Классика в современности (на примере спектакля Ижевского муниципального молодежного театра «Молодой человек» «Свои люди – сочтемся, или Банкрот» А.Н. Островского)

СОДЕРЖАНИЕ: Очевидные и неизвестные факты биографии Островского, его произведения на современной сцене. Анализ пьесы Свои люди – сочтемся, или Банкрот. Ее прочтение спустя полтора столетия, спектакль муниципального Ижевского молодежного театра Молодой человек.

Федеральное агентство по образованию

ГОУ ВПО «Удмуртский государственный университет»

Институт социальных коммуникаций

Курсовая работа

на тему: «Классика в современности (на примере спектакля Ижевского муниципального молодежного театра «Молодой человек» «Свои люди – сочтемся, или Банкрот» А.Н. Островского)»

Студент ИСК,

2 курс, гр. 47-21 А.П. Долматов

Руководитель,

к.ф.н., доцент Л.М. Орлова

Ижевск, 2010

Содержание

Введение

Глава 1

1.1 А.Н. Островский. Очевидные и неизвестные факты биографии

1.2 Островский на современной сцене

Глава 2

2.1 Народная комедия «Свои люди — сочтёмся». Особенности поэтики Островского 2.2 Прочтение и видение пьесы «Свои люди – сочтемся, или Банкрот» А.Н. Островского спустя полтора столетия (на примере спектакля Ижевского муниципального молодежного театра «Молодой человек»)

Заключение

Список использованной литературы

Приложения

Введение

Что становится классикой? То, что современно не только времени написания. Ушел из жизни автор, его современники, а пьеса вызывает интерес, что-то в ней резонирует с нашими переживаниями. Множество театральных деятелей разделяет точку зрения тех исследователей театра, которые считают, что искусство занимается человеком, а не нравами конкретного времени, не царями и подданными, не купцами или дворянами.

Классика уже отстоялась во времени. У нее, как правило, приличная история прочтений, отношений, трактовок. На расстоянии, измеряемом годами, десятилетиями, столетиями, яснее становится видно, что в классическом произведении является «стволом», а что «ветвями», если сравнивать его с монументальноподобным древом, даже несмотря на то, что разное время выбирает в качестве таковых различные моменты одного и того же произведения.

Обращаясь к классике, мы понимаем, что если, даже по невыясненным причинам, спектакль не удался, то, очевидно, что причина неудачи кроется именно в постановке, а не в самой пьесе.

Классика, безусловно, содержательна. «Проходные» произведения свое время не переживают, как бы они не были злободневны на момент написания.

Е.В. Столов

Целью данной курсовой работы является исследование отношения к классическим произведениям современных деятелей театрального искусства и актеров, задействованных в современных постановках.

Задачи: анализ пьесы А.Н. Островского «Свои люди – сочтемся, или Банкрот»; выяснение причин обращения нынешних театральных деятелей к классическим произведениям на современном этапе.

Научная новизна данной исследовательской работы определяется характером используемых источников информации и способами ее интерпретации.

Глава 1

1.1 А.Н. Островский. Очевидные и неизвестные факты биографии

Островский Александр Николаевич (1823 - 1886) Русский драматург, театральный деятель. Родился 12 апреля (по старому стилю - 31 марта) 1823, в Москве. Отец Островского окончил курс в духовной академии, но служил стал в гражданской палате, а затем занимался частной адвокатурой. Потомственное дворянство было приобретено. Мать, которой он лишился еще в детстве, — родом из низшего духовенства. Систематического образования не получил. Детство и часть юности прошли в центре Замоскворечья. Благодаря большой библиотеке отца Островский рано познакомился с русской литературой и почувствовал наклонность к писательству, но отец хотел сделать из него юриста. Окончив в 1840 гимназический курс в 1-й Московской гимназии (поступил в 1835), Островский поступил на юридический факультет Московского университета, но окончить курс ему не удалось (учился до 1843). По желанию отца, он поступил на службу писцом в суд. В московских судах служил до 1851; первое жалование составляло 4 рубля в месяц, через некоторое время оно возросло до 15 рублей. К 1846 было уже написано много сцен из купеческого быта, и задумана комедия Несостоятельный должник (по другим сведениям пьеса называлась Картина семейного счастья; впоследствии - Свои люди - сочтемся). Наброски к этой комедии и очерк Записки замоскворецкого жителя были напечатаны в одном из номеров Московского Городского Листка в 1847. Под текстом значились буквы: А. О. и Д. Г., то есть А. Островский и Дмитрий Горев, провинциальный актер, предложивший ему сотрудничество. Сотрудничество не пошло дальше одной сцены, а впоследствии послужило для Островского источником большой неприятности, так как дало его недоброжелателям повод обвинять его в присвоении чужого литературного труда. Литературную известность Островскому принесла комедия Свои люди - сочтемся! (первоначальное название — Банкрот), опубликованная в 1850. Пьеса вызвала одобрительные отклики H.В. Гоголя, И.А. Гончарова. К постановке на сцене комедия была запрещена, Влиятельное московское купечество, обиженное за все свое сословие, пожаловалось начальству; а автор был уволен со службы и отдан под надзор полиции по личному распоряжению Николая I ( надзор был снят только после воцарения Александра II). На сцену пьеса была допущена только в 1861. Начиная с 1853 и на протяжении более чем 30 лет новые пьесы Островского появлялись в московском Малом и петербургском Александринском театрах почти каждый сезон.

С 1856 Островский становится постоянным сотрудником журнала Современник. В 1856, когда по мысли великого князя Константина Николаевича состоялась командировка выдающихся литераторов для изучения и описания различных местностей России в промышленном и бытовом отношениях, Островский взял на себя изучение Волги от верховьев до Нижнего. В 1859, в издании графа Г.А. Кушелева-Безбородко, были напечатаны два тома сочинений Островского. Это издание и послужило поводом для той блестящей оценки, которую дал Островскому Добролюбов и которая закрепила за ним славу изобразителя темного царства. В 1860 в печати появилась Гроза, вызвавшая статью Добролюбова (Луч света в темном царстве).

