причины и последствия распада СССР 2

СОДЕРЖАНИЕ: Введение Несомненно, СССР являлся империей. Империей довольно могущественной. И процесс распада СССР является не чем иным, как крушением крупной империи.

Введение

Несомненно, СССР являлся империей. Империей довольно могущественной. И процесс распада СССР является не чем иным, как крушением крупной империи.
В связи с этим существует расхожее утверждение или скорее предположение о том, что все империи рушились, распадались, гибли из-за невозможности совместить сущность империи, как одновременно самораспадающейся и саморазрушающейся системы. На современном уровне это следует принимать, как исчерпанность страной своих пространственных рамок (экстенсивное развитие), и не понимание государством необходимости изменения направленности внешней и, прежде всего внутренней политики (интенсификации).

Эта тема в отечественной истории появилась сравнительно недавно, т.к. события, связанные с прекращением существования Советского государства, относятся к не столь отдаленному прошлому.

В силу недостаточной изученности, а также новизны данной темы, взгляды историков на проблему неоднозначны.

Историк А.Г.Механик считает, что в период с 1917 по 1991 гг. происходила не иначе как Великая революция, и все существование Советского государства лишь переходный период к новой российской государственности.

М.Головин считает, что именно развал армии привел к развалу СССР.
Говоря о СССР, также можно сказать, что это был весьма сложный и непонятный период в истории нашего государства. И, лишь поэтому, причин образования и распада союзного государства можно выделить множество.

В данной работе моей целью не является подробнейшее освещение абсолютно всех явлений и процессов, происходивших в стране в тот период, я остановлюсь на основных и ключевых, по моему мнению, причинах, событиях и результатах.

Распад СССР

В середине 80-х годов СССР был могучей индустриальной державой, занимавшей 2-е место в мире по валовому объему промыш­ленной продукции. Особенно заметными были успехи в аэрокосмической промыш­ленности, топливно-энергетическом ком­плексе, атомном машиностроении, военно-промышленном комплексе и химии (исклю­чая фармацевтическую промышленность, которую мы построили в дружественных странах СЭВ).

Отечественная легкая промышленность и сельское хозяйство в основном обеспечи­вали население товарами широкого по­требления и продуктами питания. Совет­ский Союз был обществом передовой науки и образования, страной гражданского и на­ционального мира, политической стабиль­ности, уверенности людей в завтрашнем дне.

Однако гигантская индустриальная база в нашей стране создавалась при неадек­ватной коммуникационной инфраструктуре и отсталой сфере обслуживания. Качество некоторых товаров оставляло желать луч­шего. Богатейшие природные ресурсы ис­пользовались недостаточно рационально. Экономический рост достигался преимуще­ственно экстенсивными методами.

В Советском Союзе, вступившем на пост­индустриальный этап развития, более по­лутора десятков лет после экономической реформы Косыгина” 1965 г. не менялась система хозяйственного управления. Меж­ду тем после исключительно высоких пока­зателей 50-х и 60-х годов, когда ежегод­ный экономический рост составлял 9—10%, со второй половины 70-х годов произошло заметное снижение его темпов. Виноват в этом был не социализм, а методы планиро­вания и политическое руководство.

Снижение темпов экономического роста наблюдалось и в странах Запада после ми­рового кризиса 1974—1975 гг., вызванного увеличением цен на нефть в 4 раза. Одна­ко, столкнувшись с энергетическим и сырь­евым кризисом по вышеназванной причине, Запад стал форсировать развитие энерго и ресурсосберегающей техники и техноло­гии. Почти все промышленно развитые страны сделали заметный технологический рывок. В главных капиталистических госу­дарствах на наукоемкие отрасли приходи­лось во второй половине 80-х годов от 30 до 40% всей стоимости обрабатывающей промышленности, причем их удельный вес все время повышался. Советский Союз, получив выигрыш от роста цен на нефть, стал проигрывать в экономическом и тех­нологическом соревновании с Западом.
Экономическая реформа 1965 г., которая ввела хозрасчет (или показатель прибыли) вначале стимулировала экономический рост, но затем зашла в тупик, ибо учет рен­табельности по валу в конце концов привел к затратной модели экономики, пренебре­гающей ресурсосбережением.

В социалистическом народном хозяйств учет прибыли необходим лишь как один из показателей правильной, научной органи­зации труда и для соответствующего поощ­рения работников. Но сводить весь механизм социалистической экономики только к этому показателю как главной цели нельзя.На­до было изменить методы планирования экономики, которые уже не соответствова­ли современному этапу. Жесткое центра­лизованное планирование, необходимое для становления социалистической индус­трии (как известно, получить необходимые капиталы нам было неоткуда), уже не отве­чало потребностям советского общества на этапе более развитого массового потреб­ления. Госплан в конечном итоге не мог предусмотреть, в каком количестве и како­го качества нужны костюмы, рубашки, обувь, бюстгальтеры и телевизоры.

Если рыночная конкуренция устанавли­вает это эмпирическим путем, то в плано­вой социалистической экономике необхо­димо было найти механизм учета меняюще­гося потребительского спроса. При этом не нужно было изобретать велосипед. Можно было позаимствовать методы планирова­ния в капиталистических монополиях. В них головная администрация планирует 2—3 показателя (скажем, минимальный уровень прибыли, выпуск ­­­нового товара или внед­рение новой технологии), предоставляя свободу действий и детального планирова­ния нижестоящим подразделениям.

В советской социалистической экономике имели место реальные противоречия. В то время как политэкономы вели досужие рассуждения о сближении государственной и колхозно-кооперативной собственности, реальное противоречие заключалось в том, что распоряжение государственной (обще­народной) собственностью, а фактически прибылью от нее, находилось в бесконт­рольном распоряжении правящего класса (“номенклатуры”), существование которого официально не признавалось.

Наши самые именитые экономисты про­странно рассуждали о соответствии произ­водственных отношений уровню развития производительных сил. Определяющим критерием объявлялась государственная собственность на средства производства, но никаких творческих научных рекомен­даций по развитию эффективности эконо­мики и подъему благосостояния масс не де­лалось.

Крупный недостаток в государственном управлении состоял в том, что была скована местная инициатива. Советы были ли­шены реальной власти и прежде всего не­обходимых финансовых средств.

Наша бюрократия нового поколения не желала выпускать из своих рук рычаги вла­сти. Здесь мы подходим к другому важному вопросу, а именно: в политической сфере социализма были необходимы меры по ее демократизации. Сам процесс демо­кратизации к тому времени носил уже общепланетарный характер и не коснулся только социалистических стран.

