О предикативности
СОДЕРЖАНИЕ: В последние годы в нашей науке оживился интерес к проблеме разграничения логических и грамматических категорий и, в частности, к проблеме разграничения предложения и суждения.О ПРЕДИКАТИВНОСТИ
В последние годы в нашей науке оживился интерес к проблеме разграничения логических и грамматических категорий и, в частности, к проблеме разграничения предложения и суждения [1]. Инициатива в исследовании этой проблемы принадлежит, как и следовало ожидать, логикам. Что касается грамматистов, то они относятся к этой проблеме, в сущности, довольно пассивно. С одной стороны, едва ли сейчас найдется у нас такой грамматист, который решился бы открыто признать, что он не видит никакого различия между предложением и суждением. Но с другой стороны, едва ли сейчас найдется у нас и такой грамматист, который в своих высказываниях о предложении и его главных членах фактически в какой-то мере не отождествлял бы предложения и суждения.
На путь отождествления предложения и суждения толкает грамматиста прежде всего, конечно же, то, что между предложением и суждением, или вернее между наиболее изученным типом предложения и суждением, действительно есть соотносительность и что такую соотносительность легко принять за тожество предложения и суждения вообще. На путь отождествления предложения и суждения толкает грамматиста также и то, что такое отождествление избавляет его от огромных теоретических трудностей. Ведь если предложение - это то же самое, что суждение, то тем самым сложнейшая проблема соотношения языка и мышления, грамматики и логики будто бы и разрешена.
Наиболее явная форма отождествления предложения и суждения - это утверждение, что всякое предложение выражает суждение, утверждение, которое, конечно, отнюдь не вытекает из того очевидного факта, что всякое суждение выражется предложением. В самом деле, если всякое предложение выражает суждение, то тогда суждение и предложение это, очевидно, то же самое, но только рассматриваемое с разных точек зрения, - с точки зрения логики и с точки зрения грамматики, и лингвистам больше нечего ломать голову над тем, как следует определять предложение: его, очевидно, следует определить тогда просто как непосредственную действительность суждения или суждение, рассматриваемое с точки зрения его выражения, или как-нибудь в этом роде. Когда же логики говорят, что единственные предложения, которые не выражают суждения, - это предложения вопросительные и побудительные [2], - то это немногим меняет положение, так как за вычетом вопросительных и побудительных предложений остальные остаются все же лишь непосредственной действительностью суждения. Спор между логиками о том, выражает ли вопрос и побуждение суждения, интересует грамматиста в сущности не более, чем спор о том, сколько чертей может поместиться на острие иглы. Основной для грамматиста вопрос - вопрос о том, чем всякое предложение отличается от всякого суждения - этим спором не затрагивается.
Более замаскированной формой отождествления предложения и суждения является приписывание предложению смысловой структуры суждения, т.е. утверждение, что содержание всякого предложения расчленяется на то, о чем в нем предицируется (или говорится, сообщается), и то, что в нем предицируется, т.е. на субъект и предикат или на какие-то два другие аналогичные, хотя иначе названные члена или компонента, или элемента, или представления (т.е. субъект и предикат, но прикрытые при помощи тех или иных терминологических ухищрений). К такому приравниванию смысловой структуры предложения к структуре суждения, как известно, сводится в конечном счете и шахматовская теория коммуникации, т.е. сочетания двух представлений, приведенных движением воли в предикативную... связь [3], как основу всякого предложения. возможны разные варианты этой теории. Так, вариант этой теории мы находим, например, в книге В.Г. Адмони, в которой говорится: Всякое сообщение, всякий акт мысли обязательно предполагает активное, динамическое соединение, связывание двух компонентов - того, о чем сообщается в сообщении и что определяется в мысли, с тем, что сообщается о первом компоненте в сообщении и чем определяется первый член мысли. Задача сообщения и акта мысли - именно связать эти два компонента, связать живой и активной связью, являющейся отражением их связи в объективной действительности, динамически воссоздаваемой в процессе общения и мысли. Естественно, что это важнейшее свойства сообщения и акта мысли находит свое выражение и в предложении, в его активном и динамическом характере, также заключающемся в том, что в предложении непосредственно, как бы здесь же, утверждается связь двух компонентов, независимо от того, утверждается ли наличие или отсутствие этой связи [4]. Не представляет большого труда узнать субъект и предикат суждения в двух компонентах предложения, о которых здесь говорится.
