Славянские суффиксы в субстратной топонимии Восточного Обонежья
СОДЕРЖАНИЕ: Рассматривается ряд наиболее продуктивных суффиксов, имеющих славянские корни и использовавшихся для адаптации иноязычных названий географических объектов к русской топосистеме Восточного Обонежья.Екатерина Владимировна Захарова, аспирант, Институт языка, литературы и истории Карельского научного центра Российской академии
Рассматривается ряд наиболее продуктивных суффиксов, имеющих славянские корни и использовавшихся для адаптации иноязычных названий географических объектов к русской топосистеме Восточного Обонежья. В топонимии исследуемой территории, представляющей собой западную окраину Русского Севера, выделяется значительный пласт субстратных названий прибалтийско- финского и саамского типа, которые являются наследием этносов, некогда населявших данную территорию. Среди названий нерусского происхождения выделяются топонимы с субстратной основой и русским аффиксом или аффиксами (р. Водлица, р. Тамбица, о. Мяндовец, зал. Мутовец, дер. Кипров Наволок, дер. Патрова, оз. Артово, оз. Хомино, дер. Коркила с вариантом Коркиничи и др.). Однако из значительного количества зафиксированных в топонимии исследуемого региона суффиксов, свойственных русской топосистеме, лишь часть сочетается с иноязычными основами (-ица/-ец, -ов/-ев, -ин, -ичи/-ицы), при этом они присущи объектам, имеющим более широкую сферу употребления (наименованиям населенных мест и рек) и подвергшимся русской адаптации в первую очередь. Продуктивность суффиксов варьируется в зависимости от территориальных и хронологических рамок бытования.
Восточное Обонежье - севернорусская территория, занимающая пространство от восточного берега Онежского озера до верховий р. Онеги и объединяющая земли вокруг озер Водлозеро и Кенозеро, в разное время входившие в состав Пудожского и Каргопольского уездов Олонецкой губернии. Как историко-культурная зона Восточное Обонежье сложилось вдоль исторических транзитных путей, по которым вслед за прибалтийско-финским (вепсским) населением (которое, в свою очередь, соприкоснулось здесь с неким древним этносом или этносами саамского типа) продвигались новгородцы, осваивая северные земли и ассимилируя местное население. Именно здесь, по реке Водле и ее притокам, через оз. Кенозеро и далее по реке Онеге проходил когда-то путь из Новгорода в Поморье по одному из известных северных волоков - Кенскому волоку, описание которого содержится в Писцовой книге Обонежской пятины 1563 года1. Таким образом, Восточное Обонежье относится к зонам раннего освоения и ранних межэтнических контактов, что не могло не отразиться в языке, материальной и духовной культуре, а также топонимии данного региона.
Топонимический материал Восточного Обо- нежья, основу которого составляют данные Научной топонимической картотеки Института языка, литературы и истории КарНЦ РАН, картотеки Топонимической экспедиции Уральского федерального университета, материалы Национального архива РК, а также картографические источники, богат и многослоен, он насчитывает около 20 000 топонимов, треть из которых - географические названия с нерусскими истоками.
Субстратная топонимия исследуемой территории (как и Русского Севера в целом) представлена следующими структурными типами [5; 163]: собственно субстратные топонимы с субстратными основой и формантом (Илекса, Хабань- зя, Отовжа, Сомбома, Кена и др.); топонимы- полукальки с субстратной основой и русским географическим термином-детерминантом (Вар- наволок, Вахкамох, Венегора, Габостров, Хара- гозеро и др.), иногда в качестве детерминанта выступает диалектная лексема, заимствованная из прибалтийско-финского источника (Га- блахта, Гойпахта, Войнасалма); а также топонимы, характеризуемые субстратной основой и русским аффиксом или аффиксами (Тамбица, Хайновец, Чережиха, Артово, Хилкина и др.). Последняя группа самая малочисленная из обозначенных выше, что позволяет сделать вывод о незначительной продуктивности суффиксации как способа интеграции субстратной топонимии в русскую топосистему, по сравнению с прямым усвоением и калькированием, в противоположность русской топонимии, где это один из наиболее распространенных способов словообразования [8; 183].
Из значительного количества зафиксированных в топонимии исследуемого региона топонимических суффиксов, свойственных русской топосистеме, лишь часть сочетается с субстратными основами: -ица/-ец, -ов/-ев, -ин, -ичи/-ицы и др.
Суффиксы -ица и -ец относятся к древним славянским суффиксам, функцией которых было образование существительных с диминутивной семантикой. Они в основном представлены в наименованиях рек, ручьев, островов, заливов, мысов и угодий, при этом продуктивны в названиях, образованных от имен нарицательных и топонимов [2; 64]. Изначальная диминутивная семантика суффиксов, возможно, сохранилась в следующих топонимах: р. Водлица (ср. р. Вод- ла), р. Вохтомица (р. Охтома), руч. Шортомец (р. Шортома), в последнем примере суффикс -ец, очевидно, тождественен суффиксу -ица и представляет собой его мужской вариант. Возможно, в этот же ряд вписывается и название острова Нюрица/Нюрича (саам. njuorra, nurr ‘подводный камень; мель’ [11]) в противоположность многочисленным островам с названиями Нюра, Нюры, Нёра.
