Персидские мотивы: реалистические картины инонационального мира
СОДЕРЖАНИЕ: С.Есенин хорошо осознавал большие творческие возможности русского поэта, приобщившегося к богатствам национальных культур.Персидские мотивы: реалистические картины инонационального мира
Л.П. Егорова, П.К. Чекалов
С.Есенин хорошо осознавал большие творческие возможности русского поэта, приобщившегося к богатствам национальных культур. Трогательны и искренни его обращения к Кавказу: Ты научи мой русский стих Кизиловым струиться соком; к русским поэтам, оставившим славные традиции художественного решения кавказской темы: ...Я полон дум о них, ушедших и великих. Их исцелял гортанный шум твоих долин и речек диких. Однако реалистический характер лирики Есенина предполагал весьма умеренное использование красок Востока, в отличие от романтиков, стремившихся к максимальной передаче инонационального колорита адекватными художественными образами. Истоки такого ракурса изображения инонационального мира - в особенностях мировосприятия самого поэта. В 1921г. в Ташкенте поэт, увлеченный красочным национальным праздником, под конец заговорил все-таки о березках, о своей рязанской глуши... Именно в Ташкенте он пишет письмо Иванову-Разумнику о национальных истоках своей русской словесности. Двоемирие Есенина наблюдается не только в стихах, где чередуются картины Закавказья и родной поэту Руси: как бы ни был красив Шираз, он не лучше рязанских раздолий, а персиянке поэт предлагает богатства далекого синего края. Такую же двуплановость сохраняют и есенинские образы, раскрывающие своеобразие кавказской природы. Ситец неба такой голубой, - так сказать о небесах Закавказья мог только поэт исконно русский, воспитанный на неярких красках его родины. Отзвук параллелизмов русских народных песен ощутим в образах Баллада о двадцати шести: То не ветер шумит, не туман. Слышишь, как говорит Шаумян. При максимальной точности в передаче инонационального колорита Есенин в гораздо большей, чем поэты-романтики, мере сохраняет особенности русского восприятия и передает последнее национально-русской образностью и складом речи.
В Персидских мотивах (1924-1925) нет характерного для классического романтизма противопоставления идеала и действительности. Для поэта Восток - не романтический идеал (чудесного, священного и т.д.), противопоставленный прозе российской жизни, и не источник глобальных раздумий о будущем.
Персия Есенина - орнамент, в котором раскрывается внутренний мир самого поэта, его поиски смысла жизни. Былому смятению чувств (Улеглась моя былая рана... противостоит удел желанный, тех, кто в пути устал. Эта голубая и веселая страна, где тихо розы бегут по полям, вовсе не противопоставлена Руси, что хорошо показано в работах А.Марченко, Л.Бельской, В.Холшевникова. Общеизвестные примеры можно дополнить стихотворением, не включенным в цикл:
Тихий вечер. Вечер сине-хмурый.
Я смотрю широкими глазами.
В Персии такие ж точно куры,
Как у нас в соломенной Рязани.
Тот же месяц, только чуть пошире,
Чуть желтее и с другого края.
Мы с тобою любим в этом мире
Одинаково со всеми, дорогая.
Согласимся с Бельской, писавшей: И Персия перестает противостоять России... и на одной плоскости оказываются сады Хороссана с шелестящими розами и русская равнина под шуршащими розами и русская равнина под шуршащим пологом тумана - все это наша земля... (1; 108).
Вместе с тем в поэтической форме Персидских мотивов романтические черты, несомненно, присутствуют. Налицо традиция общевосточного стиля, далекого от попыток воссоздать исторически достоверную жизнь Ирана (что было бы возможно в жанре лиро-эпической поэмы). Персия предстает как идеальная страна с мудрым восприятием жизни, гармонией любви и счастья (за исключением отдельных деталей: положения женщины Востока; любви как купли-продажи; кинжальные хитрости). Но в этом не слабость, а напротив, сила есенинской лирики, угадавшей, что нужно русскому читателю не только тогда, но и во все последующие времена. Сердцем откликается он на светлую есенинскую грусть о недостижимом:
В Хороссане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог.
Там живет задумчивая пери.
В Хороссане есть такие двери,
Но открыть те двери я не смог...,
и вторит поэту, покидающему свою Персию: Но и все ж вовек благословенны На земле сиреневые ночи.
Раскрытию внутреннего мира человека, жизни сердца способствовал чуть загадочный и необычный предметный колорит, цветовой колорит восточных эмалей:
Никогда я не был на Босфоре,
Ты меня не спрашивай о нем.
Я в твоих глазах увидел море,
Полыхающее голубым огнем.
Так словесная палитра Есенина в Персидских мотивах обогатилась яркими красками и образами Востока.
В значительной мере причина этого в совершенно неповторимой музыке и форме стиха. И хотя персидский колорит самой стихотворной композиции, насыщенной повторами специалисты называют таким же иллюзорным, как и колорит женских имен (Шаганэ - имя армянское), они отмечают, что в лирике Есенина, тяготеющего к напевному стиху, все виды повторов встречаются не раз - но нигде в таком количестве и в такой концентрации, как в Персидских мотивах (40; 359). Эти повторы, как отмечает В.Холшевников, слабо меняют или совсем не меняют логическое содержание слова, но значительно усиливают его экспрессию, эмоциональное напряжение. Исследователь отмечает обилие рифм, выражающих сопоставление Персия - Россия, зарифмованность, т.е. выделение, экзотических слов. В каждом из пятнадцати стихотворений встречаются рефрены, кольцо строфы или стихотворения, либо их сочетание. Венком строф называют знаменитое стихотворение Шаганэ ты моя, Шаганэ, где каждое из пяти пятистиший - кольцевые; пятый стих точно повторяет первый. Второе пятистишие обрамлено вторым стихом первого и т.д. Заключительное, пятое обрамлено тем же стихом, что и первое. Так образуется кольцевая композиция всего стихотворения, замыкающая венок строф. Вот почему есенинские фразы льются свободно и естественно. Музыкальная композиция придает ему особое очарование и делает еще более выразительной сложную игру чувств и мыслей (40; 360).