По-видимому, скрытой формой отождествления предложения и суждения может быть и признание того, что всякому предложению свойственна предикативность или что предикативность и есть то, что делает предложение предложением. Так, в цитированной книге В.Г. Адмони, непосредственно после приведенного выше, говорится следующее: Такое активное, динамическое утверждение, происходящее в момент построения предложения или его воспроизведения и являющееся обязательным условием всякого предложения, и есть содержание той важнейшей синтаксической категории, которая обычно носит наименование предикатиыного отношения или просто предикативности [5]. Таким образом, предикативностью здесь называется та расчлененность на два компонента, т.е. субъект и предикат суждения, которая якобы обязательна для каждого предложения.
Такое понимание роли предикативного отношения близко к шахматовскому пониманию этого отношения. Но для А.А. Шахматова предикативное отношение (слова предикативность А.А. Шахматов, насколько мне известно, не употребляет) - это, с одной стороны, отношение, в котором стоят друг к другу члены коммуникации [6], т.е. замаскированные субъект и предикат суждения, а с другой стороны, отношение, в котором стоят друг к другу подлежащее и сказуемое [7], т.е. языковые выражения субъекта и предиката суждения. Таким образом, по А.А. Шахматову, предикативное отношение - это то, что лежит в основе всякого предложения (поскольку в основе всякого предложения лежит коммуникация), и то, что возможно только в двусоставном предложении (поскольку только в нем есть подлежащее и сказуемое). По-видимому, это противоречие и было зародыщем того раздвоения термина предикативность, о котором будет речь ниже.
К шахматовскому пониманию предикативного отношения близко и то, что А.М. Пешковский называет сказуемостью (слова предикативность А.М. Пешковский не употребляет, хотя предикативный и сказуемостный для него совершенно то же самое, и поэтому в принципе предикативность и сказуемость тоже должны были бы значить для него то же самое). Однако, как известно, для А.М. Пешковского сказуемость - это не только то, что делает сказуемое сказуемым, но и то, что делает предложение предложением, поскольку для него сказуемое - это и есть то, что делает предложение предложением, т.е. поскольку для него нет предложения без сказуемого. Расширяя так понятие сказуемого и в то же время отождествляя его с предикатом (он так прямо и говорит: сказуемое иначе называется предикат.., а самый процесс выражения мысли посредством сказуемостных слов и форм - предицированием, или предикацией [8]). А.М. Пешковский тем самым, конечно, отождествляет предложение и суждение. Правда, приписывая в то же время сказуемому известную морфологическую природу, т.е. утверждая, что есть особые слова или формы, которым свойственно быть сказуемыми, он как будто и ставит для сказуемого известные рамки, но эти рамки, в сущности, только усугубляют противоречивость его теории сказуемости, так как оказывается, что сказуемость в то же время еще и свойственна слову или словосочетанию самому по себе, вне предложения.
Едва ли кто-нибудь стал бы сейчас вслед за А.М. Пешковским утверждать, что сказуемое - это то, что делает предложение предложением, т.е. что в каждом предложении есть сказуемое. Если и можно спорить о том, есть ли сказуемое в некоторых типах предложений, которые А.А. Шахматов называет сказуемо-бесподлежащными, то едва ли не бесспорно, что в предложениях, которые А.А. Шахматов называет бессказуемостно-подлежащными (т.е. в предложениях типа Пожар! и т.п.), невозможно обнаружить ничего похожего на сказуемое в обычном смысле этого слова. Тем более странно, что слово предикативность, которое, очевидно, образовано от прилагательного предикативный, т.е. сказуемостный, продолжает употребляться в значении то, что делает предложение предложением, или общая категория, формирующая предложение [9], что, очевидно, то же самое, хотя одновременно слово предикативный широко употребляется в значении сказуемостный, характерный для сказуемого, а предикативное отношение или предикативность - в значении отношение, характерное для сказуемого и т.п., т.е. в значении, которое, если не считать, что сказуемое и есть то, что делает предложение предложением, отнюдь не совпадает с первым значением.