Ни одна страна не может обойтись без чиновников, без грамотных управленцев, без бюрократического аппарата. Однако без демократического контроля над ними возможен произвол администрации. Эф­фективного народного контроля в нашей стране не было.

Каскад перемен в советском руководстве в первой половине 80-х годов (уход Брежнева, Андропова, Черненко) совпал с замедлением темпов экономического роста и ожиданием реформ в обществе.

По мере повышения роли науки и увели­чения масштабов народного хозяйства воз­растала необходимость в более гибкой сис­теме управления экономикой, в расширении прав трудовых коллективов. Однако в этом не была заинтересована номенклатура. К обсуждению планов не привлекались ни профсоюзы, ни трудовые коллективы, ни научная общественность, ни общественное мнение. Важнейшие государственные ре­шения, в особенности связанные с много­миллиардными затратами, принимались в Политбюро ЦК КПСС, которое было прак­тически бесконтрольным. Игнорирование принципа разделения властей в конечном счете не могло не вызвать у многих трудя­щихся ощущения отчуждения от политичес­кой власти.

Официально политическая оппозиция в нашей стране не признавалась (исключени­ем считались “диссиденты”), хотя условия для нее были. Скажем, подпольные милли­онеры - “теневики” хотели бы иметь полную свободу действий. Беспартийность для многих препятствовала служебной карьере, а для приема в партию существовали изве­стные ограничения: если прием рабочих приветствовался, то для других социальных слоев имелись жесткие квоты (например, один инженер на 4 принятых рабочих).

В партийном аппарате культивировалась слепая исполнительность. В результате ап­парат во все возрастающей степени запол­нялся безыдейными “функционерами”, го­товыми ради собственного благополучия выполнять любые указания. Жизнедея­тельность партии носила все более риту­альный характер. Авторитет КПСС в массах был подорван.

Пышным цветом расцвел бюрократизм. Безынициативность, например, Л. И. Брежнева в последние годы его жизни была почти зримой.

Совершенно очевидно, что советский народ хотел не замены социализма ка­питализмом, а желал демократизации государственного управления, свободы печати (гласности) как формы демократи­ческого контроля и, конечно, реального экономического и социального подъема.

Избрание в марте 1985 г. генеральным секретарем КПСС М. С. Горбачева, более молодого, чем его предшественники на этом высоком посту (ему было в то время 54 года), вызвало в обществе известные ожи­дания перемен к лучшему. Уже в апреле он объявляет, что за два-три года добьется ускорения социально-экономического раз­вития страны.
Диагноз неблагополучия в экономике был поставлен правильно и своевременно. В период резкого падения мировых цен на нефть в 1985—1986 гг. поступления в госу­дарственный бюджет от экспорта нефти сократились почти на треть, а это была главная экспортная статья. Огромные по­тери понесла казна от антиалкогольной кампании, которая оказалась слишком ло­бовой и недостаточно продуманной. В итоге бюджетный дефицит уже после первого го­да объявленных реформ резко возрос.

Шли годы, а никаких улучшений в эконо­мике не происходило. Тогда М. С. Горбачев начинает прибегать к социальной демаго­гии. В книге, предназначенной для массо­вого политического просвещения, он писал:
“Время диктует нам революционный выбор, и мы его сделали... Разумной альтернативы революционной динамичной перестройке не существует. Альтернатива ей — консер­вация застоя”.

Однако конкретной программы развития у Горбачева и его ближайшего окружения не было. “Перестройка свелась в конеч­ном счете к форсированию рыночных отно­шений, а затем стала включать реформу политической системы и курс на “обновле­ние” идеологии. Об “экономической ре­форме” в полный голос заговорили в 1988 году, когда приняли законы, открывавшие простор для коллективного и частного предпринимательства: “Закон о коопера­ции” и “Закон об индивидуальной трудовой деятельности”.

Однако, получив самостоятельность, предприятия столкнулись с полным незна­нием реалий рыночных отношений. Никаких других механизмов, помимо централизо­ванных государственных заказов и госу­дарственного снабжения сырьем, не име­лось. Это вызвало хаос в экономике, от­крыло дорогу спекулятивным операциям и оттоку качественных отечественных това­ров за рубеж. Предприятия-монополисты, обретя свободу действий, с целью получе­ния максимальной прибыли стали сокра­щать выпуск дешевого и увеличивать объемы дорогого ассортимента товаров. Вместо выхода из экономического кризиса страна стала еще глубже в него погружаться.

Поддавшись на соблазн витрин магазинов в западных странах, отечественные труба­дуры “перестройки” объявили переход к рыночной экономике главной целью эконо­мической реформы. Все марксистские по­нятия при этом были отброшены.
При социализме, как известно, возможны лишь отдельные элементы рыночных отно­шений, из которых изъяты труд, капитал, земля, городское хозяйство и т. д. При этом государственное планирование не допуска­ет анархии производства. Рыночная эконо­мика в полном объеме — это синоним капи­талистического способа производства.

Принятые при М. С. Горбачеве новые за­коны о государственном предприятии и о кооперативах открыли дорогу некоторым хозяйственникам к невиданному обогаще­нию. У них, как писала впоследствии газета “Правда”, появилась возможность “оста­вить основные фонды предприятий в соб­ственности государства, а прибыль распре­делять частным образом. Именно тогда, в конце 80-х, на месте гигантов промышлен­ности и даже целых министерств возникли АО, фирмы, концерны, первым из которых оказался, кстати, Газпром. Рядом с новооб­разованным полугосударственным-полу­частным АО возникал банк. ...Таким образом, в формирующейся постсоветской бан­ковской системе накапливались деньги, не­обходимые для того, чтобы выкупить целые отрасли. Навстречу же накоплению денег шел процесс износа и устаревания основ­ных фондов предприятий, которые не ме­нее пяти лет работали вообще без вложе­ний на обновление, а иногда и на текущий ремонт. Таким образом, наша промышлен­ность становилась фантастически дешевой, подчас завод стоил меньше, чем забор, его окружающий”.

Советы трудовых коллективов, создан­ные на основе закона 1987 г., оказались фикцией. Однако их использовали для то­го, чтобы на место “строптивых красных директоров” избрать тех, кто был готов принять новые правила игры. Итогом вы­борных вакханалий на предприятиях яви­лась замена многих первоклассных хозяй­ственников нахрапистыми горлопанами, которые немедленно стали создавать для себя на предприятиях прибыльные коопе­ративы. Таким образом, под ширмой внед­рения рыночных отношении насаждался капитализм. Почему это стало возмож­ным?

