Как сделан Врун Хармса
СОДЕРЖАНИЕ: Как сделан «Врун» Хармса Герасимова А. Уже не раз отмечалось, что произведения Хармса для детей связаны с его взрослыми текстами. Некоторые вещи начинаются, как детские, а выходит для взрослых. Это касается, в частности, рассказов середины 30-х годов, когда Хармс был уже опытным детским писателем, но, очевидно, не мог вполне серьезно воспринимать себя в этом качестве.Как сделан «Врун» Хармса
Герасимова А.
Уже не раз отмечалось, что произведения Хармса для детей связаны с его взрослыми текстами. Некоторые вещи начинаются, как детские, а выходит для взрослых. Это касается, в частности, рассказов середины 30-х годов, когда Хармс был уже опытным детским писателем, но, очевидно, не мог вполне серьезно воспринимать себя в этом качестве. Так, Кассирша, один из самых черных рассказов, в центре которого, к ужасу покупателей, восседает за кассой зеленеющий труп с вставленной в зубы для правдоподобия папироской, открывается невинным зачином Нашла Маша гриб.... Рассказ Отец и Дочь начинается со слов Было у Наташи две конфеты..., а превращается в отчет о внезапных смертях, воскресениях и взаимных похоронах отца и дочери. (Заметим, что эти два рассказа написаны практически одновременно, соответственно 31 августа и 1 сентября 1936 года). Был один рыжий человек... - начало знаменитого текста, который можно расценивать как своего рода манифест антипрозы. Известна история с рассказом о Пушкине, который Хармс долго и безуспешно, зачеркивая вариант за вариантом, сочинял для детского юбилейного чтения, а в результате вышло, что все люди по сравнению с Пушкиным пузыри, только по сравнению с Гоголем Пушкин сам пузырь, а о Гоголе писать нельзя, поэтому лучше уж ни о ком ничего не писать. (Оба текста - декабрь 1936).
Но чаще, говоря об общности детских и взрослых текстов Хармса, имеют в виду его стихи, особенно ранние, которые действительно отчасти напоминают поэтические опыты ребенка - простотой внешней формы, летучестью мгновенно возникающих смыслов, высокой степенью случайности, к которой проявляется беспечное, детски-безответственное отношение. Вдобавок то и дело появляются такие характерные фигуры, как мама, папа, няня, дети и т. п.: он не слышит музыки / и нянин плач, Едет мама серафимом / на ослице прямо в тыл (Ваньки Встаньки, 1926); и слышит бабушка / под фонарями свист, Как он суров и детям страшен (В репень закутанная лошадь..., 1-2 мая 1926); Как-то бабушка махнула / и сейчас же паровоз / детям подал и сказал / пейте кашу и сундук / утром дети шли назад / сели дети на забор и т. д. (Случай на железной дороге,1926). Отмеченные качества приглянулись С.Я.Маршаку, который разглядел в детоненавистнике Хармсе потенциального любимца детей; но, работая уже специально для детей, Хармс иногда использовал ранее найденные инфантильные формы. Всем известно отличное детское стихотворение Иван Иваныч Самовар (1928). Но не все знают, что у него имеется интонационный двойник - более раннее (ноябрь 1925) и совсем не детское по содержанию, но вполне детское по озорству стихотворение О том как Иван Иванович попросил и что из этого вышло (Опубл.: Даниил Хармс. Неопубликованные материалы. / Прилож. к ст.: Jean Philippe Jaccard, Андрей Устинов. Заумник Даниил Хармс: начало пути. - Wiener Slawistischer Almanach, Band 27, 1991. С. 214-217). Приведем здесь его фрагмент:
| иван иваныч говорит очень умно говорит поцелуй говорит. а жена ему: нахал! ты муж и нахал! убирайся нахал! я с тобою не хочу делать это не хочу потому что не хочу. |
(Авторское примечание к выделенному слову: В оригинале стоит неприличное слово).