Если бы человек в своей практической деятельности стал, не замечая этого, называть одним и тем же словом два совсем разные, хоть и как-то связанные предмета, например, воду и мыло, то, конечно, действительность вскоре заставила бы его отказаться от такой привычки, иначе бы ему пришлось утолять жажду мылом, и т.д. В другом положении находится лингвист-теоретик. Ничто не препятствует ему называть одним словом две совсем разные, хотя и как-то связанные вещи и не замечать этого. Напротив, это иногда даже помогает ему, так как делает то, что он хочет сказать, неуловимым и, следовательно, неопровержимым. Так, ничто не препятствует лингвисту, не замечая этого, называть грамматикой то грамматический строй языка, то науку, этот строй изучающую; лексическим значением - то значение отдельного слова, то значение знаменательного слова; национальным языком - то литературный язык нации, то язык нации вообще (включая его диалекты); субъектом - то субъект суждения, то подлежащее, то производителя действия; стилем - то одно, то другое и даже трудно сказать что. Ничто не препятствует лингвисту употреблять и выражения предикативность или предикативное отношение как в значении то, что делает сказуемое сказуемым, или отношение, в котором сказуемое стоит к подлежащему, так и в более неопределенном значении то, что делает предложение предложением.
Стоит ли, все же, употреблять слово предикативность в значении то, что делает предложение предложением, и нужно ли вообще слово с таким значением? Ведь такое слово было бы, очевидно, нужно только в том случае, если бы то, что делает предложение предложением, встречалось бы и вне предложения, т.е. только если бы то, что делает предложение предложением, не покрывалось бы полностью понятием предложения. Но так как нельзя себе представить, чтобы то, что делает предложение предложением, или предложенность, если так можно выразиться, встречалось и вне предложения, то и слово для обозначения того, что делает предложение предложением так же не нужно, как не нужно слово домность для обозначения того, что делает дом домом, или слово апельсинность для обозначения того, что делает апельсин апельсином, или слово лошадность для обозначения того, что делает лошадь лошадью. Введение таких слов, очевидно, имело бы только тот сомнительный смысл, что оно сделало бы возможными мнимые определения, как дом - это то, чему свойственна домность, апельсин - это то, существенным свойством чего является апельсинность, лошадь - это то, что обладает свойством лошадности, предложение - это то, что формируется общей категорией предложенности и т.д.
В самом деле, ведь совершенно очевидно, что когда предикативность определяется как общая категория, формирующая предложение и в то же время как имеющая своим назначением отнесение содержания предложения к действительности [10], то здесь просто подставляется то, что мы давно знаем о предложении (отнесенность к действительности считал основным свойством предложения еще Рис, который включал указание на эту отнесенность в свое определение предложения) [11], в определение того, что его формирует, т.е. в определение предикативности или предложенности.
Что под предикативностью в таком употреблении этого слова не подразумевается ничего такого, чего мы уже не знали раньше, ясно еще из того, что в цитированных выше работах, в которых указывается на предикативность как на основной признак предложения, или то, что его формирует, т.е. то, что делает предложение предложением, в то же время даются определения предложения, в которых предикативность даже не упоминается. Если бы предикативность действительно была бы в таком понимании этого слова только предложенностью, т.е. если бы действительно в предложении было открыто какое-то новое и притом основное свойство, то тогда естественно было бы подставить найденное новое решение в определение предложения, определитьего как единицу, обладающую предикативностью, или как-нибудь в этом роде и отказаться от всех других определений. По-видимому, такие определения не даются именно потому, что они сделали бы очевидной бессодержательность слова предикативность в таком его употреблении и его ненужность. (Нельзя же в самом деле сказать: предложение это то, основным свойством чего является предложенность!).