Со второй половины 60-х годов Островский занялся историей Смутного времени и вступил в переписку с Костомаровым. В 1863 Островский был награжден Уваровской премией и избран член-корреспондентом Петербургской Академии наук. В 1866 (по другим сведениям - в 1865) в Москве создал Артистический кружок, давший впоследствии московской сцене многих талантливых деятелей. В доме Островского бывали И.А. Гончаров, Д.В. Григорович, И.С. Тургенев, А.Ф. Писемский, Ф.М. Достоевский, И.Е. Турчанинов, П.М. Садовский, Л.П. Косицкая-Никулина, Достоевский, Григорович, М.Е. Салтыков-Щедрин, Л.Н. Толстой, И.С. Тургенев, П.И. Чайковский, Садовский, М.Н. Ермолова, Г.Н. Федотова. С января 1866 был заведующим репертуарной частью московских императорских театров. В 1874 (по другим сведениям - в 1870) было образовано Общество русских драматических писателей и оперных композиторов, бессменным председателем которого Островский оставался до самой смерти. Работая в комиссии для пересмотра законоположений по всем частям театрального управления, учрежденной в 1881 при дирекции Императорских театров, он добился многих преобразований, значительно улучшивших положение артистов.

В 1885 Островский был назначен заведующим репертуарной частью московских театров и начальником театрального училища. Не смотря на то, что его пьесы делали хорошие сборы и что в 1883 император Александр III пожаловал ему ежегодную пенсию в 3 тыс. рублей, денежные проблемы не оставляли Островского до последних дней его жизни. Здоровье не отвечало тем планам, какие он ставил перед собой. Усиленная работа быстро истощила организм; 14 июня (по старому стилю - 2 июня) 1886 Островский скончался в своем костромском имении Щелыкове. Похоронили писателя там же, на погребенье государь пожаловал из сумм кабинета 3000 рублей, вдове, нераздельно с 2 детьми, была назначена пенсия в 3000 рублей, а на воспитание трех сыновей и дочери — 2400 рублей в год.

После смерти писателя, Московская дума устроила в Москве читальню имени А.Н. Островского. 27 мая 1929 перед зданием Малого театра был открыт памятник Островскому (скульптор Н.А. Андреев, архитектор И.П. Машков).

Автор 47 пьес (по другим сведениям - 49), переводов Вильяма Шекспира, Итало Франки, Теобальдо Чикони, Карло Гольдони, Джакометти, Мигеля де Сервантеса. Среди произведений - комедии, драмы: Записки замоскворецкого жителя (1847), Свои люди — сочтемся! (первоначальное название — Банкрут; 1850; комедия), Бедная невеста (1851; комедия), Не в свои сани не садись (1852), Бедность не порок (1854), Не так живи, как хочется (1854), В чужом пиру похмелье (1855, комедия), Доходное место (1856, комедия), трилогия о Бальзаминове (1857 - 1861), Праздничный сон до обеда (1857), Не сошлись характерами (1858), Воспитанница (1858-1859), Гроза (1859-1860, драма), Старый друг лучше новых двух (1860), Свои собаки грызутся, чужая не приставай (1661), Козьма Захарьич Минин-Сухорук (1861, 2-я редакция 1866; историческая пьеса), Минин (1862, историческая хроника), Тяжелые дни (1863), Шутники (1864), Воевода (1864, 2-я редакция 1885; историческая пьеса), Пучина (1865-1866), Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский (1866; историческая пьеса), Тушино (1866-1867; историческая пьеса), Василиса Мелентьева (1867, трагедия), На всякого мудреца довольно простоты (1868, комедия), Горячее сердце (1868-1869), Бешеные деньги (1869-1870), Лес (1870-1871), Не все коту масляница (1871), Не было ни гроша, вдруг алтын (1872), Снегурочка (1873; сказка, опера Н.А. Римского-Корсакова), Поздняя любовь (1874), Трудовой хлеб (1874), Волки и овцы (1875), Богатые невесты (1876), Правда хорошо, счастье лучше (1877), Женитьба Белугина (1878; написана в сотрудничестве с Н.Я. Соловьевым), Последняя жертва (1878), Бесприданница (1878-1879), Добрый барин (1879), Сердце не камень (1880), Дикарка (1880; написана в сотрудничестве с Н.Я. Соловьевым), Невольницы (1881), На порог к делу(1881; написана в сотрудничестве с Н.Я. Соловьевым), Светит, да не греет (1881; написана в сотрудничестве с Н.Я. Соловьевым), Таланты и поклонники (1882), Без вины виноватые (1884), Красавец-мужчина (1888), Не от мира сего (1885; последняя пьеса Островского, напечатана за несколько месяцев до кончины писателя); перевод десяти интермедий Сервантеса, комедии Шекспира Укрощение своенравной, Антоний и Клеопатра (перевод не был напечатан), комедии Гольдони Кофейная, комедии Франка Великий банкир, драмы Джакометти семья преступника.

1.2 Островский на современной сцене

В репертуаре российских театров на сегодня 89 пьес Александра Николаевича Островского. Его пьесы идут крутой волною от Калининграда до Хабаровска. Островский не только жив, он, бесспорно, – драматург-лидер в русском современном театре. Почему? Какие из его пьес выбирают сейчас чаще и охотнее? Какие в силу различных причин трогать боятся? Что не понимают, не хотят или не могут понять, несмотря на простоту (гармоническую, впрочем, простоту) его письма? На что, с точки зрения «завоеваний прогресса», смотрят высокомерно-снисходительно?

