпоральность информационного общества М. Кастельс называет «вневременным временем», возникновение которого обусловлено систематической пертурбацией в порядке следования явлений, происходящих в сетевом обществе [72, с. 431]. Эта пертурбация может принимать форму сжатия временных промежутков между событиями, нацеленного на мгновенность, или же случайных разрывов в последовательности событий. Устранение очерёдности создаёт недифференцированное время, которое равнозначно вечности.

Наиболее существенной характеристикой темпоральности настоящего времени является то, что общество перестаёт жить по единым социальным часам, и в нём исчезает солидаристическое понимание времени. Получают распространение негеометрические, в том числе компьютерные модели времени [3, 107, 123, с. 62–69]. Учёные из Международного общества по изучению времени отмечают, что время является составным и представляет собой иерархию всё более и более сложных временных протяжённостей [134, с. 74]. Событийность повседневности тесно связана с нелинейностью времени, с тем, что в математике называют дробной размерностью и описывают в рамках фрактального подхода.

Представление о фракталах ввёл в науку сотрудник исследовательского центра корпорации IBM Б. Мандельброт, опубликовавший в 1983 г. книгу «Фрактальная геометрия природы». Выделенные и построенные им математические объекты характеризовались необычным даже для математики свойством. Если привычные геометрические образы (одномерные линии, двумерные поверхности и т.п.) обладали целочисленной размерностью, то для новых геометрических фигур была характерна дробная размерность. Такая размерность позволила весьма точно описывать очень изломанные линии, вроде тех, которыми описывается цепочка фиордов вдоль морского берега. Отсюда и термин «фрактал», подсвеченный первичным смыслом латинского слова fractus – «ломать, разбивать» [83, с. 121, 111; с. 67–84]. Главным для фракталов в универсальном научном значении оказалось то, что при внешне очень сложном виде они, по сути дела, чрезвычайно просты, так как представляют собой множество одинаковых по структуре составляющих элементов, отличающихся между собой главным образом масштабом. О таких фигурах часто говорят, что они обладают «масштабным подобием» или «масштабной инвариантностью». Это означает, что если у фрактала увеличить масштаб, так, чтобы стали видны его очень мелкие детали, то эти детали будут иметь такую же конфигурацию, что и самые крупные элементы, которые видны в структуре фрактала изначально. Данная особенность хорошо просматривается при сопоставлении нескольких карт разного масштаба, представляющих контуры одной и той же береговой черты. Если берег на крупномасштабной карте имеет ломаный характер, то, перейдя к очень мелкомасштабной карте отдельного участка этого берега, мы вновь увидим совершенно однородную картину изгибов берега. Таким образом, фрактал – это разномасштабность одного и того же, которая не имеет точной количественной характеристики (размера), но обладает относительным постоянством соотношений и соразмерностей. Фрактал является объединяющим элементом макро- и микромира [48, с. 24]. Именно принцип фрактальности выступает в настоящее время ведущим принципом темпоральности. Фрактальный подход позволяет не только по-новому осмыслить феномен времени, но и наглядно демонстрирует сложность повседневной жизни, которая не укладывается в чёткую, логически непротиворечивую схему. Несмотря на то, что во все времена люди пытались организовать и структурировать свою жизнь, идеальная упорядоченность повседневности невозможна, ведь именно неупорядоченность и является источником развития. Существенными характеристиками темпоральности являются нелинейность, разупорядочивание, размывание биологической и социальной ритмичности в привычном понимании этого слова, десинхронизация, уплотнение времени. Рассмотрим эти и другие характеристики темпоральности более подробно.

Временные трансформации повседневности многоплановы. Д. Харвей пишет о процессе сжатия (компрессии) временных дистанций [169]. «Сжатие времени» является обратной стороной сжатия пространства. Сокращается время, которое требовалось для совершения сложных пространственных действий. Соответственно, каждая единица времени уплотняется, наполняется количеством деятельности, многократно превышающим то, которое можно было совершить прежде. Уплотнение времени, свойственное повседневности современного человека, можно отчётливо увидеть на примере детей, которые как само собой разумеющееся воспринимают доступ к компьютерам, пультам дистанционного управления, Интернету, электронной почте, пейджерам, сотовым телефонам, mp3-плейерам, CD, DVD, видеоиграм и цифровым камерам. Для них понятие времени и расстояния значит очень мало. Они получают всё больше и больше за меньший и меньший срок, им скучно иметь дело с тем, что они считают медленным [137, с. 86]. О происходящем уплотнении времени ярко свидетельствуют и возникшие в крупных мегаполисах компании, специализирующиеся на «скоростных свиданиях», длящихся от трёх до семи минут. После таких свиданий каждый клиент заполняет формуляр, указывая, желает ли он или она продолжать свидания (возможно уже не столь скоротечные) с тем же партнёром. Ещё более спрессованным является время в Интернете, где пользователи, как правило, уходят с сайта, если он не запустился за восемь секунд [137, с. 86–87].

Когда время становится решающим условием совершения множества других событий, следующих за определённым действием, ценность времени значительно возрастает [99, с. 208]. Люди в настоящее время живут в условиях таких сверхскоростей, что старинное правило «время – деньги» требует пересмотра. Сегодня каждый период времени стоит дороже, чем предыдущий, поскольку, если не на практике, то, по крайней мере, теоретически за это время можно создать больше богатства. Время становится более ценным ресурсом, чем труд. В высокотехнологичных отраслях производства ныне исчезает чёткая регламентация трудового времени. Если в индустриальном обществе господствовал жёсткий хронометраж: человеку предписывалось работать и отдыхать строго определённое время, производить за определённый интервал времени определённое количество трудовых операций, то сейчас от работника требуют самостоятельно управлять собственным временем в гибком режиме. Все большее распространение приобретает сдельно-проектный способ работы, а не присутственный. Как говорил основатель компании «Сони» Акио Морита, «я могу приказать рабочему прийти на работу в семь утра и работать производительно. Но разве я могу велеть, чтобы ровно в семь моему инженеру пришла в голову удачная мысль?» [137, с. 89–90]. Гибкость рабочего графика приводит к тому, что рабочее время и даже трудовая деятельность как таковая могут потерять своё главенствующее положение в структуре повседневности. Уже сейчас существенной особенностью трудовой деятельности становится краткосрочная занятость работников. Как отмечают ведущие специалисты в области менеджмента, в настоящее время приходит конец пожизненному или стабильному найму в крупных корпорациях, уже наметился переход к работе по краткосрочным, сиюминутным контрактам либо вообще без таковых [113, с. 239].

Для характеристики ситуации на современном рынке труда исследователи используют такой термин, как прекаризация (от фр. precarite, англ. precarity, ит. рrecarieta, – шаткость, непрочность, ненадёжность), обозначающий распространение многообразных форм неустойчивой занятости: временной, неполной, негарантированной [86, с. 39]. Остроту и масштабы проблемы прекариата ярко высветили массовые волнения во Франции в марте 2006 г. Попытка правительства расширить доступ молодёжи на рынок труда ценой узаконенного права хозяина увольнять работника без объяснения причин в течение первых двух лет, вызвала настоящий бунт представителей молодого поколения. В целом, доля занятых в разных видах негарантированного найма не так уж и велика: в европейских странах она составляет 12–16 %, в США – чуть больше 8 % (20 %, если добавить занимающих временно-сезонные рабочие места). Однако вызывает озабоченность тот факт, что распространение временных форм занятости впервые в массовом порядке затронуло средний класс, в том числе его продвинутые слои: персонал радиотелевизионных компаний, издательств, научных центров, вузов, консалтинговых агентств. Чередование периодов занятости и безработицы, работы по найму и принудительного отдыха, постоянная угроза «застрять» в прекариате – всё это дестабилизирует повседневность, усложняет выработку жизненных планов. В связи с этим Элвин и Хейди Тоффлер говорят о наступлении ad-hoc-кратии (от лат. ad-hoc – для данного случая) – сдвигу от постоянных или долговременных организационных форматов к одноразовым, кратковременным [137, с. 94].

