Мистика огня у Паскаля и Башляра
СОДЕРЖАНИЕ: Огонь - это, безусловно, самый глубокий мистический образ, с которым связаны религия и философия. Достаточно вспомнить Гераклита, почитавшего огонь первоистоком всего. Отсюда, как принято считать, начинается греческая философия.М.Ф. Кокорев
Огонь - это, безусловно, самый глубокий мистический образ, с которым связаны религия и философия. Достаточно вспомнить Гераклита, почитавшего огонь первоистоком всего. Отсюда, как принято считать, начинается греческая философия. В Библейской традиции образ огня - это прежде всего образ Бога. Вместе с тем, огонь - это и естественнонаучный феномен.
«Какой бы ни была степень десакрализации Мира, - пишет М. Элиаде, - человек, избравший мирской образ жизни, не способен полностью отделаться от религиозного поведения» (Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994. С. 23). В европейской истории движение мысли Б. Паскаля (1623-1662) было «реакционным»: его вектор был направлен от «мирского» к «священному». Что же касается видного французского историка науки и эпистемолога Г. Башляра (1884-1962), то уже сами названия его основных трудов - «Философия нет. Эссе о философии нового научного мышления» (1940) и «Психоанализ огня» (1937) - свидетельствуют об ориентации его философских концепций. Вместе с тем, Башляр - «человек поэмы и теоремы», утверждающий взаимодополнительность поэзии и науки. В этом смысле у него есть общее с Паскалем. Их отношение к образу огня и является предметом настоящего исследования.
Обращение к этимологии дает изначальный смысл слова «огонь»: agnis - подвижный. Итак, огонь есть символ движения. Движения откуда, куда и с какой целью? Приведем две трактовки философии Гераклита. «Физический философ Гераклит из Эфеса, - отмечает св. Ипполит (170-235) в трактате «Опровержения всех ересей», направленном против гностиков, - оплакивал все, осуждая невежество всей жизни и всех людей, но испытывая жалость к жизни смертных. Он утверждал, что ... бог - это умный огонь, что все движется в противоположных направлениях и ничто не стоит» (Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989. Ч. I. С. 180). Другое описание содержится в сатирическом произведении «Продажа жизней» Лукиана (125-180), известного своим скептицизмом, в форме диалога между Покупателем и Гераклитом: «[П.] А что такое вечность? - [Гер.] Дитя играющее, кости бросающее, то выигрывающее, то проигрывающее. - А что такое люди? - [Гер.] Смертные боги. - А боги? - [Гер.] Бессмертные люди» (Там же).
Не составляет труда найти в этих цитатах те два фокуса (кстати, этот геометро-оптический термин также непосредственно связан с огнем: лат. focus - очаг), вокруг которых вращалась мысль Паскаля. Постепенно, по мере их удаления друг от друга, в паскалевском представлении они становятся все более и более похожими на края пропасти. «Мыслящий тростник» пытается навести через нее переправу, но в конечном счете совершает «прыжок Тристана». Свидетельством так называемого «второго обращения» Паскаля является «Амулет». Найденный в подкладке камзола после его смерти лист пергамента начинается словами: «Лето от Рождества Христова 1654. Понедельник, 23 ноября … Огонь. Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова. А не философов и ученых» (Паскаль Б.. Мысли. М., 1994. С. 61).
П.А. Флоренский так комментирует эти строки: «Огонь. [Разумеется огонь сомнения, огонь epoch: в продолжение двух часов Паскаль томился огнем геенским и тогда-то, после сего испытания небытием, ему открылся Сущий]. Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова. А не философов и ученых. [Истина - Личность, исторически являющая Себя, а не отвлеченный принцип; другими словами, Истина - не вещна, а лична]» (Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1990. Т. 1 (II). С. 579). Итак, по Флоренскому, огонь, охвативший Паскаля, есть символ мучительного сомнения и наказания за это сомнение, есть метафора тяжкого испытания. Подтверждение такому пониманию можно найти, например, у самого Паскаля в его «Молитвенном размышлении об обращении болезней во благо»: «Господи, Боже мой! Хотя промыслом Твоим жизнь моя протекла без великих преступлений, - тем не менее, она была исполнена перед Тобою всяческой скверны … и бесполезности действий и мыслей ...» (Паскаль Б. Трактаты. Полемические сочинения. Письма. Киев, 1997. С. 14). Кроме того, оно сопряжено и с текстом св. Иоанна Богослова: «... и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем» (Откров. XIV, 10). Под «бесполезностью мыслей» Паскаль прежде всего подразумевает свои занятия математикой и физикой. Будучи христианином, он не мог полагать это знание абсолютно истинным в античном, платоновском понимании. В этом Паскаль не был исключением. При математически корректной формулировке физических концепций ученый XVII века, как отмечает Л.М. Косарева, «оставлял открытым вопрос о ее действительном соответствии реальности, полагая ее в лучшем случае морально достоверным» (Косарева Л.М. Рождение науки Нового времени из духа культуры. М., 1997. С. 210).
