Неокантианство на Западе и Востоке
СОДЕРЖАНИЕ: Введение Неокантианство – широкое и влиятельное общеевропейское течение в философии и социологии, зародившееся в Германии в конце 60-х годов XIX столетия и получившее распространение за ее пределами.Введение
Неокантианство – широкое и влиятельное общеевропейское течение в философии и социологии, зародившееся в Германии в конце 60-х годов XIX столетия и получившее распространение за ее пределами.
Актуальность изучения такого течения как неокантианство состоит в том, что неокантианство получило распространение по всей толще философской мысли, формируя различные национальные неокантианские течения и придавая тем самым своему истоку – немецкому неокантианству – поистине мировое значение. Неокантианское течение в социологии обогатило науку рядом ценных открытий, теорий, оригинальной постановкой философского и социологического знания, выдвинуло ряд крупных имен исследователей, внесших весомый вклад в разработку сложных и малоизученных в отечественной и мировой науке проблем.
Тот факт, что неокантианство получило большое распространение в нашей стране, хоть и просуществовало недолго, означает, что это часть нашей истории, а свою историю нужно знать.
Объектом исследования является неокантианское направление в социологии.
Предметом исследования является сравнительный анализ развития неокантианского направления в западно-европейской и отечественной социологии.
Целью курсовой является описание истории становления неокантианского течения.
Для реализации данной цели нужно осуществить ряд задач:
1. Рассмотреть предысторию возникновения неокантианства;
2. Изучить историю формирования течения неокантианства на Западе и в России;
3. Проанализировать идейную сторону неокантианства (идеи мыслителей неокантианского направления);
1.Неокантианство на западе
Неокантианство имеет свою предысторию в развитии так называемой профессорской философии Германии 50-60-х годов. В 50-х годах толчок к возобновлению углубленных исследований кантонской философии дали скорее не философы, а естествоиспытатели. Герман Гельмгольц (1821-1894), физик и психолог, опубликовал сочинения «О человеческом зрении»1855), «Физиологическая оптика» (1856-1866), вкоторых ощущалось заметное влияние Канта и содержалось немало отсылокк кантовским произведениям.
Во Франции на возрождение философии Канта повлияли Виктор Кузен и Жюль Лашелье. В 50-х годах XIX в. активную роль в защите кантовских идей сыграл Шарль Ренувье (1815-1903 гг.). Его главные произведения: «Опыты общей критики» (три тома, 1854), «Трактат общей логики и логики формальной» (1854), «Рациональная психология» (три тома, 1859), «Принципы природы» (два тома, 1864), «Введение в аналитическую философию истории» (1864), «Персонализм» (1901) – основаны на принципах «неокритицизма», в свою очередь восходящего к Канту.
К середине 60-х годов предпосылки для возрождения кантианства созрели и в Германии. Нужен был внешний толчок, требовалось бросить лозунг, чтобы движение сторонников Канта стало консолидироваться. Это было сделано благодаря появившейся в 1865 г. книге двадцатипятилетнего Отто Либмана (1840-1914) «Кант и эпигоны». В этой книге О. Либмана (одного из наиболее верных и одаренных учеников Куно Фишера, намеревавшегося противопоставить идущему от Ламарка и Дарвина биологизму и физиологизму традиции кантовского критицизма) каждая из глав, а они были посвящены Фихте, Шеллингу, Гегелю и Гербарту, заканчивалась фразой: «Итак, нужно снова вернуться к Канту!» Лозунг «Назад к Канту!» был, таким образом, брошен и услышан в 60-х годах XIX в. В 70-х годах он был подхвачен, прежде всего, лидерами двух главных неокантианских направлений В. Виндельбандом и Г. Когеном, а также их сторонниками и последователями.
Опосредующей это движение фигурой был популярный в свое время философ Ф. А. Ланге (1828-1875). Его обычно причисляют к «физиологическому направлению» в неокантианстве. Наибольшую известность принесла ему двухтомная работа «Историяматериализма и критика его значения в настоящее время» (впервые опубликована в 1866 г., в переработанном виде в 1873 г.). Ф. А. Ланге, получивший философское, психологическое и педагогическое образование в Бонне, с 1870 г. был профессором сначала в Цюрихе, а с 1872 г. до своей смерти в 1875 г. – Марбургского университета. Как правильно отмечают исследователи, его нельзя считать основателем марбургской школы неокантианства, ибо эту школу основал и создал Коген. Однако влияние Ланге на формирование различных направлений в философии конца XIX в. было весьма значительным. Гегельянец Герман Глокнер отмечал, что упомянутая книга Ланге (в ее расширенном варианте) наряду с произведениями Шопенгауэра стала одним из наиболее читаемых произведений немецкой философской литературы. При этом идеи Ланге, как и их влияние, противоречивы. С одной стороны, Ланге опирался на достижения естествоиспытателей, из которых он особо выделял немецких физиологов Иоганна Мюллера и Германа Гельмгольца. Ланге утверждал, что перспективна лишь философия, избирающая своим фундаментом своего рода «физиологические» концепции естествознания, психологии. (При этом современную ему физиологию органов чувств Ланге объявлял развитым и исправленным кантианством.) С другой стороны, материалистические варианты физиологизма Ланге категорически отвергал особенно в случаях, когда материализм, правомерный, по его мнению, в пределах естествознания, перерастал в метафизику, т.е. в общий философский взгляд на природу и человека. Материалистическое мировоззрение, согласно Ланге, неспособно объяснить высшие проявления человеческого духа, развитие искусства и творчество в целом. Оно усиливает эгоистические тенденции в этике.
С одной стороны, Ланге призывал к развитию философии позитивного знания, критикуя не только материалистическую, но и идеалистическую метафизику. Многими своими современниками этот философ был понят как сторонник философского позитивизма. С другой стороны, Ланге считал, что идеализму, если он не будет оставаться беспочвенной метафизикой, а приобретет подпорку в виде естественнонаучных исследований сознания, принадлежит большое будущее. Именно в свете этого противоречия уясняется отношение Ланге к Канту.
Ланге достаточно высоко и в то же время весьма критически оценивает концепцию Канта. В кантовском наследии на первый план выдвигается «Критика чистого разума», в которой в принципе принимаются идеи априоризма, трансцендентальности (т.е. первенства сознания, его явлений), теория синтетических суждений a priori. Однако Ланге не приемлет того способа, каким Кант обосновывает свои главные идеи. Если в кантовском их обосновании главную роль играют абстрактно понятые способности нашего ума, то Ланге предлагает перенести центр тяжести на «физиологическое» оправдание априоризма, подкрепленное исследованиями Мюллера и Гельмгольца. Создается довольно причудливый и противоречивый философский сплав – своего рода физиологический идеализм, или физиологический априоризм, который, несомненно, противоречит и духу и букве кантовского априоризма. Но Ланге, как и другим критикам Канта в конце XIX в., принадлежит та заслуга, что они отказались принять кантовский априоризм в качестве само собой разумеющейся отправной точки философии. Не отвергая тезиса о наличии априорного, т.е. несводимого к опыту, невыводимого из него всеобщего и необходимого знания, Ланге и другие философы – следуя, кстати, лозунгу критицизма, брошенному самим Кантом, – предложили обосновать, генетически вывести, критически осмыслить априоризм.