С другой стороны, едва ли можно сомневаться в том, что слово предикативность в его этимологическом значении (т.е. в значении сказуемостное свойство или сказуемостное отношение, или свойство, характерное для сказуемого) - нужное слово. Дело в том, что предикативность в этом смысле слова может быть характерна не только для сказуемого, но и для членов предложения или их элементов, которые в собственном смысле слова не являются сказуемыми. Предикативное отношение, или предикативность в этом смысле слова, характерно, например, для предикативного определения, для предикативного элемента сложного дополнения (английское I see him come), для предикативного элемента независимого причастного оборота (английское we all went home, he remaining behind) и т.д. Таким образом, хотя предикативность в этом смысле и значит свойство сказуемого или сказуемость, она не покрывается понятием сказуемого. Именно поэтому предикативность и сказуемость, в этом значении - отнюдь не пустые слова. В этом его значении слово предикативность и будет употрябляться ниже.
Возможны ли предложения, в которых совсем нет предикативности в этом смысле слова? Да, безусловно. Если в предложении нет сказуемого или другого аналогичного ему члена, то, очевидно, в нем нет и предикативности. Так, безусловно, нет предикативности в таких предложениях, как, например, Пожар!, Гроза!, Боже мой!, Счастливый путь!, Иван Иванович!, Гвалт, слезы, просьбы, Осень, вечер и т.п., т.е. в предложениях, которые А.А. Шахматов называет бессказуемостно-подлежащными. Термин А.А. Шахматова, впрочем, очень неудачен в том отношении, что он создает впечатление, будто в этих предложениях есть подлежащее. Между тем очевидно, что если в предложении отсутствует сказуемое, то не может быть и речи о подлежащем. Если подлежащее - это тот член предложения, к которому сказуемое стоит в предикативном отношении, то при отсутствии сказуемого, естественно, не может быть ни члена, к которому оно стоит в предикативном отношении, ни самого предикативного отношения. Такие предложения правильнее было бы называть непредикативными.
Характерно, что именно в этих предложениях невозможно обнаружить какой бы то ни было соотносительности с суждением. В самом деле, выразить содержание предложения Пожар! и т.п. в виде суждения совершенно невозможно. Всякое разложение содержания такого предложения на субъект и предикат (например: То, что я вижу, есть пожар или Пожар есть то, что происходит и т.п.) устраняет основное в содержании этого предложения, то, что составляет сущность его специфики - его эмфатическую нерасчлененность, - и вводит в него то, чего в нем нет - ту логическую расчлененность, которая в предложениях этого типа невозможна. К сожалению, логики этого часто не учитывают и принимают за содержание таких предложений то, чего в них вовсе нет [12].
С другой стороны, специфика этих предложений заключается, по-видимому, в роли, которую играет в них интонация. Ведь о том, что слово пожар является предложением, мы узнаем только благодаря интонации, с которой это слово произнесено (в письме эта интонация может подсказываться соответствующим знаком препинания или контекстом). Именно определенная интонация делает эти предложения предложениями. Другими словами, это предложения, оформленные только интонацией.
Между тем в предложении, в котором есть сказуемое, несомненно именно сказуемое - это то, что заставляет осознавать это предложение как предложение (этим, очевидно, и объясняется то, что сказуемость или предикативность, т.е. свойство сказуемого, принимается, ошибочно конечно, за то, что всегда делает предложение предложением). В самом деле, ведь словосочетание типа птица летит или стена бела, очевидно, не могут не быть предложениями, поскольку в них есть сказуемые. Словосочетания эти будут предложениями при любой интонации [13].