Более всего, кажется, театрам люб Островский – певец кулис и закулисья, знаток и ценитель актерского быта и актерских судеб. Режиссеры с упоением, на разные лады ставят «Таланты и поклонники», «Лес», «Без вины виноватые». Здесь на первом плане искусство актера, его магическая сила и победительная власть.

Островский любил и умел писать роли актрис и актеров. Роли эти играли в русском театре великие предшественницы и предшественники современных любимиц наших и любимцев. Однако сам поток пьес о театре, об актерстве, специально выделенных из богатейших драматургических запасников Островского, указывает на беспощадный диктат времени.

Не случайно ошеломляющий успех выпал на долю спектакля вахтанговцев «Без вины виноватые», превращенного вполне сознательно в мелодраму с сахарным финалом, когда персонажи, будто в Новогоднюю ночь сдвигая фужеры в порыве любви, обещают друг другу новое счастье. Спектакль был обречен на успех и потому, что в ролях актрис Кручининой и Шелавиной, по пьесе знаменитых и почитаемых, выступили почитаемые и знаменитые Юлия Борисова и Людмила Максакова.

Актёр или актриса, играющие актёра или актрису в пьесах Островского (своеобразная игра в квадрате), – сегодня едва ли не главный показатель рассчитанного успеха, это понятно. Но и некоего допинга, без которого театру труднее и труднее соревноваться с прогрессирующим господством лицедейского поведения человека просто; с властью имиджа, масочности, казин-рулетного азарта, внедрившихся в нашу жизнь со скоростью семимильного сказочного скока; с тотальным владычеством игры, игрищ на экране ТВ, когда большая часть эфирного времени отдана шоу-передачам, словно специально объединенным фразой сумасшедшего Германна: «Что наша жизнь?! Игра!»

Спектакль «Без вины виноватые» поставлен Петром Фоменко и сыгран актерами в вахтанговском буфете, а не на вахтанговской сцене. «Мы актеры, наше место в буфете», – говорит незабвенный Шмага. Режиссер, приглашая в буфет зрителей, мгновенно превращает и их в актеров. Все – актеры. Каждый уголок земного мира – театральная площадка. И что же? «Буфетный театр» представляет не столько «волшебный край», сколько «край» не очень умных, не очень добрых, не очень порядочных людей. Их место, действительно, в буфете. Настоящая сцена отдана не им, не таким. Она где-то вне этих «закусочных пределов». Не случайно Кручинина (Юлия Борисова) уходит в разных костюмах на «внесценические» подмостки и откуда-то из другого пространства сюда, в буфетную комнату, грустная, возвращается. Сколько жизнь с ее обманами, лицемерием и коварством захватывает мир театра, столько же и интриги, развращенность «волшебного края» девятым валом накатывают на остатки-обломки порядка повседневности. Знаменитые вахтанговцы (в спектакле заняты также Юрий Яковлев, Вячеслав Шалевич, Юрий Волынцев, Евгений Князев и др.), играя Островского в стиле неожиданного, рискованного столкновения мелодрамы и фарса, – словно бы сдвигают якобы прекрасный мир кулис в сферу непредсказуемых случайностей жизни. И когда этот резкий сдвиг, этот бурный процесс скрещивания игры и скорби жизни освещается ярким всполохом невзаправдашнего театрального эффекта, наподобие обретения Кручининой и Незнамовым родственных связей, – грязь жизни счастливым финалом очищена. Однако ж она никуда не исчезла. Она переместилась, перетекла на «театральную половину». Нет никаких священных границ между рампой и залом. Где «святое» искусство, где грубость жизни – неважно. Важен процесс взаимопроникновения и взаимозамещения. Важен передел зон влияния: не победа жизни на сцене, но победа игры в жизни.

Акцент смещения рождает в спектакле вахтанговцев грустную иронию. То ирония объективных подтекстов и сравнений пьесы, какие проявляются в спектакле Фоменко именно как ироническое отношение к искусству актера. Словно бы с помощью Островского театр сам себя вышучивает, освистывает, отхлестывает, но и извиняет за грехи и мерзости, накопившиеся за время отношения к себе как к горделивому, раздувшемуся от самовлюбленности баловню фортуны.

В роли трагика Несчастливцева в Театре на Малой Бронной («Лес» в постановке Льва Дурова) замечательно талантливый Олег Вавилов на незаметных почти переключениях-переходах от серьезного к комическому и трагикомическому открывает глубину иронии существования амплуа трагика. Амплуа, как и актера-трагика былого величия, увы, нет в театре настоящего. Все было когда-то. Какое-то тихое угасание трагической страсти, неуловимое утекание жизни из игры и составляют, на мой взгляд, нетрадиционный тон, изюминку роли Несчастливцева в спектакле Дурова. Режиссеру, несомненно, дорога мысль Островского о величии актерского призвания. Одна беда: много на веселом пиру званых, да мало избранных. Душа-то у всех песни просит, в каждом прячется трагик или комик, а натура поперек души хлопочет, ей не до песен, ее правило: потехе час – делу время. Этот «Лес» словно пронизан, просвечен красками осени, золотом, пышностью увяданья. В громком орале Несчастливцеве, в Олеге Вавилове, актере сколько темпераментном, столько же лирически сдержанном, обнажается внутренняя тишина удивления перед красотой подобного увяданья, грустное смирение перед чем-то неотвратимо надвигающимся. Позже, скажем, у совсем не похожего на Несчастливцева, но отчасти тоже трагикомического героя, чеховского Шамраева такое удивление превратится в нарочитую бестактность, презрение к театру, актеру, в полную бескрасочность мировосприятия и будет грубо запротоколировано: «Пала сцена!.. Прежде были могучие дубы, а теперь мы видим одни только пни».

