Отец и сын в мифах
СОДЕРЖАНИЕ: Анализируя великую индийскую эпопею Рамаяна, П.А. Гринцер особо заостряет внимание на образе субститута главного героя, функция которого - смерть за героя в обстоятельствах, по логике которых смерть в первую очередь угрожает самому герою.А.Л. Баркова
Анализируя великую индийскую эпопею Рамаяна, П.А. Гринцер особо заостряет внимание на образе субститута главного героя, функция которого - смерть за героя в обстоятельствах, по логике которых смерть в первую очередь угрожает самому герою [Гринцер. С. 231-232]. Ученый выделяет два основных субститута Рамы - это Лакшмана и Хануман. Самый яркий эпизод, связанный с Лакшманой - его временная смерть в бою с Кумбхакарной. Это чистая реализация мотива гибель младшего героя. Поскольку на этот бой должен был выйти Рама и яд оружия Кумбхакарны предназначался ему, то Лакшмана выступает здесь как младший герой слабого типа и как заместительная жертва - нет и намека на тему ревности старшего брата к силе или славе младшего. Именно слабого младшего героя часто оживляют - это и происходит с Лакшманой, которого возвращают к жизни Джамбаван и Хануман. Образ Ханумана мы разберем в следующей главе.
В Махабхарате тема заместительной жертвы присутствует неоднократно: это и гибель нищенки и ее сыновей в смоляном доме, и истребление спящего войска Пандавов Ащваттхаманом (в последнем эпизоде особо следует отметить гибель пяти сыновей Пандавов и Драупади - каждый сын гибнет вместо своего отца).
* * *
Сравнительно редкую реализацию образа слабого младшего героя обнаруживаем в африканском эпосе - в малийских сказаниях о Сундьяте. В описании его борьбы с Сумаоро интересующие нас персонажи принадлежат к стану врагов - это сам Сумаоро и его сын Сосо Балла. Сундьята (во главе войска) сначала разбивает войско Сосо, а затем сражается с войском Сумаоро и выясняет, что его главный враг неуязвим и к тому же может принимать шестьдесят девять обличий [Котляр. С. 149]. Использование мотива Едва-не-смерть младшего героя (потерпев поражение, Сосо не гибнет) здесь обусловлено чисто повествовательными целями: силы противников Сундьяты должны возрастать (ср. сказания о Джангаре). Заметим, что в жертву этому приносится логическая обоснованность поступка Сумаоро: непонятно, зачем отец, будучи неуязвимым, посылает на бой сына.
* * *
Последнее сказание необычно тем, что отец изображен более сильным, чем сын. В подавляющем числе произведений мирового эпоса дело обстоит наоборот. Так, в Энеиде родители Энея являются заместительной жертвой по отношению к нему: на мифологическом уровне гибель Креусы дает возможность Энею и его спутникам вырваться из разрушаемой Трои (II, 730-794), а смерть Анхиза обеспечивает благополучное прибытие в Италию (III, 692-718). Кроме того, смерть Анхиза сюжетно оправдывает нисхождение Энея в Аид, где мертвый отец пророчит сыну. Несмотря на цитатность, литературность и политическую тенденциозность этого эпизода, в нем воплощены чрезвычайно архаические моменты. Это Вызволение сыном отца из преисподней (сюжет архаического эпоса) и Видения мира мертвых (сюжет, возникший еще в Шумере, о чем см. ниже). Эти мотивы мы проанализируем на собственно эпическом, а не литературном материале.
Обращаясь к теме спасения сыном своего отца, мы вновь погружаемся в безбрежное море тюрко-монгольского эпоса, и на сей раз предметом нашего рассмотрения будет Джангар. Из двенадцати пунктов типовой композиционной структуры тууль-улигера, выделенной А.Ш. Кичиковым, нас будет интересовать одиннадцатый: Поход в страну мангусов (захватчиков) за угнанными в плен родителями (народом) [Кичиков. С.12]. Перед нами уже знакомый сюжетный ход, где отец главного персонажа выступает в роли младшего героя слабого типа или пассивного персонажа, которого надлежит спасать. Такой пассивный отец фигурирует в тууль-улигерах, реконструированных Г.И. Михайловым [Михайлов. С.156-179; 202-230], состоящих из трех сюжетных ходов - рождение и возмужание героя, брачная поездка, поиск и возвращение угнанных в плен родителей.