С естественной сменой поколений руко­водящий эшелон власти СССР вначале по­кинула ленинская гвардия партийцев, а за­тем — участники Великой Отечественной войны. Стала складываться новая партий­но-государственная номенклатура, утра­тившая связь с революционными традиция­ми народа, но наделенная большими приви­легиями. Рекрутирование номенклатуры в СССР осуществлялось не по элитарному отбору, как на Западе (в самом элитарном отборе есть две стороны: негативная — ес­ли он связан с социальным происхождением — и позитивная — если он основан на кон­куренции знаний и способностей). Главным критерием отбора в нашей стране счита­лись: стаж на руководящей работе в пар­тийных, советских и комсомольских органи­зациях, а также на производстве и “поли­тическая зрелость”, а фактически в боль­шинстве случаев — родственные связи, личная преданность вышестоящему на­чальству, угодничество и подхалимаж, от­сутствие собственных убеждений и нравст­венной позиции, знание негласных правил аппаратной игры, умение вовремя отрапор­товать.
Конечно, это не означало, что в состав советской политической элиты и особенно на ее нижние и средние уровни не попадали достойные люди с высокими интеллекту­альными, волевыми и другими положитель­ными личными качествами. Но “номенкла­турные правила” создавали для них искус­ственные препоны для продвижения на­верх.

Долголетнее разрушительное воздейст­вие номенклатурной системы привело к вырождению советской руководящей эли­ты, которая стала утрачивать привязан­ность к социализму и ориентироваться на западные ценности и в особенности на ча­стную собственность. Высокая должность на иерархической лестнице стала капита­лом в прямом смысле этого слова. За “мес­то под солнцем” шла жестокая борьба. Сложился определенный тип чиновника и партийного функционера — беспринципного карьериста, продвигающегося “наверх” с помощью родственных или приятельских связей. Номенклатура все более обособля­лась в особую социальную группу, которая стремилась закрепить за собой государст­венную власть. Должность откровенно рас­сматривалась как возможность пользо­ваться определенной частью государствен­ной собственности. При этом чем она была выше, тем шире становились эти возмож­ности.

Произошло значительное пополнение элитарного слоя. К нему стали относиться не только высшие партийные функционеры, но и высокопоставленные министерские чиновники, директора крупных предприя­тий и учреждений. Элита создала в своей среде замкнутые кланы, корпорации, обес­печивавшие ее привилегии. Некоторые профессии превратились в наследуемые.

И вот наступил момент, когда советской элите стало тесно в старых рамках социа­листической демократии и она попыталась изменить общественный строй в своих ин­тересах. Этот процесс ускорился во время горбачевской “перестройки”. Номенклату­ра хотела закрепить свое фактическое гос­подство юридическим путем, оформить права частной собственности на государст­венное имущество. Но для этого было необ­ходимо уничтожить ту самую социалисти­ческую собственность и соответствующую ей политическую надстройку, которые в те­чение десятилетий составляли основу ее господства. Жесткая централизация влас­ти, слияние партийного и государственного аппарата, сложившиеся в революционный период, на новом этапе развития общества стали в определенной мере тормозом.

Более или менее широкая общественная поддержка М. С. Горбачева продолжалась приблизительно до 1988 г., до тех пор, пока в его действиях не появились неуверен­ность, маневрирование и шараханье из сто­роны в сторону.

Одной из причин развала СССР стал и международный фактор. В результате действий “пятой колонны” — агентов вли­яния, подкармливаемых Западом (бесплат­ные командировки за рубеж, гонорары за публикации и чтение лекций),— начала разрушаться социалистическая идеология. Сам М. С. Горбачев оказался подлинной находкой для Запада. Однажды он сказал, что мы, мол, все (вместе с США) проиграли в “холодной войне”. Нет, Михаил Сергее­вич! “Холодную войну” проиграли только Вы, ибо ее хорошо известной целью было разрушение социализма всеми возможными методами — военным давлением, экономи­ческим эмбарго и подрывом изнутри с по­мощью идеологических диверсий. Советский разведчик Н. С. Леонов в кни­ге воспоминаний “Лихолетье” отмечает, что во второй половине 80-х годов “наблю­дался заметный перекос в приоритетах го­сударственного руководства. Все главные заботы должны были быть связаны с соци­ально-экономическими проблемами, внут­ренней политикой, национальными пробле­мами — от их решения зависели и судьба строя, и завтрашний день государства, но руководство страны в лице Горбачева упорно тянуло в сферу внешней политики”.

В проведении пораженческой внешней политики тогдашний Генсек КПСС шел на недопустимые импровизации, опираясь не на мнение ЦК (который он к тому же “почи­стил” в своих персональных интересах) и даже не на мнение всех членов Политбюро, а на крайне узкий круг своих ближайших соратников, в первую очередь Э. А. Ше­варднадзе и А. Н. Яковлева.

Москва проявила полную пассивность в отношении событий в Восточной Европе в 1989 г., которые вряд ли стали бы разви­ваться по катастрофическому сценарию в контрреволюционном направлении, не будь примера команды Горбачева.

Страны Восточной Европы были слабым звеном социализма, еще не окрепшим и уязвимым для внешнего давления. Воз­действие западной пропаганды в них все­гда было сильнее, чем в СССР. Для госу­дарственного переворота достаточно бы­ло иметь хорошо подготовленных дисси­дентских вождей и просто провокаторов, оплаченных иностранной разведкой. Вспомните, как в Чили путч Пиночета был подготовлен забастовкой водителей гру­зовиков, снабжавших столицу, которые в прямом смысле были подкуплены ЦРУ. Нечто подобное было возможно сделать и в отношении некоторых представителей интеллигенции и особенно студентов — людей с неустоявшимися взглядами, неус­тойчивой психикой и неопределенным со­циальным статусом.
М. С. Горбачев выдвинул с виду привле­кательную, но по сути фальшивую концеп­цию строительства “общеевропейского до­ма”. Главное тут состояло в следующем:
Запад мог принять нас в Европу только как капиталистическое государство.
В конце 80-х годов в прессе началась шумная пропагандистская кампания за “новое политическое мышление”, за об­щечеловеческие ценности”. Главный тезис сводился к следующему: во внешней поли­тике следует отказаться от идеологических подходов, мы должны войти в мировую цивилизацию” (точнее, быть принятыми в “клуб” богатых стран на равных правах).

Западные пропагандистские центры быс­тро подключились к содействию команде М. С. Горбачева. Выдвинутая Вашингтоном с окончанием “холодной войны” (к концу 1989 г.) концепция “нового мирового поряд­ка”, отождествляемого с “посткоммуниз­мом”, стала рассматриваться американ­скими теоретиками как время войн “чет­вертого поколения”, когда прямое насилие составляет доли процента от общего ресур­са войны и где акцент делается на инфор­мацию, идеологию, сложные типы органи­зационного, культурного и психологическо­го оружия.