В основах топонимов, оформленных суффиксами -ица и -ец, может отражаться характеристика воды или почвы: зал., мыс Мутовец (кар. muta, вепс. muda ‘муть, ил’ [10], [1]), уг. Чу- роватица (кар. cuuru, вепс. cum, cuur ‘крупный песок, гравий, дресва’ [10], [1]); растительности, произрастающей в непосредственной близости или на самих называемых объектах: р. Гормени- ца/Хорменица (кар. horma, hormu ‘кипрей, иван- чай’ [10]), руч. Хайновец (кар. heina, вепс. hein ‘трава, сено’ [10], [1]), о. Кузовец (кар. kuuzi, вепс. kuz’ ‘ель’ [10], [1]), о. Мяндовец, уг. Мяндовцы (кар. manty, вепс. mand ‘мяндовая сосна, сосна на болоте’ [10], [1]); встречаются и названия животных: г. Мигрец (кар. magra, вепс. magr ‘барсук’ [10], [1]), в последнем примере топоним, вероятно, помечает место обитания промыслового животного.
Продуктивность данной суффиксальной модели в Восточном Обонежье неодинакова - ареал функционирования охватывает территории, расположенные вдоль водно-волоковых путей (путей раннего новгородского освоения), в отдалении от которых рассматриваемые суффиксы не обнаруживаются. Выявленный ареал соотносится с ареалом функционирования рассматриваемой модели и в русской топонимии. Поскольку суффиксы -ица, -ец представляли заметную величину на русском Северо-Западе, особенно в Псковской и смежных землях [9; 72], можно предположить, что их появление в Восточном Обонежье связано с новгородским освоением северных земель, где они начинают использоваться и для адаптации иноязычных названий к русской системе именования географических объектов.
Одними из самых распространенных в славянской топонимии, благодаря выполняемой функции выражения принадлежности, являются суффиксы -ов/-ев, -ин [9; 69], представленные в основном в названиях населенных пунктов и сельскохозяйственных угодий. В основах топонимов такого типа логично усматривать прибалтийско-финские антропонимы, поскольку в именовании подобных объектов в относительно развитых аграрных зонах доминировал владельческий принцип [2; 64]. И действительно, ряд топонимов восходит к карельским вариантам русских православных имен: дер. Кипров Наволок, бывш. дер. Кипрово, уг. Кипров Мыс: кар. Kibra, Kibri, Kibro (i), Kibru - рус. Кипри- ан [12; 253]; дер. Патрова/Патровская: кар. Pat- ro (i) - рус. Патрикей, Патракей; оз. Артово: кар. Arto (i), Artto (i) - рус. Артемий, Артем [14; 51, 62], уг. Настова: кар. Nasta, Nasto (i) - рус. Анастасия или Анастасий [14; 101]; оз. Хоми- но: кар. Homa - рус. Фома [13; 189]; уг. Хилкина: кар. Hilkka, Hil (k) ko (i), Hil’ (k) ko (i) - рус. Филипп [14; 114] и др.
Посессивность данной модели сохраняется и в следующих, уже неантропонимных названиях: лес, уг. Канзово (кар. kansa, вепс. kanz ‘семья, группа людей, народ’ [10], [1]), уг. Пойкино, руч. Пойкин (кар. poika, вепс. poig ‘сын, мальчик’ [10], [1]), уг. Пирхово (возможно, от кар., вепс. pereh ‘семья’ [10], [1]), г. Акова (кар. akka, вепс. ak, akk ‘жена, старая женщина’ [10], [1]), оз. Нойдово (кар. noita, вепс. noid ‘колдунья, ведьма’ [10], [1]) и др.
Согласно И. И. Муллонен, популярность модели -ов/-ев, -ин со временем привела к ослаблению ее посессивной и приобретению так называемой топонимической функции [8; 186]: оз., бол. Мяндово, бол. Мяндов Мох (кар. manty, вепс. mand ‘мяндовая сосна, сосна на болоте’ [10], [1]), бол. Равково (кар. rahka-, rahkasuo, rahkasam- mal ‘торфяной мох, сфагнум’ [10]), уг. Каскино (кар. kaski, kaski, вепс. kas’k ‘подсека, пожог’ [10], [1]) и др.