Сходно отношение Ланге к понятию «вещи самой по себе». И здесь в адрес Канта обращена суровая критика. Канту вменено в вину то, что понятие «вещи самой по себе», которое должно было сохранять функции «пограничного понятия», неопределенного «нечто» как общей причины явлений, – что это понятие обросло у Канта метафизическими, а именно материалистическими предположениями о самостоятельном существовании мира вне нас. Между тем такое предположение, настаивает Ланге, неправомерно в свете априористских оснований учения самого Канта, а также специфического кантовского «эмпиризма», согласно которому мир является нам только в опыте, только через явления. Но если это так, то «внеопытные» заключения о мире вне нас, которые встречаются у Канта, должны быть устранены. Иными словами, из кантовской философии должны быть выкорчеваны корни материализма и материалистического сенсуализма. К этой линии критики Канта примкнет затем, как мы увидим, немалое число неокантианцев.
С именем Ланге связана еще одна тенденция – она проявляется в его книге «Рабочий вопрос в его значении для современности и будущего» (1865), также завоевавшей широкую популярность. Речь идет об обосновании концепции, восходящей к работам Дарвина и Мальтуса и содержащей тревожные предупреждения о возможности взрывоопасного роста населения земли в недалеком будущем и, как следствия, перенаселения планеты, обострения борьбы за существование. В 1870 г., когда появилось второе издание «Рабочего вопроса», К. Маркс подверг книгу Ланге разгромной критике. Еще ранее, в 1865 г. это сделал Энгельс в письме к Ланге. Идея критики со стороны основоположников марксизма: Ланге – под влиянием дарвинско-мальтусовского подхода – схематически подходит к историческому процессу, преувеличивает роль таких факторов, как народонаселение и влияние его возможного роста на жизнь общества. В современных условиях, когда вопрос о стремительном росте народонаселения сделался одной из острейших и труднейших для разрешения глобальных проблем, стало очевидным: тревоги и предчувствия Ланге оказались обоснованными, его предсказания сбылись.
Произведения Ланге читались и переводились в разных странах, в частности в России. Так, «История материализма» появилась в русском переводе в 1881-1883 гг., «Рабочий вопрос» – в 1895 г. Обе книги в России последних двух десятилетий XIX в. горячо обсуждались образованной публикой.[2]
А в Германии тем временем начали оформляться влиятельные неокантианские школы и направления.
Рассмотрим отличительные характеристики неокантианства.
«Строго говоря, «неокантианскими» следует называть, прежде всего, две школы – Марбургскую и Баденскую (немецкую юго-западную), поскольку именно принадлежавшими к ним философами, в отличие от ранних неокантианцев, были сформулированы «зрелые доктрины». Вместе с тем, как у «ранних», так и у «зрелых» неокантианцев можно выявить общие тенденции, что отличает их от кантианцев (младших современников Канта и корреспондентов, считавших себя его учениками) и так называемых «послекантовских» идеалистов.»[3]
Во-первых, неокантианец, в отличие от кантианца,исходит из невозможности непосредственно продолжатьмысль Канта. Неокантианцу не остается ничего другого, как развивать свои собственныевзгляды «вдухе»Канта. Кант для неокантианца историчен. Ключевым моментом в различении кантианства и неокантианства становится решение философами проблемы «вещи самой по себе». В неокантианстве это кантовское понятие по сути превращается в предмет познания, который понимается как бесконечно подлежащий определению, всегда только «заданный» познанию и никогда не «данный» предмет. Понятие «вещи самой по себе», однако, не исчезает из неокантианской теории, но получает новое значение – значение «пограничного понятия», «бесконечной задачи» познания, идеи, или регулятивного принципа, для унификации множественности опыта.
Во-вторых, опираясь на буквукантовского учения, сохраняя кантовский «дух систематичности», выстроить новые системы философского знания. Удалось им или нет построить собственные системы, неокантианское философствование – это не что иное, как «систематическое философствование в духе Канта». Кантианцы, напротив, следуя в идейном (и, по большей части, временном) смысле непосредственноза Кантом, строили свои концепции с тех или иных «единственно верных» позиций в его философской системе так, чтобы откорректировать и дополнить другие части егосистемы, казавшиеся им недостаточно обоснованными, внутренне противоречивыми и потому ошибочными. В то же время они оставляли без внимания саму систему как целое.
«К 1916 г. специалисты насчитывали шесть различных неокантианских направлений: 1. физиологическое (Гельмгольц, Ланге); 2. метафизическое (Либман, Фолькельт); 3. реалистическое (Риль, Кюльпе); 4. логицистское (Коген, Наторп, Кассирер – Марбургская школа); 5. ценностно-теоретический критицизм (Виндельбанд, Риккерт, Мюнстерберг – Баденская школа); 6. релятивистское преобразование критицизма (Зиммель). В 1923 г. к этому списку было добавлено седьмое – психологическое – направление, опиравшееся в своих исследованиях на кантианца Я. Фриза («неофризская школа», Нельсон)».[4]
В философской исследовательской литературе неокантианскими школамипринято считать только две – Марбургскую и Баденскую.
«Оба направления обзавелись со временем собственными научными изданиями. В рамках Марбургской школы стала выходить серия «PhilosophischeArbeiten» (1906-1915). Под эгидой Баденской школы был основан международный журнал философии культуры «Logos» (1910-1933), открытый, однако, для философов разных идейных течений. Печатались в нем и представители Марбургской школы. Между школами существовало соперничество в том, что касалось общественной славы и научного влияния. К тому или иному направлению ученые присоединялись или покидали его, как будто бы это была религиозная или политическая партия. Члены одной школы препятствовали назначениям и повышению по службе членам другой школы. «Обе эти новокантианские школы враждовали друг с другом – при Виндельбанде нельзя было упоминать имя Когена, при Когене считалось неприличным говорить о «шарлатанах» гейдельбергской школы».»[5]
Рассмотрим Марбугскую школу Неокантианства.