Сразу же напрашивается параллель с волшебной сказкой, однако разница очевидна: в сказке второе вредительство направлено на героя (у него похищают невесту и добытые чудесные предметы), в эпосе - на его родных, которых постигает беда, пока он в отъезде. Также виден и путь к историзации данного мотива - замена слабого отца родителями и народом превращает младшего героя в групповой персонаж, создает условия для сюжетной замены семейного конфликта общегосударственным.
Возникший в недрах архаического эпоса, этот сюжетный ход дожил и до стадии классики и встречается не только в монгольском эпосе, но и в таких эпопеях, как Алпамыш и Одиссея [Кичиков. С. 91]. В Алпамыше эта тема дважды выражена во втором ходе повествования: тесть Алпамыша бедствует в стране калмыков (после отъезда оттуда Алпамыша и Барчин), а отъезд Алпамыша ему на помощь приводит к бедствиям родителей, сестры и супруги Алпамыша у него на родине. В Одиссее в этом аспекте важны лишения, которые терпит престарелый Лаэрт, отец Одиссея. Оба эти сюжета реализуют мотив муж на свадьбе своей жены, страдания родителей находятся на периферии повествования, и то же мы можем сказать и о русской былине Добрыня и Алеша. На фоне приведенных примеров становится ясна архаичность мотивации финального поступка Добрыни: явившись неузнанным на свадьбу своей жены с Алешей Поповичем, он, открывшись, наказывает Алешу не за то, что тот хотел жениться на его жене, а за обман своей матери, которой Алеша принес ложную весть о смерти Добрыни (например, Рыбн. № 26, 304-325). Вспомним, что мать Одиссея в подобной ситуации умерла, не дождавшись возвращения сына. Важно отметить, что в памятниках классического эпоса мы выходим за пределы мотива Гибель младшего героя- и мать, и отец в данном случае являются персонажами в равной степени пассивными, к собственно героям их причислить нельзя.
Однако вернемся к эпосу монгольских народов. Мы не будем приводить здесь многочисленные примеры реализации описанного выше мотива, лишь упомянем, что они встречаются в калмыцких сказаниях о Хара-Кюкюле, о Бамбал-хане, Дамбин-Улане, Эрийн-Сайн-Сеняке [Кичиков. С. 72, 77-81].
Сюда же можно отнести и седьмую песнь монгольской Гесериады - сказание о том, как Гесер вызволил из преисподней свою земную мать, - оно аналогично другим эпическим произведениям, где герой возвращает к жизни погибшего отца (см. ниже). Основное различие касается описательной, а не сюжетной стороны: в монгольском сказании нет видений ада, а повествование сильно окрашено буддийскими мотивами. Вероятно, в сфере истории религии (а не истории эпоса) лежит и ответ на вопрос, почему герой освобождает из преисподней мать, а не отца - ведь у Гесера отец есть (даже два - земной и небесный). Мы полагаем, что это объясняется буддийским влиянием - широкой известностью повести о том, как вывел мать из преисподней Будда Шакьямуни (О буддийском влиянии на Гесериаду см.:[Рерих]).
* * *
В одном из олонхо (№ 68) мы находим рассказ о судьбе потомков Нюргуна - его дочери-богатырки и ее сына. Далее анализируются следующие олонхо: № 4 Сын лошади Дыырай Бэргэн, № 14 Кыйдааннаах Кыыс богатырка, № 24 Эрэйдээх-Буруйдаах Эр Соготох, № 39 Кюн Мёнгюрюен старик и Кюн Тэйгэл старуха, № 41 Бэрт Хара, № 43 Улкумню Уолан, № 68 Нюргун Боотур Стремительный, № 69 Нюргун Боотур , № 71 Кыыс Нюргун Туйгун, № 74Кыыс Джуурайа богатырка. Зять Нюргун Боотура оказывается бледной личностью, он гибнет в бою, и родившийся после его смерти сын добывает его тело, оживляет и вместе с отцом карает убийцу. Отца как младшего героя при сыне мы уже встречали в ирландском эпосе (Кухулин и Суалтайм); в олонхо такая ситуация - не редкость. Отца спасают как мертвым (заточение в темнице Нижнего Мира есть временная смерть (№ 4, с. 35; № 14, с. 68; № 41, с. 162; № 43, с. 167; № 69, с. 271; № 74, с. 287)), так и живым, причем некоторые случаи, обозначенные нами как помощь в бою, таковыми являются весьма относительно: сын находит отца изможденным после битвы, отвозит домой, где его выхаживает мать (№ 24, с. 112; № 39, с. 157). На вопрос, почему в олонхо отец и сын почти никогда не бьются спина к спине, ответить несложно: во-первых, спасение сыном отца (точнее, его тела) из преисподней есть реализация общемирового сюжета месть сына за погибшего отца - с той разницей, что в олонхо отец всегда воскрешен; во-вторых, в олонхо, как и в других тюрко-монгольских сказаниях, появление сына-богатыря возможно только при уходе отца из сюжета. Отметим, что этот закон не распространяется на специфически якутский образ девы-богатырки: Кыыс Нюргун помогает отцу во время поединка (№ 71, с. 274).