Среди названий субстратного происхождения, оформленных суффиксом -ов, выделяется группа водлозерских ойконимов (часть из них восстанавливается из ранних письменных источников), примечательных тем, что, помимо прибалтийско-финского (порой нехристианского) антропонима в основе, они содержат прибалтийско-финский локативный суффикс -l. Иначе говоря, в основе ойконима Кургилово реконструируется прибалтийско-финский оригинал *Kurgila, где -la - приб.-фин. суффикс с семантикой места, а Kurki/Kurg - приб.-фин. нехристианское имя, прозвище первопоселенца. В этот же ряд входят следующие ойконимы: дер. Вачелово/Вачалово (возможно, из кар. Vat- sa, Vatsei, Vatsi, Vatso (i), Vatsei, Vatsoi - Василий, Вася [14; 138]), дер. Дешалово (возможно, из кар. Desa, Desoi - рус. Ефим), «дер. на Иголове горе»2 (приб.-фин. антропоним Iha), д. Бости- лово и др. Часть из приведенных выше названий идентична ойконимам, представленным на исконных вепсских территориях в Присвирье, где данная модель была очень продуктивна [6]. Примечательно, что на Водлозере (как и в При- свирье) для адаптации субстратных ойконимов с -l-овым топоформантом, кроме модели -ово, использовалась русская модель с суффиксом -ичи/-ицы (Коркила / Коркиничи; Пытилова / Пытилиницы; Гольяницы), восходящая к прасла- вянскому ойконимному форманту *-itji [4]. Судя по карте бытования, модель -ичи/-ицы распространилась в Присвирье и Обонежье по маршруту, который шел из Поволховья и связан с Ладогой как центром освоения. При этом данный тип начал здесь функционировать прежде всего как модель для адаптации неславянских ойконимов c -l-овым топоформантом, обозначающим место проживания.
Но в отличие от Присвирья, где модель обладает исключительной продуктивностью, здесь, на северо-восточной окраине ее ареала, взаимосвязь между прибалтийско-финской -l-овой моделью и русским типом -ицы/-ичи не столь очевидна, что, видимо, свидетельствует о периферийном расположении, привязанном к транзитному водному пути по р. Водле.
Сосуществование в одном ареале двух суффиксов (-ово и -ичи/-ицы), адаптирующих названия нерусского происхождения к русской топосистеме, наводит на мысль о разных путях их проникновения, а возможно, и времени функционирования в Водлозерье.
Видимо, модель -ичи/-ицы приходит в Восточное Обонежье с вепсских территорий вместе с потоком новгородского освоения, происходившего в первой половине II тыс. н. э. Что касается суффиксальной модели -ово, используемой в той же функции ее появление здесь, видимо, связано уже с низовской московской колонизацией.
Что касается других суффиксов, то они не получили широкого распространения в Восточном Обонежье в приложении к субстратным основам и присутствуют главным образом в наименованиях сельскохозяйственных угодий. Часть географических названий перешла в топонимическое употребление из апеллятивной диалектной лексики:
-иха: уг. Ениха/Енихи (возможно, восходит к приб.-фин. основе *ena ‘большой’), мельница Чережиха (*Тережиха) стояла на руч. Чере- жишный (от кар. torisija ‘журчащий’ torista ‘журчать’, продуктивная карельская топонимная модель для называния ручьев, небольших рек [3; 306-307]);
-ушк: р., руч. Лумбушка (саам. *lombal ‘маленькое внутреннее озеро, через которое течет река’), уг. Нитушки (кар. niitty, вепс. nit ‘луг, пожня, покос’ [10], [1]);
-ск: бол. Чеглинское, руч. Чеглинский (субстрат. *cuhl - ‘угол, тупик’ [7; 296-304]), руч. Войский (приб.-фин. oja ‘ручей’ с протетическим в) и др.
Анализ топонимии Восточного Обонежья показал, что суффиксация как способ интеграции субстратных топонимов в систему русских географических названий малопродуктивен - большая часть иноязычных названий перешла в русское употребление в результате прямого усвоения либо в виде полукалек, что, в свою очередь, может быть свидетельством длительных контактов русского и прибалтийско-финского населения, в результате которых последние сменили самосознание, растворившись в русской среде. Непродуктивные в прибалтийско-финской оригинальной топонимии суффиксальные модели оказались невостребованными и в ходе адаптации иноязычных наименований к русской топо- системе. Суффиксация коснулась прежде всего названий поселений и рек как наиболее важных объектов, имеющих широкую сферу употребления на этапе славянского освоения края.
Ареальная характеристика функционирования определенных суффиксальных моделей и данные письменных источников позволяют делать выводы о путях и времени освоения славянами территории Восточного Обонежья.
Список литературы
Купчинский О. А. Древнейшие славянские топонимические типы и некоторые вопросы расселения восточных славян // Славянские древности: Этногенез. Материальная культура Древней Руси. Киев, 1980. С. 45-72.
Матвеев А. К. Субстратная топонимия Русского Севера. Т. I. Екатеринбург, 2001. 345 с.
Муллонен И. И. Очерки вепсской топонимии. СПб.: Наука, 1994. 157 с.
Муллонен И. И. Топонимия Присвирья: Проблемы этноязыкового контактирования. Петрозаводск, 2002. 356 с.
Муллонен И. И. Топонимия Заонежья: Словарь с историко-культурными комментариями. Петрозаводск, 2008. 241 с.
Никонов В. А. Введение в топонимику. Москва: Наука, 1965. 179 с.