Прежде был Николай Хрисанфыч Рыбаков – теперь вот он, Геннадий Несчастливцев. Прежде был Геннадий Несчастливцев – а сегодня кто?

И роль трагика русской сцены, пьяницы в общем, но отличной души человека, покрывается, как патиной бронза, налетом сострадательной иронии, становясь бесценной принадлежностью прошлого.

То же и с амплуа трагической героини. Но об этом – в своем месте.

В спектаклях «актёрского потока» Островский, не теряя почетного звания бытописателя, певца кулис, жанриста и т.п., вдруг предстал зорким интеллектуалом, предвидевшим современные духовные недуги и разного рода сдвиги, перекосы, уродливые сращения; предстал даже, если угодно, умницей-ревизором, явившимся будто бы неожиданно, заставшим разброд как в жизни, так и в театре.

С одной стороны, он настойчиво и упрямо, возрождаясь на многоликой сцене в какие-то переломные моменты жизни России, разворачивает театр к ядру его – актеру, напоминая в хаосе времени о нерасщепляемости ядра. Он возвращает и возвращает театру ненасыщаемую тягу артистов к сочному слову, первоклассным, ярким ролям, типам другого времени, вольно или невольно заставляя сегодняшних любимцев и любимиц изучать себя, задумываться о приобретениях, о потерях, о девальвации искусства. С другой стороны, диктуя определенный выбор – крен, – драматург подталкивает к размышлениям о дисгармонии, о расколе нашего существования на «игровую» и «неигровую» половины, о борьбе чудо-образований (от слова чудовищный, а не от слова чудный) конца XX в. за лидерство, за влияние на душу человека. На первый взгляд невинная, подсказка периода выживания театрам и режиссерам этих, а не других пьес открывает в контексте времени картину нешуточных искушений в сражениях на «полях чудес», метания, лавирования растерявшегося зрителя-несоучастника среди сдвигов жизни. Да и вообще, страшно вымолвить, исчезает с ускорением немыслимым самое понятие святости, неприкосновенности человеческой жизни. Одна из причин ускорения, я не преувеличиваю, – новомодная «мораль»: что наша жизнь – игра! Если это так, то все зависит от удачи. Погоня за удачей (в любых проявлениях: от финансового успеха до престижности, известности и т.п.) любой ценой и влечет за собой исчезновение понимания бесценности отдельной человеческой жизни. Тут вновь цель оправдывает средства. Вновь человек – пустяк.

Островский приводит сегодня актёров и неактёров к ситуации не бытового, не социального или политического, но духовного выбора. Что пересилит в нас: внутренний порядок, отношение к жизни и человеку как безусловной ценности? Либо внутренний хаос, расчет, животные принципы выживания, соблазн шутовства, азартного партнерства, выигрыша любою ценой? Дело не в том, разумеется, играть или не играть, смеяться или не смеяться, идти в актрисы или нет. Дело в том, чтобы игра (в широком смысле слова) знала свое место, свои жесткие рамки, чтобы ее агрессия не теснила бы, не отменяла бы в жизни то ее пространство, в котором любые игры губительны. Ситуация такого выбора вечна. Вечен и Островский.

Но в конце века она проявилась, по-моему, во всей силе трагического. Поэтому в настоящем А.Н. Островский воспринимается драматургом трагедийного масштаба. Не певцом Замоскворечья, не обличителем «темного царства» или пороков несносного чиновничества, не ценителем славы русского театра и т.п. Островский сегодня – психологически тонкий, чуткий исследователь разорванности человеческого сознания. И мужского, и женского. Вот куда неожиданно вливается «актерский поток» его пьес. Обращение режиссеров к одним и тем же названиям, уютное соседство на подмостках «кулисно-закулисных» его пьес о соотношениях игры, риска, интриги, хитрости, расчета – и будней, труда жизни, терпения невольно обнажают явное нежелание, скажу резче, страх современного театра говорить о нравственной деформации общества, о той самой девальвации искусства, которую можно, должно назвать девальвацией духа и культуры. Т.е. о ситуации трагической.

Не потому ли, не из-за растерянности ли перед такой ситуацией, не из-за укоренившегося ли страха, как на «игровой», так и на зрительской половинах в спектаклях по пьесам Островского нынче правит бал неожиданно новая, словно двоящаяся, сострадательная, но и холодно-отстраненная, рассудочная гостья ирония?

Театр 90-х годов, если иметь в виду более молодых режиссёров и актёров, безусловно, почувствовал в драматургии Островского ситуацию такого выбора. Одной из последних по времени постановок, затрагивающих круг подобных проблем, была премьера 1994 г. в Театре на Покровке. Спектакль «Таланты и поклонники», поставленный Сергеем Арцибашевым, одним из самых, на мой взгляд, перспективных московских режиссеров среднего поколения, встраивается в ряд «кулисно-закулисных» пьес. Молодые актеры играют лукаво и легко, с иронией над самими собой и теми отношениями, в какие современный театр неизбежно втягивается рыночной ситуацией. Однако спектакль этот особенный по интонации, по отношению режиссера и актеров к игрокам жизни. Выделяется арцибашевский спектакль еще и тем, что ирония обволакивает современное скрещивание, чаще уродливое, нежели прекрасное, искусства и коммерции.

В «Талантах и поклонниках» обе актрисы, и Негина (Н. Гребенкина), и Смельская (Е.Борисова), – одаренны, красивы, имеют заслуженное уважение. Тут нет акцента на соперничестве двух примадонн, как можно было того ожидать. Спектакль не о борьбе самолюбий. Тогда о чем?