* * *
Продолжая тему спасения сыном тела погибшего отца из преисподней, выйдем за пределы Евразии и обратимся к замечательному памятнику индейцев киче (майя) - Книге народа (Пополь Вух). В ней собраны разнородные по происхождению мифы, в том числе два цикла о героях-близнецах Хун-Ахпу и Шбаланке. В первом цикле об их происхождении не сообщается ничего, во втором, напротив, история их предков разработана весьма тщательно. Она и будет нас интересовать.
Детьми Создательницы и Творца были Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу - тоже, видимо, близнецы, действующие как один персонаж (неразличение единичности и двоичности в их образах доходит до такой степени, что о них говорят то в единственном, то во множественном числе (II, глава 14)). Они играли в мяч на дороге, ведущей в Шибальбу (преисподнюю), и эта игра была такой, что вся преисподняя сотрясалась (ср. якутских богатырей, которые боем едва ни разрушают мир). Владыки Шибальбы решили завладеть снаряжением для игры в мяч, и для этого они пригласили Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу сыграть с ними (II, глава 1). Спустившись в преисподнюю, Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу нарушили все запреты поведения живых в царстве мертвых [Пропп 1996. С. 67-69], поэтому они проиграли и погибли (II, глава 2). Череп Хун-Хун-Ахпу повесили на дерево, этот череп плюнул в руку девушки из преисподней - Шкик - и она зачала главных героев, которые в дальнейшем будут называться детьми Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу (хотя череп был один) (II, глава 3). Шкик поднимается в Средний Мир, рождает Хун-Ахпу и Шбаланке, которые после ряда приключений тоже начинают играть в мяч на дороге в Шибальбу (II, глава 7). Владыки Шибальбы приглашают и их, но в отличие от своих отцов герои не нарушают запретов и побеждают (II, главы 8 - 13). Хун-Ахпу и Шбаланке принуждают владык Шибальбы выдать им тела отцов, разговаривают с ними, воздают почести телу отца (см. выше о неразличении единичности и двоичности) - и затем Хун-Ахпу и Шбаланке возносятся на небо, на Солнце и Луну (II, глава 14).
Поскольку Хун-Ахпу и Шбаланке - главные герои первой и второй частей Пополь Вух, то нам кажется возможным рассмотреть образ их отцов не только как младшего героя слабого типа, но и как заместительную жертву (ср. Эльпенора в Одиссее) - ведь в центре внимания находится не судьба отцов, а подробный рассказ об испытаниях Хун-Ахпу и Шбаланке в преисподней.
Как видим, архаические сказания о добывании сыном тела погибшего отца из преисподней структурно сходны у народов разных полушарий. Отметим также, что эпос киче более архаичен, чем якутский - в нем всё решают магические поединки, а воинская тематика отсутствует полностью.
* * *
Ряд сюжетных ходов рассмотренной нами второй части Пополь Вух находит соответствие в нартском эпосе осетин [Осетинский нартский эпос. Дзауджикау, 1948]. В частности, это касается параллели Шкик - Дзерасса. А именно: Дзерасса, дочь подводного владыки Донбеттыра, становится женой нарта Ахсартага, спустившегося к ней на дно моря. У Ахсартага есть брат-близнец Ахсар, с которым они неразличимы. И потому, когда Ахсартаг с женой поднимаются на землю и Дзерасса вместо мужа встречается с Ахсаром, она принимает его за своего супруга. И, хотя Ахсар блюдет честь брата, Ахсартаг из ревности убивает его, а затем казнит и себя. Овдовевшая Дзерасса рождает близнецов - Урызмага и Хамыца, которые являются героями многочисленных сказаний.