«Основателем Марбургской школы неокантианства был Герман Коген (1842-1918) изучал филологию, математику и естествознание в Брейсгау и Берлине. В 1873 г. в Марбурге как ученик Ланге он защитил докторскую диссертацию. С 1876 по 1912 г. Коген был профессором Марбургского университета, создав знаменитую марбургскую неокантианскую школу, которая на целые десятилетия стала центром притяжения для философов разных стран. Интерес к философии Канта рано определил направленность исследовательской и педагогической деятельности Когена. Так, в 1871 г., еще до защиты докторской диссертации, он написал классическую работу «Кантовская теория опыта», второе, обновленное издание которой вышло в 1885, а третье – в 1918 г. В 1877 г. было издано сочинение «Кантовское обоснование этики», в 1889 г. – «Кантовское обоснование эстетики». В этих книгaх три кантовские «Критики» были подвергнуты обстоятельному критическому анализу. В XX в. творческая и педагогическая деятельность Когена продолжалась. В 1902 г. появился 1 том его произведения «Система философии» – «Логика чистого познания» в 1904 г. – т. 2 «Этика чистой воли», в 1912 – «Эстетика чистого чувства». Кроме того, были написаны книги «Иммануил Кант»(1904) и «Комментарий к «Критике чистого разума » (1907). Г.Коген занимался также философией математики. Еще в 1883 г. он опубликовал сочинение «Принцип метода бесконечно малых». Произведения Г. Когена и сегодня причисляются к лучшим философским работам XX в.Вокруг Когена как ученого и педагога собралась школа блестящих учеников и последователей. Учиться к нему приезжали из разных стран, в том числе и из России. Самые значительные после Когена философы марбургской школы – Пауль Наторп и Эрнст Кассирер. Пауль Наторп (1854-1924), который с 1881 г. был доцентом, а с 1885 г. – профессором Марбургского университета, известен и как ученик, сподвижник Когена и как яркий, оригинальный философ, специализировавшийся в истории философии, теории познания и метода, в философской психологии и педагогике. Его главные сочинения: «Теория познания Декарта», «Исследование предыстории критицизма» (1882), «Исследования по истории проблемы познания в древности» (1884), «Этика Демокрита» (1893), «Социальная педагогика» (1898), «Государство Платона и идея социальной педагогики» (1898), «Учение Платона об идеях. Введение в идеализм» (1903, второе расширенное издание – 1921 г.), «Логические основы точных наук» (1910), «Всеобщая психология» (1912), «Всеобщая логика» (после 1914 г.).»[6]
Эрнест Кассирер (1874-1945) – блестящий философ, который в начальный период творчества примыкал к марбургской школе неокантианства, а затем встал на самостоятельный путь в исследовании круга философско-математических, теоретико-познавательных, философско-правовых, филологических, языковых, литературно-критических проблем.
«Кассирер – превосходный историк философии. В 1902 г. было опубликовано его сочинение «Система Лейбница в ее научных основаниях». В 1906-1907 гг. он написал (и защитил в Берлине) докторскую диссертацию «Проблема познания в философии и науке новейшего времени», которая затем переросла в трехтомный труд; его публикация закончилась уже после смерти Кассирера. Другие известные произведения этого философа, написанные еще под влиянием неокантианства – «Понятие о субстанции и понятие о функции» (1910 г.). В 20-х годах он перешел к созданию своеобразной концепции мышления, языка, культуры, которую изложил в трехтомной книге «Философия символических форм» (1923-1929). В 1932 г. вмарбургскойшколе обучались и другие философы.Некоторые из них потом становились основателями самостоятельныхнаправлений.»[7]
На первый план среди кантовских сочинений была выдвинута «Критика чистого разума», а в ней – ориентация на критику познания, на науку, в частности, на математику, стремление разработать строгий научный метод. Особо подчеркивались логический характер кантовского учения о рассудке, научно-рационалистическая трактовка опыта, в которой во главу угла поставлены трансцендентализм и априоризм. Речь шла о главной заслуге Канта – особой логической обработке опыта.
«Однако почти в каждом из достижений Канта, как полагали марбуржцы, были заключены непоследовательности, ограниченности, противоречия, которые требовали устранения и кардинальных «поправок». Так, Кант, согласно Когену, ввел новое и весьма ценное понятие опыта, но он не полностью и не вполне отчетливо осознал смысл своего открытия. Опыт в «подлинно» кантовском смысле должен быть сообразован с деятельностью ученого, прежде всего математика, с сутью научной деятельности как воплощения творчества, культуры. А это значит, что сердцевина «опыта» – не наблюдения за предметом, не его «фиксирование» с помощью ощущений. Критика кантовского учения о вещи самой по себе – один из самых важных конструктивных моментов в философской концепции марбуржцев. В то же время мотивы этой критики вряд ли можно счесть оригинальными: впервые они прозвучали в произведениях многих философов от Якоби до Ланге. По существу вслед за ними Коген, Наторп, Кассирер разъясняли, что вещь сама по себе должна трактоваться не как объективная реальность, не как данность, а как пограничное понятие, обозначающее цель, проблему познания. Вместе с сокрушением кантовской вещи самой по себе как источника познания отвергается и основополагающее теоретическое значение – и не только для математики, но и для всей теории познания, для философии в целом – учения о чувственности, трансцендентальной эстетики.В центре же их программы, поскольку она была не только критикой кантианства, но и самостоятельной разработкой логико-методологических проблем, стояли исследования Г. Когена по философии математики и математического естествознания. Следуя Канту, неокантианцы-марбуржцы высоко оценивали моделирующую роль математики. Однако если Кант ставил вопрос о возможности априорных синтетических суждений (т.е. нового всеобщего и необходимого знания) именно в трансцендентальной эстетике, в учении о чистых формах чувственности – пространстве и времени, то Коген, Кассирер, Наторп объявили «привязывание» математики именно к созерцанию, хотя бы и «чистому», ceрьезной ошибкой. Чтобы исправить ее, учат марбуржцы, надо двигать в двух главных направлениях – дать новое учение, во-первых, о примете, а во-вторых, о первоначале мышления и познания.»[8]
Фрейбургская (Баденская) школа неокантианства.
«Фрейбургская (Баденская) школа неокантианства связана с именами В. Виндельбанда (1948-1915) и Г. Риккерта (1863-1939).«Виндельбанд иРиккерт – мыслители, чьи идеи во многом различаются; при этом взгляды каждого из них эволюционировали. Так, Риккерт постепенно отходил от неокантианства. Но во фрайбургский период в результате сотрудничества Виндельбанда и Риккерта сформировалась кантиански ориентированная позиция, которая, однако, отличалась от марбургского неокантианства. Так, в отличие от марбуржцев, сосредоточивших внимание на кантовской «Критике чистого разума», фрайбуржцы строили свою концепцию, особо ориентируясь на «Критику способности суждения».При этом они интерпретировали кантовскую работу не только и даже не столько как сочинение по эстетике, а как целостное и более удачное, чем в других работах, изложение учения Канта как такового. Фрейбуржцы подчеркивали, что именно в этом изложении концепция Канта более всего повлияла на дальнейшее развитие немецкой философии и литературы. В своей интерпретации Канта Виндельбанд и Риккерт, подобно марбуржцам, стремились к критическому переосмыслению кантианства. Предисловие к первому изданию «Прелюдий» Виндельбанд закончил словами: «Понять Канта значит выйти за пределы его философии». Другая отличительная черта фрайбургского неокантианства по сравнению с марбургским вариантом состоит в следующем: если марбуржцы строили философию по моделям математики и математического естествознания, то Виндельбанд, ученик историка Куно Фишера, более ориентировался на комплекс гуманитарных научных дисциплин, прежде всего наук исторического цикла. Соответственно, центральными для фрейбургской интерпретации оказались не понятия «логика», «число», а понятия «значимость», заимствованное Виндельбандом у его учителя Лотце, и «ценность».»[9]