По мере того как более гибким становится график оплачиваемой работы, всё более разнообразным становится и распределение свободного времени. Поскольку всё меньше людей ведёт размеренную жизнь, работает строго по расписанию, из повседневной жизни практически полностью исчезают такие ритуалы, как семейный обед или ужин. Телевизор, благодаря записывающим устройствам, люди также уже почти не смотрят одновременно с другими. Жизненные графики настолько индивидуализировались, что члены семьи и друзья почти не встречаются лицом к лицу, существенной характеристикой темпоральности становится асинхронность деятельности. Проблему синхронизации рассматривают в своей работе «Революционное богатство» Э. Тоффлер и Х. Тоффлер [137, с. 51–96]. Они указывают, что синхронизация действий обеспечивает высокий уровень предсказуемости, которая необходима для функционирования индивидов в социальных системах: «В идеально синхронизированном мире друзья никогда не опаздывают на встречу, яичница никогда не подаётся на завтрак остывшей и дети всегда вовремя возвращаются домой из школы. Более того, товарное производство отлажено так, что всякие издержки, включая стоимость хранения, обслуживания, управления перевозками, сведены к нулю. Что самое замечательное – любое собрание начинается и заканчивается вовремя» [137, с. 68]. Итак, плюсы синхронизации очевидны, однако идеальная синхронизация, удерживающая ключевые переменные в фиксированном соотношении, делает любую систему негибкой, инерционной и невосприимчивой к инновациям. Временная согласованность должна сочетаться с некоторой долей десинхронизации. Кроме того, «скрытый парадокс закона временных рассогласований заключается в том, что чем большая синхронизация достигается на одном уровне системы, тем большая десинхронизация происходит на других» [137, с. 73]. Элвин и Хейди Тоффлер пишут, что отношения современного человека со временем становятся всё более нерегулярными. Индивид освобождается от тюремной жёсткости и упорядоченности индустриального века, но тем самым увеличивается непредсказуемость [137, с. 91].

О росте асинхронности свидетельствует тот факт, что пунктуальность в современном обществе, особенно у молодого поколения, перестаёт цениться. Более того, молодые люди часто рассматривают пунктуальность как посягательство на свою свободу и креативность. Сегодня аналитики утверждают, что распространение сотовых телефонов породило более снисходительное отношение к необязательности – ведь всегда можно успеть позвонить заранее и извиниться за опоздание [120, с. 28]. Возможность принимать решения на месте позволила молодёжи не подчинять свою жизнь жёстко установленным временным рамкам, как привыкли поступать люди старшего поколения. С помощью мобильного телефона всегда имеется возможность перепланировать расписание повседневных дел. Это позволяет людям приспосабливаться к оперативным краткосрочным изменениям в обстоятельствах или к субъективным предпочтениям. Б.С. Гладарев пишет, что постоянное перепланирование становится привычной тканью повседневного взаимодействия, которое всё больше превращается из взаимодействия в координацию, в процесс перманентного сопоставления своего распорядка с планами других людей [34, с. 45]. К схожим результатам приходят Р. Линк и Б. Иттри: «С использованием мобильных систем становится необязательной необходимость договариваться, чтобы встретиться в определённое время в определённом месте. Скорее, такие встречи могут регулироваться в зависимости от необходимости» [171]. Таким образом, мобильная связь позволяет значительно упростить координацию действий индивидов, что приводит к падению значения пунктуальности.

На смену линейности времени в современном обществе, с точки зрения автора концепции «общества спектакля» Г. Дебора, приходит псевдоциклическое зрелищное время, которое одновременно является и временем потребления образов (рекламы, массовой культуры и т.п.), и образом потребления времени (чередования труда и досуга, рабочего времени и отпуска, зрелища в ожидании зрелища и т.п.). Обретённая в эпоху классического модерна история как время народа и время индивидуальной биографии отчуждается сначала в абстрактное «товарное» время производства, а затем в «зрелищное время» общества спектакля, где образы опосредуют социальные связи и вся полнота товарного мира предстаёт перед потребителем сразу, как всеобщая эквивалентность того, чем общество может быть. Время спектакля является псевдоциклическим, поскольку сам человек становится неподвижным зрителем разыгрываемого перед ним зрелища: «Тогда как циклическое время было временем неподвижной иллюзии, переживаемой реально, время зрелищное является феноменом трансформирующейся реальности, переживаемым иллюзорно» [46, с. 89]. Здесь уже нет логики и детерминации процесса развёртывания жизни, будь то индивидуальная биография или общая история, ибо общество спектакля ориентировано на «продажу “полностью экипированных” блоков времени, каждый из которых представляет собой единый унифицированный товар» [46, c. 88]. Единое время распадается на несвязанные повествования, повторение которых диктуется не смыслом, которым наделено время, подобно цикличности возврата особо значимых событий в жизни традиционных обществ, а внешней логикой спектакля, основанной на равнозначности и взаимозаменимости удовлетворённых потребностей, получаемой информации и т.д. Все события, свидетелем которых становится зритель «спектакля», оказываются лишь чередой «неподтверждённых рассказов, неконтролируемых статистических данных, неправдоподобных объяснений и невразумительных размышлений, … отстраняемых на мифологическую дистанцию» [46, с. 128].

По мнению Н.Н. Зарубиной, особенностью современного общества является «тотальное отчуждение времени»: люди стремятся это не принадлежащее им время сжать, «убить», изгнать из своей жизни [55, с. 60]. Причём стремление к сжатию времени носит амбивалентный характер: преуспевающим людям всегда не хватает времени. Они стремятся уплотнить его, чтобы произвести в единицу как можно больше полезных и плодоносных действий. И чем за меньший промежуток времени получена максимальная денежная прибыль, тем выше и социальная ценность этого времени. Время аутсайдеров ничего или почти ничего не стоит, они страдают от избытка времени, которое не приносит плодов в виде денежной прибыли, и поэтому тоже стремятся сжать и уплотнить время, чтобы создавалась видимость его большей продуктивности. Избыточное социальное время как раз и расходуется как псевдоциклическое время «спектакля», время зрелищ и разнообразных форм потребления, которые являются способом заполнить избыточное время, придать ему видимость содержательности. Как подчёркивает Г. Дебор, «спектакль» есть не что иное, как «смысл целостной практики определённой социально-экономической формации, её способ распределения времени» [46, с. 25].

Ещё один происходящий сейчас временной сдвиг – это переход от периодических к непрерывным операциям. Появляется даже особый термин – «двадцатичетырёхчасовое общество» (twenty-four-hoursociety) – общество, которое работает непрерывно. Его появление обусловлено тем, что экономический круговорот становится непрерывным: начинается в Сиднее, Сингапуре, Токио и движется потом к Москве, Франкфурту, Парижу, Амстердаму, Лондону, Нью-Йорку, Сан-Франциско, возвращаясь снова в Сидней. И люди, работающие в экономической и особенно финансовой сфере, вынуждены строить свой график по этому круглосуточному принципу [56, с. 36]. Начавшись в сфере международных финансов, становление «двадцатичетырёхчасового общества» затронуло и сферу повседневности. Это наиболее заметно на примере быстро распространяющегося графика ежедневной круглосуточной работы (24 часа 7 дней в неделю), который вводится повсюду – от отелей до газетных типографий. В крупных городах уже сейчас существуют целые кварталы, где располагаются круглосуточно работающие учреждения: от кафе и ресторанов до офисов адвокатов и дантистов. Беспрерывное сервисное обслуживание создаёт возможность для каждого человека составить собственный «жизненный график», персонализировать время.

Итак, в настоящее время происходит рост десинхронизации в деятельности индивидов, возрастают противоречия между синхронизацией и десинхронизацией, расширяются возможности произвольного деления времени, ослабляется зависимость между производительностью и затраченным временем, происходит удорожание каждого последующего отрезка времени по сравнению с предыдущим, индивид приобретает способность контролировать всё более короткие и более длительные периоды времени. Однако происходящие трансформации темпоральности, как и иные трансформации повседневности под влиянием высоких технологий, затрагивают в настоящее время меньшинство населения земного шара. В то время, когда одни индивиды приобретают возможности свободно оперировать временем и расстоянием, другие по-прежнему живут в условиях цикличного времени природных ритмов или линейного времени индустриальной эпохи. Многообразие темпоральности – ещё одна из характеристик нашей повседневности.

2.3 Коммуникативная среда в условиях растущей информатизации

Одной из существенных характеристик повседневности, её конституирующим элементом является коммуникативная среда или интерсубъективно структурированный и типизированный мир коммуникации. Коммуникация является не просто значимой составляющей повседневного жизненного мира, но и способом его существования. Повседневность существует в постоянно возобновляемом контакте людей, конституируется согласованно действующими индивидами. Э. Сепир ещё в 30-е гг. XX в. писал, что «…общество только кажется статичной суммой социальных институтов: в действительности оно изо дня в день возрождается или творчески воссоздаётся с помощью определённых актов коммуникативного характера, имеющих место между его членами» [126]. Также в ходе ежедневной коммуникации воспроизводится повседневность.

Понятие коммуникация многозначно. М.И. Еникеев предлагает три варианта трактовки данного термина [53, с. 180]:

1) процесс передачи информации, её кодирование, дешифровка, особенности восприятия и понимания;

2) обмен информацией любого вида между различными системами связи;

3) акт общения между людьми посредством знаковых систем, смысловой аспект социального взаимодействия.