На всех этапах горбачевской “перест­ройки” на Западе пристально следили за ее ходом. Госсекретарь США Дж. Бейкер в от­чете конгрессу после поездки по республи­кам СССР в 1990 г. отмечал: “Мы истратили триллионы долларов за последние сорок лет, чтобы одержать победу в холодной войне” против СССР”.

На основе решения XIX Всесоюзной кон­ференции КПСС (1988 г.) был созван Съезд народных депутатов СССР, две трети со­става которого избирались населением на альтернативной основе. Функции законо­дательства были разделены между Съез­дом и Верховным Советом СССР, избирае­мым из состава депутатов Съезда. На пер­вый взгляд все было задумано неплохо. Однако в России не было традиций буржу­азного парламентаризма. Поэтому, когда М. С. Горбачев стал проводить политическую реформу по западному образцу разделения властей, то она в конце концов разрушила политическую систему социализма. Осно­ватель Советского государства В. И. Ленин создавал Советы по образцу Парижской коммуны, которая соединяла в себе зако­нодательную и исполнительную власть, чтобы быть дееспособной властью перед лицом могущественного в экономическом отношении и политически опытного класса буржуазии. Сущность диктатуры пролета­риата проявлялась именно в этом.
Ряд, казалось бы, малозаметных фактов также повлиял на развитие обстановки в стране. В 1987 г. были освобождены 700 политзаключенных, многие из которых за­тем образовали ядро “Демократической России”, поставившей своей целью устра­нение КПСС с политической арены. В мае 1988 г. т. н. “Демократический союз” про­возгласил себя первой оппозиционной пар­тией. В конце 1987-го — начале 1988 г. практически во всех союзных и автономных республиках, областях и краевых центрах появились неформальные прототипы пар­тий — разного рода союзы, ассоциации и “народные фронты”.

Все события в нашей стране шли парал­лельно с политическими изменениями в Восточной Европе, где вышли на улицу ан­тикоммунистические движения при актив­ном участии интеллигенции и пассивности рабочего класса. Глядя на эти события, и наша беспартийная, в особенности художе­ственная, интеллигенция “пошла” в поли­тику.
Председатель Сибирского отделения РАН академик В. Коптюг в своем послед­нем перед кончиной интервью еженедель­нику “Аргументы и факты” напомнил слова А П Чехова: “Русского интеллигента не поймешь чего он хочет: то ли демократии, то ли осетрины с хреном...”1. В 1917 г. рус­ская интеллигенция (конечно, в союзе с ра­бочим классом и крестьянством) сделала революцию, но в 1989—1991 гг. она оказа­лась в силу политической близорукости на поводу у антисоциалистических сил и в конце концов сама от этого пострадала.

В 1990 г. инфляция в СССР достигла не­виданных до того размеров — 20% (правда, она не шла ни в какое сравнение с инфля­цией при Е. Гайдаре). Сокращалось промы­шленное производство, падала производи­тельность труда. Именно тогда в стране выросла популярность смотревших в сто­рону Запада “демократов”, которые спеку­лировали на недовольстве трудящихся эко­номическими трудностями, связанными с дефицитом товаров, и указывали ложный путь — рыночные отношения и частную собственность. Некоторые публицисты и представители творческой художественной интеллигенции стали твердить, что мы должны быть частью “современной (читай: западной) цивилизации”, мы станем такими же богатыми, как Америка, “Запад нам по­может”.

Горбачевская “перестройка” дала им­пульс деполитизации и деидеологизации массового сознания. В 1989 г. на разного рода митингах в СССР, по некоторым под­счетам, присутствовало 12,6 млн. человек. Массовая “психодрама”, подогреваемая некоторыми интеллектуалами, вела к под­рыву авторитета КПСС. К большому сожа­лению, партия потеряла доверие у части рабочего класса. Шахтеры от некоторых элементарных требований, касавшихся бы­та и труда, которые они выдвигали в 1989 г., только в 1991 г. перешли к политическим требованиям.2

Отмена в марте 1990 г. Съездом народ­ных депутатов статьи 6 Конституции СССР, определявшей роль КПСС как ядра поли­тической системы, многократно ускорила развал Советского Союза. В КПСС начался процесс внутреннего брожения и распада. В нарушение требования Устава в партии стали возникать платформы, среди кото­рых т. н. “Демократическая платформа” повела линию на сотрудничество с неоли­бералами.
Уже к 1990 г. стало ясно, что “реформы” утратили всякий созидательный потенциал и приобрели деструктивный, разрушитель­ный характер. С дискредитацией социализ­ма началась духовная деградация общест­ва. В средствах массовой информации стал накатывать вал очернительства всего и вся в советской истории. “Новое русское кино” превратилось в “королевство кривых зер­кал” с пропагандой насилия, жестокости, аморализма по западному образцу.

Воспользовавшись падением влияния КПСС, которая раньше не была ориентиро­вана на жесткую избирательную борьбу и альтернативные выборы (с выдвижением нескольких кандидатов), антипартийные объединения и блоки напористо провели избирательную кампанию в 1989 году. И сумели завоевать большинство депутатских мест в Верховных Советах РСФСР, республик Прибалтики, Молдовы, Грузии, Армении и в городских советах Москвы и Ленинграда.

В общей сложности в 1989—1990 гг. о се­бе заявили около двух десятков партий и движений — Демократическая партия Рос­сии, Республиканская партия, Либерально-демократическая, Социал-демократичес­кая, Конституционно-демократическая и др., которые объединились в движение “Демократическая Россия” (ее аналогом на
межреспубликанском уровне был “Демо­кратический конгресс”).

На первом Съезде народных депутатов СССР образовавшаяся летом 1989 г. т. н. “Межрегиональная группа” взяла курс на отстранение КПСС и слом социализма. Ее лидерами стали Б. Ельцин, Ю. Афанасьев, А. Собчак, Г. Попов, А. Мурашов.
В ряду факторов, приведших к распаду Советского Союза, был и национальный вопрос. Вопреки официальной версии о ре­шении национального вопроса и о сущест­вовании нерушимой дружбы народов СССР вызревание напряженности в межнацио­нальных отношениях было налицо.

В последние годы руководства М. С. Гор­бачева в ряде республик усилился антирус­ский национализм. В Прибалтике, Закавка­зье, среднеазиатских республиках сложи­лась ситуация вначале мягкого и постепен­ного, а затем жесткого вытеснения русских и русскоязычных из ключевых сфер дея­тельности (через законы о языке, граждан­стве, через кадровую политику).