О выборе, конечно. О выборе актрисой своей судьбы. Но и о выборе таланта в поклоннике. Терпение, одиночество, медленный труд самоусовершенствования – или успех, слава, деньги? Обе актрисы выбирают успех и деньги. Однако Нине Смельской дан как бы пошлый, обыкновенный вариант выбора. Сашеньке Негиной – более изощренный и хитроумный. Это искушение молодой неокрепшей души и становится зерном спектакля. Поэтому так важен здесь вкрадчивый, обольстительный и холодно-расчетливый Великатов (В.Стукалов). Он пришел в театр, как в магазин, и уверенно приобрел красивую вещь? Это было бы слишком прямолинейно. Великатов в этом спектакле небескорыстный, но все-таки искренний ценитель актерского таланта. Зная нравы закулисья, наблюдая обманы и гибель, он решается на обычную сделку ради будущего расцвета таланта необыкновенного. Этот поклонник по-своему тоже талантлив.

В спектакле вырастает до символа некое незримое сосуществование бескорыстия, огромной, из какого-то другого измерения, на все времена, любви старика Нарокова (В.Поляков) и корысти Великатова, которая словно бы очищается «под крылом» Нарокова. Само прошлое театра, олицетворенное странным этим стариком, с его, прошлого, казусами, неблаговидностью – и истинным благородством, бескорыстной любовью к таланту, выдвигается режиссером на первый план. Все было когда-то. Было и никуда не исчезло. Живет рядом. Только вот чт мы выбираем из прошлого, решает каждый наедине с собой. В «Талантах и поклонниках» Театра на Покровке есть вера в жизнь современного театра, зависимая сколько от отношения поклонников, меценатов к таланту, столько же и отношения таланта к самому себе. И эта чистая нота о достоинстве актера, о бережном, а может нежном, внимании к настоящему таланту звучит страстно и мощно.

В связи с проблемой духовного выбора не миновать разговора о «Грозе». Пьеса эта загадочна и, несмотря на множество замечательных исполнений в театре прошлого, современным театром разгадываться не желает. Остановимся на одной лишь сцене.

В пьесе «Гроза» есть сцена, которая в контексте наших размышлений читается как глубоко обязательная для времени, для естественного развития русского театра. В ней, я думаю, – предвидение того, что ныне определилось как ситуация духовного выбора.

Целое явление посвящено писателем, кажется, типично бытовой сценке: Варвара отдала Катерине ключ от калитки. Катерина перед выбором: оставить ключ или не оставить? Опускаю лирические ее жалобы и цитирую этапы внутреннего процесса: смятение – испуг – самоубеждение – самооправдание – радость. «Катерина (одна, держа ключ в руках). … Вот погибель-то! Вот она! Бросить его, бросить далеко, в реку кинуть, чтоб не нашли никогда. Он руки-то жжет, точно уголь… (Задумчиво смотрит на ключ.) Бросить его? Разумеется, надо бросить. И как это он ко мне в руки попал? На соблазн, на пагубу мою. (Прислушивается.)». Эту сцену в разное время в советском театре играли совершенно неодинаково, хотя, казалось бы, что тут мудрить? Островский четко выписал для актрисы рисунок роли. Скажем, в 70-е годы в знаменитом спектакле Малого театра, поставленном Борисом Бабочкиным, эпизод с ключом решался так. Актриса (Л.Щербинина) схватывала ключ почти сразу. Прятала в карман быстро, судорожно, будто этим секретом мстила злой свекрови Кабанихе. Убегала победительницей, на ходу страстно кого-то умоляя: «Кабы ночь поскорее». Выбора не было. Соблазны не мучили героиню. Скорее, тут решалась проблема отцов и детей.

В 1992 году в Санкт-Петербурге в Молодежном театре появилась первая за многие годы («Гроза» не ставилась едва ли не более 20 лет, что тоже наводит на определенные размышления) современная постановка «Грозы» (режиссер – С. Спивак). Катю Кабанову играла симпатичная актриса, скорей, пожалуй, лирического, нежели драматического и тем более трагического плана. Это была именно Катя, Катюша, и вовсе не Катерина. Сцена с ключом в спектакле Спивака – центральная. В ней-то и происходило превращение Катюши в Катерину. Актриса (Е. Унтилова) на почти пустой, затянутой серо-голубым холстом сцене, словно бы между небом и землей, оставалась наедине с собою. Она начинала бороться с соблазном чего-то неведомого, будто со всех сторон ее обволакивающего, необъяснимого, понимая, тем не менее, одно: на нее надвигается гибель. В неравном поединке сошлись женщина и рок. Потому и становилась несчастная жизнь Кати трагической судьбой Катерины. Актриса сначала бросала ключ, словно обжегшись, затем его изучала, как какое-то необычное существо. И вдруг, словно невольно дотронувшись, она не могла оторвать ключ от собственных пальцев, он сам собою выскальзывал и падал в карман ее платья. И она, поняв, что душа ее погибла, а неведомая сила подчинила все ее существо, шла навстречу не Борису, а гибели своей. Если не спасена душа, физическая смерть – ничто. Это верно знала жена Тихона Кабанова.

Любовь Катерины и Бориса в спектакле Спивака была показана… как бы вы думали? Иронически. Как невинная игра в посиделки. Встретившись ночью, Катерина и Борис (А.Петров) садились друг против друга, подпирали кулачками щеки и начинали, как дети, болтать-щебетать всякий вздор. Спектакль петербуржцев был не о любви, но именно о раздробленности личности, о гибели души в результате такого, а не иного выбора. Эта «Гроза», я думаю, попыталась возвратить в современный театр, в наш мир безверия и цинизма понятия греха, исповеди, страшного суда. То есть те конкретные, вековые ценности русского православного сознания, которые составляли и составляют смысл слова духовный: отношения человека с Богом и церковью, жизнь в вере, жизнь вне веры и т.п. Однако спектакль Спивака приняли холодно, снисходительно-равнодушно, словно не захотев усложнять себе жизнь, нарушать внутренний комфорт, впрочем, ложный.