С.А. Азаренко отмечает, что коммуникацию следует отличать и от диалога, поскольку его целевой причиной является слияние личностей, участвующих в нём, и от общения, ибо последнее имеет дело, прежде всего, с общими механизмами воспроизводства социального опыта и порождения нового [2, с. 329–332].

Классическая линейная модель коммуникативного акта подразумевает адекватную передачу информации от адресанта (отправителя информации) к адресату (получателю информации). Иначе говоря, в основе представлений о коммуникации лежит схема «адресант – передача информации – адресат» [142, с. 232–240]. В соответствии с линейной моделью коммуникации адресант кодирует некоторую информацию знаковыми средствами той знаковой системы, которая используется в данной форме коммуникации. Для усвоения информации от адресата требуется обратная процедура представления содержания – декодирование. Такой трактовке коммуникации противостояла феноменология, развивающая идеи интерсубъективности и жизненного мира. Интерсубъективность указывает на внутреннюю социальность индивидуального сознания. Основная форма интерсубъективности описывается А. Шюцем при помощи тезиса о «взаимозаменяемости перспектив». Этот тезис предполагает наличие двух допущений. Во-первых, правило «взаимозаменяемости точек зрения», согласно которому каждый из нас принимает на веру идентичность способов переживания внешнего мира вопреки предполагаемым трансформациям занимаемых мест и, соответственно, точек зрения. Во-вторых, правило «совпадения систем релевантностей». Это правило предполагает идентичность интерпретации потенциально общих объектов, фактов и событий наличного мира [74, с. 282].

Создателем глубокой философской теории о природе коммуникации является Ю. Хабермас [145]. Исходным пунктом размышлений Ю. Хабермаса служит коммуникационное действие, которое, как он подчёркивает, не сводится к одной лишь коммуникации. Понятие коммуникативного действия охватывает все виды интеракций, которые осуществляются совместно и согласованно с другими людьми. Понятие коммуникативного действия требует, по Ю. Хабермасу, чтобы действующие лица (Aktoren) были рассмотрены как говорящие и слушающие субъекты, которые связаны какими-либо отношениями с «объективным, социальным или субъективным миром» и одновременно выдвигают определённые притязания на значимость (Geltugsanspruche) того, о чём они говорят, думают, в чём они убеждены. Поэтому отношение отдельных субъектов к миру всегда опосредовано и релятивировано возможностями коммуникации с другими людьми, а также их спорами и способностью прийти к согласию. При этом действующее лицо может выдвигать такие претензии: его высказывание истинно (wahr), оно правильно (richtig – легитимно в свете определённого нормативного контекста) или правдоподобно (wahrhaft – когда намерение говорящего адекватно выражено в высказывании). Эти притязания на значимость (и соответствующие процессы их признания – не признания) выдвигаются и реализуются в процессе дискурса.

Объясняя смысл ситуации коммуникативного действия, Ю. Хабермас использовал гуссерлевское понятие «Lebenswel», «жизненный мир», объединив его с «символическим интеракционизмом» Дж. Мида. Lebenswelt понимается им как «заслуживающая доверия почва повседневной жизненной практики и опыта относительно мира»; это также некоторое целостное знание, которое есть где-то на заднем плане жизненного опыта и (до поры до времени) лишено проблемных конфликтов. В отличие от гносеологических концепций, апеллирующих к некоему идеальному незаинтересованному наблюдателю, Ю. Хабермас ведёт свою теорию коммуникативного действия к прояснению таких его предпосылок, как «телесность» реального индивида, его жизнь в сообществе, его субъективность, спаянная с традицией. Ю. Хабермас признаёт, что Lebenwelt – как и позиция «незаинтересованного наблюдателя – есть своего рода идеализация». Но он вдохновляется тем, что жизненный мир есть и действительный горизонт, и постоянная кулиса повседневной коммуникации, повседневного опыта людей. «Жизненный мир, – пишет Ю. Хабермас, – обладает не только функцией формирования контекста (коммуникативного действия – авт.). Одновременно это резервуар, из которого участники коммуникации черпают убеждения, чтобы в ситуации возникшей потребности во взаимопонимании предложить интерпретации, пригодные для достижения консенсуса. В качестве ресурса жизненный мир конститутивен для процессов понимания. ...Мы можем представить себе жизненный мир, поскольку он привлечён к рассмотрению в качестве ресурса интерпретаций, как языково организованный запас изначальных допущений, предпочтений) (Hintergrundannahmen), которые воспроизводятся в виде культурной традиции». В коммуникативной повседневной практике, утверждает Ю. Хабермас, не существует незнакомых ситуаций. Даже и новые ситуации всплывают из жизненного мира. «За спинами» действующих субъектов всегда остаются язык и культура. Поэтому их обычно «опускают», когда описывают ту или иную ситуацию. «Взятое в качестве функционального аспекта взаимопонимания коммуникативное действие служит традиции и обновлению культурного знания; в аспекте координирования действия оно служит социальной интеракции и формированию солидарности; наконец, в аспекте социализации коммуникативное действие служит созданию личностной идентичности. Символические структуры жизненного мира воспроизводят себя на пути непрерывного существования знания, сохраняющего значимость, на пути стабилизации групповой солидарности и вовлечения в действие «Aktoren» (действующих лиц), способных к рациональному расчёту. Процесс воспроизводства присоединяет новые ситуации к существующим состояниям жизненного мира, а именно ситуации в их семантическом измерении значений и содержаний (культурных традиций), как и в измерении социального пространства (социально интегрированных групп) и исторического времени (следующих друг за другом поколений). Этим процессам культурного воспроизводства, социальной интеграции и социализации соответствуют – в качестве структурных компонентов жизненного мира – культура, общество и личность». Итак, с точки зрения Ю. Хабермаса, повседневный жизненный мир – это некий фон, в котором находятся коммуникативно действующие индивиды, это запас «образцов толкования», передаваемый при помощи культурных традиций и организуемый языком.

Коммуникативные действия ориентированы на смысловое их восприятие другими людьми. Ядро повседневной коммуникации составляет область устоявшихся значений конвенционального характера. Для того чтобы коммуникация состоялась, необходимо, чтобы её участники владели системой коммуникации (кодов), позволяющих им интерпретировать сообщения (тексты) друг друга. Элементами коммуникации и носителями значений является всё, что попало в пространство жизнедеятельности людей – элементы ландшафта, устройство жилища и интерьер, одежда, а также многочисленные текстовые коммуникации. Коммуникационная среда представляет собой набор смысловых кодов или устоявшихся значений, истолковываемых определённым образом.

Рассматривая проблему истолкования повседневного опыта, Дж. Келли отмечает, что человек смотрит на мир через прозрачные шаблоны, которые он создал и которые он пытается подтвердить через реальности мира. Эти шаблоны или шкалы Дж. Келли определил как личностные конструкты, т.е. категории мышления, посредством которых человек интерпретирует или истолковывает свой жизненный опыт. Для формирования конструкта необходимо, по крайней мере, три элемента, два из которых должны восприниматься как схожие, а третий элемент должен восприниматься как отличный от этих двух [73]. Люди всегда пользуются категориями, которые помогают упрощать окружающую реальность, укладывать объекты и события в определённую, понятную систему. Отдельные категории складываются в индивидуальные, групповые и профессиональные структуры, которые могут иметь разные названия – иерархии категорий и ценностей, когнитивные модели, парадигмы или системы конструктов. Хотя личностные конструкты индивидуальны, именно они лежат в основе общности. Как отмечал Дж. Келли, люди принадлежат к одной культурной группе не просто потому, что ведут себя сходным образом, и не потому, что ожидают того же от других членов группы, а, главным образом, потому, что истолковывают свой опыт одинаковым образом.

Рассмотрим специфику коммуникативной среды в условиях растущей информатизации. Развитие информационных технологий трансформирует всю структуру коммуникативного опыта человека. В настоящее время активно развиваются сверхбыстрые и сверхдальние средства коммуникации. Среди важнейших из них следует назвать электронную почту, объём сообщений в которой уже к концу ХХ в. превысил объём традиционных почтовых отправлений. Стремительно развивается сотовая связь, широкополосный и мобильный Интернет. Оснащённый автомобилем, мобильным телефоном, компактным компьютером с доступом к Интернету, имеющий возможность пользоваться разветвлёнными глобальными сетями транспортных и электронных коммуникаций, современный житель планеты приобретает несравнимые с прежними коммуникационные ресурсы. Компьютерные сетевые технологии создают возможности многосторонней коммуникации. Смысл многосторонней коммуникации в том, что каждый индивид, получающий информацию посредством того или иного канала, в равной мере способен принять участие в полном и идентичном контексте дискуссии, имеет возможность слышать и быть услышанным. Современный человек имеет возможность одновременно поддерживать контакты с десятками и сотнями людей, включая представителей различных культур и различных социальных слоёв. Это требует от личности высокой коммуникативной компетентности (в том числе языковых знаний и навыков работы с различными средствами передачи информации).