«Фрейбургская школа разрабатывала в основном вопросы, связанные с методологией гуманитарных наук. Различие между естествознанием и науками гуманитарного цикла представители этой школы видели не в разнице предмета исследования, а в специфическом методе, присущем историческому познанию. Этот метод зависел от типа мышления, которое резко разделялось на законополагающее (номотетическое) и описывающее особенное (идиографическое). Номотетический тип мышления, применяемый естествознанием, характеризовался следующими признаками: он был направлен на поиск всеобщих закономерностей в той действительности, которая существовала всегда (природа, понимаемая через универсальность своих законов). Результатом такого поиска является наука о законах. Идиографический стиль мышления был направлен на отдельные исторические факты в той действительности, которая случилась однажды (исторические события вроде битвы при Ватерлоо и т.п.), и в результате создавал науку о событиях. Один и тот же предмет исследования можно было изучать различными методами: так, изучение живой природы номотетическим методом в конечном итоге могло дать систематику живой природы, а идиографическими – описание конкретных эволюционных процессов. При этом историческое творчество приближалось по своему значению к искусству. Впоследствии различие между двумя методами было усилено и доведено до взаимоисключения, причем приоритет отдавался идиографическому, т. е. изучению индивидуализированного (или исторического) познания. А так как сама история осуществлялась лишь в рамках существования культуры, то центральным вопросом в работе данной школы стало изучение теории ценностей. Лишь благодаря тому, что некоторые объекты для нас значимы (обладают ценностью), а другие нет, мы их или замечаем, или не замечаем. Ценностями оказываются те смыслы, которые лежат над бытием, не имея прямого отношения ни к объекту, ни к субъекту. Тем самым они связывают и придают смысл обоим мирам (субъекта и объекта). Риккерт приводит пример такого смысла, лежащего над бытием: самоценностью алмаза Кохинор является его уникальность, единственность в своем роде. Эта уникальность возникает не внутри самого алмаза как объекта (это не одно из его качеств, таких как твердость, блеск и т.п.) и не является субъективным видением его отдельным человеком (таким, как полезность, красота и т.п.), но именно эта уникальность является ценностью, объединяющей объективные и субъективные смыслы и формирующей то, что мы называем «Алмаз Кохинор». То же относится и к конкретным историческим личностям: «... исторический индивидуум имеет значение для всех, благодаря тому, чем он отличается от всех», – говорил Г. Риккерт в труде «Границы естественнонаучного образования понятий». Мир ценностей образует царство трансцендентного смысла. По Риккерту, отношением ценностей к действительности определяется высшая задача философии. «Подлинная мировая проблема» философии заключается именно «в противоречии обоих этих царств»: царства существующей действительности и царства несуществующих, но тем не менее имеющих для субъекта общеобязательную значимость ценностей.»[10]
Несмотря на различные «центры тяжести»марбургской и баденской школ, определившиеся по отношению к кантовской системе в неокантианских школах, есть общие представления, такие как:
1.Примат теории познания («логики»), точнее, теории научного познания в системе философских дисциплин. Все неокантианцы были убеждены в том, что научное познание – образцовое познание. Логически первой задачей философии оказалась, поэтому, теоретическая рефлексия об объективной значимости субъективных результатов познания и установление последней причины этой значимости для любого познания на основе кантовского трансцендентализма;
2.Теория и методология науки, открытая новейшим научным достижениям, и одновременно – отказ от любых попыток создания собственной натурфилософии. Свою задачу неокантианцы видели в философском объяснении и обосновании этих достижений с помощью модифицированного теоретико-методологического инструментария, разработанного некогда Кантом на основе положений ньютоновской механики. Критический метод Канта, развитый неокантианцами, получил название трансцендентального и позволил саму философию поднять на уровень науки;
3.Обоснование и защита рациональности культуры. Культурфилософия неокантианства ведет свое происхождение от кантовского выражения «культура разума» и имеет значение не только для Баденской, но и для Марбургской школы. Свои поиски в области теории познания неокантианцы через анализ «образцовых» наук (математики и математического естествознания) распространили на все остальные науки и все «объективации» духовной жизни, то есть на все культурные феномены, что стало возможным благодаря понятию значимости: определенность значимости лежит в основе определенности культурных феноменов.
2. Развитие неокантианства в России
Призыв «назад к Канту», который прозвучал в середине 60-х годов в немецких философских кругах и привел к созданию неокантианства в 90-е годы прошлого столетия и первое десятилетие нашего века, захватил воображение и большого ряда русских исследователей. Долгое господство позитивизма в социологии было поколеблено. Неокантианство серьезно изменило ситуацию в социальной науке, заложив в теории «великое противостояние» (исторической необходимости и долженствования, «понимания» и объяснения, факта и ценности, социологического реализма и номинализма).[11]
Специфика исследований и научных разработок отечественного неокантианства кроется в культурных и социальных особенностях развития России конца XIX - начала XX века. Этот период в российской истории представляет собой сложное и достаточно противоречивое культурно историческое образование, в котором отразились многие духовно-нравственные и социально-политические проблемы и искания того времени. Кризисные явления того времени, вызвали ощущение опасности потрясений глобального масштаба. Русскими душами овладели предчувствия надвигающихся катастроф. Это вызвало поворот социальной мысли к проблемам смысла истории. Особое внимание стали уделять своеобразию и уникальной природе исторических событий, и, прежде всего на отсутствие повторяемости в истории. Следовательно, созрела необходимость обращения к гносеологии как средству разработки адекватных способов выражения индивидуального. В связи с этим возникает другая проблема, требующая изучения – проблема свободы личности, необходимость изучения нравственного сознания. Уникальность русского неокантианства в социологии составляло в немалой степени то, что многие его представители были по своей профессиональной подготовке и научной деятельности правоведами (Б. Кистяковский, Л. Петражицкий, П. Новгородцев). В связи с этим проблемой русского неокантианства стала проблема изучения правовой сферы общества, особое значение уделяется понятием «естественное право» и «общественный идеал».
«В России наибольшеераспространение получило неокантианство в духе Марбургской или Баденской школ, в стенах которыхобучались русские студенты, в последующем распространявшие взгляды своих учителей».[12]
«Идеи Марбургской школы защищали немногие. Философско-исторические работы Г. Риккерта и В. Виндельбанда, социологические исследования Р. Штаммлера, Ф. Тенниса и особенно Г. Зиммеля переводились и печатались в журналах и отдельными изданиями, оперативно рецензировались и обстоятельно обсуждались в печати. Уже первые русские последователи нового течения были не простыми популяризаторамимодного лозунга «назад к Канту», а весьма оригинальными соперниками немецких коллег. Не случайно ряд исследований по логике и социальным наукам был вначале опубликован русскими авторами (Л. Петражицким, Б. Кистяковским, А. Гуревичем и др.) в Германии, где они приобрели известность среди специалистов.
«Можно выделить основные моменты неокантианской концепции социологии:
1. Приоритет логических основ.
2. Критика понятий и языка социологии.
3. Гносеологическое философствование.
4. Акцентирование внимания на проблемах культуры ценностном аспекте человеческого поведения.»[13]
«В зависимости от некоторых особенностей русское неокантианство можно разбить на три группы: более или менее ортодоксальное ядро (А. Лаппо-Данилевский, Б. Кистяковский); течение, постепенно c6лижающееся с философским иррационализмом (П. Новгородцев, В. Хвостов и «пятившиеся от Маркса к Канту» П. Струве и М. Туган-Барановский); сторонники «индивидуального психологизма», с известной симпатией относящиеся к психологическому позитивизму (Л. Петражицкий и его последователи).»[14]
Рассмотрим крупнейшие работы представителей русских неокантианцев.