И живёт наш театр сегодня как волшебный мир, игра – азартная, рискованная, но с обязательным благополучным исходом. Уставшие, потерявшие веру люди жаждут, ждут счастливых финалов, и это горькое ожидание неумолимо влияет на режиссерский выбор пьес. Из Островского черпают, чтобы приглушить страх. Бросается в глаза, как театры изменяют названия пьес Островского, в какую сторону. В Воронежском театре драмы имени А.Кольцова, например, «Волки и овцы» стали называться «Резвые Крылья Амура». Режиссер не скрывает своих целей: никаких социальных конфликтов, никакого напряжения. Показываем незамысловатую историю любви, в меру пошлой, в меру смешной, в меру расчетливой. Показываем, мило иронизируя, по-доброму посмеиваясь наивности и «волков», и «овец», каковых резвунчик Амур ловко смешал в одной стае, вполне, в общем-то, добропорядочной. Анатолий Иванов поставил спектакль красочный, стильный, с красивыми, фарфорово-изящными мизансценами. Островский предстал в этом зрелищном спектакле в новом качестве – распевно-романсовом, пожалуй. Вы устали от житейских бурь? Идите в театр! Отдохните в нем, если можете. Таким современный театр Островского, видимо, тоже должен быть. Но что дальше? В Москве несколько лет держался в афише и был популярен спектакль Юрия Погребничко «Лес», переименованный так: «Требуется трагическая актриса». Неужели русские трагические актрисы остались в прошлом? Не хочется этому верить. Однако – нет «Грозы». Нет «Бесприданницы». Впрочем, обе пьесы требуют отдельной статьи.

Глава 2

2.1 Народная комедия «Свои люди — сочтёмся». Особенности поэтики Островского

Сама по себе интрига комедии, запрещённой к постановке на целых 11 лет, была весьма традиционна. Островский вообще не стремился к сюжетной новизне, он писал: Драматург не изобретает сюжетов... Их даёт жизнь, история, рассказ знакомого, порою газетная заметка. У меня... все сюжеты заимствованы.

В центре комедии «Свои люди — сочтёмся» — богатый хозяин, ловкий приказчик, коварная дочь. Купец Большов затеял ложное банкротство, чтобы обмануть кредиторов, а приказчик Подхалюзин в конце концов обманул его самого — и состояние присвоил, и дочь Липочку завоевал. Действие развивается по принципу песочных часов: сила Большова постепенно слабеет, власть его утекает, в какой-то момент часы переворачиваются — и наверху оказывается Подхалюзин...

К традициям русского театра XVIII столетия восходит и ономастика Островского — система имён его персонажей.

Классицизм предписывал комедиографу жёсткие правила. Зритель должен был заранее знать, как относится автор к тому или иному герою, — следовательно, имена и фамилии подбирались говорящие. Стародум и Скотинины в фонвизинском «Недоросле» — яркие примеры такого рода. Ранний Островский не отступает от этого правила. Если в центре действия мелкий пройдоха (в словаре Владимира Даля именуемый подхалюзой), то фамилия Подхалюзин напрашивается сама собой. А главному персонажу, богатому и сильному купцу, естественно дать кичливую фамилию Большов, библейское имя Самсон (в Библии это могучий герой, который утратил свою силу) и насмешливо-горделивое отчество Силыч.

Новой была не интрига. Новым был не принцип подбора имён. Новым был подход автора к героям. Театральное искусство куда более условно, чем эпическая проза и даже лирика; сценическое действо диктует драматургу свои жёсткие правила. Актёр не может играть хорошо, если нет зрительского отклика, ответной волны зрительного зала. При этом спектакль идёт недолго, разворачивается стремительно. Чтобы зритель сразу, не теряя времени, включился в ход событий, эмоционально отозвался на них, в героях должны узнаваться общие, типологические черты. (Вспомните, что такое театральные амплуа, — мы с вами говорили о них, когда повторяли комедию Грибоедова «Горе от ума».)

Разумеется, в эти узнаваемые амплуа, как в своего рода колбочки, художник вливает новое содержание, наделяет героев индивидуальностью, характером. Но Островский с самого начала сосредоточился на другой задаче. Он недаром брал уроки у натуральной школы. Натуралисты бытописали окружающую реальность подробно, детально, обращая внимание на мелочи, в том числе неприглядные; они хотели, чтобы читатель сверял литературное изображение не с культурной традицией, не с чужими книгами, а с неприбранной российской действительностью. Так и ранний Островский соотносил своих персонажей не с театральными типами, не с театральными масками (ловкой служанки, обманутого мужа, скупого барина, умной крестьянки), а с социальными типажами. То есть он делал всё, чтобы зритель смотрел на сценические события сквозь призму окружающей жизни, сверял образы героев с их социальными прототипами — купцами, слугами, дворянами.

В образе Большова зритель сразу узнавал черты купца современного, образца 1850-х годов. То же и с Подхалюзиным. Житейские наблюдения драматурга были сгущены, сконцентрированы, сфокусированы в его персонажах. И лишь затем эти свежие наблюдения оттенялись легко узнаваемым литературным фоном. (В Подхалюзине узнаётся тип Молчалина; некоторые сцены со страдающим Большовым напоминают пародию на шекспировского короля Лира.)

В первой же заметной пьесе Островского определились и другие особенности его поэтики.

Речевые характеристики героев не просто вносили дополнительные краски в образ персонажа, не только подчёркивали его индивидуальность. Диалоги в комедиях и драмах Островского играли куда более серьёзную роль, они служили речевым аналогом действия. Что это значит? А вот что. Когда вы будете читать пьесы великого русского драматурга, то наверняка обратите внимание: при всей своей увлекательности они не слишком динамичны. Экспозиция в них очень долгая, а кульминация иразвязка, напротив, стремительны и скоротечны. Интерес зрителя и читателя обеспечен совсем другим: ярким описанием нравов, напряжением моральных коллизий, которые встают перед героями. Откуда мы узнаём об этих коллизиях? Как раз издиалогов героев. По чему судим о колорите, самобытности? По речи персонажей. В том числе по их монологам.