В последние годы контакты между людьми становятся всё более виртуально опосредованными. С точки зрения А.И. Каптерева, виртуальная коммуникация как разновидность смысловой коммуникации, содержанием которой является обмен образами, информационными по природе и различающимися по способам их восприятия, возникла на определённом этапе культурогенеза, когда из поведенческого канала выделяются вербальный и музыкальный [70, с. 277–278]. Она развивалась параллельно с появлением новых коммуникационных каналов. Виртуальная коммуникация эпохи Интернета является очередным скачком качественных изменений и отличается рядом особенностей [70, с. 278–281]:

1. Поливременность и полибытийность, дающие возможность одновременно присутствовать в разных коммуникационных актах, в том числе и в качестве разных лиц.

2. Анонимность, обусловленная развитием опосредованных форм человеческого общения, допускающих неоднозначную идентификацию объектов общения. Взаимодействуя с виртуальной средой, человек имеет ряд возможностей: остаться самим собой, говорить от имени дискретной части своей целостности, принять вымышленные инивидуальности или остаться полным анонимом, а в некоторых случаях стать ещё и «человеком-невидимкой». В большинстве созданных инструментальных сред и виртуальных сообществ человек может назваться любым именем. Мультимедиаторы предлагают даже возможность выбрать себе визуальный образ – аватар.

3. Актуальность. Виртуальная реальность существует актуально, не «здесь», но «сейчас». «Синхронная коммуникация» подразумевает, что люди одновременно сидят за компьютерами и общаются по Интернету в реальном времени. «Асинхронная коммуникация» не требует от людей немедленной интеракции (как, например, электронная почта). В обеих коммуникативных ситуациях – как синхронной, так и асинхронной (исключая видеоконференции и интернет-телефонию) время растягивается практически до бесконечности. Киберпространство творит уникальное темпоральное пространство, где при условии продолжения интеракций интерсубъективное время обоюдно растягивается.

4. Размывание пространственных границ коммуникации.

5. Усиление самореферентности коммуникации и психологических границ коммуникации. В виртуальной реальности существует своё время, пространство и законы существования. В виртуальной реальности для человека, в ней находящегося, нет внеситуационного прошлого и будущего. Границы виртуальной реальности порождаются психикой человека.

6. Интерактивность. Виртуальная реальность может взаимодействовать с другими реальностями, в том числе и с порождающей, как онтологически независимая от них.

7. Усиление порождающего характера коммуникации (самовоспроизводимость). Виртуальная реальность продуцируется активностью какой-либо другой реальности, внешней по отношению к ней. В этом смысле её называют искусственной, сотворённой, порождённой.

8. Расширение диапазона коммуникации на шкале «партикулярность сознания – глобальность сознания». В виртуальном пространстве нет социальных страт. Общение с любым человеком Сети потенциально возможно, что даёт теоретическую возможность воспринять чужую проблему как собственную, но и забыть про свои и чужие проблемы так же быстро.

9. Расширение культурного фона коммуникации. Приобщение к ценностям любой субкультурной группы становится неограниченным.

10. Ослабление роли традиции в коммуникации. Поскольку прошлое можно изобретать как настоящее и будущее, значение имеет лишь настоящее. Традицией становится принимаемое сейчас.

11. Снижение авторитета объективного знания. Ценным становится то, что модно, а не то, что истинно. Повышается авторитет конвенционального знания.

12. Переход от диалога к полилогу, приводящий к выравниванию статусов.

13. Размывание границ тезаурусов и плюрализм концептуальных пространств. Терминологические системы уже не так разъединены, как в оффлайновом мире, где представители различных предметных областей редко дискутируют по профессиональным проблемам. В сетевых дискуссиях не проверяют наличие диплома или принадлежности к конкретной научной школе.

14. Повышение дискурсивности знания, которое всё чаще возникает в зависимости от ситуации, а не как результат спланированных, коллективно осуществляемых, методологически и технологически обеспеченных научных исследований. Количество дискурсов множится, но установление взаимосвязей между ними становится второстепенной задачей, что размывает границы мнения и знания.

15. Расширение источников и способов получения и продуцирования информации, дающее возможность человеку участвовать в порождении знания вне зависимости от его профессиональной принадлежности.

16. Расширение возможностей документировать акты коммуникации. Большую часть тех актов, которые происходят в Сети, включая обмен по электронной почте и чаты, можно записать в виде файла и сохранить на диске.

17. Расширение возможностей социализации и профессионализации, позволяющие индивиду обрести новые статусы, став признаваемой сообществом личностью, завоевать доверие и уважение в сетевом сообществе и получать вполне реальные заказы на вполне конкретную работу.

18. Расширение гедонистических возможностей. Личность как социально и биологически мотивированная сущность получает в виртуальном пространстве абсолютно новые возможности удовлетворения своих потребностей и получения удовольствий.

Под влиянием развития информационных технологий происходит глобализация коммуникации – предельно расширяется то пространство, в котором происходят различные виды взаимодействия. Причём глобальность как характерная черта виртуального общения имеет характер потенциальности: в непосредственном интернет-контакте индивид находится с очень узким кругом людей, однако потенциально может выйти на любого и каждого. Особенностью Интернета как коммуникативной среды является гипертекстуальность, т.е. связанность текстов, представленных в данной информационной среде, системой ссылок друг на друга. Как отмечает И.Р. Купер, «…гипертекст как новая текстуальная парадигма может рассматриваться как способ коммуникации в обществе, ориентированном на множественные, одновременные потоки информации, которые не могут быть восприняты и усвоены субъектом» [3] . В.А. Михайлов и С.В. Михайлов трактуют гипертекстуальность как многозначность, полидискурсивность, многоголосие виртуального общения. Именно Интернет, будучи ареной, где синхронизируют своё взаимодействие множество социальных субъектов, способен наиболее широко обеспечить межкультурное взаимодействие и сотрудничество. Гипертекстуальность имеет ещё один важный смысл: Интернет способствует формированию общей для всего человечества памяти как основы глобального характера коммуникации [95, c. 34–52].

Итак, развитие Интернета сопровождается массовым переносом межличностных взаимодействий в виртуальную среду. Анализируя это явление, следует учитывать, что на протяжении значительного отрезка человеческой истории формы социального взаимодействия сводились в большинстве случаев к межличностному общению. Люди имели возможность непосредственно взаимодействовать друг с другом, традиции и установки передавались преимущественно в устной форме, и даже само их существование зависело от непрерывного процесса возобновления в основном через рассказ, реже – через показ или иные сходные действия, но опять-таки в контексте непосредственного межличностного взаимодействия людей. Средства коммуникации порождали новые формы социального взаимодействия, когда для обмена сообщениями, несущими определённое смысловое содержание, людям не обязательно требовалось находиться вместе. Обмен символьными формами с использованием опосредованных интерактивных форм в настоящее время становится доступным всё большему количеству людей [38, с. 94–95].

Информационные технологии создают возможности для формирования общностей нового вида, которые именуются виртуальными, киберпространственными или онлайн-общностями [89, с. 105–111]. В настоящее время такие общности представляют собой динамичное, спорное и с трудом воспринимаемое явление. Г. Рейнгольд определяет виртуальную общность как «социальное скопление, возникающее в Сети, в то время как большое количество людей достаточно длительное время общаются с искренне человеческим чувством с целью сформировать систему личных отношений в киберпространстве» [175]. Географическое место не является основой создания виртуальных общностей. Существенную роль при их формировании играет виртуальное социальное сотрудничество. Виртуальная общность не является воображаемой, поскольку её члены «знакомы» друг с другом, интенсивно общаются, однако общение это разворачивается в виртуальном пространстве. Важным отличием локальных физических общностей от виртуальных являются условия вступления в общность. Общение людей в общностях, опирающихся на географическое соседство, охватывает большинство сфер жизни. Поэтому заменить общность непросто; такая замена сильно повлияла бы на повседневную жизнь индивида. В виртуальном мире, наоборот, человек свободно выбирает между множеством общностей, просто регистрируясь или выбывая из списка. Столь лёгкие условия вступления в общность, как утверждает С. Джоунс, меняют степень личной ответственности индивида; он может покинуть общность, уходя от ответственности за неподобающее поведение. Тем более, что по желанию человек может «вернуться» в ту же общность, регистрируясь под другим именем [170].