Сепаратизм в прибалтийских республи­ках подогревался из-за рубежа. В Вашинг­тоне находились посольства никем не при­знанных эмигрантских “правительств” Эс­тонии, Латвии и Литвы. Как стало впослед­ствии известно, в декабре 1989 г. на встрече М. С. Горбачева с Дж. Бушем на о. Мальта последний вырвал у него обещание не применять силу в случае сепаратистских выступлений в прибалтийских республиках СССР.

На волне псевдодемократического угара Верховный Совет СССР принял закон об экономической самостоятельности Литов­ской, Латвийской и Эстонской ССР. Им с легкостью передавались во владение, пользование и распоряжение не только земля и природные ресурсы, но и предпри­ятия и хозяйственные организации со всеми основными и оборотными средствами, со­зданными общими усилиями всего совет­ского народа.
В 1990 г. был принят закон “О реабили­тации репрессированных народов, в кото­ром имелась статья, вызвавшая непредска­зуемые последствия (речь шла о том, что перемещенные лица могут вернуться в мес­та своего прежнего проживания). В конце 80-х — начале 90-х годов на территории бывших советских республик возникло не­сколько вооруженных конфликтов (армя­но-азербайджанский, грузино-абхазский, молдавско-приднестровский). Во всех со­юзных республиках образовалась правящая национальная олигархия, которая тяготи­лась зависимостью от Москвы.

Само вынесение вопроса о сохранении СССР на референдум в марте 1991 г. было предательством национальных интересов советского народа, ибо сохранение терри­тории —это святая святых- во всех стра­нах и во все времена. И тем не менее более 70% граждан высказались тогда за сохра­нение обновленного Союза. Однако “демо­краты рвались к власти любой ценой, в том числе за счет похорон исторически сложившегося союзного государства (пе­чально знаменитая фраза Б. Н. Ельцина:
“Берите суверенитета сколько сможете”. 12 июня 1990 г. Верховный Совет РСФСР провозгласил суверенитет России и верхо­венство законов республики над законами СССР. Демократы обещали, что, сбросив вериги” в виде других союзных республик, федерация освободится от ненужных рас­ходов, будет процветать и благоденство­вать. На деле же это привело к развалу крупнейшей мировой державы, к грабежу общесоюзной государственной собственно­сти.

В апреле 1991 г., через месяц после ре­ферендума, руководители 9 республик до­говорились о заключении в скором времени нового союзного договора. Его подготовка проходила в условиях ослабления власти союзного центра. Давление на союзные структуры особенно усилилось после из­брания в июне того же года Б. Ельцина пре­зидентом РСФСР. 20 июля он издал на­правленный против КПСС указ о “департизации” — удалении партийных организаций с предприятий и учреждений. В начале ав­густа между М. Горбачевым, попавшим к тому времени в полную зависимость от рос­сийского руководства, Б. Ельциным и пре­зидентом Казахстана Н. Назарбаевым было достигнуто соглашение о том, что после подписания союзного договора будут отст­ранены от должностей многие политичес­кие руководители СССР.
20 августа 1991 г. в Москве намечалось подписание нового союзного договора между республиками СССР. Но подготов­ленный документ (он был опубликован 15 августа) практически ничего не оставлял от федеративного государства, а предусмат­ривал лишь нежизнеспособное конфедера­тивное образование под названием СНГ. Он фактически узаконивал ликвидацию СССР. Подлинным государственным переворотом был не бессмысленный ввод войск в Моск­ву 19 августа, а последовавшая за ним псевдодемократическая революция,— фактически буржуазная контрреволюция, завершившаяся ликвидацией СССР 8 дека­бря 1991 г. Простые советские люди с помощью СМИ подверглись зомбированию со стороны псевдодемократов, вовсю манипулировавших общественным мнением.
Народ безмолвствовал. Советские люди вдруг моментально забыли об исторических завоеваниях социалистической цивилиза­ции и прежде всего о том, что у них были работа, крыша над головой, что квартиры они получали бесплатно от советской влас­ти; что не умирали с голода, не говоря уже о том, что и сами и их дети могли получить бесплатное образование, пользоваться бесплатным медицинским обслуживанием, регулярно посещать кино, театры, музеи и пр. Все это считалось тогда само собой ра­зумеющимся, как даровые силы природы — солнце, воздух и вода.

Конечно, по жизненному уровню населе­ния мы отставали от стран Запада. Но мы в отличие, например, от США никогда не пользовались эксплуатацией развиваю­щихся стран: не грабили их ресурсы, не пре­вращали их население в дешевую рабочую силу. По калорийности же питания мы были среди передовых стран мира. 80% населе­ния жили в отдельных квартирах либо в собственных домах в сельской местности. Поездки на курорт или по стране могли позволить себе многие. Теперь об этом мы только вспоминаем.

Карта распада СССР

Итоги, 10 лет после распада СССР — Социальный и экономический упадок, региональные и этнические конфликты.

Этнические и национальные конфликты

Утверждение, что распад СССР предотвратил распространение пламени этнических и региональных войн, очаги которых начали раздувать националистические и пробуржуазные клики во время горбачевской «перестройки», противоречит любому честному рассмотрению реальных фактов истории. Равным образом кончина СССР не привела к решению ни одной жизненно важной экономической проблемы, стоявшей перед республиками бывшего Советского Союза. 10 лет, которые прошли под знаменем капиталистических реформ, могут быть с полным правом охарактеризованы как период беспрецедентного социально-экономического упадка, культурного одичания и бытовой деградации, роста нищеты, болезней и преступности.

Если брать межнациональные отношения, то по данным российского исследователя Владимира Мукомеля начиная с конца 1980-х годов на территории бывшего Союза произошло более ста вооруженных конфликтов, которые носили признаки межгосударственной, межэтнической или межконфессиональной конфронтации. В районах, подвергшихся столкновениям, погромам и этническим чисткам, проживало не менее 10 млн человек, а численность убитых в этнополитических и региональных конфликтах (за исключением Чечни) на постсоветском пространстве составила около 100 тыс. человек.

По другим данным, в межнациональных конфликтах на территории бывшего СССР только за последние пять лет погибло более 600 тыс. человек.
Самый весомый «вклад» в этот черный список внесли первая и вторая Чеченские войны, унесшие жизни десятков тысяч людей. Тысячи мирных граждан гибли под бомбами и пулями российской армии. При одном штурме Грозного федеральными войсками зимой 1994-95 годов погибло более 30 тыс. человек. Мирное население также страдало и продолжает страдать от насилия и грабежей, идущих с обеих сторон конфликта — как со стороны «федералов», так и исламских сепаратистов.