Другими словами, невозможно придать этим словосочетаниям такую интонацию, которая бы показывала, что они не предложения. Мы воспринимаем эти словосочетания как предложения не потому, что они произнесены с определенной интонацией (а само собой разумеется, что в речи им всегда присуща та или иная интонация), в частности не потому, что они произнесены с интонацией сообщения, но потому, что в них есть сказуемое. Таким образом, это предложения, оформленные не интонацией, а определенной внутренней структурой. Но наличие сказуемого означает и наличие сказуемости, или предикативности. Поэтому эти предложения могут быть названы также предикативными.
Легко заметить, что предикативные предложения - это вместе с тем такие предложения, содержание которых всегда может быть выражено посредством суждения и которые обычно даже не нуждаются в перефразировке для того, чтобы было выявлено их логическое содержание. Так, птица летит, стена бела и т.п. могут быть и суждениями.
Но то, что предикативность может делать предложение предложением, вовсе не значит, что предикативность всегда делает словосочетание, в котором она наличествует, предложением. Так, предикативность, характерная для одного из компонентов сложного дополнения (который можно назвать сказуемым сложного дополнения), не превращает это дополнение в целое предложение. Даже предикативность, характерная для сказуемого, не всегда является тем, что делает предложение предложением, поскольку сказуемое возможно и в том, что является не предложением, а лишь его частью, а именно сказуемое, как известно, возможно (и даже необходимо) в так называемых придаточных предложениях, т.е. частях предложения, которые, очевидно, не являются целыми предложениями и называются предложениями только по недоразумению.
Таким образом, между предикативностью и предложением нет соотносительности. Наличие сказуемого, т.е. предикативность - это не существенный признак предложения. В предложении может не быть предикативности, и предикативность может быть там, где нет предложения.
Напротив, между предикативностью и суждением несомненно есть прямая соотносительность. Наличие сказуемого (т.е. предикативности) в предложении указывает на способность этого предложения выражать суждение. Предикативность, или предикативное отношение, - это по содержанию, несомненно, и есть то, что в логике называется отношением между субъектом и предикатом суждения.
Сущность предикативности, или предикативного отношения, становится всего яснее, если сопоставить два предложения одинакового лексического содержания, но различающиеся тем, что в одном из них есть сказуемое (и, следовательно, предикативность), тогда как во втором его нет. Например: Лес - зеленый (где зеленый - именное сказуемое) и Лес зеленый! (где сказуемого нет и где только интонация удивления и т.д. показывает, что это предложение). В первом предложении есть тот мыслительный элемент, благодаря которому отношения действительности оказываются как бы активно раскрываемыми мыслью, тогда как во втором предложении этого мыслительного элемента нет.
Однако, хотя предикативность, или предикативное отношение, соотносительна отношению субъекта и предиката суждения, не случайно это отношение называется по второму из этих членов (предикату). Дело в том, что именно второй из членов, стоящих в предикативном отношении, т.е. сказуемое или аналогичный ему член, выражает это отношение (конечно, именно потому и есть потребность в слове, называющем предикативное отношение как свойство сказуемого, т.е. потребность в слове сказуемость, или предикативность). По-видимому, в этом и заключается основное отличие подлежащего и сказуемого от субъекта и предиката суждения. Что это действительно так, показывают, в частности, случаи, когда между двумя членами предложения, находящимися в предикативном отношении, нет никаких формальных отличий, например, когда связочный глагол соединяет два члена, каждый из которых по своей грамматической природе мог бы быть как подлежащим, так и именной частью сказуемого. Например: Самая красивая была младшая дочь. в таком предложении в каждом из его главных членов (которые, очевидно, можно назвать только одним досвязочным главным членом и послесвязочным главным членом или как-нибудь в этом роде) есть только то, что может быть в одинаковой мере существенно как для подлежащего, так и для сказуемого, а именно наличие другого члена, к которому данный член стоит в предикативном отношении. В чем заключается тот минимум, который необходим для того, чтобы подлежащее и сказуемое стали в этом предложении раздичимы? Какой из главных членов будет субъектом суждения, а какой предикатом, очевидно, несущественно, поскольку, как справедливо утверждают логики, и подлежащее, и сказуемое могут быть как субъектом, так и предикатом суждения, в зависимости от контекста. Так, в предложении Птица летит как ответе на вопрос Что делает птица?, летит - предикат, но в предложении Птица летит при ответе на вопрос Что летит?, птица - предикат. При этом утверждать, как иногда делается, что тот член, который выражает более широкое понятие, должен быть предикатом суждения, очевидно, нельзя, потому что, во-первых, объем понятий, выражаемых главными членами, может быть одинаков (как в предложениях тождества), а во-вторых, всегда можно представить себе такую ситуацию (как бы она ни была необычна), когда член, выражающий более узкое понятие, является, несмотря на это, предикатом суждения.