Коммуникации, осуществляемые через Интернет, не ориентированы на институциональные и групповые нормы, направляющие деятельность людей в их несетевой жизни. Более того, Интернет – среда развития виртуальных сообществ, альтернативных реальному обществу. Активность индивидов, осуществляющих коммуникации через Интернет, их силы и время переориентируются с взаимодействий с реальными друзьями, родственниками, коллегами, соседями на коммуникации своего виртуального «Я» со столь же виртуальными партнёрами. Общение через Интернет как раз и привлекательно обезличенностью, а ещё более – возможностью конструировать и трансформировать виртуальную личность. С одной стороны, Интернет даёт свободу идентификации: виртуальное имя, виртуальное тело, виртуальный статус, виртуальная психика, виртуальные привычки, виртуальные достоинства и виртуальные пороки. С другой – происходит «утрата» – отчуждение реального тела, статуса и т.д. Такие атрибуты личности, как стабильная самоидентификация, индивидуальный стиль исполнения социальных ролей («творческая индивидуальность»), активными пользователями Интернета утрачиваются; сознательно или неосознанно ими формируется размытая или изменчивая идентичность.

Следует отметить, что в современном обществе логика сетевой коммуникации начинает формировать характер всех коммуникационных процессов, в том числе и массовых коммуникаций, несмотря на то, что непосредственно в сетевые коммуникации включено не более одной десятой части населения планеты [80, с. 88]. В первую очередь это определяется тем, что лидеры мнений в подавляющем большинстве уже принадлежат к сообществам, представленным в Сети. Но главным оказывается здесь даже не формальная принадлежность к онлайн-общностям, а функциональная зависимость от их языка, кодов, организации коммуникации. Под влиянием нарастающей скорости сетевых коммуникаций и избыточности информационных массивов происходит формирование нового «сетевого» общественного уклада.

Следствием развития информационных технологий и расширением виртуальной коммуникации стало возникновение проблем информационной избыточности и отсутствия коммуникативной экологии [99, с. 235]. Как отмечает ряд исследователей, информационно-коммуникационные технологии не только облегчают коммуникацию, но и могут вследствие своей инструментальной природы её затруднять. Так, Б. Мейтлер-Мейбом пытается поставить вопрос о колонизации пространства коммуникации жизненного мира самими средствами коммуникации. Анализируя воздействие новых сред коммуникации на личностную, социальную и культурную структуру человеческого бытия, он ставит задачу разработки коммуникативной экологии. Благодаря новым формам информатизации и коммуникации изменяется характер отношений между индивидом и обществом, зачастую создаётся угроза разрушения личности. Б. Мейтлер-Мейбом обращает внимание на то, что человеческий опыт является уникальным элементом жизненного мира, который не может быть рационализирован по математическому образцу, а предполагает такие черты, как осмысленность, обозримость, временность, способность к заблуждению и др., к чему неспособен машинный интеллект. Современные средства коммуникации разрушают многие важнейшие элементы в традиционной структуре человеческого опыта, трансформируют его. Иллюзия телефонного общения или общения, опосредованного экраном, не может заменить непосредственного речевого и телесного общения. Скорее она лишь усиливает оторванность и отчуждение. «Сидящие в тёмных комнатах перед экраном люди отчуждены от реальности и плохо взаимодействуют и понимают тех, кто также изолированно рыщет по телевизионным каналам в поисках суррогатов реального опыта». Получение информации из «вторых рук» информационных технологий нарушает биологически детерминированный способ усвоения информации и взаимодействия. В психике формируется дематериализованный мир, заменяющий реальный, материальный мир, к которому приспособлены тело и психика человека. В результате приходят болезни, депрессия, распад и разрушение личности. Компьютеры, пишет Б. Мейтлер-Мейбом, «ликвидируют» опыт, сверхрационализируют человеческое мышление и ставят его под контроль машины. Он приходит к выводу, что требуются целенаправленные действия, чтобы остановить экспансию средств коммуникации и сохранить их инструментальную роль. Безусловно, рассуждения Б. Мейтлер-Мейбома отличаются консервативностью и даже враждебностью прогрессу, однако они заставляют обратить внимание на проблему информационной перегрузки в результате растущей коммуникации посредством информационных технологий, которая может быть чревата негативными последствиями для личности.

Как видим, информационные технологии кардинально меняют условия коммуникации, создавая как новые возможности, так и новые проблемы. Так, информационные технологии помогают преодолевать многие из физических препятствий для коммуникации (удалённость, недостаток времени), повышают возможность участников коммуникации довести до других и обосновать свою точку зрения, способствуют возрастанию степени личностной свободы. Негативное влияние информационных технологий на коммуникационную среду заключается в том, что разрушаются «коммуникация малых расстояний», межличностная коммуникация, сложившиеся сообщества, основанные на непосредственном межличностном общении, растёт одиночество. Как справедливо указывает А.Ю. Шеманов, техническая обеспеченность коммуникаций в сфере общения и перемещения, динамизм социальных связей людей растёт, но одновременно в каком-то отношении уменьшается их человеческая обеспеченность, поскольку страдают те формы общности, в рамках которых возможно развитие более долговременных и глубоких человеческих отношений (в частности, профессиональные объединения и семья). Человек в большей мере идентифицирует себя в качестве вполне обособленной единицы, чуть ли не единственной своей общезначимой характеристикой считая стремление к независимости от других [149, с. 22].

С развитием информационных технологий значительно уменьшается число живых межличностных контактов. Меж тем, как отмечают психологи, для нормального самочувствия человеку необходим постоянный контакт с другими представителями близкой по духу социальной среды [39, с. 86]. Человек, проводящий много времени в киберпространстве, отвыкает от реальной действительности и начинает бояться непосредственного общения с себе подобными. Происходящая под влиянием развития информационных технологий индивидуализация общества приводит к быстрой легитимации социального одиночества как наиболее адекватного воплощения образа жизни индивидуализированной личности. «Неизбежным спутником индивидуализации становится нарастающее одиночество» [10, с. 38], ибо присущая всякой индивидуализации автономизация личности по необходимости приводит к её растущей «атомизации», утрате в прошлом привычных социальных связей. Процесс индивидуализации, подчёркивает Э. Тоффлер, наиболее полно раскрывая потенциал личности, всегда «затрудняет человеческие контакты. Поскольку чем больше мы индивидуализируемся, тем труднее нам становится выбрать себе спутника жизни с близкими интересами, ценностями, привычками или вкусами. Друзей тоже сложнее найти. Каждый становится более разборчивым в социальных связях» [136, с. 583]. Сегодня каждый десятый европеец и каждый пятый житель Германии, Финляндии (а в возрасте 25–50 лет – каждый третий в этих странах) предпочитает жить в одиночестве [98, с. 102].

Под влиянием информационных технологий возникает «интерактивное» одиночество, складывающееся на базе повышенной включённости индивида в виртуальный мир киберсообщества. Его специфика заключается в вытеснении живых социальных контактов контактами виртуальными. Так, Л.П. Гримак отмечает, что появление сети Интернет сделало замужество многих молодых женщин «виртуальным» («компьютерные вдовы»), поскольку их мужья, будучи дома, ночами напролёт бродят по киберпространству, находя там не только реальные возможности знакомства, но и многообразие суррогатных сексуальных контактов с виртуальными дивами экстракласса [39, с. 86]. Так под влиянием развития информационных технологий происходит замена традиционных способов коммуникации, основанных на физическом контакте, удалёнными интеракциями.

Таким образом, информационные технологии кардинально трансформируют коммуникативную среду, создавая как новые возможности, так и новые проблемы. В повседневную практику входит многосторонняя коммуникация, благодаря которой каждый индивид, получающий информацию посредством того или иного канала, в равной мере способен принять участие в полном и идентичном контексте дискуссии, имеет возможность слышать и быть услышанным. Информационные технологии позволяют преодолевать многие из физических препятствий для коммуникации (пространственную удалённость, недостаток времени и т.п.), позволяют конструировать и трансформировать виртуальную личность. Одновременно с этим индивидами утрачивается стабильная самоидентификация, разрушается межличностная коммуникация, растёт одиночество.