Богдан Александрович Кистяковский[15] (1868-1920) родился в Киеве в семье профессора права Киевского университета. Пошел по стопам своего отца, став крупным ученым в области права, философии, социологии. Обучался в Киевском, Харьковском, Дерптском университетах, был исключен из каждого за участие в революционной деятельности. Завершил образование в Германии, где занимался в семинарах Г. Зиммеля и В. Виндельбанда, одного из основателей неокантианства. Преподавал в московских и киевских высших учебных заведениях.
«Общество, по его мнению, это психическое взаимодействие людей. А так как общество – психическое явление, его нельзя рассматривать при помощи пространственных категорий, ведь психические процессы очень отличаются от физических процессов и количественно неизмеримы.»[16]
«Богдан Александрович Кистяковский правильно отмечал, что психика индивида под воздействием общества изменяется. Общественная эволюция – это сложное понятие. Исследовать его можно только после рассмотрения более простых социальных законов, которые составляют основу данных процессов развития и действуют всегда одинаково. Он считал, что соотношение социальных законов и законов развития общества такое же, как физических и химических законов, с законами геологии. Геология изучает явления, которые являются результатом сложного взаимодействия основных физических и химических законов. Социальная эволюция, по мнению Кистяковского, это сложный результат пересечения ряда различных причин, которые можно проанализировать в отдельности и объяснить при помощи основных социальных законов. При этом пересечение разных причин и сведение их в ту или другую комбинацию – чисто историческая случайность. Для открытия закона необходимо изолировать однородные явления, которые находятся в причинной связи между собой. Только знание нескольких пересекающихся рядов причин даст возможность вывести закон. Он выступал против проведения аналогии между обществом и организмом.Кистяковский, как и все неокантианцы, отмечал наличие кризиса в современном социальном познании и считал, что выход из него надо искать в области методологии. Он убедительно показал, что большинство понятий социологии были или некритически перенесены из сферы донаучного, обыденного сознания, или взяты из сферы других наук, отсюда их бессодержательность, неопределенность, произвольность. Одна из основных причин кризиса, по его мнению, заключалась в некритическом заимствовании позитивизмом категорий и методов естественных наук, что привело к игнорированию специфики предмета социального знания. Поэтому он настаивал на «пересмотре всех основ» социального познания.»[17]
Так же нужно отметить нигилистическое отношение Кистяковского к категории возможности. Он считал, что представители нового течения в социологии должны, в первую очередь, перестать рассматривать социальные явления с точки зрения возможности, а только с точки зрения необходимости и долженствования. Так как «область социологии есть область безусловно достоверного в социальных явлениях», то и главным будет установление необходимости, а не определение различных возможностей.
Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский(1863-1919), историк и социолог, наиболее яркий представитель русского неокантианства, выступавший за создание социологической гносеологии. Он был председателем первого Русского социологического общества имени М. М. Ковалевского (1916-1918), а после Февральской революции руководил кафедрой социологии в Петроградском университете. Основное его произведение – «Методология истории» (т. 1, 1910; т.2, 1911).
Он выступил за переход от «публицистического любительства» в социологии к ее специализации, т.е. к научному профессионализму. В центре его внимания оказались вопросы синтеза истории и социологии. Вариант данного синтеза был им разработан.
«Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский считал, что цель гуманитарной науки – это выяснение психического содержания социальных и культурных фактов, а на основании этого построение типологической конструкции. Основными типологизирующими дисциплинами, по его мнению, являлись история и социология. Социология рассматривалась как «номотетическая» наука, а история – как «идиографическая».Лаппо-Данилевский считал, что социология – это абстрактная, обобщающая наука, которая не может опираться безусловно на понятия физики, механики или энергетики. Она изучает психологическую форму законосообразности, каузальности и необходимости. Под ней Лаппо-Данилевский понимал абсолютно безусловную цель, которая определяет структуру массовой человеческой деятельности, а также формы ее развертывания и реализации. Исходя из этого, по его мнению, исторический прогресс заключается в осознании людьми этой цели и все более последовательной ее реализации. Общество, состоящее из индивидов, осознает конечную идеальную цель и выступает как сгусток воли, общность.»[18]
Павел Иванович Новгородцев (1866-1924) известен больше как юрист и Философ (преподавал юридические дисциплины в Московском университете с 1904 г.), нежели социолог.
«Более того, начистую он весьма писемистически оценивал перспективы и возможности социологии как науки Тем не менее в своих работах («Нравственный идеализм в философии правд», 1903; «Социальные науки и право», 1916; «О существенном идеале», 1917) высказал ряд положений, имеющих социологический характер в рамках их неокантианской трактовки.»[19]
«Подвергая критике позитивистскую социологию, он отмечал, что «уже первый шаг их социологии есть грубая гносеологическая ошибка. Эта ошибка состоит и наивно-реалистическом утверждении объективного характера изучаемых фактов и связей». По его мнению, логика социальной науки не фиксирует «ни социальный закон, ни объективное состояние социальных явлений,как думают позитивисты, а это есть не что иное, как систематизация построений нашей мысли, различных абстрактных гносеологических типологий». Новгородцев выступал против позитивистскогосведения культурной системы к системе социальной, а последней –к биоприродным факторам. Новгородцев обращает усиленное внимание на внутренний мир личности, рассматривает нравственно-правовые императивы как посредники в отношении «среда – личность». Но в то же время не согласен с упрощенной интерпретацией личности как пассивного продукта, части социальной среды (группы), как «передаточной инстанции общего движения в замкнутой цепи исторической необходимости». Личность выступает единственным источником сознательных решений, поэтому общество есть не что иное, как сознание отдельных лиц.Новгородцев опирался на сформулированный Кантом и Гегелем тезис в их концепции права и государства о том, что социальному прогрессу всегда предшествует поворот к идеализму. Эту идею он положил в основу своей «системы нравственного идеализма». Поворот к идеализму возможен был только в результате разрыва с позитивизмом. Новгородцев считал, что в праве заключено идеальное нравственное начало и оно должно быть подвергнуто специальному философскому анализу.Необходимо обратиться к нравственной проблеме, понять ее и обосновать как самостоятельную и независимую от любых исторических и социологических предпосылок. Решение вопроса о долженствовании является главным в нравственной проблеме для Новгородцева. Позитивизм не способен решить нравственную проблему, так как при решении вопроса об этическом долженствовании нельзя обойтись без априорных указаний нравственного сознания. Ученый выступал против широко используемого в социологии исторического подхода, так как это ведет к исчезновению личности и объектом исследования становится деятельность масс, среда. Он считал, что наряду с социологией необходимо развивать индивидуально-психологическое, нормативно-этическое изучение естественного права.»[20]
Лев Иосифович Петражицкий (1867-1931) – один из наиболее известных российских юристов и социологов неокантианского направления.
Окончил Киевский университет, учился в Германии. Является основателем психологической школы права в России. В течение 20 лет (1898-1918) работал профессором Петербургского университета Избирался в состав первой государственной думы. С 1018 г. Жил в эмиграции, руководил кафедрой социологии Варшавского университета. Основные работы содержавшие социологические идеи: «Введение и изучение правам нравственности» (1905), «Теория нрава и государства в связи с теорией нравственности» (в двух томах, 1907). Творчество Петражицкого связывают и с позитивизмом, и с натурализмом, и с психологическим направлением, и с неокантианством. Это свидетельствует о сложности и «пограничном» характере взглядов мыслителя. Рассмотрим основные из них, имеющие непосредственное отношение к социологической науке.