(Между прочим отметим, что грустная история про неудачу Ивана Ивановича начинается со слов: как-то жил один столяр / только жилистый столяр / мазал клейстером столяр, что напоминает о зачинах двух гораздо более поздних рассказов. Один из них называется Столяр Кушаков (в первоначальном варианте Столяр падает) и входит в состав Случаев. Второй начинается словами Жил-был человек...; следующее предложение - Он был столяр - вычеркнуто автором. Человек, по фамилии Кузнецов, шел в магазин, чтобы купить столярного клею и починить табуретку, но тут на него стали один за другим падать кирпичи, и он постепенно потерял память. Сопоставив три текста, можно предположить, что образ столяра и столярного клея был как-то связан у Хармса с представлением о мужской силе, а поломка мебели или падение самого столяра - с упадком этой силы или неудачами в половой сфере.)
Настоящая заметка преследует целью детальный разбор другого детского стихотворения Хармса - Врун (1930), которое обнаруживает многообразные связи с его взрослым творчеством. Ниже текст приводится подряд по частям (по изд.: Даниил Хармс. Полет в небеса. - Л., 1988).
| - Вы знаете? Вы знаете? Вы знаете? Вы знаете? Ну, конечно, знаете! Ясно, что вы знаете! Несомненно, Несомненно, Несомненно знаете! - Нет! Нет! Нет! Нет! Мы не знаем ничего, Не слыхали ничего, Не слыхали, не видали И не знаем Ничего! |
Этот бурлескный зачин прямо соотносится с зачином неоконченной сценки, не имеющей названия и датируемой серединой 30-х годов:
НИНА - Вы знаете! А? Вы знаете! Нет вы слышали? А?
ВАР. МИХ. - Что такое? А? Что такое?
НИНА - Нет вы только подумайте! Варвара Михайловна! Вы только подумайте!
ВАР. МИХ. - Что такое? А? Что такое?
- и далее еще несколько реплик в том же духе, прежде чем мы услышим более или менее членораздельные сведения о том, что наш-то старый хрен влюбился. В обоих случаях используется один и тот же комический театральный прием: возбужденное, навязчиво повторяющееся предисловие делает заявку на сообщение чрезвычайной важности, которое для зрителя (читателя) оказывается смехотворно незначительным. В этом нагнетании несуществующей важности есть и инфантильный момент, когда, начиная речь, ребенок или подобный ребенку субъект старается привлечь к себе внимание, еще не совсем представляя себе, что он, собственно, собирается сказать. И вот его первое сообщение:
| - А вы знаете, что У? А вы знаете, что ПА? А вы знаете, что ПЫ?.. |
Остранение слова при помощи деления его на слоги - прием, на котором строится другая неоконченная сценка, которую можно датировать 1933 годом (судя по соседству ее в черновике с известным стихотворением Летят по небу шарики...). В этой сценке Кока Брянский пытается сообщить своей матери, что он сегодня женится, а она недослышит:
...МАТЬ: Что ты говоришь?
КОКА: Се-го-во-дня - же-нюсь!
МАТЬ: Ж е? Что такое ж е ?
КОКА: Же-нить-ба!
МАТЬ: Ба? Как это ба?
КОКА: Не ба, а же-нить-ба!
МАТЬ: Как это не ба?
КОКА: Ну так не ба и все тут!
МАТЬ: Что?
КОКА: Ну не ба. Понимаешь! Не ба!
МАТЬ: Опять ты мне это ба. Я не знаю, зачем ба.
КОКА: Тпфу ты! ж е да б а ! Ну что такое же! Сама-то ты не понимаешь, что сказать просто ж е - бессмысленно.
МАТЬ: Что ты говоришь?
КОКА: Ж е, говорю, б е с с м ы с л е н н о!
МАТЬ: Сле?..
Водевильная ситуация с легкостью перерастает в театр абсурда. Обессмысливание слова, распад языка при попытке коммуникации ведет к типично хармсовскому брутальному исходу: Кока Брянский душит мать.