Подведём итоги.Повседневность реализуется в пространственно-временных координатах, воспроизводится в ходе непрерывной коммуникативной деятельности людей, причём все эти конституирующие элементы повседневности трансформируются под влиянием развития информационных технологий. Следствием развития высоких технологий явилось сжатие, уплотнение пространства, т.е. зависимость его организации от параметров техники, скорости её работы и стоимости её использования. Развитие информационных технологий позволяет значительно уменьшить зависимость между пространственным местонахождением человека и выполнением им таких функций повседневной жизни, как трудовая деятельность, приобретение товаров и заказ услуг, получение образования, проведение досуга. Современные технологии порождают феномены киберпространства и сетевого пространства, в которых разворачивается повседневная жизнь всё большего числа людей. Основными характеристиками темпоральности в настоящее время становятся нелинейность и псевдоцикличность, разупорядочивание, размывание биологической и социальной ритмичности, исчезновение солидаристского понимания времени, переход от периодических к непрерывным операциям. К существенным характеристикам повседневности можно отнести размывание грани между рабочим временем и временем досуга, растущую асинхронность деятельности индивидов даже в рамках отдельно взятой семьи, постоянное перепланирование и уменьшение значения пунктуальности. Под влиянием информационных технологий расширяется как диапазон коммуникации, так и её культурный фон, происходит глобализация коммуникативной среды, то есть предельно расширяется то пространство, в котором происходят различные виды взаимодействия, и формируется общее для всего человечества смысловое поле коммуникации. В настоящее время активно развивается виртуальная коммуникация, которой присущи такие черты, как поливременность, интерактивность и гипертекстуальность. Массовый перенос межличностных взаимодействий в виртуальную среду приводит к формированию онлайн-общностей, альтернативных реальным социальным группам. Однако по мере роста технической обеспеченности коммуникации и количественного роста виртуальных взаимодействий, значительно уменьшается число живых межличностных контактов, растёт индивидуализация общества, возникает «интерактивное» одиночество, спецификой которого является вытеснение живых социальных контактов контактами виртуальными.

Выводы и рекомендации

Анализ информационных технологий как средства трансформации повседневной жизни человека, проведённый в данной работе, позволил сделать следующие выводы.

1. Повседневность – это сфера эмпирической жизни человека, характерными признаками которой являются связь с практической деятельностью, прагматичность, коммуникативность, персонификация, интерсубъективность, повторяемость, стереотипность, понятность. Повседневность является темпоральным и топологическим опытом, реализуется в пространственно-временных координатах. Главными функциями повседневности являются сохранение, выживание, воспроизводство человека, общества, культуры.

2. Повседневность и неповседневность неразрывно связаны между собой, являясь составляющими жизненного мира. Благодаря повседневности обеспечивается стабильность общества и трансляция социокультурного опыта, сфера неповседневности ответственна за инновации и социокультурные трансформации. Однако в условиях современного общества под влиянием развития высоких технологий процесс опривычнивания и типизации того, что ещё недавно не относилось к сфере повседневного, значительно ускоряется.

3. Информатизация общества не только порождает новые виды деятельности, связанные с обработкой информации и работой в компьютерных сетях, но и оказывает воздействие на некомпьютеризированные виды деятельности, а также на личность человека и его повседневность в целом.

4. К основным нейрофизиологическим механизмам влияния информационных технологий на повседневную жизнь человека можно отнести визуализацию восприятия действительности и речевые трансформации. Непосредственное воздействие на конструирование повседневности оказывают происходящее в настоящее время под влиянием развития информационных технологий снижение значения важнейшего прежде носителя информации – слова, и возрастание роли целостного образного восприятия действительности, связанного с непосредственным воздействием на чувства. Повседневность конструируется информационно-коммуникационными технологиями путём создания обширного визуального ряда, однако поскольку механизм обработки визуальных сигналов головным мозгом тесно связан с имеющимся у человека опытом, а приобретению сенсорного и эмоционального опыта на протяжении веков не уделялось внимания, современный человек испытывает значительные трудности при анализе зрительных образов, что повышает возможности манипулирования сознанием индивидов.

5. Под влиянием широкого использования информационных технологий наблюдаются снижение эйдетизма (детальной зрительной памяти на исчезнувшие сцены у детей), а также упрощение речи, примитивизация языка и придание ему компьютероподобного характера, что проявляется в краткости, разорванности высказываний, отсутствии чётких, структурированных, законченных смысловых единиц, использовании акронимов – символьных сокращений фраз и предложений.

6. К основным психологическим механизмам воздействия информационных технологий на повседневность следует отнести аналогию (перенос принципов работы информационных систем в повседневную деятельность), уподобление внутреннего мира человека устройству компьютеров, реверсию (возрождение ряда значимых ранее, но затем утративших свою роль психических компонентов) и экзуцию (угасание значимых ранее навыков).

7. В связи с возрастающей хаотичностью, непредсказуемостью выбора пути получения информации в Интернете человек всё чаще начинает использовать случайные явления и процессы в качестве основы для построения выводов. Нарушается представление о необратимости происходящих в жизни процессов. Под влиянием этого у активного пользователя компьютера формируется убеждение, что любое действие можно отменить, вернуть назад, что любой поступок обратим, что становится причиной многих проблем в повседневной жизни. Кроме того, абсолютизируется субъективизм – собственное «скромное мнение» становится для человека, погружённого в виртуальную реальность, более значимым и важным, чем логические доказательства и объективные причины.

8. Информационные технологии предъявляют диаметрально противоположные требования к человеческой психике: с одной стороны, от личности требуется склонность к безэмоциональным действиям, выстроенным по законам формальной логики, с другой – человеку предъявляется чрезвычайно богатый ряд эмоционально-чувственных образов, что может приводить к перенапряжению головного мозга и целому ряду физиологических и психологических и проблем.

9. Организационно-технологической основой формирования новой среды жизнедеятельности современного человека становятся информационные сети, то есть основанные на передовых электронных технологиях глобальные компьютерные, космические и телекоммуникационные каналы связи, обмена, производства и распространения информации, организованные системно-сетевым образом. Существенным социокультурным каналом воздействия информационных технологий на повседневность является утверждение сетевого принципа в общественной жизни и разрушение иерархических структур, происходящие под действием принципов ризомы, то есть децентрализованности, множественности, невозможности изоляции частей, незавершенности. Ризоморфная конструкция Интернета способствует формированию в обществе сетевых, децентрализованных структур и утверждению новых принципов в повседневной жизни.

10. Интернет трансформирует повседневную жизнь человека сразу по нескольким направлениям: он изменяет представления о пространстве и времени, расширяет коммуникативную сферу, способствует формированию сетевых сообществ, меняет характер трудовой деятельности, создаёт новые возможности для коммерческой деятельности, игр и развлечений. Кроме того, Интернет, содержащий огромные информационные массивы, представленные в основном в виде веб-страниц, предоставляет совершенно новые возможности для поиска необходимой информации по любому интересующему вопросу, делая интернет-поиск важной составляющей повседневности.

11. Одним из существенных каналов воздействия информационных технологий на повседневную жизнь человека является виртуальная реальность, то есть искусственно созданная компьютерными средствами среда, в которую можно проникать, меняя её изнутри, наблюдая трансформации и испытывая при этом реальные ощущения. Для всё большего числа людей пребывание в виртуальной реальности становится типичным и регулярно повторяющимся действием, без которого они не мыслят своей жизни. Кроме того, многие принципы, действующие в виртуальном мире, переносятся ими в реальную действительность.

12. Совокупность технических средств, обеспечивающих возможность мобильной телефонии, а затем и мобильного Интернета, привела к возникновению такого социокультурного канала воздействия информационных технологий на повседневность, как текстинг или обмен текстовыми сообщениями. Текстинг и обмен звонками с помощью мобильного телефона, уже ставшие привычной частью повседневной жизни значительного числа людей, позволяют преодолевать пространственные барьеры и предоставляют совершенно новые возможности для создания сетевых сообществ.

13. Информационные технологии изменяют жизненное пространство современного человека, то есть пространство его включённости в мир, обеспечивающее протекание повседневной жизни людей, их общение, уклад их непосредственного личностного бытия, составляемое совокупностью реальных объектов, но данное субъектам в их восприятии.

14. В настоящее время происходит сжатие, уплотнение пространства, его организация всё сильнее зависит от параметров техники, скорости её работы и стоимости её использования. Расстояние в современном мире уже не имеет прежнего значения, поскольку реактивная авиация и информационно-коммуникационные технологии позволяют перемещаться в пространстве с огромной скоростью.

15. Повседневной жизни современного человека присущи регулярность пространственных перемещений, воспринимаемых как норма, а также делокализация форм организации рабочего места. Развитие электронных коммуникационных и информационных систем позволяет значительно уменьшить зависимость между пространственной близостью и выполнением таких функций повседневной жизни, как совершение покупок, развлечения, забота о здоровье, образование, коммунальные услуги и т.п. Рост возможностей работать и управлять услугами, не выходя из собственного жилища, приводит к формированию домоцентризма, причём сам дом становится интеллектуальной системой.

16. Следствием развития информационных технологий является возникновение киберпространства, которому свойственны сочетание элементов физического и нефизического пространств, насыщенность разнородными связями («супермагистралями»), нелинейность. Киберпространство сегодня является не только пространством экспериментов практически во всех областях человеческой жизнедеятельности, подвижной границей между областью уже освоенного людьми и неисследованным, но и непосредственной средой жизнедеятельности отдельных индивидов, использующих нательные компьютеры, число которых в будущем, вероятно, будет возрастать.