У истоков восточного стиля Есенина традиции восточной поэзии - Хайяма, Фирдоуси, Саади. Есенин хорошо знал книгу Персидские лирики X-XV веков (М., 1916) в переводе акад. Ф.Кроша, переданную ему Н.Вержбицким, и, по словам последнего, что-то глубоко очаровало Сергея в этих стихах. У автора Персидских мотивов была сознательная установка на эффект заимствования. По справедливому замечанию П.Тартаковского, с восточными поэтами Есенина сближает не характерный для Востока аллегорический дидактизм, а мудрость опыта, ощущение радости бытия (34а). Однако сравнительный анализ, проделанный литературоведами, хотя и обнаруживает отдельные аналогии в изображении любовного томления (Саади), разговора с цветами (Руни), поэта-гуляки (Хафиз), образов соловья и розы (Хафиз, Саади), но убеждает в том, что эти аналогии не выходят за пределы общеупотребительных в ориентальной поэзии традиционных образов.
Отмечая неповторимую талантливость стилизации Есенина под традиционно-восточный стиль, надо подчеркнуть и роль живых наблюдений. Хотя Есенин никогда не был в Персии, но он хорошо знал Восток российский. Самый русский, по выражению Евгения Евтушенко, поэт за свою короткую жизнь проложил немало маршрутов: на Северный Кавказ, в Баку (1920), в Среднюю Азию через Казахстан (1921), что отразилось в живых деталях поэмы Пугачева. В 1921г. он побывал не только в Ташкенте, ни и в Самарканде, в Бухаре, давших будущему автору Персидских мотивов живое ощущение Востока. Исследователи уже обращали внимание на то, что многие слова в цикле не из фарси, а тюркские, как, например, чайхана.
Авторы воспоминаний о Есенине находят и другие возможные источники, из которых поэт черпал свое знание Востока: его восхищали узкие улочки бакинской крепости, ханский дворец, он поднимался на легендарную Девичью башню. Он расспрашивал своего спутника - В.А.Мануйлова - о канонах мусульманства, слушал на языке фарси стихи Фирдоуси и Саади. Аналогичные факты вспоминают и свидетели встреч С.Есенина с народным певцом Шуши, Джабаром Карягды, знавшим сотни песен, мугамов: пальцы певца ударяют в бубен, звенит до скрипа натянутая кожа. Застывают пальцы, и в тишину вдруг вторгается высокий и чистый голос... Взволнованный поэт назовет его пророком музыки Востока и позже напишет в Москву: И недаром мусульмане говорят: если он не поет, значит, он не из Шушу...
Столь же плодотворными были для Есенина грузинские встречи. Читатель, тем более будущий педагог, найдет много интересного в книге Сергей Есенин в Грузии: Товарищи по чувствам, по перу... (Тбилиси, 1986), любовно составленной Г.Бебутовым. Батумская учительница Шаганэ Нерсесовна Тальян вдохновила поэта на создание образа милой Шаги. И хотя свойственную реализму правдивость деталей в Персидских мотивах отыскать трудно, личные впечатления поэта, безусловно, сказались на общей романтико-реалистической тональности есенинского цикла.
Реалистичны написанные в те же годы стихи С.Есенина На Кавказе, Поэтам Грузии, Баллада о двадцати шести.
Разумеется, в таком жанре, как лирическое стихотворение, возможности объективного изображения значительно сужены. Тем не менее уже кавказская лирика С.Есенина, называющего себя настоящим, а не сводным сыном - в великих штатах СССР, являла собой пример вдохновенного лирического отклика на животрепещущие проблемы Советского Востока, понимания сути революционных перемен: Самодержавный русский гнет сжимал все лучшее за горло, его мы кончили - и вот свобода крылья распростерла. Даже персидская лирика Сергея Есенина считалась его острым протестом против рецидивов старины, против рабского положения женщины Востока. Несмотря на ярко выраженный традиционный колорит в духе Хайяма, пафос Персидских мотивов в том, что сроду не пел Хайям. Половодье чувств сопряжено с чувством тревоги за судьбу женщины Востока (едва ли не самая актуальная проблема на Кавказе и в Средней Азии 20-х годов): Мне не нравится, что персияне держат женщин и дев под чадрой.... Индустриальный Баку убеждал в необходимости научно-технического прогресса. Так, на Кавказе формулировалось понимание потребностей времени: Через каменное и стальное вижу мощь родной стороны; и рождались такие, казалось бы, непохожие на есенинские, строки: Но я готов поклясться чистым сердцем, что фонари прекрасней звезд в Баку (Стансы).
Внимание поэта-реалиста к реалиям быта и природы ощутима во многих образах есенинской кавказской лирики. Например, складывая поэтические строки: Ты научи мой русский стих Кизиловым струиться соком, Есенин знал, что этот сок в старину на Кавказе пили перед сражением, веря, что он, горя в крови, возбуждает ненависть к врагу и крепит братство.
Но главное в стихах Есенина и, прежде всего, в Персидских мотивах - лирическая рефлексия героя, встретившегося с инонациональным миром. Синими цветами Тегерана, светом вечерним шафранного края расцвечена лирика большого русского поэта, которая и через семь десятилетий волнует нас так, как будто она только что родилась в сердце нашего современника.