| ...Что у папы моего Было сорок сыновей? Было сорок здоровенных И не двадцать, И не тридцать, Ровно сорок сыновей! - Ну! Ну! Ну! Ну! Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! Еще двадцать, Еще тридцать, Ну еще туда-сюда, А уж сорок, Ровно сорок, Это просто ерунда! |
Мотив плодовитости некоего папы присутствует и в других текстах Хармса, в частности, в неоконченном прозаическом фрагменте Воспитание, который приблизительно датируется серединой 30-х гг. и начинается так: Один матрос купил себе дом с крышей. Вот поселился матрос в этом доме и расплодил детей. Столько расплодил детей, что деваться от них стало некуда.... Папа автора-персонажа с гипертрофированной родительской функцией фигурирует в тексте Теперь я расскажу как я родился... (25 сентября 1935). Здесь же следует упомянуть, что у реального отца Хармса, И.П. Ювачева, детей было трое, но один из них умер в раннем возрасте. Возможно, с этим фактом подспудно связано возникновение образа несуществующего брата Хармса, Ивана Ивановича (тезки известного самовара), приват-доцента Санкт-Петербургского университета (фотография, на которой Хармс изображает этого брата, воспроизведена в издании Полет в небеса, с. 352); ср. также фигуру брата, возникающую, похоже, просто из разговорного обращения брат, в рассказе Воспоминания одного мудрого старика. Сам Хармс был, как известно, бездетен и к чужим детям относился без особой симпатии. Закономерно родительские чувства и представление о производительности и плодливости переносятся им в духовную сферу в носящей декларативный характер записи от 20 октября 1933 года:
Мои творения, сыновья и дочери мои.
Лучше родить трех сыновей сильных, чем сорок, да слабых.
Не путай производительности и плодливость.
Производительность - это способность оставлять сильное и долговечное потомство, а плодливость это только способность оставить многочисленное потомство, которое может долго жить, но однако может и быстро вымереть....
Обратим внимание, что число слабых сыновей - то же фольклорное сорок, что и в стихотворении Врун. Напрашивается еще одна аллюзия - к сказке А.С. Пушкина Царь Никита и 40 его дочерей (о фольклорных источниках числа 40 в данном случае см.: Г.А. Левинтон, Н.Г. Охотин. Что за дело им - хочу... - Литературное обозрение, 1991, N 11, с. 31).
| - А вы знаете, что СО? А вы знаете, что БА? А вы знаете, что КИ? Что собаки-пустолайки Научилися летать? Научились точно птицы, Не как звери, Не как рыбы, Точно ястребы летать! - Ну! Ну! Ну! Ну! Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! Ну, как звери, Ну, как рыбы, Ну еще туда-сюда, А как ястребы, Как птицы, Это просто ерунда! |
Летание существ и предметов, изначально для этого не предназначенных и не приспособленных - архетипическая ситуация чуда. Отчего люди не летают? Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица.... Собака - наиболее приближенное к человеку животное. Полет собаки - пародия на полет человека, о котором мечтает Катерина в Грозе А.Н. Островского: абсурдные противоположения (не как звери, не как рыбы) и конкретизация (точно ястребы) подчеркивают пародийность, уподобление собаки ястребу - сниженный вариант уподобления человека птице. В других текстах Хармса встречаются случаи летания не только людей (Полет в небеса, Лапа, Молодой человек, удививший сторожа и мн. др.), но и собак. Вот, например, начало Звонитьлететь (весна 1930), где последовательно перечисляются различные летящие предметы и существа:
| Вот и дом полетел. Вот и собака полетела. Вот и сон полетел. Вот и мать полетела. Вот и сад полетел... |
В рассказе без названия, начинающемся словами Андрей Иванович плюнул в чашку с водой... (21 августа 1934), плевок в чашку с водой вызывает, в частности, такие последствия:
Вдруг что-то большое и темное пронеслось мимо лица Андрея Ивановича и вылетело в окно. Это вылетела собака Андрея Ивановича и понеслась как ворона на крышу противоположного дома. Андрей Иванович сел на корточки и завыл.
(Здесь, как видим, собака уподобляется вороне, а человек - собаке. Возможно, не без влияния этого хармсовского текста тема летающей собаки развивалась в романтическом направлении уже в новейшие времена. Вспоминается популярный некогда плановой анекдот о том, как из мешка медленно вылетела зеленая собака..., а также любимый народом монолог Кузи из фильма Автомобиль, скрипка и собака Клякса: Собака, собака, давай с тобой дружить. Я приделаю тебе крылья, и мы полетим с тобой в жаркие страны. А люди посмотрят и скажут: собаки летят... Вот и осень...).