Минимум, который необходим для различения подлежащего и сказуемого в предложениях типа Сама красивая была младшая дочь, заключается, очевидно, в знании того, к какому из двух членов относится связка, т.е. в знании того, в каком из членов выражается предикативное отношение, тогда как связка в таком положении, конечно, и есть выражение предикативного отношения. Специфика таких предложений, очевидно, в том и заключается, что выражение предикативного отношения, т.е. то, что составляет сущность сказуемого [14], оторвалось в них от сказуемого и что поэтому вместо предложения и сказуемого в них есть только два главных члена, из которых ни один не является ни подлежащим, ни сказуемым, несмотря на наличие предикативного отношения между этими членами.
Но если сказуемое - это тот главный член, который выражает предикативное отношение, то очевидно, что отсутствие сказуемого и отсутствие подлежащего в предложении - вещи совершенно неравноценные. Поэтому очень неудачным представляется шахматовское деление предложений на односоставные и двусоставные. Дело в том, что шахматовские односоставные сказуемо-бесподлежащные предложения (т.е. предложения типа Сижу как на иголках и т.п.), несравненно ближе к двусоставным предложениям, чем к односоставным бессказуемо-подлежащным предложениям (т.е. предложениям типа Пожар! и т.п.). Между словом пожар в односоставном предложении Пожар! и словом пожар в двусоставном предложении Пожар начался в синтаксическом отношении нет ничего общего. Напротив сижу в односоставном предложении Сижу как на иголках и сижу в двусоставном предложении Я сижу как на иголках совершенно аналогичны в своей синтаксической функции выразителя предикативности, т.е. в своей функции сказуемого. Поэтому сказуемо-бесподлежащные предложения было бы целесообразно объединить с двусоставными в группу предикативных предложений, т.е. предложений, имеющих сказуемое и противопоставить их бессказуемо-подлежащным как непредикативным.
По-видимому, логическая двучленность, т.е. способность выражать суждение, вообще отнюдь не обязательно подразумевает грамматическую двусоставность, т.е. наличие не только сказуемого, но и подлежащего, и, наоборот, грамматическая двусоставность, т.е. наличие в предложении не только сказуемого, но и подлежащего, вовсе не обязательно подразумевает, что субъект суждения будет в таком предложении совпадать с подлежащим. Так, по-видимому, логическая сущность безличных и других сказуемо-бесподлежащных предложений в том и заключается, что они могут выражать суждение, хотя субъект суждения в них не может совпадать с подлежащим. Но то же самое может иметь место и в некоторых двусоставных предложениях, например, в предложениях с так называемым формальным подлежащим (английское It is blowing hard Дует сильный ветер, норвержское Det blaste friskt Дул свежий ветер) или в предложениях, в которых подлежащее вытеснено со своего места особым служебным словом (английское There is a book on the table На столе есть книга, норвежское Det blaste en frisk vind Дул свежий ветер). Предложения последнего типа по своему логическому содержанию могут быть совершенно тожественны предложениям с формальным подлежащим. Так, норвежские предложения Det blaste friskt и Det blaste en frisk vind, в которых субъект суждения в одинаковой мере не может быть выражен подлежащим, противопоставлены предложению En frisk vind blaste Дул свежий ветер, в котором субъект суждения может быть выраден подлежащим. По-видимому, в русском языке то, что Л.В. Щерба называл одночленными предложениями в противоположность двучленным (т.е. предложениям типа Воробушки чирикают в противоположность предложениям типа Мой дядя - генерал) [15], - это предложения, в которых объект суждения не противопоставлен четко предикату, в противоположность предложениям, в которых логическая структура суждения более четко выражена. К сожалению, зависимость логического содержания предложения от грамматической формы этого предложения совершенно неисследована, поскольку логики естественно считают, что заниматься этим должны грамматисты, тогда как грамматисты не берутся за это, полагая (ошибочно, по-видимому), что это не их дело.