Помимо массовых убийств, последствия распада СССР привели к огромному потоку беженцев из бывших союзных республик. В результате распада СССР около 75 млн бывших советских граждан оказалось «за границей». Миллионы людей разных национальностей, которые в советские времена съезжались в союзные республики, чтобы строить заводы, развивать сельское хозяйство и поднимать культуру, были вынуждены покинуть свои дома и возвращаться туда, откуда они приехали много лет назад, или же пытаться эмигрировать на Запад.

Факт огромного социального упадка на постсоветском пространстве давно уже невозможно стало скрывать путем ссылок на существование «позитивных» тенденций, которые, если и существуют, затрагивают только мизерный процент населения. По словам американского историка Стивена Коэна, «предполагавшийся переход России к процветанию, стабильности и демократии в годы правления Ельцина завершился беспрецедентным экономическим спадом, гуманитарной катастрофой, гражданской войной, ядерной нестабильностью и, наконец, приходом в Кремль офицера КГБ...».
С. Коэн подчеркивает, что иногда в мировой истории попытки модернизации шли «через катастрофу», «но никогда прежде этот процесс не приводил к утрате самого статуса современной державы». Произошла «демодернизация страны XX века», говорит он; «в огромной современной стране XX век.

«... Для огромного большинства российских семей нет никакого перехода, а есть один сплошной крах жизненно важных вещей: от реальных зарплат, социальных гарантий и здравоохранения до уровня рождаемости и продолжительности жизни; от промышленного и сельскохозяйственного производства до образования, науки и культуры; от безопасности дорожного движения до борьбы с организованной преступностью и коррупцией; от вооруженных сил до ядерной безопасности».

Постсоветский мир и демократия

Г. Бурбулис и С. Шахрай в своих интервью газете Вести всячески пытаются скрыть то, что Беловежские соглашения имели глубоко антидемократический характер. Это был, по существу, сговор преступников, достигнутый за спиной народов и парламентов.
Беловежские соглашения демонстративно игнорировали результаты волеизъявления советского народа, выраженные на апрельском всесоюзном референдуме 1991 года, когда было подтверждено желание большинства граждан СССР жить в едином союзном государстве.

Г. Бурбулис обвинил в развале Советского Союза прежде всего тех, «кто в начале века его незаконно создавал». Он не объяснил, в чем заключалась эта «незаконность»: то ли в том, что решение народов, освободившихся от царского ига, противоречило колониальному порядку, на котором держалась царская Россия, как и все другие империалистические державы? Или в том, что союзным республикам, вопреки черносотенной логике царизма, было предоставлено демократическое право свободного выхода из состава нового государства?

Ответ состоит в том, что, согласно логике инициаторов разрушения СССР, причина его кризиса коренилась именно в демократических правах отдельных республик. Степень «демократизма» в их собственном видении будущего федеративного устройства постсоветской России была с откровенной прямотой сформулирована С. Шахраем: «... Если мы хотим в будущем иметь единую Россию, права на выход или, как говорят, права на сецессию быть не должно». Стоит напомнить, что этот пункт всегда с особой настойчивостью защищался ультраправым профашистским демагогом В. Жириновским.Это далеко не единственный пример того, насколько фальшивы и лицемерны были с самого начала претензии ельцинского режима на создание в России «настоящей демократии». Сколько проклятий было адресовано «демократическими» публицистами времен «перестройки» большевикам по поводу разгона ими Учредительного собрания в январе 1917 года. Это событие трактовалось как одно из самых значительных преступлений большевизма, заложившего основы сталинского тоталитаризма. Оно якобы навязало стране волю «кучки кровавых насильников», создало «диктатуру меньшинства над большинством», навсегда перекрыло для страны возможность «демократического» развития и т.д.

И что же? После 1991 года в России «наконец» появилось Учредительное собрание в лице нового российского парламента. Какова оказалась его судьба? — Президент Б. Ельцин в 1993 году расстрелял его из танковых орудий, уничтожив в ходе этой операции по меньшей мере несколько сотен человек. Принятая вскоре конституция лишила парламент даже тени реальной власти. Затем была развязана кровавая бойня в Чечне, которую с еще большей жестокостью продолжил преемник Ельцина в Кремле В. Путин.

При Путине режим последовательно выстраивает авторитарно-полицейскую «вертикаль власти» и насаждает «закон и порядок» путем еще большего ущемления прав рядовых граждан. Он ведет планомерную борьбу со свободой слова, даже отданной в залог лукавым олигархам, превратившим масс-медиа в инструмент обогащения и проталкивания собственных интересов.

Трудно найти более убедительные доказательства полной несовместимости задач буржуазно-капиталистического развития России с самыми элементарными формами и методами демократии. Цели капитализма требуют не развития демократии, но, напротив, ее полного подавления, создания авторитарных, репрессивно-полицейских структур власти. Это было абсолютно справедливо уже в 1917 году. И это стало в тысячу раз более справедливо в 1991 году.

В свете опыта десяти лет постсоветской истории действия большевиков в начале 1918 года выглядят не только мудрыми и легитимными в классово-политическом смысле, но и вполне оправданными морально.

Бюрократия и борьба за собственность

Обстоятельства и последствия распада СССР полностью подтвердили прогноз Троцкого о том, что главная угроза Советскому Союзу проистекала из стремления бюрократии расчленить национализированную собственность, возникшую в результате Октябрьской революции 1917 года.

Национализации в послевоенный период проводились во многих странах мира. Они, однако, существенно отличались от того, чтобы было в Советском Союзе. В странах развитого капитализма меры национализации носили прежде всего характер временных тактических мер правящих классов. Они проводились под строгим контролем капиталистических правительств и были направлены на спасение основ буржуазного общества и частной собственности.

Советский Союз, даже в своей глубоко переродившейся форме и увенчанный тоталитарно-бюрократической диктатурой, все же был в основе своей режимом рабочего государства и не мог быть просто приспособлен к целям капиталистической реставрации. СССР должен был быть опрокинут и уничтожен — только таким путем бюрократия могла превратить себя в новый имущий класс.

Более десяти лет назад, в годы «перестройки», Международный Комитет Четвертого Интернационала, опираясь на идейно-политическое наследие Льва Троцкого, опубликовал ряд документов и заявлений, в которых совершенно недвусмысленно обращал внимание советского и международного рабочего класса на то, что советская бюрократия при поддержке мировой буржуазии подготовляет капиталистическую реставрацию в Советском Союзе.