Сходство с мифом киче очень сильно: две пары близнецом, причем старшие с почти одинаковыми именами (Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу, Ахсар и Ахсартаг); сыновья - дети то ли одного, то ли двоих; мать - дочь владыки Нижнего Мира, она, чтобы родить сыновей, поднимается в Средний Мир; сыновья рождаются после смерти отца (отцов). На фоне таких сближений тем более значимо, что образ младшего героя реализуется в этих эпизодах совершенно по-разному. В Пополь Вух, как мы уже отмечали, видим архаическую форму мести за умершего отца - сын спасает отца или его тело из преисподней (отец выступает в роли младшего героя при сыне). В нартском сказании перед нами не помощь, а ревность, приводящая к братоубийству; при этом несколько неожиданно, что убийство совершает сильнейший из братьев (в предыдущих эпизодах превосходство Ахсартага над Ахсаром проявляется достаточно ясно: на страже Ахсартаг не спит, а Ахсар засыпает, Ахсартаг способен спуститься на морское дно, а Ахсар просто его ждет). Мотивация убийства младшего героя слабого типа понятна: это не воинская, это супружеская ревность.
Продолжая проводить параллели между Пополь Вух и нартским эпосом, мы находим два сказания о нисхождении Сослана в преисподнюю. Есть искушение предположить, что некогда эти сказания были одним, но впоследствии распались и обросли дополнительными сюжетными ходами. Это Спасение Сосланом Шатаны из озера ада и Женитьба Сослана на Ацырухс. В первом сказании катабасис практически не развернут - собственно нисхождение нарта в преисподнюю является финальным эпизодом; владыка мертвых легко отдает ему его мать. Во втором сказании сюжет видений ада занимает его основную часть, будучи очень слабо связан с сюжетом - достать росток дерева Нижнего Мира; фактически, для добывания этого ростка Сослану нет необходимости задавать своей умершей жене Бедохе вопросы о значении казней или овеществленных пророчеств, которые он видел по дороге. Оба эти сказания содержат периферийные реализации третьего мотива: освобождении матери из преисподней синонимично освобождению мертвого отца (у Сослана отца нет, приходится освобождать мать); во втором сказании умершая Бедоха является, вероятно, заместительной жертвой по отношению к Сослану: ее любовь оберегает его от бед и, в частности, помогает выбраться из страны мертвых.
* * *
Однако вернемся к русскому фольклору. Былина Братья Сбродовичи представлена единичными записями (Гильф. №247, № 252), она принадлежит к так называемому позднему воинскому эпосу. Герой былины находит в шатре раненого богатыря, от которого узнает об идущем на Русь вражьем войске. Тогда главный герой отправляется биться, сначала он сражается обычным оружием, а когда оно всё приходит в негодность, то хватает тело врага и бьется им. Избив вражью рать, он возвращается умирающему, тот открывает ему, что они родные братья и испускает дух. Можно предположить, что из этой былины выпало начальное звено: главный герой отправляется на поиски пропавшего брата. В таком случае былина оказывается достаточно близка к тем сюжетам, где герой ищет погибшего отца и возвращает его к жизни, одолев богатырей Нижнего мира (вместо воскрешения в былине - узнавание, но это тоже своеобразное воссоединение родичей).
В связи с этой былиной обратим внимание на параллель, проведенную Ю.А. Новиковым и совершенно неприемлемую для нас (это, разумеется, не означает, что параллель не верна - речь идет о рассмотрении материала с разных точек зрения). Ю.А. Новиков ставит эту былину в один ряд с Козарином и Королевичами из Крякова как сказания о случайных встречах близких родственников, разлученных татарами [Новиков. С. 136-137]. Не говоря о том, что никаких татар в Королевичах из Крякова мы не обнаружили, для нас Королевичи и Сбродовичи это отнюдь не сходные сюжеты, хотя встреча неузнанных братьев присутствует в обоих. Встреча королевичей напоминает, скорее, бой отца с сыном (герои сражаются, один из них одолевает другого, спрашивает об имени - и узнает в нем брата (Рыбн. № 21; Гильф. № 87, Гильф. № 147, Гильф. № 182, Гильф. № 200, Гильф. № 302)); в Сбродовичах же вражды между героями нет. Выше мы отмечали, что бой отца с сыном не относится к нашей теме - нас интересует не прямое военное столкновение родичей, а их скрытое или явное противостояние; к тому же бой отца с сыном (равно как и поединок королевичей из Крякова) - это бой с врагом, о котором не известно, что он родственник, а все интересующие нас примеры ни коим образом не содержат элемента узнавания.