Однако Паскаля не мог удовлетворить эпикурейско-скептический образ вечности в виде «дитя играющего, кости бросающего, то выигрывающего, то проигрывающего». Подобное было возможно для Монтеня или шевалье де Мере. Вольтер считал знаменитый аргумент-пари Паскаля «неприличным и ребяческим», хотя таковым он может быть признан только с точки зрения верующего. Во-первых, не следует забывать, кому он был адресован. Во-вторых, не стоит наивно полагать, что Паскаль, обладая безукоризненным математическим складом ума, считал свой довод формально корректным. Поэтому упрек Вольтера, чье знакомство с математикой не выходило за рамки общения с маркизой дю Шатле, не представляется серьезным. Смысл «пари» Паскаля может быть проявлен только путем выхода из логико-математической сферы в другие - философскую, психологическую и мистическую. Известно, что автор теории «порядочного человека» де Мере сыграл определенную роль в становлении основ теории вероятностей (см.: Тарасов Б.Н. Паскаль. М., 1979. С. 174). Й. Хейзинга указывает на агональные аспекты греческой философии, особенно гераклитовской (см.: Хейзинга Й. Homo ludens. М., 1992. С. 137). Интуитивно ощущая эту связь между игрой и философией, зная психологию своих оппонентов, Паскаль и попытался представить свой довод о существовании Бога в доступной для либертенов форме. Напомним еще раз, что, по св. Ипполиту, «бог - это умный огонь». Но это еще «бог ученых и философов».
Библейское и Евангельское понимания образа огня сопряжены с Богоявлением. Например, в «Жизни Моисея» св. Григорий Нисский так истолковывает эпизод с Неопалимой Купиной: «Тогда это произошло с Моисеем, а теперь происходит с каждым, кто, как и он, освободился от земной оболочки и воззрел на свет из терновника - то есть на воссиявший нам во плоти, словно в терне луч, который по слову Евангелия, есть Свет истинный и сама Истина» (Григорий Нисский. О жизни Моисея Законодателя. М., 1999. С. 35). Поэтому есть достаточные основания считать, что мистический образ огня в «Амулете» Паскаля амбивалентен. Он символизирует не только наказание, «геенский огонь», как отмечено Флоренским, но и познание Истины.
Если Паскаль каялся в «похоти познания» (libido sciendi), и для него огонь явился мистическим знаком очищения и просветления, ухода от рационализма, то у Башляра мы видим движение в обратном направлении. В «Психоанализе огня» он ставит перед собой задачу анализа влияния «архаических» представлений об объекте исследования на научные, рациональные. «Это даст нам возможность убедительно показать, - пишет в предисловии Башляр, - сколь небезопасны для научного познания первичные впечатления, готовность подчиниться чувству симпатии, беспечная мечтательность» (Башляр Г. Психоанализ огня. М., 1993. С. 14). Примечательно, что в XX веке нам напоминают об «идолах» Бэкона и о качественной физике Аристотеля. В качестве «инструмента» изгнания этих «бесов» из сознания современного человека автор избирает психоанализ. Образ огня отождествляется с фрейдовским либидо. Огонь в архаичном сознании, по Башляру, связан с сексуальностью. «Действительно, - пишет Башляр, следуя за Юнгом, - не только в художественном творчестве происходит сублимация либидо - это источник всех занятий homo faber» (С. 52). В том числе и занятия по добыванию огня. Так, «трение - это опыт явно сексуального характера» «Прометей - скорее пылкий любовник, чем философ-интеллектуал, а мщение богов вызвано ревностью» (С. 41, 42).
Есть нечто в этих фразах, что более напоминает наивный, жизнерадостный материализм Рабле, чем холодные построения венского аналитика. Действительно, ниже, при описании истории развития представлений о химии огня, мы читаем о том, «как глубоко коренятся в бессознательном ценностные представления о питании огня и насколько желательно было бы провести психоанализ комплекса …, который можно назвать комплексом Пантагрюэля» (С. 103). Естественно, что Башляр не забывает упомянуть и алхимические представления об огне, с их антропоморфными и сексуальными чертами. С вольтерьянским сарказмом он анализирует трактат «Рассуждения о природе и распространении огня» поклонницы Ньютона маркизы дю Шатле. Далее он переходит к романтизму, к Жорж Санд и Новалису с их комплексом Эмпедокла (т.е. тяготению к огню, в котором слиты инстинкты жизни и смерти), затем к символизму (Г. дАннунцио и П. Валери), дадаизму и сюрреализму (Т. Тцара и П. Элюар). Фейерверк имен, кружево цитат и ассоциаций заставляют читателя вслед за автором забыть о ранее декларированной цели. При этом остается неизменным только очарование гностическим образом огня, поэзией его дуализма, его парадоксами. И ... легкое недоумение от названия эссе, которое, впрочем, должно воспринимать с присущим постмодернизму скепсисом.
Итак, мы попытались дать описание двух мистических образов огня. Очевидно, что при всех конкретных особенностях личностей Паскаля и Башляра, эти образы являются также и образами их эпох. Во времена Паскаля эсхатологические настроения были распространены во Франции. Т. Кампанелла, автор утопии «Город солнца», составляет гороскоп при рождении будущего Короля-Солнце (1638). Он предсказывает ему стать величайшим христианским государем, который вернет Иерусалим и объединит весь мир (см.: Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1996. С. 178). К эпохе Башляра приложимы слова его современника П. Валери о музее: «Живопись и Скульптура … - это брошенные дети. У них умерла мать - Архитектура. Пока она жила, она указывала им место, назначение, пределы. Свобода бродяжничества была им заказана» (Валери П. Об искусстве. М., 1993. С. 208). Так и образ огня у Башляра - это музейная витрина с собственными и чужими воспоминаниями.