«Социологию он характеризует как научную теорию социально-психических процессов. Ее предназначение – изучать участие человека в процессах социальной жизни. При этом под таким участием ученый понимает психическую деятельность индивидуального характера. Она проявляется в словах, сообщениях, действиях, поступках человека. Главным методом социологии Петражицкий считал психологическую дедукцию, основой которой является наблюдение социальных фактов. Наблюдение может быть внешним (по отношению к физическим явлениям и процессам оно осуществляется благодаря органам чувств) и внутренним. В последнем случае оно превращается в самонаблюдение, становится, как говорит Петражицкий, интроспекцией, психологическим методом внутреннего наблюдения. Такое наблюдение есть, по существу, переживание социального факта, социального явления. Это переживание и становится объектом познания и предметом интерпретации. Отсюда существенное значение приобретает способность человека воспринимать и трактовать социальные явления и процессы. Таким путем можно определить процесс конструирования узнаваемого нами социального мира, который (это следует из приведенных рассуждений) оказывается зависимым от того, как мы его интерпретируем. Подобный подход к познанию социального мира стали особенно активно применять в 1920-е гг. представители феноменологической социологии. Центральными понятиями социологии, согласно концепции Петражицкого, должны стать социальное поведение и его мотивы.»[21]
«При этом «мотив» как социологическое понятие имеет научно-психологический синоним – «эмоции». Эмоции выступают прототипом всей психической жизни вообще. Так как эмоции выступают в роли самого содержательного компонента социального поведения, то предметом социологии становится понимание социального действия. Социальные отношения он пытался свести к явлениям психического взаимодействия. Исходя из этого, основным методом в области социальных явлений выступает интроспекция. Петражицкий указывал, что новая «эмоциональная» психология, то есть теория мотивов поведения, будет теоретической союзницей данной социологии.Ученый не только признает эмоции, но и детализирует их, как того требует современная логика научного исследования, аналогично химику, который изучает воду, разлагая ее на кислород и водород. Петражицкий поступал таким же образом, сделав классификацию эмоций, выделяет эмоции «голода-аппетита», эмоции «жажды», «охотничью эмоцию», «сонную эмоцию», «благожелательные эмоции», «злостные эмоции», «одиозные эмоции» и т.п.Он отмечал, что «хозяином» человеческой жизни, факторами, которые являются решающими и управляющими как в области телодвижения, так и осуществления функций психики являются «эмоции», а не выделенные традиционной психологией элементы. Эмоции, носящие двусторонний, пассивно-активный характер, являются истинным двигателем, мотивом поведения. Познание, чувства и воля выступают только как добавочные, вспомогательные и подчиненные психические процессы и служат эмоциям в качестве средства для более совершенного эмоционального приспособления. Основой социального выступают бессознательные эмоции, а не воля как сознательный процесс односторонне активного начала, не разум с его ясными и твердыми категориями, стремлением к единству, несвободное творчество личности. Бессознательный процесс жизни является основным и первичным.[22]
Вениамин Михайлович Хвостов (1868-1920), отличался широтой исследовательских интересов и, кроме написания ряда работ по своей специальности (теория права), которые получили широкое распространение, постоянно интересовался вопросами психологии, этики, философии, методологии истории, так или иначе связывая их с социологией. Интерес к последней возник у него под влиянием Г. Зиммеля и В. Вундта, но не был чисто ученическим, он быстро продемонстрировал нестандартность своих идей.
«О неординарности положения Хвостова в русской науке свидетельствует тот факт, что в XXXVII томе Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона (1903) молодому 34-летнему ученому посвящена отдельная автобиографическая статья, случай исключительный для этого издания. Общий свод юридических сочинений Хвостова весьма весом, его «Общая теория права», служившая долгое время университетским учебником, переиздавалась шесть раз. Что же касается социологии и смежных с нею дисциплин, интерес к которым у него усилился в начале века, то только за последние 18 лет своей жизни он опубликовал 19 оригинальных книг.»[23]
«По профессии он юрист: в 21 год закончил юридический факультет Московского университета. С 1899 г. по 1911 г. Хвостов работал профессором этого университета, пока в знак протеста против политики министра народного просвещения не ушел из университета вместе с другими известными учеными. Многие публикации В. М. Хвостова появились в журналах «Вопросы права», «Вопросы философии и психологии», с которыми он сотрудничал. Тесные связи с Новгородцевым и Кистяковский также помогали реализовать интерес к социологии. Его уже знали как специалиста по теории права, студенты учились по его учебнику «Общая теория права» (М., 1914). После ухода из университета Хвостов стал читать лекции на Высших женских курсах. Его интерес к женским проблемам выражен в нескольких работах: «Психология женщин» (М., 1911), «Женщина и человеческое достоинство» (М., 1914), «Женщина в обновленной культуре» (М., 1917) и др. Хвостов посвятил первые работы (1898–1902 гг.) римскому праву. Позже он стал углубленно разрабатывать философско-социологические, этические проблемы, заинтересовался практическими вопросами социологии. В теоретико-методологических обоснованиях Хвостов был последовательным антипозитивистом, сторонником неокантианства. После Февральской (1917 г.) революции он вернулся в Московский университет, но изломы общественной жизни, общая неустойчивая обстановка и, видимо, личная неустроенность подтолкнули его к преждевременному уходу из жизни, самоубийству (1920). Посмертно вышла его последняя книга «Основы социологии» (М., 1920). Наиболее фундаментальные работы Хвостова – «Теория исторического процесса» (М., 1914), «Социология. Исторический очерк учений об обществе» (Т. 1.-М., 1917).»[24]
«Социология, по мнению Хвостова, это особая промежуточная наука, которая использует типологические методы, статистику и «понимание». При этом он подчеркивал, что она является одной из «наук о духе», так как социальный мирсостоит из психических взаимодействий. При рассмотрении структурных особенностей этого взаимодействия Хвостов пришел к следующему. Общество и личность, взятые отдельно и.противопоставленные друг другу; будут только лишь теоретическими абстракциями. Если же взять их в жизненном единстве, то они выступают реальностью особого психо-материального ряда онтологических явлений и важным является при этом то, что решающую роль в этом единстве играет духовное. Личность, по мнению Хвостова, это социокультурное образование, общество и культура накладывают свою печать даже на такую физиологическую характеристику человека, как пол. Он выступил против морали «двойного стандарта», обосновал законность женской эмансипации.Хвостов отрицательно относился к революции как форме разрешения социальных противоречий. По его словам, необходимо учитывать, что за революцией всегда следует реакция. Революция ведет к разрушению культуры и гибели людей. Он отдавал предпочтение реформам, которые строены на социологическом знании и которые учитывали общественное мнение, социальные идеалы и частные интересы.Свои социологические воззрения Хвостов попытался изложить в большой специальной работе. Первый том его «Социологии» был практически весь посвящен изложениям истории социологических теорий. Второй том, который был посвящен анализу социологического объяснения и структуры социологического знания, хотя в рукописи был готов, в свет так и не вышел. Была опубликована только его первая глава, и некоторые материалы использовались при написании брошюры «Основы социологии».Хвостов критически проанализировал труды своих предшественников. Их взгляды были классифицированы на 8 школ. Он выделил и проанализировал механическую, географическую, этнографическую, биологическую, психологическую, экономическую, этическую социологию, а также отдельно выделил защитников полной самостоятельности социологии и противников этой науки. Рассмотрение и анализ мировой социологии, в том числе и русской, позволили ему сделать вывод о том, что соперничество и не утихающая борьба между всеми школами является показателем незрелости социологии. А для ее развития необходимо выделит основные вопросы социологии и систематизировать их на адекватной методологической основе. Эту задачу предполагалось решить во втором томе.Он подверг критике представление о прогрессе как развитии, которое направлено для достижения ценной для нас цели, так как это понятие не вполне научное. Хвостов считал необходимым заменить понятие прогресса понятием развертывания духовного процесса. В связи с этим внимание социологов должно быть направлено на анализ продуктов духовного общения людей, а также на выявление духовной закономерности как общей схемы социального порядка. Он рассмотрел три фазы исторического развертывания духовного процесса. Хвостов подверг критике как марксизм – за выпячивание исторического фактора, так и субъективную школу – за «недоучет» объективных факторов.