Апеллируя к инициативе советских трудящихся и стремясь проложить мост над той огромной пропастью, которая существовала между объективным общественным кризисом и субъективным состоянием сознания советского рабочего класса, МКЧИ писал:
«Мы открыто призываем советские массы защищать свои рабочие места и жизненный уровень... мы призываем рабочих взять контроль над фабриками и заводами, установить демократически-контролируемые рабочие комитеты и советы на уровне заводов, городов, областей и всего Союза для организации и координации производства и распределения товаров. Лишь путем таких шагов рабочего класса можно предотвратить угрозу катастрофы. Рабочие должны взять контроль над государственной собственностью — которую они сами создали — и сами решать, как ее употреблять. В той степени, в какой ограниченная приватизация может быть применена в деле хозяйственной реконструкции, она должна находиться под осторожным контролем и надсмотром демократических рабочих советов. Рабочие должны предотвратить беззаконную и бесконтрольную распродажу государственного имущества. Должен быть проведен настоящий подсчет всех ценностей СССР. Секретные резервы бюрократии должны стать достоянием гласности и поставлены под контроль. Рабочие комитеты и советы должны немедленно взять под свою опеку курорты, жилищные комплексы, здравоохранительные предприятия и т.д., которые до сих пор оставались исключительной прерогативой бюрократии. Все эти ресурсы и средства должны быть переданы в распоряжение народа, чтоб облегчить, в меру возможности, глубокий социальный кризис». Рынок и интересы рабочего класса
среди факторов, которые помешали рабочему классу мобилизоваться, была усталость от постоянной нехватки потребительских товаров. Эта ситуация уже к началу 1980-х годов стала во все большей степени истолковываться не как результат бюрократической бесхозяйственности и безразличия к нуждам рядовых граждан, а как неизбежный сопутствующий элемент социализма в отличие от рынка, который «наполняет прилавки магазинов».

Режим Ельцина-Горбачева сознательно провоцировал рост дефицита, чтобы этим оправдать свои утверждения об отсутствии альтернатив капитализму. Удары по сознанию советских масс, уставших от унижающей «потребительской пустыни», частично достигали цели. К концу «перестройки» хозяйственный хаос, инициированный бюрократией, достиг своей критической точки — основные продукты питания можно было купить только по талонам, выстояв колоссальную очередь, ширпотреб превратился в дефицит, чтобы купить новую вещь, необходимо было записаться в длинный список очередников и ждать месяцами.

В этих условиях термин «рынок» стал пользоваться в Советском Союзе сравнительно большой популярностью. Однако чтобы понять противоречивость реальной ситуации, необходимо учесть, что употребление этого термина массами и официальными горбачевско-ельцинскими пропагандистами было существенно различным. Если политики и журналисты имели в виду вполне конкретные экономические формы, основанные на безусловном доминировании прав частной собственности, то массы употребляли слово «рынок» в гораздо более широком смысле. Для большинства советских рабочих привлекательность рынка была связана прежде всего с тем, что под ним понималось наличие некоего объективного экономического механизма, который позволяет использовать взаимодействие спроса и предложения для корректировки и внесения необходимых поправок в централизованный план.

Десятилетия бюрократического произвола и невежества привели к столь глубоким деформациям в механизме советской экономики, что ее каждодневное функционирование приобрело прямо-таки иррациональные черты: цены перестали иметь какое-либо отношение к фактической себестоимости, рубль только играл роль денег, экономические и управленческие решения принимались, исходя не из рациональных соображений и общественных интересов, а скорее в рамках импульсивных и хаотичных бюрократических кампаний. В этих условиях трудящиеся Советского Союза были готовы принять «рынок», который позволил бы ликвидировать бессмысленный и разрушительный диктат бюрократических «плановщиков».

Ошибка состояла в том, что существует фундаментальная разница между дополнительным использованием рыночных механизмов в рамках централизованно регулируемого хозяйства, основанного на национализированной собственности в условиях политической власти рабочего класса, и капиталистическим рынком, где основу составляет частная собственность на средства производства. А политическая власть сосредоточена в руках новой буржуазии в союзе с империалистами.

В первом случае введение элементов рынка могло бы значительно помочь делу более рационального развития советского хозяйства на всем протяжении — более или менее длительного — переходного периода к социализму (в этом была суть ленинского НЭПа 1920-х годов). Совсем другое дело, когда лавинообразное вторжение капиталистического рынка полностью уничтожает советское хозяйство, вызывая немедленное обнищание десятков миллионов рядовых граждан и приводя к резкому снижению социального и культурного уровня всех регионов, составляющих СССР.

С точки зрения интересов рабочего класса никогда нельзя заранее абстрактным образом определить, какая степень рыночных методов и форм частной собственности может быть допущена в долговременных интересах социалистического развития. Эта степень может варьироваться в значительных пределах, завися как от уровня экономического развития страны, так и от общего соотношения классовых сил внутри страны и на международной арене.

Вполне допустимы, например, ситуации, когда даже в передовой империалистической стране после совершения социалистической революции и взятия пролетариатом власти будет допущено — даже на весьма длительный период — существование частной собственности в различных отраслях хозяйства, за исключением, пожалуй, лишь крупнейших банков и основных предприятий промышленности, а также средств транспорта и коммуникаций. Но в основе подобных решений пролетарской диктатуры всегда будет ориентация на общее усиление социалистических тенденций внутри общества.

Совсем иное содержание имели реформы Горбачева. Они были направлены не на возрождение и укрепление подлинно социалистических тенденций советской экономики — для этого нужно было, по меньшей мере, начать с того, что лишить бюрократию контроля над рычагами власти, разрушить тоталитарный аппарат подавления и восстановить формы подлинной советской демократии. Ничего подобного горбачевский режим делать не хотел и не собирался. Его целью было подготовить почву для разрушения самих основ социалистического пути развития. Тоталитарный характер власти при этом не ослабевал, а лишь трансформировался в соответствии с новыми задачами.

Вот почему в процессе демонтажа Советского Союза Ельцину и другим правителям новых «независимых» республик совсем не потребовалось действительно разрушать старый аппарат государственного насилия. Они просто вынули из-под него старую экономическую основу — национализированную собственность — сохранив «надстройку» почти в неизменном виде. Красноречивый факт: к середине 90-х годов около трети бывших советских чиновников все еще продолжали занимать ответственные посты в центральных органах власти России. КГБ также не был разрушен, а лишь подчинен новым ельцинским назначенцам и частично реформирован.