17. Повседневность всегда воспринимается человеком сквозь призму времени, она возникает в ходе возобновляющихся человеческих действий, коммуникаций, в ходе рекурсивных реализаций порождающих практических схем. Причём если жизнь отдельного человека конечна и необратима, то повседневность как сфера человеческого опыта конституируется многократной повторяемостью.

18. Повседневность ритмизуется событиями и имеет сложную темпоральную структуру: события большей длительности включают в себя события меньшей длительности, но при этом остаются чем-то целостным. Каждое событие имеет место в пространстве-времени, сформированном предшествующими событиями, однако время повседневности – это всегда «настоящее» время: ведь несмотря на память о прошлом, и нацеленность в будущее, жизнь человека реализуется только в настоящем.

19. Темпоральная структура повседневности исторична, она определяется особенностями культуры. Если традиционному обществу было свойственно циклическое время, имеющее замкнутую структуру, в индустриальном обществе время рассматривалось как линейное и необратимое, разделённое на абстрактные и универсальные промежутки, то в современном мире формируется новая темпоральность, характеризующаяся одновременностью и вневременностью происходящих событий, нелинейностью и псевдоцикличностью.

20. Существенными характеристиками темпоральности на современном этапе являются исчезновение солидаристского понимания времени, разупорядочивание, размывание биологической и социальной ритмичности, десинхронизация, сжатие, уплотнение временных дистанций, переход от периодических к непрерывным операциям.

21. В высокотехнологичных отраслях производства ныне исчезает чёткая регламентация трудового времени, от человека требуется умение самостоятельно управлять временем в гибком режиме. Гибкость рабочего графика приводит к тому, что рабочее время и даже трудовая деятельность как таковая могут потерять своё главенствующее положение в структуре повседневности. По мере того как более гибким становится график оплачиваемой работы, всё более разнообразным становится и распределение свободного времени. Деятельность людей становится всё более асинхронной, перестаёт цениться пунктуальность, постоянное перепланирование становится привычным свойством повседневного взаимодействия.

22. Способом существования повседневного жизненного мира является коммуникация; повседневность существует в постоянно возобновляющемся контакте людей, конституируется согласованно действующими индивидами. Коммуникативные действия ориентированы на смысловое их восприятие другими людьми. Ядро повседневной коммуникации составляет область устоявшихся значений конвенционального характера.

23. Развитие информационных технологий трансформирует всю структуру коммуникативного опыта человека. В настоящее время активно развиваются сверхбыстрые и сверхдальние средства коммуникации, такие как электронная почта, сотовая связь, широкополосный и мобильный Интернет. Особенностью Интернета как коммуникативной среды является гипертекстуальность, т.е. связанность текстов, представленных в данной информационной среде системой ссылок друг на друга.

24. Компьютерные сетевые технологии создают возможности многосторонней коммуникации, позволяющие каждому не только получать информацию посредством того или иного канала, но и самому принимать участие в дискуссии. Под влиянием развития информационных технологий происходит глобализация коммуникации причём глобальность как особенность коммуникации имеет характер потенциальности: в непосредственном интернет-контакте индивид находится с очень узким кругом людей, однако потенциально может выйти на каждого.

25. Развитие информационных технологий сопровождается массовым переносом взаимодействий в виртуальную среду, следствием которого является разрушение непосредственной межличностной коммуникации, а также рост одиночества. Активность индивидов, осуществляющих коммуникации через Интернет, их силы и время переориентируются с взаимодействий с реальными друзьями, родственниками, коллегами, соседями на коммуникации своего виртуального «Я» с такими же виртуальными партнёрами.

Библиографический список

1. Авдулов, А.Н. Экономическое и социальное значение информационных технологий в жизни американского общества [Текст] / А.Н. Авдулов // Наука и общество на рубеже веков. Реферативный сборник РАН ИНИОН. – М., 2008. – С. 80–103.

2. Азаренко, С.А. Коммуникация [Текст] : современный философский словарь / С.А. Азаренко ; под общ. ред. В.Е. Кемерова. – М. : Академический проект, 2009. – С. 329–332.

3. Анисов, А.М. Темпоральный универсум и его познание [Текст] / А.М. Анисов. – М. : Ин-т философии РАН, 2007.

4. Антология исследований культуры [Текст]. Т. 1. Интерпретация культуры. – СПб. : Университетская книга, 2007.

5. Ахутин, А.В. Мир повседневности. Теоретическая культурология [Текст] / А.В. Ахутин ; гл. ред. К.Э. Разлогов. – М. : Академический проект ; Екатеринбург : Деловая книга ; РИК, 2007.

6. Ахромеева, Т. Современная экономика. Взгляд с позиции компьютерного моделирования и системного анализа [Текст] / Т. Ахромеева, Г. Малинецкий, С. Посошков // Безопасность Евразии. – 2008. – № 2.

7. Бабаева, Ю.Д. Психологические последствия информатизации [Текст] / Ю.Д. Бабаева, А.Е. Войскунский // Психологический журнал. – 2008. – № 1.

8. Бабаева, Ю.Д. Интернет: воздействие на личность [Текст] / Ю.Д. Бабаева, А.Е. Войскунский, О.В. Смыслова // Гуманитарные исследования в Интернете / под ред. А.Е. Войскунского. – М. : Можайск-Терра, 2008.

9. Бауман, З. Глобализация. Последствия для человека и общества [Текст] / З. Бауман. – М. : Весь мир, 2009.

10. Бауман, З. Индивидуализированное общество [Текст] / З. Бауман. – М. : Логос, 2007.

11. Бек, У. Что такое глобализация? Ошибки глобализма – ответы на глобализацию [Текст] / У. Бек. – М. : Прогресс-Традиция, 2008.

12. Беловинский, Л.В. Культурно-исторические аспекты повседневности: содержание, структура и динамика [Текст] : дис. … д-ра ист. наук / Беловинский Л.В. – М. : РГГУ, 2009.

13. Бергер, А. Видеть – значит верить. Введение в зрительную коммуникацию [Текст] / А. Бергер. – М. : Вильямс, 2008.

14. Бергер, П. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания [Текст] / П. Бергер, Т. Лукман. – М. : Академия-Центр, Медиум, 2006.

15. Беспроводные решения для домашней автоматизации [Текст] // Автоматизация зданий. Бюллетень. – 2006. – № 2.

16. Блок, М. Апология истории, или Ремесло историка [Текст] / М. Блок. – М. : Наука, 2006.

17. Богатых, Б.А. Фрактальная природа постнеклассического познания [Текст] / Б.А. Богатых // Философские науки. – 2007. – № 6.

18. Бодрийяр, Ж. Символический обмен и смерть [Текст] / Ж. Бодрийяр. – М. : Добросвет, 2008.

19. Болескина, Е.Л. Потребители игровой компьютерной культуры [Текст] / Е.Л. Болескина // СоцИс. – 2009. – № 9.

20. Бродель, Ф. Структуры повседневности: возможное и невозможное [Текст] / Ф. Бродель. – М. : Прогресс, 2006.

21. Бурдье, П. Социология политики [Текст] / П. Бурдье. – М. : Socio-Logos, 2008.

22. Бэттелл, Дж. Поиск [Текст] : Как компания Google и её конкуренты переписали законы бизнеса и изменили нашу культуру / Дж. Бэттелл. – М. : Добрая книга, 2006.

23. Вальденфельс, Б. Повседневность как плавильный тигль рациональности [Текст] / Б. Вальденфельс // Социо-Логос. Вып. 1. Общество в сфере смысла. – М. : Прогресс, 2010.

24. Васильев, Г.А. Электронный бизнес и реклама в Интернете [Текст] / Г.А. Васильев, Д.А. Забегалин. – М. : ЮНИТИ-ДАНА, 2008.

25. Васильева, И.А. Психологические аспекты применения информационных технологий [Текст] / И.А. Васильева, Е.М. Осипова, Н.Н. Петрова // Вопросы психологии. – 2008. – № 3.

26. Виноградова, Н.Л. Социальное пространство и социальное взаимодействие [Текст] / Н.Л. Виноградова // Вестник ВГУ. Сер. Гуманитарные науки. – 2007. – № 2.

27. Войскунский, А.Е. Актуальные проблемы психологии зависимости от Интернета [Текст] / А.Е. Войскунский // Психологический журнал. – 2008. – Т. 25. – № 1.

28. Войскунский, А.Е. Метафоры Интернета [Текст] / А.Е. Войскунский // Вопросы философии. – 2009. – № 11.

29. Войскунский, А.Е. Феномен зависимости от Интернета [Текст] / А.Е. Войскунский ; под ред. А.Е. Войскунского // Гуманитарные исследования в Интернете. – М. : Можайск-Терра, 2008.

30. Гарфинкель, Г. Исследования по этнометодологии [Текст] / Г. Гар-финкель. – СПб. : Питер, 2007.