Социальные законы, по его мнению, это общие схемы порядка протекания человеческого общения, и они тождественны законам психики. Поэтому социальную психологию необходимо рассматривать как часть социологии, которая изучает формы коллективного сознания – осмысливает мир с позиций данной социальной группы и вырабатываетпонятия,характеризующиесоциальную организацию общества.
В дальнейшем влияние неокантианства пошло по двум направлениям:
1. Способствовало новому взлету философии идеализма (Бердяев, Булгаков и др.);
2. Не сумев уничтожить позитивизм во время его кризиса, стало толчком к его дальнейшей эволюции.
Неокантианство, оформленное в виде умозрительно-критической, идеалистической традиции, пыталось заменить натуралистические модели. Но полностью подорвать интеллектуальное доверие позитивизму в России оно не смогло.»[25]
«Подводя итог развитию неокантианского направления в российской социологии, следует отметить, что его представители обращали особое внимание на методологию исследования и социального познания, выработку понятийного аппарата общественной науки, обращение к личности, ее внутреннему психическому миру. Особенно активно ставились проблемы долженствования, нормативности, ценности в связи с характеристикой поведения человека. Взаимодействия между субъектами социальных процессов рассматривались в рамках нравственно-психологических отношений.
Неокантианство в российской социологии, критикуя позитивизм и натурализм, сделало шаг, с одной стороны, в направлении к неопозитивизму, с другой – еще больше приблизило социологию к психологии. Вместе с тем, оно не сумело решить полностью тех задач, которые ставило перед собой: подорвать научное и интеллектуальное доверие к социологическому Позитивизму. Последний сохранил и даже усилился, занявшись поиском новых форм и ликвидацией слабостей в своей методологии за счет большего дистанцирования от естествознания и его методов и усиления гуманитарной составляющей в создаваемом научном знании.»[26]
Заключение
Наиболее заметный след в истории философии, социологии и культурологической мысли оставили марбургская и баденская школы. Их общие мировоззренческие установки нашли выражение в истолковании (критике) учения Канта с позиций более последовательного идеализма. Главным достижением Канта они считали мысль, что формы наглядного созерцания (пространство и время) и формы рассудка (категории) суть функции познающего субъекта, а главным заблуждением – признание объективно существующей, хотя и непознаваемой вещи в себе. Последняя была объявлена ими предельным понятием опыта, задачей чистого мышления, т.е. продуктом рациональной мыслит. деятельности познающего субъекта. Фактически отказ от вещи в себе в кантовском понимании привел неокантианство к отрицанию онтологии с позиций рационалистического гносеологизма: активность мышления стала рассматриваться как источник априорных сущностных определений самого бытия и одновременно – как деятельность по конструированию человеческой культуры.
Неокантианская школа в русской социологии, появившаяся на зрелом этапе развития науки, смогла просуществовать короткое время.Несмотря на это она успела обогатить науку рядом ценных открытий.С позиций неокантианства была предпринята обстоятельная критика позитивизма, сохранявшего в течение длительного времени господствующее положение в обществоведении. Благодаря этой критике стала еще более очевидной несостоятельность натуралистических и редукционистских методов, используемых сторонниками позитивизма.
Неокантианству как направлению отечественной социологии принадлежит совершенно особое место по тому воздействию, которое она оказала на общий процесс развития социального познания. Как признанный лидер антипозитивистского движения, она сыграла роль катализатора, ускорившего процесс преодоления остатков традиционной «публицистичности» отечественной социологии и, тем самым, способствовавшего усилению ее теоретического содержания.Деятельность неокантианской школы оказала стимулирующее воздействие на развитие всей отечественной социологии, вызвала обострение борьбы между течениями, чем был ускорен процесс уточнения и обоснования теоретико-методологических позиций всеми направлениями. Одним из наиболее наглядных результатов этого процесса стало окончательное оформление социологии неопозитивизма.
Неокантианское направление в социологии России остается пока наименее изученным по сравнению с другими научными школами. Историкам социологии еще предстоит исследовать условия и предпосылки его зарождения, ту роль, которую сыграло это течение в критике позитивизма и марксизма, что предполагает обращение к
более широкому материалу и, прежде всего, ко всему разнообразию процессов развития социально-гуманитарного знания в момент зарождения неокантианства.
Пришедшие на смену неокантианству новые философские, социологические и культурологические течения – феноменология, экзистенциализм, философская антропология, социология знания, понимающая социология, формальная социология и др. – не отбросили неокантианство, а выросли на его почве, вобрав в себя наиболее важные идейные разработки неокантианцев.
Список литературы:
1. Батыгин, Г. С. История социологии: учебник / Г. С. Батыгин, Д. Г. Подводский. – М.: Новый учебник, 2004.– 367 с.
2. Василенко, И. В., Парамонова, В. А. История Российской социологии: учебное пособие / И. В. Василенко, В. А. Парамонова. – Волгоград.: Изд-во ВолГУ, 2004. – 88 с.
3. Гайденко, П. Л. История социологии в Западной Европе и США: учебник / П. Л. Гайденко;Ред. Г. В. Осипов. – М.: НОРМА: ИНФРА-М, 1999. – 563 с.
4. Голосенко, И. А. История русской социологии XIX-XX в.в. : учеб. пособие / И. А. Голосенко, В. В. Козловский. – М.: Онега, 1995. –288 с.
5. Голосенко, И. А Социология на неокантианской платформе: Б. А. Кистяковский и В. М. Хвостов / И. А. Голосенко // Российская социология: межвуз. сб. / под ред. А. О. Бороноева. – СПб.: СпбГУ, 1993. – С. 96-128.
6. Голосенко, И. А. Неокантианские идеи в буржуазной социологии в России / И. А. Голосенко // Философские науки. – 1979. – № 2. С 62-67.
7. Дмитриева, Н. А. Русское неокантианство: «Марбуг» в России. Историко-философские очерки / Н. А. Дмитрива. – М.: Российская политологическая энциклопедия (РОССПЕН), 2007. – 512 с.
8. Елсуков, А. Н. История социологии: учебное пособие для вузов / А. Н. Елсуков; Ред.А. Н. Елсуков. – 2-е изд., перераб. и доп. – Минск: Высшая школа, 1997. – 382 с.