Потерпев ряд сокрушительных поражений, рабочий класс, однако, продолжает оставаться единственной социальной и исторической силой, способной уберечь человечество от новых катастроф, к которым влечет мировой империализм. Крушение Советского Союза не привело к появлению на его руинах жизнеспособных буржуазно-капиталистических режимов. Равным образом мировой капитализм в целом не вступил после 1991 года в эпоху новой экономической стабильности и геополитического равновесия. Напротив, уход СССР с мировой арены еще глубже обострил все старые противоречия мировой капиталистической системы. Три крупнейших войны за последние десятилетие, которые проводились западными правительствами под эгидой США — в Ираке в 1991-м году, в Югославии в 1999-м и в Афганистане — являются самым наглядным тому доказательством.21 Через тернии. / сост. Протарщик. А.А. – М.: Прогресс, 2002

Десятилетие, прошедшее со времени распада СССР, принесло в основном отрицательные последствия. Население стран СНГ (как и население бывшего СССР в целом) вымирает: рождаемость составляет 1,1% в год, смертность – 1,2%. Отрицательным в целом по СНГ является и миграционный прирост (то есть уезжает за пределы СНГ больше, чем приезжает).

Однако это вымирание коснулось за эти годы отнюдь не всех стран СНГ. Нетрудно отметить, что вымирают только христианские республики бывшего СССР, ни одну мусульманскую республику это явление не коснулось. Значительное снижение численности населения Казахстана вызвано массовым выездом из республики как славянского населения, так и немецкого.
Из числа христианских республик только Армению естесвенная убыль не затронула, зато именно в этой республике наблюдается наибольшая в бывшем СССР миграционная убыль, из-за чего население ее все равно сократилось. Это наглядно продемонстрировала проведенная с 10 по 19 октября 2001 года перепись населения. По ее данным, в Армении прописаны 3.458.303 человека (ожидалось население в 3,8 млн.). Из этого количества на территории республики находится 3.002.768 человек. Остальное население временно отсутствует по причинам социально-экономического характера (в основном в Москве и других крупных городах РФ). Результаты переписи дали возможность Национальной статистической службе сделать вывод, что после 1989 г. Армению покинули 955 тысяч человек.

Меньше ожидаемого оказалось и население Грузии, зарегистрированное переписью в январе 2002 г. Перепись проведена на всей территории республики, кроме Абхазии (180 тыс. жителей) и Южной Осетии (75 тыс.), и дала результат в 4,4 млн. человек. Таким образом общая численность населения Грузии в международно признанных границах составила 4,65 млн. человек.

Не продемонстрировала неожиданностей только последняя перепись населения на Украине (как и перепись 1999 г. в Белоруссии), проведенная 5-14 декабря 2001 г. и зарегистрировавшая 48 860 тыс. жителей.
До сих пор не проведены переписи в период после 1989 г. только в Молдавии и Узбекистане. Причем в Молдавии население окажется после проведения переписи скорее всего значительно ниже ожидаемого.

В октябре 2002 г. перепись населения прошла и в России. Численность постоянного населения Российской Федерации составила 145,2 млн. человек, что на 1,8 млн. человек превысило текущую оценку численности населения.
Россия занимает седьмое место в мире по численности населения после Китая (1285 млн. человек), Индии (1025 млн. человек), США (286 млн. человек), Индонезии (215 млн. человек), Бразилии (173 млн. человек) и Пакистана (146 млн. человек).

По сравнению с переписью 1989 г. численность населения уменьшилась на 1,8 млн. человек, в том числе в городских поселениях - на 1,6 млн. человек, в сельской местности - на 0,2 млн. человек.

Заключение

В данной работе я попыталась проследить сложную и неоднозначную историю распада СССР.

Распад СССР являлся следствием ошибок в правящей среде. На протяжении всей истории советского государства делались попытки либерализации «системы», однако все реформы имели незаконченный характер.

В обществе шло прогрессирующее отчуждение народа от власти. Над ней смеялись, пусть неоткрыто, но все-таки это имело место. Власть повисла в воздухе, у нее не было социальной опоры. Реформам – даже крайне умеренным, эволюционным – противостояли реальные силы – старые производственные отношения, сложившийся аппарат управления, закостеневшее экономическое мышление.

Реформы были обречены и по другой причине. Преобразования в экономике стране не были поддержаны преобразованиями в политической и социальной сферах.
Подавляюще большинство ресурсов направлялось на развитие ВПК – военно-промышленного комплекса. Хотя необходимо было развивать наукоемкие производства, осуществлять вложения в область компьютерных технологий. Вместо этого же происходило непомерное развитие тяжелой промышленности.

В области внешней политики СССР делал колоссальные затраты на войны во Вьетнаме, Афганистане и т.д. Ведение холодной войны отнимало огромные средства: США поставили своей целью истощить Советский Союз масштабной гонкой вооружения.
Попытки Ю.В.Андропова придать эффективность бюрократической системе без существенных структурных изменений, усиление требовательности и контроля, борьба с отдельными «пороками» - не вывели, да и не могли вывести страну из кризисного состояния.

1985 год – избрание М.С.Горбачева – провозглашение руководством КПСС курса на перестройку – время великих перемен, масштаб которых справедливо сопоставляют с такими событиями, как Великая французская революция или Октябрь 1917 г. в России.Однако носила она затяжной, мучительный характер и завершилась, фактически исчерпав себя, обнажив тот факт, что тоталитарная система не поддается реформированию.

Второе дыхание к социализму так и не пришло – началась агония…
Спустя 10 лет после распада Советского Союза трудящиеся массы бывшего СССР и всего мира могут с гораздо большей глубиной понимать, что было ими потеряно в 1991 году, и вследствие чего эта трагедия стала возможной. Возрождения СССР в том виде, каким он был в 1980-е годы, уже не бывать. Если ему суждено вновь появиться на мировой арене, то он будет напоминать тот добровольный союз рабочих республик, который родился в 1922 году в качестве открытой федерации Социалистических Штатов Европы, Азии и всего мира. Эта перспектива полностью сохраняет свою жизненность, по сей день.

Источники информации:

1. Боффа Джузеппе История Советского Союза. Т.2. Пер. с итал. – М.: Международные Отношения, 2002
2. Валовой Д.В. От застоя - к развалу.- М.,- 2001.
3. Горбачев М. С. Перестройка и новое мышление для нашей страны и всего мира. М.. 1988.
4С. Коэн, Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России. М., 2001.
5.Щетинов Ю.А. История России XX век. Учебное пособие - М.: Агентство ФАИР, 2002
6.Аргументы и факты. 1997, № 4.
7.БюллетеньЧетвертого Интернационала, учредительный выпуск, 1989.
8.Бюллетень Четвертого Интернационала, № 6, 1992.
9.кономическое сотрудничество стран — членов СЭВ. №10, 1987.
10.ttp://www.webseti.ru/index/YEE4/yeekonomika/raspad_SSSR.htm.

Скачать архив с текстом документа