| - А вы знаете, что НА? А вы знаете, что НЕ? А вы знаете, что БЕ? Что на небе Вместо солнца Скоро будет колесо? Скоро будет золотое Не тарелка, Не лепешка, А большое колесо! - Ну! Ну! Ну! Ну! Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! Ну, тарелка, Ну, лепешка, Ну еще туда-сюда, А уж если колесо Это просто ерунда! |
Исследователи уже отмечали здесь перекличку с рассказом О явлениях и существованиях. N 1 (18 сентября 1934), где на небе вырисовывается огромная ложка. В данном случае светило замещается не тарелкой, не лепешкой, а именно колесом - древнейшим солярным символом (см., напр: В.В. Иванов. Колесо. - Мифы народов мира. - М., 1980, с. 664). Колесо было также одним из ключевых хармсовских иероглифов реального искусства; ср., в частности, его рисунок, изображающий колесо с подписью REAL (воспроизведен на с. 5 Полета в небеса и в цвете - на обложке журнала Театр (ОБЭРИУ), 1991, N 11) и перекликающийся с изобразительной символикой Каббалы. При желании можно заключить, что, замещая солнце колесом, Хармс играючи ставит в центр мира принцип реального искусства.
| - А вы знаете, что ПОД? А вы знаете, что МО? А вы знаете, что РЕМ? Что под морем-океаном Часовой стоит с ружьем? - Ну! Ну! Ну! Ну! Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! Ну, с дубиной, Ну, с метелкой, Ну еще туда-сюда, А с заряженным ружьем Это просто ерунда! |
Видимо, следует предположить, что под морем - есть вывернутое на небе. Если здесь действительно произошла подмена, причиной ее следует считать, быть может, стремление автора (или редактора) разнообразить небесную тематику и избежать нежелательных религиозных ассоциаций. В неподцензурных текстах Хармса не раз возникает образ небесного сторожа (Лапа, Молодой человек, удививший сторожа) или небесного часового, как назван ангел-стражник в стихотворении Человек берет косу (2 августа 1937), очевидно, восходящий к образу Св. Петра - ключника:
| ...Вот и ангел стерегущий Заградил мне путь плечом. Стой! - гремит его приказ Ты в дверях стоишь как раз. Дальше рай - сады блаженства Чтобы в рай тебе войти, Ты достигни совершенства, Иль назад повороти. (...) Тут я поднял страшный вой: О небесный часовой... |
Разнообразные толкования вызывало последнее сообщение Вруна, вплоть до вряд ли обоснованных подозрений в политическом намеке - для этого предлог превращается в приставку, и возникает криминальное слово донос:
| - А вы знаете, что ДО? А вы знаете, что НО? А вы знаете, что СА? Что до носа Ни руками, Ни ногами Не достать, Что до носа Ни руками, Ни ногами Не доехать, Не допрыгать, Что до носа Не достать! - Ну! Ну! Ну! Ну! Врешь! Врешь! Врешь! Врешь! Ну, доехать, Ну, допрыгать, Ну еще туда-сюда, А достать его руками Это Просто Ерунда! |
Остранение какого-либо органа тела - характерный мотив фольклора, излюбленный в искусстве сюрреализма, абсурда и черного юмора. Отдельный нос, до которого не достать, восходит прежде всего к гоголевскому Носу. В текстах Хармса отделение различных органов тела происходит нередко не только насильственным путем (отрывание ноги в Охотниках, головы - в Суде Линча и т. п.), но и как эмансипация и побег:
| Где я потерял руку? Она была, но отлетела я в рукаве наблюдаю скуку моего тела... (20 февраля 1930) |
Высшая точка игры в отделение органов - рассказ об одном рыжем человеке, у которого, как известно, не было ни глаз, ни ушей, ни носа, ни ног, ни рук и вообще ничего, так что говорить о нем не приходится. Очевидно, следует связать эту игру с принципом членения слова, о котором шла речь выше; распадаясь на составляющие, слово теряет смысл и перестает существовать.
Таким образом, мы рассмотрели пять сообщений Вруна:
| - о плодовитости отца; - о летающих животных; - о замещении светила; - о стражнике иного мира; - об эмансипации органа тела. |
Все эти темы оказываются характерными хармсовскими темами, а стихотворение в целом предстает как набор архетипов карнавальной культуры - игрового, вывороченного мира, близкого детскому сознанию, к которому оно так удачно апеллирует.