Островский переносил в драматургическую плоскость психологический опыт, накопленный русской повествовательной прозой. Он сознательно романизирует свои пьесы, то есть, подобно авторам русских психологических романов, смещает центр тяжести с интриги на внутренний мир человека. (Оттого их так интересно читать — не менее интересно, чем смотреть в театре.)

Тем же объясняется ещё одна черта поэтики Островского. В его комедиях отсутствует фигура образованного героя-резонёра (как, допустим, Чацкий у Грибоедова). Практически все персонажи принадлежат к одному — купеческому, реже дворянскому, ещё реже мещанскому — сословию. В современном купечестве, как в капле воды, отражается вся Россия, оно оказывается как бы равнодействующей русской истории, сгустком русского народа. А купеческий дом, в котором сосредоточено действие многих комедий Островского, предстаёт малой моделью всей срединной России. Конфликт между старшим и младшим поколениями отечественного купечества, между стариной и новизной, который разворачивается прямо на глазах у зрителя, суммирует противоречия эпохи.

При всём том — и это ещё один важный принцип Островского — на все социальные проблемы драматург неизменно смотрит сквозь призму нравственности. Свой моральный (или — чаще — аморальный) выбор его герои делают в жёстко заданных общественных обстоятельствах, но обстоятельства важны не сами по себе. Они лишь обостряют вечные вопросы человеческой жизни: где правда, где ложь, что достойно, что недостойно, на чём стоит мир...

островский сцена пьеса спектакль

2.2 Прочтение и видение пьесы «Свои люди – сочтемся, или Банкрот» А.Н. Островского спустя полтора столетия (на примере спектакля ижевского муниципального молодежного театра «Молодой человек»)

Русская классика - это достаточно серьезное испытание для современного зрителя, порой равнодушного, циничного. Кому из собравшихся в этом зале будут интересны «дела давно минувших дней»? а может быть нам всем хочется просто услышать друг друга, почувствовать, осознать: над чем смеемся, по поводу чего плачем? Интересно, а что думают сами создатели спектакля?

Интервью с главным режиссером ижевского муниципального молодежного театра «Молодой человек» Е.В. Столовым, актрисами театра Е. Сушковой-Опариной, М. Рудневой:

- Евгений Вадимович, как вы думаете, интересны ли проблемы, которые поднимает Островский, современному зрителю?

- У меня такое ощущение, что пьесы всех наших русских драматургов в принципе не могут быть не интересны, или, точнее сказать, проблемы, которые они поднимают. Они получаются опроецированы на любое время: хоть 50 лет назад, хоть 100, хоть 150- название «Банкрот» не потеряло смысл и сегодня. Пьеса написана как будто сейчас и для этого времени. Я думаю, что мы здесь нового почти ничего не открываем, все проблемы, бывшие когда-то актуальными, естественны из года в год, просто под разными углами зрения выглядят несколько иначе. И как раз таки нашей главной целью становится преподношение в интересном, захватывающем дух виде этих проблем для современного зрителя без утраты даже самой малой доли той смысловой и духовной нагрузки, которую несет пьеса в оригинале. Ведь с течением времени ничего не меняется: человек не меняется, его не исправить. Он как был приспособленцем к тем обстоятельствам, которые его окружали, так и подстраивается, приспосабливается к жизни и по сей день.

- Хорошо, Евгений Вадимович, тогда для чего все это делать- ставить спектакли об этих проблемах? Зачем, если ничего не меняется:

- Ну, я считаю, что не в пустую это делается. Не даром же было сказано философом: «Сколько человечество себя помнит - всегда был театр». Театр не может быть пустым. Нас в жизни постоянно окружают ситуации, которые позволяют нам разрядиться… Разрядиться внешне: эмоциональным и голосовым способом, если можно так сказать. А в театр человек приходит, чтобы разряжаться и расслабиться внутренне. И самое главное, чтобы он на сцене увидел то, что ему близко и знакомо.

Пьеса вся заключается в одном: Подхалюзин начинает мстить. Мстит Большову за все унижения, которые он претерпел. И только возникает удобная ситуация, он ее выловил, «зацепил за хребет», взял ее и сделал! И все…Больше ничего. Вот, в жизни то же самое. Смотрите, вспоминаете, как лет 20 назад можно было легко разбогатеть - быстро, моментально! А сейчас попробуй!

-Получается, что время Подхалюзиных сейчас пришло…

- Я думаю, что оно уже ушло… ушло, чтобы прийти вновь. Опять же здесь применимо изречение великого: «История повторяется». Но сейчас все же наступили немного другие времена, когда если можно так выразиться, отодвинуть Подхалюзина очень тяжело. Хотя…если брать первое название пьесы «Банкрот»- оно очень важное. Сейчас посмотрите, что в нашей жизни происходит: за решеткой олигархи, экс-президента Киргизии обвиняют, не беспочвенно, намой взгляд, ведь «дыма без огня не бывает», в хищении бюджетных средств. Это ли не Подхалюзины? Просто обокрали и все… И здесь тоже…обокрал и все. Угадал момент, им воспользовался и был таков. Ну, ситуация так сложилась!.. Сейчас, наверное, возникает такое мнение, что я его (Подхалюзина) оправдываю, что это очень хороший человек, который вовремя попользовался, ну, чужой кошелек лежал, никому не нужный, а он взял его. Если вырвать из контекста эту ситуацию, можно, конечно, говорить, что негодяй, подлец! Обидел тятеньку - нельзя так поступать! Где же человеческие чувства, где же качества, которые ты должен испытывать к своему родителю? А тем более к благодетелю, который тебя выпестовал, можно сказать, с детства! Мальчишкой был взят! Тебя же гладили… а вставляя вырванный кусок в контекст обратно - вопрос: «Как гладили?»- «Пинками!» А если не гладили пинками бы, может быть этого не случилось бы. Дело в том, что очень талантливая натура - Подхалюзин. Очень большой потенциал у него и чувственный, и, если так можно выразиться, умственный.