31. Гидденс, Э. Устроение общества [Текст] : Очерк теории структурации / Э. Гидденс. – М. : Академический Проект, 2009.

32. Гладарев, Б.С. Женщина, мужчина и мобильный телефон [Текст] / Б.С. Гладарев // СоцИс. – 2006. – № 4.

33. Гладарев, Б.С. Информационно-коммуникационные технологии и проблемы контроля поведения индивидов [Текст] / Б.С. Гладарев // СоцИс. – 2007. – № 8.

34. Гладарев, Б.С. Трансформация условий и структур повседневной коммуникации пользователей информационных технологий (на примере мобильной телефонии) [Текст] : автореф. дис. … канд. соц. наук / Гладарев Б.С. – СПб., 2008.

35. Глобалистика [Текст] : энциклопедия / гл. ред. И.И. Мазур, А.Н. Чумаков. – М. : Радуга, 2008.

36. Голего, В.Н. Системотехнические основы предотвращения ошибок авиаперсонала [Текст] / В.Н. Голего // Безопасность полетов. – М. : Транспорт, 2009.

37. Грачёв, М.Н. Средства коммуникации как инструмент преобразования социально-политической действительности [Текст] / М.Н. Грачёв // Вестник Российского университета дружбы народов. Сер. Политология. – 2007. – № 3.

38. Гримак, Л.П. Грядущий век – век одиночества (к проблеме Интернета) [Текст] / Л.П. Гримак // Мир психологии. – 2008. – № 2.

39. Гримак, Л.П. Техники психической саморегуляции [Текст] / Л.П. Гримак, О.С. Кордобский // Человек. – 2008. – № 5.

40. Гуревич, А.Я. Индивид и социум на средневековом Западе [Текст] / А.Я. Гуревич. – М. : РОСПЭН, 2009.

41. Гуревич, А.Я. Категории средневековой культуры [Текст] / А.Я. Гуревич. – М. : Искусство, 2006.

42. Гуревич, А.Я. Повседневная жизнь в средние века [Текст] / А.Я. Гуревич // Искусство кино. – 2010. – № 6.

43. Гуревич, А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства [Текст] / А.Я. Гуревич. – М. : Искусство, 2010.

44. Дамазиу, А.Р. Мозг и речь [Текст] / А.Р. Дамазиу, А. Дамазиу // В мире науки. – 2008. – № 11–12.

45. Дебор, Г. Общество спектакля [Текст] / Г. Дебор. – М. : Логос, 2008.

46. Делягин, М.Г. Мировой кризис [Текст] : Общая теория глобализации / М.Г. Делягин. – М. : ИНФРА-М, 2009.

47. Донченко, Е.А. Фрактальная психология [Текст] : Доглубинные основания индивидуальной и социетальной жизни / Е.А. Донченко. – Киев : Знання, 2008.

48. Доронина, О.В. Страх перед компьютером: природа, профилактика, преодоление [Текст] / О.В. Доронина // Вопросы психологии. – 2007. – № 1.

49. Дятлов, С.А. Принципы информационного общества [Текст] / С.А. Дятлов // Информационное общество. – 2008. – № 2.

50. Еляков, А. Интернет – тотальная угроза обществу? [Текст] / А. Еляков // Мировая экономика и международные отношения. – 2007. – № 11.

51. Емелин, В.А. Информационные технологии в контексте постмодернистской философии [Текст] : дис. … канд. филос. наук / Емелин В.А. – М. : МГУ, 2009.

52. Еникеев, М.И. Энциклопедия. Общая и социальная психология [Текст] / М.И. Еникеев. – М. : Изд-во ПРИОР, 2007.

53. Зараковский, Г.М. Закономерности функционирования арготических систем [Текст] / Г.М. Зараковский, В.В. Павлов. – М. : Радио и связь, 2007.

54. Зарубина, Н.Н. Влияние денег на социальное конструирование времени. Динамика нелинейности [Текст] / Н.Н. Зарубина // СоцИс. – 2007. – № 10.

55. Засурский, Я.Н. Информационное общество и средства массовой информации [Текст] / Я.Н. Засурский // Информационное общество. – 2009. – № 1.

56. Зинченко, В.П. Человек развивающийся. Очерки российской психологии [Текст] / В.П. Зинченко, Е.Б. Моргунов. – М. : Тривола, 2008.

57. Золотухина-Аболина, Е.В. Повседневность и другие миры опыта [Текст] / Е.В. Золотухина-Аболина. – М. : МарТ, 2007.

58. Золотухина-Аболина, Е.В. Повседневность: философские загадки [Текст] / Е.В. Золотухина-Аболина. – Киев : Ника-Центр, 2006.

59. Золотухина-Аболина, Е.В. Философия обыденной жизни. Экзистенциальные проблемы [Текст] : курс лекций / Е.В. Золотухина-Аболина. – Ростов н/Д. : Феникс, 2008.

60. Иваницкий, А.М. Главная загадка природы [Текст] : Как на основе работы мозга возникают субъективные переживания / А.М. Иваницкий // Психологический журнал. – 2009. – Т. 20, № 3.

61. Иваницкий, А.М. Естественные науки и проблема сознания [Текст] / А.М. Иваницкий // Вестник Российской Академии Наук. – 2007. – Т. 74, № 8.

62. Иванов, Д.В. Виртуализация общества [Текст] / Д.В. Иванов. – СПб. : Петербургское востоковедение, 2008.

63. Иноземцев, В.Л. Современное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы [Текст] / В.Л. Иноземцев. – М. : Логос, 2008.

64. Интеллект человека и программы ЭВМ [Текст] / под ред. О.К. Тихомирова. – М. : МГУ, 2009.

65. Ионин, Л.Г. Историзм повседневности [Текст] / Л.Г. Ионин // Структуры культуры и человек в современном мире. – М. : Институт философии, 2007.

66. Ионин, Л.Г. К антропологии повседневности [Текст] / Л.Г. Ионин // Свобода в СССР: cтатьи и эссе. – СПб., 2007.

67. Ионин, Л.Г. Повседневная культура [Текст] // Культурология ХХ век. Энциклопедия. Т. 2 / Л.Г. Ионин. – СПб. : Университетская книга, 2008.

68. Каневский, М. Мобильный дозор. OSMыSливая политику [Текст] / М. Каневский. – М. : Европа, 2006.

69. Каптерев, А.И. Информатизация социокультурного пространства [Текст] / А.И. Каптерев. – М : Фаир-Пресс/Гранд, 2007.

70. Касавин, И.Т. Анализ повседневности [Текст] / И.Т. Касавин, С.П. Щавелев. – М. : КАНОН+, 2010.

71. Кастельс, М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура [Текст] / М. Кастельс. – М. : ГУ ВШЭ, 2010.

72. Келли, Дж. Теория личности. Психология личных конструктов [Текст] / Дж. Келли. – СПб. : Речь, 2008.

73. Керимов, Т.Х. Интерсубъективность [Текст] / Т.Х. Керимов // Современный философский словарь / под общ. ред. В.Е. Кемерова. – М. : Академический проект, 2007.

74. Кнабе, Г.С. Диалектика повседневности [Текст] / Г.С. Кнабе // Вопросы философии. – 2009. – № 5.

75. Козлова, Н.Н. Повседневность [Текст] / Н.Н. Козлова // Современная западная философия : словарь. – 2-е изд., перераб. и доп. – М. : ТОН – Остожье, 2008.

76. Козлова, Н.Н. Социально-историческая антропология [Текст] / Н.Н. Козлова. – М. : Ключ-С, 2009.

77. Козлова, Н.Н. Социология повседневности: переоценка ценностей [Текст] / Н.Н. Козлова // Общественные науки и современность. – 2008. – № 3.

78. Кортунов, В.В. Бегство от реальности (или Оборотная сторона телекоммуникационных технологий) [Текст] / В.В. Кортунов. – М., 2007.

79. Корытникова, Н.В. Интернет как средство производства сетевых коммуникаций в условиях виртуализации общества [Текст] / В.В. Кортунов // СоцИс. – 2007. – № 2.

80. Коул, М. Культурно-историческая психология: наука будущего [Текст] / М. Коул. – М. : Когито-Центр ; М. : ИП РАН, 2007.

81. Кох, К. Как рождается сознание? [Текст] / К. Кох, С. Гринфилд // В ми-ре науки. – 2008. – № 1.

82. Крушанов, А.А. Современный образ мира [Текст] / А.А. Крушанов // Виртуалистика: экзистенциальные и эпистемологические аспекты. – М., 2009.

[1] Ibid. Р. 8.

[2] Ibid.

[3] Купер И.Р. Гипертекст как способ коммуникации. URL: http://www.socio.ru/bull/18.htm

Скачать архив с текстом документа