Список литературы
(Примечания )
1. Я имею в виду статьи П.С. Попова (Предложение и суждение. - В кн.: Вопросы синтаксиса современного русского языка. М., 1950, с. 5-35) и М.Н. Алексеева и Г.В. Колшанского (О соотношении логических и грамматических категорий. - Вопросы языкознания, 1955, № 5, с. 3-19), а также ряд кандидатских диссертаций, появившихся в последние годы.
2. См., например: Таванец П.В. Суждение и его виды. М., 1953, с. 23-29.
3. Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. Л., 1941, с. 19.
4. Адмони В.Г. Введение в синтаксис современного немецкого языка. М., 1955, с. 39.
5. Там же.
6. Шахматов А.А. Указ. соч., с. 19.
7. Там же, с. 38.
8. Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. Изд. 5-е. М., 1935, с. 152, примечание.
9. Виноградов В.В. Некоторые задачи изучения синтаксиса простого предложения. - Вопросы языкознания, 1954, № 1, с. 15. Ср. также: Грамматика русского языка, т. 2, ч. 1. М., 1954, с. 80 и слово предикативность в БСЭ. Изд. 2-е, т. 34, М., 1966.
10. Там же.
11. Ein Satz ist eine grammatisch geformte kleinste Redeeinheit, die ihren Inhalt im Hinblick auf sein Verhaltnis zur Wirklichkeit zum Ausdruck bringt (Ries J. Was ist ein Satz? Prag, 1931, S. 99). - Может ли отнесенность к действительности считаться основным свойством предложения и отличается ли такая отнесенность от модальности - это тоже спорные вопросы, но они требуют специального рассмотрения.
12.См., напр.: Таванец П.В. Суждение и его виды, с. 26.
13. Здесь как будто можно возразить, что, если кого-нибудь попросят дать два примера русских слов, оканчивающихся на ударное а, то он может ответить стена, бела, т.е. произнести эти слова с перечислительной интонацией. Но ведь в том-то и дело, что в этом случае интонация будет показывать, что эти два слова не связаны между собой, т.е. не образуют словосочетания.
14. Сущность сказуемого определяется обычно иначе. Так, по старому школьному определению, сказуемое - это то, что говорится о подлежащем, т.е. просто-напросто предикат суждения. Однако определения сказуемого, которые даются в научных грамматиках (например, в нашей академической грамматике русского языка) обычно отличаются от старого школьного определения только тем, что они не только отождествляют сказуемое с предикатом суждения (как обозначение признака, состояния, свойства, качества того предмета, который выражен подлежащим, и т.п.), но еще и содержат перечень всех формальных признаков сказуемого в данном языке на данном этапе его развития, иногда совсем несущественных, но не указывают, какой же из этих признаков является действительно существенным, т.е. подменяют определение описанием. Такая же подмена, впрочем, есть обычно и в научных определениях предложения.
15. Щерба Л.В. Очередные проблемы языкознания. - Изв. АН СССР, т. 4, вып. 5, 1945.
16. М.И. Стеблин-Каменский. О предикативности.