9. Зборовский, Г. Е. История социологии: учебник для вузов / Г. Е. Зборовский. – М.: Гардарики, 2004. – 608 с.
10. Кукушкина, Е. В. Русская социология XIX – начала XXвека: монография / Е. И. Кукушкина. – М.: Изд-во МГУ, 1993. – 183 с.
11. Новикова, С. С. История развития социологии в России: Учеб. пособие / С. С. Новикова. - М.: Издательство «Институт практической психологии», Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996. – 288 с.
12. Мачкарина, О. Д. Неокантианство в России в первой четверти ХХ века(А.И. Введенский, П.Б. Струве) [Электронный ресурс]: Вестник МГТУ, том 10, №3, 2007. – Режим доступа: http://vestnik.mstu.edu.ru/v10_3_n28/articles/10_machk.pdf.
13. Мотрошилова, Н. В. История философии : Запад-Россия-Восток. Книга 3: Философия ХIХ-ХХ в.в. : Учебник для студентов вузов / Н. В. Мотрошилова; Ред. А. М. Руткевич. – М.: Греко-латинский каб. Ю. А. Шичалина, 1998. – 444 с.
14. Онлайн энциклопедия Кругосвет[Электронный ресурс]: Режим доступа: http://www.krugosvet.ru/articles/102/1010209/1010 209a1.htm.
15. Российская социология: Межвуз. сб. / Санкт-Петербургскийгос. университет; ред. А. О. Бороноев. – СПб.: Изд-воСПбГУ, 1993 – 150 с.
16. Шпак, Л. Л. История отечественной социологии: учебное пособие. – Кемерово: Кузбассвузиздат, 2004 – 310 с.
17. Федеральный образовательный портал – Экономика, Социология, Менеджмент [Электронный ресурс]: Социологические воззрения Русского неокантианств, Режим доступа: http://www.ecsocman.edu.ru/images/2006/ 06/30/0000281453/8_neokantianstvo.doc.
[2] История философии: Запад-Россия-Восток. Кн. 3: Философия XIX-XXвв.: Учеб.для студентов вузов / ред. Н. В. Мотрошилова, А. М. Руткевич. -.М.: Греко-латинский каб. Ю. А. Шичалина, 1998. – С. 65-68
[3] Дмитриева, Н. А. Русское неокантианство: «Марбург» в России. Историко-философские очерки / Н. А. Дмитриева. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. – С. 40.
[4] Дмитриева, Н. А. Русское неокантианство: «Марбург» в России. Историко-философские очерки / Н. А. Дмитриева. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. – С. 58.
[5] Дмитриева, Н. А. Русское неокантианство: «Марбург» в России. Историко-философские очерки / Н. А. Дмитриева. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. – С. 59.
[6] История философии: Запад-Россия-Восток. Кн. 3: Философия XIX-XXвв.: Учеб.для студентов вузов / Н. В. Мотрошилова; Ред. Н. В. Мотрошилова, Ред. А. М. Руткевич. – .М.: Греко-латинский кааб. Ю. А. Шичалина, 1998. – С. 68-69.
[7] История философии: Запад-Россия-Восток. Кн. 3: Философия XIX-XXвв.: Учеб.для студентов вузов / Н. В. Мотрошилова; Ред. Н. В. Мотрошилова, Ред. А. М. Руткевич. -.М.: Греко-латинский кааб. Ю. А. Шичалина, 1998. – С. 69-70.
[8] История философии: Запад-Россия-Восток. Кн. 3: Философия XIX-XXвв.: Учеб.для студентов вузов / Н. В. Мотрошилова; Ред. Н. В. Мотрошилова, Ред. А. М. Руткевич. -.М.: Греко-латинский кааб. Ю. А. Шичалина, 1998. – С. 71–76.
[9] История философии: Запад-Россия-Восток. Кн. 3: Философия XIX-XXвв.: Учеб.для студентов вузов / Н. В. Мотрошилова; Ред. Н. В. Мотрошилова, Ред. А. М. Руткевич. -.М.: Греко-латинский кааб. Ю. А. Шичалина, 1998. – С. 77.
[10] Онлайн энциклопедия Кругосвет.: [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.krugosvet.ru/articles/102/1010209/1010209a1.htm.
[11] Голосенко, И. А Социология на неокантианской платформе: Б. А. Кистяковский и В. М. Хвостов / И. А. Голосенко // Российская социология: межвуз. сб. / под ред. А. О. Бороноева. – СПб.: СпбГУ, 1993. – С. 177.
[12] Мачкарина, О. Д. Неокантианство в России в первой четверти ХХ века(А.И. Введенский, П.Б. Струве) [Электронный ресурс]: Вестник МГТУ, том 10, №3, 2007. – Режим доступа: http://vestnik.mstu.edu.ru/v10_3_n28/articles/10_machk.pdf.
[13] Новикова С.С. История развития социологии в России: Учеб. пособие / С. С. Новикова. – М.: Издательство «Институт практической психологии», Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996. – С.46.
[14] Голосенко, И. А. Неокантианские идеи в буржуазной социологии в России //Научные доклады высшей школы. Философские науки, М., 1979, № 2, С. 62.
[15] Основные работы Б.А. Кистяковского: «Общество и личность» (1899), «Идея равенства с социологической точки зрения» (1900), «Реальность объективного мира» (1910), «Право как социальное явление» (1911), «Методология и ее значение для социальных наук» (1917).
[16] Новикова, С. С. История развития социологии в России: Учеб. пособие / С. С. Новикова. - М.: Издательство «Институт практической психологии», Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996. – С. 47.
[17] Новикова, С. С. История развития социологии в России: Учеб. пособие / С. С. Новикова. – М.: Издательство «Институт практической психологии», Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996. – С.48.
[18] Новикова, С. С. История развития социологии в России: Учеб. пособие / С. С. Новикова. – М.: Издательство «Институт практической психологии», Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996. – С. 47-48.
[19] Зборовский, Г. Е. История социологии: учебник для вузов / Г. Е. Зборовский. – М.: Гардарики, 2004. – С. 287-288.
[20] Новикова, С. С. История развития социологии в России: Учеб. пособие / С. С. Новикова. – М.: Издательство «Институт практической психологии», Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996. – С. 49-50.
[21] Зборовский, Г. Е. История социологии: учебник для вузов / Г. Е. Зборовский. – М.: Гардарики, 2004. – С. 291-292.
[22] Новикова, С. С. История развития социологии в России: Учеб. пособие / С. С. Новикова. - М.: Издательство «Институт практической психологии», Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996. – С.53-55.
[23] Голосенко, И. А. Социология на неокантианской платформе: Б. А. Кистяковский и В. М. Хвостов / И. А. Голосенко // Российская социология: межвуз. сб. / под ред. А. О. Бороноева. – СПб.: СпбГУ, 1993. – С. 192-193.
[24] Шпак, Л. Л. История отечественной социологии: учеб. пособие / Л. Л. Шпак, 2004. – С. 155-156.
[25] Новикова, С .С. История развития социологии в России: Учеб. пособие / С. С. Новикова. - М.: Издательство «Институт практической психологии», Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996. - С 53-55.
[26] Зборовский, Г. Е. История социологии: учебник для вузов / Г. Е. Зборовский. – М.: Гардарики, 2004. – С. 293.