Елена Сушкова-Опарина:

- Когда я прочитала роль, я написала себе сразу: «У маменьки семь пятниц на неделе». В общем-то эти «семь пятниц на неделе» я и постаралась воплотить.

- За что ты любишь свою профессию и, наверное, никогда ей не изменишь?

- За что? За все: за то, что трудно, за то, что успех бывает очень часто…у нас у всех, естественно. Это не индивидуальное творчество, а коллективное. И мы все очень зависим друг от друга. И я всегда так считала, меня так научили мои первые педагоги ГИТИСа и театральные товарищи, что в общем очень многое зависит от партнера. И вот, что я единственное могу сказать, может быть, в отличие от кого-то другого - я очень многое беру от партнера, беру и питаюсь партнером. Я без партнера не могу. Все, что у меня хорошее получается в роли - это все, безусловно, заслуга моих партнеров. И меня приучили, что ни в коем случае нельзя ругать партнера. Даже позволить себе внутренне сказать: «Ах, вот у него тут могло быть лучше! Я сейчас хорошо сделала, а он не очень»- вот этого я не понимаю. Я только могу сказать, что это коллективное творчество, мы все вместе, и наши успехи, конечно же, общие и, думаю, что неудачи общие.

Мария Руднева

- Маша, скажи, чем интересна тебе эта Липочка?

- Тем, что она - живой человек… с гнильцой, конечно… если говорить о финале пьесы - безжалостно она мстит за то, что ее не понимали, не хотели понять, не слышали, не слушали и не хотели слышать.

- Как ты думаешь, театр способен что-то изменить в человеке, или это иллюзия?

- Наверное, что-то может… Как вот книгу открываешь и знаешь, что она тебя не будет учить - она немая. Она разговаривает, но разговаривает твоими глазами, твоими образами, твоими представлениями. Так и театр, как книга. Когда человек берет интересную книгу, увлекается ею, зачитывается. Он хочет, чтобы его не учили, а давали ему почву для размышления. В театре затрагиваются самые тонкие нервные окончания, так как все пропускается через внутренний мир человека, происходит попытка всколыхнуть чувства, вызвать сопереживание, сострадание, или, наоборот, злобу и неприязнь к персонажу. Но это уже решает зритель - как он будет относиться к тому или иному действующему лицу. В пустую ничего не происходит - ни одной роли, даже самой маленькой.

Заключение

Мы в XXI веке во многом не изменились по сравнению с XIX веком. Изменились внешние условия жизни – автомобили вместо лошадей и упряжек, e-mail вместо эпистолярного контактирования, женщины освоили брюки, но сознание – штука более инерционная. Правила игры не устоялись.

Липа и Лазарь в пьесе «Свои люди – сочтемся» не дают отцу нужную сумму не потому, что они жестокие капиталистические акулы, а у них просто не укладывается в голове, как это можно отдать деньги, если они нужны , чтобы «жить как люди». То есть так, как они представляют достойную себя жизнь. «Мы же не мещане какие-нибудь,» - говорит Липа отцу. Нельзя их назвать бессердечными при всей бессердечности их поступка: отец отдал весь свой капитал, а они не хотят нарушать своих планов на благополучную жизнь, чтобы вызволить отца из долговой ямы.

Это выглядит как подлость, но они этого еще не осознают…

Данная пьеса мэтра русской драматургии, опубликованная впервые ровно 160 лет назад, оказывается абсолютно равнозначной ее проекции на наши дни, на современность. Невероятными кажутся те переживания и чувства, вызываемые ею, когда видишь постановку в современной интерпретации и на современной сцене. Она действительно рождает «Чувства» с большой буквы, и в этом ее прелесть. Ведь, «фальшивой может быть только борода, а чувства – они все настоящие» (М. Руднева)

Так, может быть, именно за этими живыми и добрыми, настоящими чувствами мы с вами и приходим в театр. Может быть такие спектакли помогают нам осознать себя не просто народонаселением без рода и племени, а россиянами!

Список использованной литературы

1. Ашукин Н.С., Ожегов С.И., Филиппов В.А. Словарь к пьесам Островского. М., 1983.

2. Журавлёва А.И., Некрасов В.Н. Театр Островского. М., 1986.

3. Лакшин В.Я. Александр Николаевич Островский. М., 1982.

4. Лотман Л.М. Драматургия Островского // История русской драматургии: Вторая половина XIX — начало XX в. До 1917. Л., 1987.

Прочие источники информации

1. Интервью с главным режиссером, актерами ижевского муниципального молодежного театра «Молодой человек»

2. Рецензия на спектакль ижевского муниципального молодежного театра «Молодой человек» «Свои люди – сочтемся» А.Н. Островского Народного артиста УР, Заслуженного артиста РФ, председателя Союза Театральных деятелей Удмуртии А.Г. Мустаева

Приложения

1. Письменные ответы главного режиссера ижевского муниципального молодежного театра «Молодой человек» на поставленные вопросы

2. Задокументированное интервью с главным режиссером, актерами ижевского муниципального молодежного театра «Молодой человек»

3. Аудиозапись интервью с главным режиссером ижевского муниципального молодежного театра «Молодой человек» Е.В. Столовым

Скачать архив с текстом документа